Read the book: «Ошибка маленькой вселенной», page 5

Тропа

Во дворе очень тихо. Прохладная ночь, улица пуста. Слышно, как звук шагов отражается от серых многоэтажек шуршащим эхом. Ни намека на ветерок; листья неподвижны, точно деревья сделаны из эбонита.

Комок стоит в горле, но Дима не плачет.

«Может, вернёмся, а? – Барс, наконец, решается подать голос, – они ведь дети совсем, и погибнут тут. И они не могут отвечать за его поступки».

– Вернёмся, конечно, – ответил Дима шёпотом, и добавил неуверенно, после секундной паузы, – как далеко мы ушли?

«Недалеко совсем, они в соседнем дворе. С ними пока всё в порядке, но мне неспокойно. Чувствую, что-то подбирается к нам…»

– Говори, если что заметишь. Пошли обратно.

Дима оглянулся на тёмный двор, и поёжился: идти в сторону щедро залитой лунным светом улицы было легче, чем возвращаться в зыбкую темноту.

– Ты ведь хорошо видишь, что там, впереди, да?

«Конечно, – ответил Барс, – впереди никакого движения. Если замечу что – сразу скажу».

– Хорошо, возвращаемся, – кивнул Дима.

В этот момент лунную дрёму зловещей ночи разорвал грубый треск мотора. Звук быстро приближался. Почему-то страшно не было. По крайней мере, за себя. Он рванулся что есть силы назад, где оставил спутников.

Звук мотора был такой резкий, что он не сомневался – едет мотоцикл. А потом откуда-то из глубин подсознания всплыло слово «багги». Он запнулся, и чуть не упал.

«Эй, осторожнее!» – возмутился Барс.

– Кажется, я знаю, что это, – прошептал Дима на бегу.

«Что?» – растеряно спросил Барс.

Он Дима не ответил – они уже подбегали к месту, где солдат решил разбить лагерь. Он стоял, сжимая в руках автоматическую винтовку. Дети спрятались в коляску мотоцикла у него за спиной, и подозрительно наблюдали за Димой.

– Ты куда пропал!? Живо, на сиденье!

Санёк рванулся к мотоциклу, выпустил кик-стартер, и через пару секунд мотоцикл уже мерно тарахтел, разрывая ночь жёлтым светом фары.

– Я хотел от вас уйти, – негромко, надеясь, что солдат не услышит, признался Дима, уже сидя на задем сиденье.

Спина солдата ощутимо напряглась; он по-обыкновению плавно, без пробуксовки тронулся.

– Потом поговорим, – бросил он, тоже негромко, но Дима отчетливо расслышал.

Они почти успели выехать на дорогу из дворовой территории, но в последний момент обтянутая брезентом багги ловким манёвром перекрыла путь.

За рулём сидел уже знакомый Диме мертвец. Лунный свет и серебристые тени скрадывали прорехи на его одежде, гниющую плоть было не разглядеть, издалека его даже можно было принять за живого. Он медленно повернул голову, и уставился на Диму светлыми голубыми глазами.

– Садись, – уверенно сказал он.

Санёк со щелчком раскрыл приклад автоматической винтовки, упёр его в плечо, и дал очередь по мертвецу. Дима втянул голову в плечи и зажмурился. Когда открыл глаза, всё было по-прежнему: мертвец на багги перекрывал им выезд, никаких видимых повреждений на нём не было. Словно в ответ на взгляд Димы, он поднял руку, и поманил его.

А потом Барс высунул голову из рюкзака, и зашипел на пришельца.

Мертвец схватился за голову, и завопил – очень громко, как сирена. У Димы заболели уши. Потом его силуэт начал дрожать, словно между ними вдруг выросла стена раскалённого воздуха.

Кот перестал шипеть, и выдал гневную руладу из низкого, утробного мява.

Мертвец отвернулся от Димы, тронул руль, и багги откатилась в сторону, открывая проход. Санёк тут же рванул с места, и покатил по улице в противоположном направлении.

Ехали они довольно долго. Диме казалось, что за спиной он слышит всё тот же треск мотора багги.

«Да, он едет за нами», – Барс подтвердил его опасения.

Солдат сел вполоборота, удерживая руль левой рукой.

– Послушай, – начал он, – эта тварь – худшее, что может встретиться на тропах. Кот её убить не сможет. Только отпугнуть. А ему рано или поздно придётся спать. Тварь будет преследовать нас, пока Барс не вырубится. А потом получит своё.

