Read the book: «Три истории из реальной жизни. Любовь и музыка. Трудная работа. Дорога к дому»

Сергей Лемехов

Font:

Редактор Илона Пшегодская

Корректор Александра Решетникова

Дизайнер обложки Илона Пшегодская

Фотограф сайт Pixabay sasint

Фотограф сайт Pixabay Free-Photos

ISBN 978-5-4498-4696-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЛЮБОВЬ И МУЗЫКА
Russian XXX-story

I

Вовку – Владимира Ивановича – судьба не любила; била и швыряла Вовку из одной крайности в другую: из Франции – в Японию, от лягушек – к медузам. Но и он на вызов отвечал достойно: не пил из мелкой посуды. Всё как-то не приходилось. Во Франции пьют только виноградное вино из пол-литровых бокалов, а если коньяк наливают, то в такой фужер, что с горшком перепутать можно. В Японии, как оказалось, дела обстоят не лучше. В Страну восходящего солнца он приехал по обмену между двумя ядерными исследовательскими институтами. Его сослали на два года, чтобы помогать писать диссертацию японскому коллеге. Работа непыльная и даже в некотором смысле интеллектуальная: то, что сам не сделаешь, другому для пробы – «научный поиск» – посоветовать можно. Поселили Владимира Ивановича в отдельной многокомнатной квартире в Токио. В первый же вечер, когда собрался Вовка наедине с нелёгкими мыслями и литровкой «Столичной» ответить достойно на новый удар безжалостной Судьбы, вдруг обнаружилось, что во всём доме нет рюмок. Есть только три высоких цилиндрических стакана. Все равны как на подбор, и с ними Вовка с французских гор. Понять меру стаканов было нелегко: пришлось разлить всю бутылку на троих, а по нулевому остатку определить мерку. Оказалось, что стаканы по 0,333 и три в периоде. «Дурацкая британская система. Нашли, у кого учиться. В этом деле, как и в науке, мы – первые. Так нет же, у британцев переняли, а они до сих пор ездить по правильной стороне не умеют – всё налево норовят уйти». Итак, мерку он установил, но по традициям питейного искусства (которому он собирался, между прочим, обучить своего аспиранта – «Пусть приобщается к богатству русской культуры») переливать обратно в бутылку нельзя. «Но столько-то мне не выпить… Или?.. Нет, не выпить. …Не выпить? Ну, ладно, выпить! А зачем? Отметить новый изгиб судьбы». Так сам с собой разговаривал Вовка. Но на три стакана у него закуски не было. Делать нечего – пришлось искать «подстаканников».

Решение принял Вовка легко – с гадостью расставался просто: никогда не жадничал. Но найти в чужой стране, да ещё и вечером подстаканников – дело непростое. Совсем не то, что в Москве или в любом другом уголке необъятной России. А в Японии? В стране человек пять-десять говорят по-английски, да и те работают в правительстве. Их пригласить – это нереально. Искать на улице – водка выдохнется. То, что она ещё и согреется, его не смущало: приходилось пить и тёплую, а японцы саке сами на огонь ставят, чтобы температуру тела приняла, и чувствуют её лучше градусника. Нет, тёплая водка его не смущала. Но где же взять вечером подстаканников?

Вовка думал. Вот тогда и пригодился ему весь научный интеллект с умением анализировать и делать правильные выводы.