– Ч…что ей надо? – спросил Дима, чуть запнувшись.

– Ты, очевидно, – ответил Санёк, – поэтому тебе очень надо сосредоточится, и найти выход с тропы.

– Но как!?! – он сорвался на крик, – мы полночи гоняли по этому гадскому городу! У меня не получалось!

– Это потому, что ты на меня злился, – спокойно ответил солдат, – в таком состоянии найти выход невозможно. Я остановился, чтобы дать тебе время остыть.

– Я остыл!

– Хорошо, – кивнул Санёк, – вот скоро и увидим. Теперь главное – не думай о твари, не думай о…

– …я не боюсь её! – перебил Дима, и с удивлением обнаружил, что это правда; он действительно совсем не боялся мертвеца на багги. Более того – в нём росло любопытство: куда его хотели забрать? И зачем?

– Я и не говорил, что ты её боишься, – терпеливо сказал солдат, – я говорил, что не думай о том, куда она тебя забрать хочет. Не пытайся гадать. Лучше думай о том, что тебе действительно нравится. Представь место, где бы тебе очень хотелось оказаться на самом деле.

Дима вцепился в круглую ручку сиденья, зажмурился, и честно начал представлять.

Он чувствовал, как солдат повернул куда-то. Запахло лесом, скорость сильно уменьшилась. Потом под колесами послышался мерный стук. Стыки плит? Дима не был уверен, а глаза открывать не решился.

Ощутимо потеплело.

«Кажется, он отстал, – неуверенно сказал Барс, – никак не покажется из-за поворота».

Откуда-то послышался быстро нарастающий гул. Дима открыл глаза.

Они ехали по разбитой бетонной дороге в лесу, вдоль высокого сетчатого забора с клубками колючей проволоки наверху. За забором было большое пустое пространство, залитое половодьем белых огней. В противоположной стороне, в лесу, была длинная просека, где стояли мачты с мерцающими красными огоньками.

Гул нарастал. Наконец, прямо над их головами показалось брюхо огромного самолёта. Лайнер проплыл над их головами, обдав тёплым ветром с приятным запахом авиационного керосина.

– Аэродром, – сказал солдат, останавливая мотоцикл, – почему-то я не удивлён.

Дима счастливо улыбался, глядя вслед самолёту, уже бегущему по посадочной полосе.

– Ребят, к нам гости, – подала голос Таня, высунувшись из люльки, и указывая вдоль бетонки, – глядите-ка.

В той стороне мельтешили, подскакивая на стыках плит, яркие белые фары.

– Мы, похоже, в нормальном мире, – пожал плечами солдат, – тут летают самолёты, и люди ездят по своим делам.

Однако, поравнявшись с ними, огромный чёрный лимузин неожиданно затормозил, и остановился. Со стороны водителя выскочили двое громил в одинаковых чёрных костюмах. Один из них открыл пассажирскую дверь. Грациозно опираясь на заботливо протянутую руку охранника, показалась красивая девушка восточной наружности. На ней был строгий деловой костюм; в левой руке – смартфон и сумочка, повисшая на предплечье.

– Привет, мальчики и девочки, – сказала она, приближаясь к ним, – как добрались? Давайте скорее в машину – самолёт уже заправлен, и ждёт.

Солдат и Дима переглянулись; потом Санёк сказал:

– Девушка, вы, наверно, нас с кем-то перепутали.

– О, нет-нет, – она улыбнулась, – это совершенно исключено. Вы – Александр Бубенцов, поручик Особого корпуса топтунов Росской Империи. Окончили Особое Равно-Пажеское училище для одарённых детей, куда попали после пожара, где погибли ваши родители. Вас спасла ваша кошка, вытащив из заблокированного здания через тропы. Таня и Коля – Татьяна и Николас Волопасовы, воспитанники Особого Равно-Пажеского училища для одарённых детей. Проходили стажировку под руководством Александра Бубенцова. Вы застряли на стратегическом объекте, когда перебили ваших котов. Вас вытащил Дима, дикий ходок на тропы, и его кот Барс.

– Куда вы хотите нас забрать? – Напряженно произнёс солдат.

– В Гонконг для начала, – пожала плечами девушка, – для вас там подготовлено безопасное убежище. Отдохнёте – и можно будет переговорить о будущем. У нас будет для вас деловое предложение.

– От которого невозможно отказаться? – Вмешалась Таня.

– Если невозможно отказаться, то это уже не предложение, – улыбнулась девушка, – силой точно никого удерживать не будем. Но сейчас всё же попрошу поспешить. Минут через пятнадцать-двадцать тут могут появиться куда менее приятные для вас переговорщики. Те, которые привыкли не вести переговоры, а приказывать. Ваши коллеги, Александр.

Санёк молчал, насупившись.

– Дима, Барс. Вы и ваши спутники вольны решать – ехать с нами или нет. Но, в конце концов, их точно оставят в живых. Без котов они бесполезны, да и информации из них особо ценной не получить. Другое дело – вы. Пришло время дать себе отчёт, насколько ценны ваши способности. В руки государственных структур вам лучше не попадать.

– Я домой хочу, – пожал плечами Дима, – конечно, в Гонконге было бы интересно, мы никогда не отдыхали заграницей. Но я за отца волнуюсь.

Девушка включила экран смартфона, бросила быстрый взгляд на экран, потом ответила:

– Дима, если бы вы на самом деле хотели домой, вы бы уже там были. Однако вы здесь, и вас можно понять, учитывая, что произошло с вашей мамой, – она пожала плечами, – но сейчас у нас время на исходе, пора двигаться. Давайте так: по дороге я дам вам всю информацию. А дальше уже сами решите, как быть. Поверьте, никто насильно удерживать вас не будет. Самое ценное качество ходока – это его свобода.

Почему-то Дима поверил ей, и слез с мотоцикла.

Таня и Коля напряженно посмотрели на солдата; тот кивнул, и дети тоже вылезли из коляски. Санёк заглушил двигатель.

– Поесть у вас будет, а? – Спросил Коля.

– Конечно, – ответила девушка, улыбнувшись, – в самолёте полно вкусной еды. И, кажется, есть пара шоколадок в машине.

– Как вас зовут, кстати? – спросил Дима, усаживаясь в лимузин.

Девушка улыбнулась, и ответила:

– Зовите меня Джессика.

Электричество

Последние несколько недель Дима почти не разговаривал с родителями. Пока длилось разбирательство после инцидента на стройке, его отстранили от занятий. Теперь же приходилось навёрстывать упущенное. Он успевал переброситься парой слов с мамой или отцом за завтраком и поздно вечером, когда возвращался после прогулки с Барсом.

Он был так погружен в свои дела и учёбу, что не придавал большого значения всё более странному поведению мамы.

Она могла остановить его в дверях только для того, чтобы спросить – слышит ли он, какая песня играет у соседей. Или сказать, чтобы он сторонился девочек в жёлтых кофтах, потому что они «совершенно бесстыдны, но Господь их накажет».

Вот и теперь, когда он собирался прогуляться после школы с барсом, мама неожиданно окликнула его:

– Дима-а, – она часто произносила его имя так, с ударением на последнем слоге, – подойди-ка сюда, ладненько?

Он послушно подошёл к дверям ванной.

– У тебя одежда провоняла школьной столовой. Давай-ка ты ванную примешь. А то как на улице гулять? Люди позорить будут, – мама отошла в сторону, открывая проход. Ванна была почти наполнена, пенная шапка вот-вот перехлестнёт край.

Дима недоумённо понюхал одежду; конечно, никакого неприятного запаха он не ощутил. Тогда он посмотрел на маму. Их взгляды встретились.

Её глаза были совершенно чужими. Холодные, мёртвые глыбы зелёного льда на дорогом и любимом лице.

Он попятился.

– Я… я не буду ни с кем встречаться, – сказал он, – просто с Барсом погуляю. И на воздухе всё выветрится.

Мама крепко схватила его за плечо.

– А если соседи встретятся? – Сказала она, и оскалилась, – нет, так дело не пойдет. Я не позволю своему ребёнку ходить по улице и вонять!

Дима растерялся, и позволил увлечь себя в ванную. А потом он увидел кое-что такое, отчего ноги вдруг стали ватными, и внизу живота стало очень холодно. В пенную шапку, кое-как прикрытый душевой шторкой, уходил толстый белый провод с выключателем, похожий на шнур от лампы. Он взглядом проследил, куда он идёт, и увидел, что его вилка вставлена в розетку на умывальнике, которую мама часто использовала, чтобы подключить фен.

– А ну давай, быстренько, – мама настойчиво толкала его в ванну, – одежду не снимай, её все равно придётся стирать.

– Нет… – произнёс Дима едва слышно, севшим голосом, слабо упираясь.