Идею познакомиться с соседями он не рассматривал серьёзно: знал по Франции, что за месяц в письменном виде пригласить необходимо, а потом накануне подтверждение дать. «Совсем опаскудились со своим принципом privacy». Были и другие соображения: со стаканом не пойдёшь, а к себе не затащишь: если японец ботинки скинул, то до утра вновь не наденет, даже если землетрясение случится. Этот solid факт Вовка знал по рассказам друзей, кто уже отбыл своё в Японии. Переводя взгляд от стаканов к двери, он думал, начинать или не начинать? Но отсутствие достаточной закуски говорило, что ответ начинается с частицы не. «Так, начнём с самого начала. Как я сюда попал? Через дверь. Хорошо, а раньше? Была ещё одна дверь – в подъезд. Стоп. Что было в подъезде? Мне сказали на плохом русском „Здраствуйте“. Мужик, который там сидел. Ага! Беги за ним, пока не ушёл! …А что я ему скажу?.. Не скажешь, а спросишь. И что же?.. Да что угодно! Где утюг? Утюг… По-английски он может не понять вопрос, а по-русски уж точно не знает. Хуже, если поймёт. Ответит, что нету, и что тогда? Что-то другое тогда нужно спрашивать… Стоп, ещё раз. Спрошу его про горячую воду: hot water. Пусть покажет на примере крана. Show me, я, мол, чайник. Это он поймёт, а потом и переход к горячительному стакану логично станет выглядеть. Пошли!» – дал команду сам себе Вовка и спустился на этаж вниз, к вахтёру.

На свою беду и Вовкино счастье вахтёр ещё не ушёл домой. Никто за ним не следил, но он сидел до восьми, как было положено.

– Ещё час, – сказал вахтёр по-английски и заулыбался.

Вовка обрадовался: вахтёр при исполнении, и пойти показывать кран с горячей водой русскому чайнику не отказался. Наличие горячей воды в квартире скоро стало очевидным, и вопрос исчерпался сам собой. На всякий случай вахтёр показал все краны, что имелись в квартире, и думал, что теперь его миссия кончилась. Людям свойственно заблуждаться.

Вовка широким жестом левой руки от плеча пригласил вахтёра глянуть на стол, а затем коротко призвал к стакану, повернув кверху сжатые в кулак пальцы, и резко развернул гнутые трубочки в ладонь. На лице вахтёра мелькнуло замешательство: он при исполнении, но обязан быть со всеми вежливым и уступчивым. За час с другими жильцами стрястись ничего уже не могло, если за целый день живы-здоровы остались. Вахтёр согласился и первым крикнул «Банзай!» Вовка повторил, но получилось как-то эротично: «Вонзай!» Вахтер отхлебнул не сильно много, решил Вовку поправить и, приподняв на четверть опустошённый стакан, крикнул ещё раз «Банзай!» Хитрый русский учёный сразу воспринял неожиданно свалившуюся подсказку и вторично (но умышленно) исказил важное слово. Японец отпил и решил поведать русскому, что это слово означает. Ему казалось, что если Вовка узнает смысл, то не будет перевирать это важное для всех японцев слово. Выходило, что оно означает что-то вроде короткой молитвы «Будем жить». Произносится утвердительно, но в голосе должна звучать надежда; «Nothing for sure». Так, постепенно обретая знания, Владимир Иванович потерял первый стакан. От своего он едва пригублял и потому не закусывал: берёг закуску на свой индивидуальный скорбный пир по невзгодам тяжёлой Судьбы.

Японцу очень хотелось закусить, но, видя, что хозяин этого не делает, и он стоял в стороне от съестного – пил из стакана, а закусывал вприглядку. Ничего хорошего про русских вахтёр думать уже не мог: кран с горячей водой не находит, водку пьёт глубокими стаканами и не в состоянии повторить корректно японское слово «Банзай». Не в пример японцу, Вовка про него думал хорошо: «Крепкий парень. За пять минут опрокинул и без закуски. Ну воля, ну характер! Этот будет бонзать!»

Стакан был пустой, и вахтёр поспешил к двери. С большим трудом ему удалось надеть ботинки, но зашнуровать сил уже не осталось, и поймать ручку, чтобы открыть дверь, он не смог. Вовка помог с дверью и даже пошёл провожать вахтёра на его рабочее место – доносить вахту до восьми.

– There is a lift here, – заплетаясь языком, сказал вахтёр, поддерживаемый Вовкой.

– Wow, it is okay! – обрадовался Вовка, что не придётся валиться с ношей по ступенькам. Могучим сложением он не отличался. Остатки сознания японец потратил, чтобы восхититься стойкостью и заботливостью нового жильца из России: пили на равных, но какая разница в подготовке!