– Что значит нет!? – Закричала мама, хватая его за оба плеча, – кому сказала, живо!

– Не надо, пожалуйста, – пролепетал он, пытаясь сопротивляться. Получалось плохо – силы куда-то делись, голова не работала совсем, наотрез отказываясь верить в происходящее, – я не хочу.

– Я тебе покажу, пожалуйста, тварь! – её лицо исказилось, и теперь напоминало густо накрашенную маску злого клоуна, – лезь, живо! Всем так лучше будет, ублюдок! А ну пшёл!

Неожиданно легко она подхватила его за талию, и почти опустила в ванну. Дима как мог упирался руками в бортики ванны, но силы быстро покидали его. Говорить он уже не мог – только тихо скулил.

А потом хватка вдруг ослабла. Он чуть не свалился в ванну, но в последний момент успел оттолкнуться от бортика, и упал на пол.

То, что когда-то было его мамой, тонко визжало, пытаясь отодрать от лица яростный меховой комок. Барс действовал молча; работая когтями и зубами. На шторку для душа упали первые рубиновые капли. Дима кое-как переполз порог ванной, и уже поднимался, чтобы помочь другу, но тому, что когда-то было его мамой, удалось отодрать кота от лица, и швырнуть его через коридор.

Барс сгруппировался в полёте, и через секунду уже был готов снова ринуться в бой, но Дима не дал ему такого шанса. Схватив кота, он ринулся к входной двери, мгновенно справился с замком, и скрылся в подъезде, прыгая через пролёты лестниц. Вслед летели проклятия и виз, но Дима уже ничего не слышал.

Прижимая к груди кота, он бежал довольно долго. Только в лесу, на узкой тропинке, он сначала замедлился, а потом перешёл на шаг. Светило солнце, ковёр прошлогодней листвы украсился множеством ландышей. Было тепло, пели весенние птицы, сквозь прорехи изумрудного купола проглядывала глубокая лазурь неба.

Хотелось дышать. Наслаждаться сладким воздухом. Думать о будущем. Мечтать.

Но внутри поселилась сосущая пустота. Не было даже слёз.

Барс тихонько замурчал на руках, прижимаясь к нему лапами.

– Ничего, друг, переживём, – произнёс он, наклоняясь к коту, вдыхая тёплый запах его меха.

К дому он вернулся на закате. Подходил осторожно, чтобы из окон квартиры было не видно. Разместился на ступенях крыльца, и стал ждать отца.

Тот, вопреки обыкновению, появился необычно рано, ещё не успела отгореть вечерняя заря.

– Димка, здорово! – Отец нахмурил брови, почуяв неладное, – ты чего это тут? Кота выгуливаешь? А кто уроки делать будет?

Дима поднялся и, глядя отцу в глаза, сказал:

– Папа, кажется, мама меня пыталась у… у… – он осёкся, неожиданно появились слезы. Много слёз – они катились из глаз безудержным потоком. Ему было стыдно перед отцом, он пытался как-то унять плачь, но лучше не становилось.

Отец присел перед ним на корточки.

– Ты чего это несешь, а, сын? – Спросил он, – а ну-ка успокойся, и докладывай как положено: что случилось?

Странно, но эти слова отца помогли. Слёзы остановились.

– Она вставила провода в ванну, и пыталась меня туда затащить, – сказал Дима, – меня Барс спас, он ей на голову прыгнул, и я смог убежать за дверь.

Отец долго, испытующе глядел ему в глаза. Потом поднялся, и сказал:

– Так. Пойдём-ка домой. Не бойся ничего, и не дрейфь. Разберёмся.

Дома было всё, как обычно: бубнил телевизор на кухне, вкусно пахло ужином. Мама что-то напевала себе под нос. Услышав, что открылась входная дверь, она вышла в коридор.

На ней был привычный домашний халат, в руке – лопатка, чтобы помешивать жареное. Лицо в нескольких местах было заклеено лейкопластырем.

– Дорогой, нам надо избавиться от этого кота, – она вытянула палец, и показала на Барса, – ты не представляешь, что он сегодня учинил! У него бешенство, наверное! Он может быть опасен для Димочки!

Отец, не отвечая, и не разуваясь прошёл в ванную. Включил свет.

Дима был уверен, что, конечно то, что когда-то было его мамой, в ванной убралось. Но нет. Судя по выражению лица папы, провода были на месте.

– Ой, что это он тут соорудил? – то, что когда-то было Диминой мамой, прыгало у входа в ванную, и причитало, – а я давно говорила, нечего ему тут днём собираться!