Владимир Иванович был тронут оценкой и хотел уже поведать, как он когда-то… но японец, принесённый на место, отпал и не реагировал. Деликатно укрыв его пледом, что нашёлся в каптёрке, да поправив голову, чтоб легче дышалось, Вовка удалился обратным ходом.

Войдя в лифт, он обнаружил важное обстоятельство: надписи на двух языках: иероглифы и по-английски. Одна из кнопок – та, что красного цвета, – извещала, что её необходимо нажать при emergence, то есть при крайних обстоятельствах. Обстоятельства у него были крайние, и лучшего повода не найти. Стоя в створках дверей лифта и мешая им закрываться, он нажал на красную кнопку и стал ждать. Через пять секунд последовал ответ, но по-японски. Володя перебил оператора:

– Help me, please. I am inside and I cannot find my way out of here.

– Just a moment, I will be right there in a couple of minutes, – ответил оператор.

«Вот, а говорят, они английский не знают. Врут, получается. Кого не спросишь в доме – все отвечают», – сам себе сказал Вовка с упрёком. Доля правды в его словах была: в этом доме по-английски говорили. В институте, где ему предстояло работать, было несколько человек с семьями из Америки, Европы и России. Жили компактно. Поэтому на вахте и в техническом обслуживании работали по найму те, кто мог объясняться на доступном языке. Но на почтовых ящиках все надписи только по-японски. Понять, кто из жильцов русский, а кто местный, новичку невозможно. Вот и приходилось Вовке работать как в рейде – на импровизациях.

Техник пришёл, как и обещал – через две минуты, и очень удивился, не приметив в застеклённой каморке вахтёра. Но свет там горел, значит, всё в порядке: ушёл на вызов. Где ему было знать, что, напротив, вахтёр с вызова уже вернулся и теперь спал под пледом в кресле.

С мягкой вежливой улыбкой техник попросил русского первооткрывателя лифтов войти внутрь подъёмника и сам последовал за ним. Потом спросил, на какой этаж желает подняться гость из близкой России и очень изумился, услышав, что на второй по европейской системе.

В Англии это был бы для него третий. Первый англичане называют особо – ground floor, то есть «этаж на мостовой». Удивление техника пришлось как нельзя кстати: видя своеобразие русского друга, техник решил проводить его до дверей. Далее Вовка повторил by the way (между прочим) трюк с горячей водой пригласительным жестом левой руки от сердца к стакану и первым крикнул эротическое «Вонзай!»

Ошибка и непонимание важного смысла были налицо, и техник, ещё раз мягко улыбнувшись, взял предложенный стакан и, отпив четверть, начал шарить глазами по столу в поисках закуски. Её на столе не оказалось. Только два ломтика чёрного хлеба с широкими полосками свиного сала.

Ни ржаной хлеб, ни сало техник прежде не видел и рисковать не стал. Переложив стакан из правой руки в левую и подбирая слова из скудного английского лексикона, техник стал объяснять, как правильно произносить боевой японский клич. Закрепить объяснения Вовка предложил на практике, и техник выпил. Оставалось влить в него всего половину, но это дело и вовсе простое. «Сейчас он мне про значение банзая расскажет, а потом я ему напомню, что остатки сладки».

– Банзай – это очень важное слово. Когда самураи и их воины шли в атаку на врага, то этот клич не только укреплял их боевой дух. Важно было произнести его как можно увереннее и искренне, тогда он повергнет в смятение врага, и его слабость – твоя сила.

Вовка так и сделал: крикнул «Банзай!» и вложил в него немало веры и силы. Техник не позволил себя так просто победить и крикнул «Банзай!» по-японски: громко, коротко, с верой в сердце. Вовка взглядом проводил опрокидывающееся донышко стакана, и когда последние капли стекали в техника, а слезы побежали по щекам, то быстро спрятал свой полный стакан и выставил на стол другой – тот, что опустошил бедный вахтёр. После очевидной победы в словесном поединке над врагом – мирный договор всё ещё не подписан – японец позволил себе отщипнуть кусочек чёрного хлеба, понюхал и съел его.