Отец вышел из ванной. Серьезно посмотрел на Диму, и сказал:

– Бери кота, и жди у подъезда.

– Пап, но… – Дима хотел возразить, что не хочет оставлять его наедине с этим существом, но отец перебил его.

– Иди на улицу, – сказал он стальным голосом.

И Дима, аккуратно взяв Барса на руки, вышел.

Довольно быстро подъехала скорая. Бригада необычно крепких врачей с носилками вошла в подъезд, не обратив никакого внимания на Диму. Через несколько минут они спустились в сопровождении папы. На носилках лежало и извивалось существо, которое когда-то было его мамой. К счастью, кричать и сыпать проклятиями оно не могло – мешал кляп.

– Звоните завтра в отделение, – сказал один из врачей, давая на подпись папе планшет с бумагами, – по диагнозу пока ничего не скажу, но точно потребуются юридические формальности и экспертиза. И показания ребёнка. Так что подготовьтесь.

– Ясно, – кивнул отец, – благодарю.

– Если вам потребуется психологическая помощь, позвоните по номеру…

– Я справлюсь. Не беспокойтесь.

– Отлично. И, пожалуйста, проследите за сыном. Ему помощь точно потребуется. Если вдруг разовьется шоковое состояние, вызывайте нас.

– Ясно, – повторил отец, – не беспокойтесь, мы справимся.

Скорая уехала. Они вернулись домой. Отец выбросил всё, что приготовила мама, и соорудил ужин из тушёнки, хлеба и овощного салата. Дима сидел рядом, и ковырялся в тарелке. Он ждал, что папа поговорит с ним. Ему очень сильно, отчаянно хотелось услышать от кого-то близкого, что всё будет в порядке. Но отец молчал весь вечер. Только укладываясь спать пожелал Диме спокойной ночи.

В тот вечер он думал, что не уснёт. Но далеко за полночь, когда шум машин под окнами почти стих, он всё же провалился в сон. Тот сон был необыкновенно реальным. Ему приснился старый пустой двор, и мертвец на багги, который хотел куда-то его забрать.

Часть вторая

Вместо пролога. Тень

Тихий лотосовый пруд на берегу закрытой бухточки. Святая святых его владений. Место большой печали и великих знаний.

Это место напоминало ему об очень далёком детстве. Там, возле рисовых полей была тихая запруда, где росли лотосы. На рассвете, перед работой, он иногда мог позволить себе посидеть пару мгновений на берегу, глядя на умирающие звёзды, пока окрик старшего брата не прерывал его мечты.

Стоило закрыть глаза, и воскресали запахи и звуки той далёкой эпохи. Свежесть воды, дымок далёких очагов, зыбкие окрики сборщиков чая. Обрывки воспоминаний, самые яркие, самые ценные. Он так старался их сохранить, так часто оживлял и реставрировал, что, признаться, не был до конца уверен – действительно ли на самом деле всё было именно так? Или же он лелеет воспоминания о воспоминаниях?

Он не хотел знать ответа на этот вопрос.

Тень была рядом, он чувствовал. Знаки не врали, с убийственной точностью сообщая время и место очередной встречи.

Тень подошла и присела рядом, на низкую лавочку из сандалового дерева. Помолчала минуту. И начала разговор.

– Ты всё ещё помнишь его лицо?

Они так давно вместе, что никаких уточнений не требовалось.

– Помню, – ответил он, не открывая глаз, – конечно, помню.

– Но скорби нет, верно?

– Конечно, нет. Я слишком много знаю.

– Извини, – сказала тень; на секунду ему даже показалось, что ей и правда искренне жаль, – настал тот период, когда каждая ступень познания, причиняет всё большую боль. Я говорила, что так будет. Всё честно.

– Всё честно, – кивнул он, почти не сдерживая боли.

– Я принесла новые знания. Без них ты не сможешь помочь.

– Я готов.

– Знаю. Но не спеши.

Он промолчал, глядя на лотосы с безумной надеждой, что тень его просто предупредила. А саму пытку знаниями перенесёт на пару столетий.

– Скажи, – наконец, спросила она, – что тобой движет сейчас?

– Ты знаешь ответ, – он пожал плечами, – ты обещал забвение, если я пройду этот путь до конца.

– Ты парадоксальным образом жаждешь забвения, но так дорожишь собой, что когда-то согласился ступить на эту тропу.