Дальнейшее Владимиру Ивановичу было знакомо: прихожая, трудные ботинки, ускользающие шнурки и уплывающая дверная ручка. Конечно, он помог, вызвал восхищение стойкостью и силой характера и потащил техника под плед к вахтёру. Добрая русская душа, хлебосольная, безотказная.

II

Влетев радостно в лифт, нос к носу столкнулся Вовка с коллегой по родному Московскому институту, а теперь и здесь быть им вместе.

– Твою мать, кабы раньше знать! А те, что поселяли, разве не могли меня предупредить?! Сколько продукта пропало! Твою мать!

– В дом входя, здороваться полагается, а ты сразу в крик и ругань. Ты что, не рад своих видеть?

– Рад, ещё как рад! Я тут, не зная, с кем выпить, водку в этих м – -ков влил. Семьсот грамм! Могли бы с тобой «за встречу» хряпнуть. Всё эта злая Судьба.

– Ты подожди судьбину клясть. Ещё осталось?

– Осталось. Я ж только приехал. У-у, проклятая!

– В какую тебя закинули?

– На сто первый, – вяло и с обидой на Судьбу ответил Вовка.

Товарищ, коллега, собутыльник, ровесник и прочее, напротив, весело крикнул, убегая по ступенькам вверх:

– Жди через минуту. Чёрный хлеб есть?

– Есть.

– Не трожь и не режь! Сами съедим.

С тяжёлой Судьбой за плечами побрёл Владимир Иванович к себе в квартиру – ждать Витька на последний стакан московской «Столичной». Было отчего на неё обижаться.

Виктор Викторович, он же Витёк, пришёл не один, как и прозвучало, а с женой Майей. Такое весеннее имя было у очень симпатичной Витькиной брюнетки. Детей они бросили одних: «Картун за ними присмотрит». Картуном за границей называется телевизионный канал, где днём и ночью крутят мультфильмы. Идёт сплошная дрянь, да такая, что Флинстоны покажутся шедевром. Иногда, как Добролюбовский луч света в тёмном картунном царстве, блеснёт Дисней: Том и Джерри, Бакс Бани, Рэд Хот Райдер. Но это очень редко. Взрослых родителей дети стараются к Картуну не подпускать – им от рождения свойственна доброта и забота, а сами тем временем глупеют и не отходят от Картуна. Что поделать, ТВ нянька.

Безусловно, для сорокалетних Витьки и Майи это было на руку: идеальная возможность уединиться в интимной обстановке в любое удобное для них время. Чем и пользовались. Так что Картуна они не любили, но в доме держали за неимением кошки или собаки.

Майя была восхитительна: тёмные с отливом волосы, уложенные под Анну Каренину, короткое чёрное платье, которое по неведению можно было запросто спутать с комбинацией, фаланговый узкий металлический ремешок золотого тона, чёрные замшевые туфельки на умеренном каблучке и свободные от чулок красивые стройные ножки. Натурально, ничего лишнего под платьем в области груди не было. Это Вовка видел по тем рельефным холмикам, что спутать ни с чем другим нельзя.

– В таком виде на водку и сало? Опять она меня испытывает. У-у, проклятая.

– Ты опять о своём?! Знакомься: саМайя моя любиМайя из женщин, Майя. А ещё она – моя жена.

– Значит, из женщин она у тебя не одна? Только как жена одна?

– Майя, ты теперь и сама видишь, что это Вовка: ипохондрик, софист и логист, – притворно вздохнув, представил Витёк своего приятеля по трём институтам: где учились, где в Москве обретались, и где предстоит теперь вместе работать в Японии.

– А я Вас именно таким и представляла, – просто сказала брюнетка и протянула Вовке руку, но не как это делают мужчины, а по-женски, с хитрым испытанием: ладонью вниз и чуть расслабленной в запястье. Пока Вовка не успел схватить её красивую ручку, добавила:

– После всего, что Виктор про Вас сказал, Вы мне нравитесь даже ещё больше.

Мысли зайцами заскакали в голове Вовика: «Вот ты и попался. Что теперь с её рукой делать? Пожать – показать себя грубым табуретом. Поцеловать – насмешишь и себя, и её, и Витька. Даже если её не насмешишь, то всё равно красиво, как у де Голя, не получится. Для этого надо вангоговский бардовый берет надеть, потом снять, а ещё прежде состоятельным французом родиться надо было. Опять приходится из-за неё выкручиваться. У-у, проклятая…»

Вовка не стал заставлять даму долго ждать с призывно протянутой ручкой. Он галантно подступил к Майе, сделав при этом полшага в сторону. Теперь он мог взять её кисть под прямым углом, что он и сделал, подложив под женскую ручку свою раскрытую ладонь. Любая женщина при этом инстинктивно опустит руку на вашу – символ обретения защиты – и будет с интересом ждать продолжения. Тут главное не смотреть ей в глаза, если не хочешь целовать протянутую ручку как француз. Владимир Иванович в таких вопросах был дока: не хуже Растиньяка знал, как с рукой управиться. Вовка положил сверху свою вторую ладонь, и влажная, тёплая, нежная Майина ладошка оказалась как в жемчужной раковине, из которой на свету поблескивал топаз в её колечке, надетом на безымянный палец. Далее Вовка начал медленно переводить взгляд от ладошки к локоточку, от него – к нежному плечику, через остренький подбородок – к розовым призывным губкам и далее, пока не встретил в упор взгляд её зелёных глаз.

– Очень приятно, – сказал Вовка с двойным значением, которое было понятно Майе больше, чем ему. Для него это было лишь дело техники, а для Майи – знак немого восхищения, выраженного так, как и полагается настоящему мужчине, прибывшему из страны с вековыми куртуазными традициями. Натурально, вопрос о целовании руки отпал сам собой, чего Вовка и добивался.

– Не то слово. Секси, вери секси, – поправил Вовку друг Витька, обладатель этого украшения стола и дома. Вовка на замечание вздохнул и отвел глаза. Его вздох без внимания не остался. Витька продолжил:

– Ничего, Вован, и тебе отыщем кралю с красивыми ногами – азиатский диамант.

– Порой случается, что и на алмазы, попадает грязь, но их никогда в неё не обронят. Не отыщешь, – парировал Владимир Иванович, продолжая воплощать в жизнь науку Растиньяка.

– Большое спасибо, Володя. С Вашим приездом наш дом посетило просвещённое отношение к женщине. Вы тот мужчина, который не наносит на женское сердце новые грани, а освещает те, что уже есть, ярким светом радости и призывает окружающих полюбоваться радугой цветов.

– Вот это да! Первый раз такое от неё услышал. Начиталась женских романов, так теперь ей любой «куртуаз» голову вскружит. Хорошо ещё, что своей работы не имеет – на моей шее сидит и никуда, стало быть, с неё не спрыгнет, – совершенно беззлобно и добродушно откомментировал Майин муж (-лан). На пошлое по смыслу и форме замечание Вовка уронил к носу брови и промолчал, коротко глянув на Майю.

Она поймала его взгляд, оценила реакцию и с теплотой в голосе повторила:

– Спасибо ещё раз, Володя.

III

…И началось застолье. Вовка вынул из холодильника всё, что у него было – кирпич ржаного чёрного хлеба и большой шматок сала. Стакан водки уже стоял на столе. Часы показывали 7:50, и по незнанию Владимир Иванович решил, что в магазин бежать поздно, да у него и денег японских не было. Первый день как прибыл и в Институте не оформился ещё на денежное довольствие. Всё это его ждало впереди. Просить о добавке к рациону друзей-соотечественников он не стал – хорошо знал русское правило: кто хочет, тот сам приносит, а нет – и не надо, будем рады тому, что есть.

Квартира была огромная, квадратная по форме. С южной стороны по центру – входная дверь, и сразу же за нею маленькая кафельная площадка метр на метр.

Все японцы в этом месте обувь скидывают, даже если в тапочках в гости придут из соседней квартиры. Потом начинается длинный коридор, уложенный дубовым лакированным паркетом на мягкой упругой подушке. В самом начале коридора две двери направо и налево – просторные спальные комнаты с трюмо и платяными шкафами. Далее по коридору ещё одна дверь – ванная, мини-прачечная и прочее.

Всё это и коридор занимало примерно половину Вовкиного жилого фонда. Заканчивался коридор дверью в апартаменты: справа – кухня трамваем, без всяких стенок, а с метровой по высоте перегородкой, и за ней просторная меблированная спальня. Предположительно женская, потому что мужчина должен спать на татами – возвышенной площадке, покрытой настилом из соломки бамбука. Углом татами выходил на дверь кухни-трамвая и прохода в дамскую спальню, а внешней стороной в просторный зал, где по центру стоял большой ореховый стол и стулья, а над ними светильник со свисающим цепочкой-шнурком.

Его сейчас Вовка и дёргал, пытаясь понять функциональное значение шнурка и осветительные возможности лампы под потолком. Витька деловито и экономно нарезал чёрный хлеб «блокадными пайками», выложил на мелкую тарелочку, а на дощечке оставил широкие полоски сала с чесночком. Включили телевизор и приготовились начать пить «Столичную». Но тут случилась заминка.

– Из полного стакана по двум другим не разлить без потерь. Что делать будем? – спросил Витька. Майю в этом деле тревожило другое:

– Из этих стаканов японцы пили? Тогда их вообще трогать нельзя – всё в рыбе. Перебьёт даже водку – мой, не мой.

– Может, я за нашими стаканами сбегаю? – предложил Витёк.

– Смысла нет – без потерь не перельём, – помрачнел Вовка, понимая, что придётся покупать ещё и средство для мытья посуды из-за этих японцев.

– Оставьте ваши глупые мучения. Будем пить из одного стакана. Это символично и романтично!

– Майка молодец. Правильно предложила. Умница, хоть и красавица. Кто начнёт? Может быть, даму вперёд пропустим «пропустить»?

– Что ж, если это случится, то будет в первый раз за все десять лет знакомства.

– Уважаемые господа, позвольте высказаться и предупредить спор. Дилеммы нет, и даму вперед к стакану не пропускают: первый тост всегда за них. Значит, нам и пить, а дама тогда уж потом, но это никак не может её обидеть.

– Спасибо, Володя. Вы опять всё красиво и со смыслом разрешили.

– Подожди, Майя, ты после нас, а кто первым из нас?

– А из нас тебе и начинать. Я как хозяин гостям рад, но моё слово второе, а ты выразишь даме, что она для тебя значит. Тем более случается это нечасто, как можно заметить. Начинай!

– Майя, be sexy, everywhere and forever! (будь всегда и везде секси-привлекательной)

– Спасибо, Витя, обязательно буду, – пообещала мужу Майя и взглянула из-под опущенных век на Вовку. Витька отпил и потянулся к салу и хлебу. Собрал всё в кулак, кусал и жевал, охая от удовольствия. Майя продолжила банкет:

– Теперь, вы, Володя.

«Ну, вот, опять приходится напрягаться и выдумывать изящества словесной глупости. Выпить по-людски не умеют: всё им со смыслом надо», – думал Вовка, но вслух сказал другое:

– За милых дам; за то, чтобы наши смелые надежды всегда находили в их душах бухту спасения!

После слов Владимир Иванович взял эстафетный стакан, поставил его на ладонь левой руки, отвёл в сторону локоть, поднося стакан к губам и придерживая правой ладонью ближе к низу. Сделал умеренный глоток, и, сдерживая напряжёнными бровями реакцию на горечь спиртного, потянулся к пайке чёрного хлеба, отщипнул кусочек, положил сверху полоску сала и элегантно отправил всё по назначению.

– Офранцузился вконец. И пить, и есть разучился. Дамский угодник.

Вовка отвлекаться на замечание не стал: молчание возвышает, когда хула у всех на слуху. Он стоял напротив молодой, красивой, счастливой семейной пары, и в первый раз своего холостяцкого бытия позавидовал им. Не конкретно, а всем кряду: женатым и счастливым.

«Сколько бы я перед ней кораллы не развешивал, а спать пойдёт в другой дом. Свой дом. С шеи не спрыгнет… А с ума? С ума её, пожалуй, спрыгнуть можно. Она умна, романтична и доверчива. Клюёт на уважение в ней красивой личности. А с женщинами совсем не как в музее: если женщина одета как экспонат, то руками трогать можно и нужно. Строго рекомендуется. Важно суметь тонко внушить ей, что именно для тебя она в этот день не зря вот так оделась. Убеждение должно прорасти в ней самой, с мелкими глотками красивой лжи до полного опьянения. Когда комплексы проснутся, пора уже будет домой идти, в семью и к детям. Даже провожать не потребуется. Вот с Витькой что делать? Всё-таки он мне приятель… Ну и чёрт с ним. После меня, подлеца, она его ещё крепче любить будет за простоту и глупость. Принято: начинаем атаку до проникновения в сердце… и под него».

– Теперь и Вы, Майечка, не забудьте про бочонок с ромом, что стоит рядом с Вами.

– Умеренность – это моё кредо, тем более, когда есть с кем поупражнять свою голову.

«Вот тебе и на. Во-первых, умеренность. Первое входное значение. Во-вторых, она тоже считает себя на охоте. Что такое женская охота на охотника? Это испанское танго: буйство страсти на грани закипания внутри и спокойствие тореадора снаружи. Вот тебе и второе входное значение. Так, теперь обратимся к следствию. Умеренность ограничивает меня снизу. Причём буквально. Сверху путь открыт: через голову к сердцу и далее везде. Умеренность женщины – это метание между Лаэртом и Гамлетом. Если Лаэрт упорствует, а Гамлет молчит, то быть ей Офелией, сходящей с ума по запретной любви. Если Лаэрт сам кутит, а Гамлет ищет и находит путь к сердцу, она – Лаура. Смотрим на Лаэрта: пьёт большими глотками, с Майей он как Фальстаф и желает, чтобы она как можно лучше смотрелась, была соблазнительной и оттеняла для него ценность обладания ею. Такой Лаэрт и сам к другому за руку отведёт. Было бы кому подсказать. С умеренностью все ясно – будем опускать до уровня „Винзорских насмешниц“ вместе с трусишками, если она их вообще одела. Что следует из факта танго: нельзя терять ритм, единство жестов и звучания. Обладание – это последний логический аккорд, и его играют только вдвоём».

– Скажите для нас что-нибудь приятное или лучше откройте глаза на непонимание вас, женщин, – предложил Владимир с тайным корыстным умыслом.

– Все знают, что в женщинах мужчины ценят загадку. Тонкий кавалер обязательно подчеркнёт, что она у его дамы есть, но никогда не назовёт ответ вслух. Если его догадка правильная, то дама даст ему о том знать, наградив свыше щедрости тем, чем богата. За мужчин, которые, постигнув загадку женского сердца, не раскрывают вслух секретов и оставляют его с благодарностью.

– Так, ладно, я ничего не понял, но вижу, что остаётся на один мой большой глоток.

– Ну, так и выпей его. Последний всегда за хозяев, а я тебе подарочек пока соберу, – бросил небрежно Владимир Иванович и поспешил к холодильнику.

– Как скажете. За гостеприимную Японию! – и допил стакан. Майя и Володька растерялись: ожидалось, что пить будут за обладателя жилого фонда, где проходило веселье.

– Ты за кого выпил?! За Владимира надо было пить, а ты и капельки на него не оставил! – упрекнула мужа Майя. Виктор стоял и растерянно, но с удовольствием жевал хлеб и сало.

– А я сразу и не понял. Что ж теперь делать?

– Исправлять ошибку, – с намёком на продолжение приятного вечера подсказала мужу жена. – Пойти в русский ресторан и отметить приезд как полагается. Тем более, ты на достигнутом не остановишься, а в данном случае и не надо.

– Ах, ты моя секс-тёлка. Всегда знаешь, как в омут войти и выйти, – расцвёл Витька. В этот момент вернулся с кухни Вовка, неся запакованный в целлофан ещё один, целый кирпич ржаного «Бородинского» хлеба.

– Вот: неси домой, пока не передумал. В семью и детям.

– А сало? Сало тоже давай.

– Сало бери всё, что на столе. Шматок большой, а больше нет. В другой раз к тебе приду есть.

– Нет, лучше мы к тебе опять нагрянем. Ну, я побежал относить, а ты переоденься к ресторану. Туда без галстука не пускают. Любой, хоть шнурок завяжи, – сказал и исчез в коридоре, уходящем к общему балкону с обоймой входных дверей.

Они остались вдвоём: он спиной к татами, а она в проходе на кухню и в женскую спальню. Любая пауза могла породить неловкость и отбросить игру к началу тайма. Необходимо продолжать танго, а это всегда вдвоём: «сплетенье рук, сплетенье ног…» и что у кого к этому есть ещё добавить. Опытный Владимир поспешил продолжить игру до полного проникновения.

– С Вашего разрешения, я приму душ и сменю дорожные доспехи, а Вы, если это не затруднит, повяжите мне галстук. Сам я не умею.

Это была полная правда: за сорок лет он не овладел простым искусством повязывать галстук на рубашку. В вопросах быта он был настоящий «чайник», и всё вызывало трудности. Не в пример его научной карьере: нелегко было сыскать двух ему равных. Любая задача решалась с моцартовской легкостью и бетховенской глубиной смысла.

– А кто же Вам обычно их завязывает?

– Обычно никто. А в первый раз жена или сын. Я их не развязываю, узел только ослабляю и надеваю через голову. Потом подтягиваю. Постепенно узкий конец галстука становится длиннее широкого, смыслосодержащего. Тогда я снова прошу кого-нибудь завязать, кто умеет. Сейчас Вас прошу, и буду долго-долго носить, аккуратно снимая через голову.

– Виктор говорил, что Вы холостой.

– И да, и нет. Я женат, и у меня есть дети, но вся моя семья живет в Москве и никогда со мной не ездит по чужим краям. Вот и получается, что я веду холостяцкий образ жизни. Но я не один, и это очень важно для меня. Я только живу один. Я как журавль: летаю далеко, но знаю, где мое гнездо.

– А почему Ваша жена с Вами не хочет быть за границей? Она что, языков не знает или есть другие причины?

– Языки она знает: английский и немецкий. Но причины есть, и я не могу их не уважать. Только если мы начнем сейчас об этом говорить, я не успею в душ и переодеться. Придёт Ваш муж и будет сердиться на Вас. На меня не посмеет: только приехал, давно не виделись и прочее. Остаётесь Вы как единственный объект упрёков и нападок. Я после с Вами поговорю. Наедине.

Последние слова он произнёс с особым смыслом. «Теперь она будет думать над тем, что я сказал. Накладывать на мои слова свои причины, почему она здесь, и думать о других, что держат многих жён бродяжных журавлей в Москве или любом другом российском доме. Это её должно размягчить. Потом она вспомнит, что я пообещал с ней поговорить наедине, и зазвучит в её мозгу мелодия испанского танго. Тут главное её не уронить и на ногу не наступить. Об этом после думать буду. Сейчас в душ».

В японских жилых домах душевые комнаты очень удобные. Гораздо лучше, чем в Европе. Они отделены от умывальника водонепроницаемыми шарнирными дверями. Там есть все необходимые полочки для мыла и шампуней, и есть куда повесить полотенце, чтоб безопасно было. В Японии не обязательно забираться в ванную – можно стоять в просторной душевой и наслаждаться струйками воды, подставляя под них лицо, шею и… прочее. Душевые в жилых японских домах спланированы на демографический взрыв, не иначе. Места в них на двоих. Нет больничной белизны чугунных корыт, называемых в Москве и России ванными. Нет моргового мрамора обителей шоузвёзд, а есть пластиковые купели цвета слоновой кости, и если к ним прислониться – да, чем угодно, – то не охватывает озноб. Под ногами пластиковый мягкий коврик. Одним словом, плодись и грейся.

Пора было ему из ванной выходить, и тут Судьба вновь о себе напомнила. Дилемма: голым не выйдешь, а несвежее бельё надеть нельзя – танго не позволяет.