– И это тоже очевидно, – он вздохнул, – чем дольше песчинка раздражает раковину, тем толще слой перламутра на ней. Забвение не равно небытие.

– Конечно, – он не мог этого видеть, но представил, что тень улыбнулась, – но разве тебе не хотелось бы вместо забвения получить нечто более ценное? Просветление?

Он снова вздохнул, глядя на нежно-розовые в свете разгорающейся зари лепестки лотосов.

– Ты знаешь, что для меня этот путь непосилен, – привычно ответил он, – поэтому ты меня и выбрал, верно? Другой человек, может, и смог бы осилить такую дорогу за прошедшие века. Но не я.

– Ты очень высокого о себе мнения, – тень опять невидимо усмехнулась, и перешла к делу.

После разговора о делах он просидел на скамейке из сандалового дерева до полудня, когда солнце разогнало все тени, и стало жарко.

– Сюй Мэй! – Наконец, позвал он.

– Да, отец, – она появилась так быстро, что, казалось всё это время ждала прямо у него за спиной. Разумеется, это было не так.

– Скажи мне, – он тяжело вздохнул, – ты боишься северного ветра?

– Мы в закрытой бухте, отец, – ответила она, – у нас не причин бояться ветров.

– Пришло время выйти в море. Ты ведь знаешь о временах, когда Зефир наполнял наши паруса, но приносил страшное опустошение на суше?

– Знаю, отец, – она почтительно кивнула, – но Борей нынче слаб. Железо для гвоздей не может наполнить наши паруса для хорошего похода.

– Вечерняя прохлада принесла мне весть, что Борей породит Феникса. Он родится в центре шторма, там, у створа гнезда больших птиц на юге, в час быка. Его надо проводить домой.

– Будет сделано, отец, – она почтительно кивнула.

Он замер, глядя вдаль, как будто любуясь пейзажем. Поняв, что больше поручений не будет, она развернулась, и быстрым шагом пошла по гравийной дорожке в сторону чайного павильона. Её элегантный деловой костюм дополняли строгие туфли на довольно высоком каблуке, но её походка на зыбком гравии оставалась такой же лёгкой и непринуждённой, как на дорогом паркете.

В павильоне она легонько прикоснулась к одной из бамбуковых опор. Раздался тихий гул, и кусок газона чуть в стороне от входа поднялся, открывая проход на узкую каменную лестницу. Девушка вышла из павильона, уверенно и привычно ступила на лестницу. Спускалась она довольно долго, терпеливо и размеренно цокая каблуками по полированному камню. Внизу её ждал небольшой тамбур с рядом железных шкафчиков, оснащенных кодовыми замками. Она ввела нужную комбинацию на одном из них, замок щелкнул, и она достала из стальной ниши сумочку и смартфон. После этого подошла к дверям, похожим на обычные створки лифта в офисном центре, посмотрела наверх, и произнесла:

Когда за правду выдается ложь, -

Тогда и ложь за правду выдается,

Когда ничто трактуется как нечто,

Тогда и нечто – то же, что ничто!

Створки открылись; за ними стояла открытая прозрачная капсула с единственным креслом. Она элегантно опустилось в его мягкие объятия. Прозрачный колпак с легким щелчком закрылся, тёмный тоннель наполнился низким гулом, и капсула рванулась вперёд, набирая скорость, как взлетающий лайнер.

Уже через пять минут девушка выходила из лифта на вершине одной из башен делового квартала Гонконга. Помещение на первый взгляд было довольно аскетичным: серые стены, украшенные традиционными каллиграфическими свитками, сдвижные черные двери на противоположной от лифта стороне помещения, простые чёрные кресла для посетителей, и узкая стойка рецепции. Однако впечатление аскезы рассеивалось, если пристально исследовать детали: эксперт бы определил, что скромная каллиграфия на стенах принадлежала кисти Ван Сичжи и Ци Байши, а кресла – ни что иное как кресла Elysium-R от Роллс-Ройса.

Три человека за стойкой почтительно встали. Девушка постояла минуту, что-то сосредоточенно изучая на экране смартфона.

– Сообщите совету, что заседание откладывается, – наконец, сказала, не отрываясь от экрана, – вертолёт прогреть, пилотов джета оповестить, вылет немедленно. Я возьму Globe Master.

– Статус, госпожа? – спросил один из ресепционистов – крепкий мужчина среднего возраста, в строгом черном костюме.

– Статус неофициальный.

– Сопровождение?

– Красный посох, – ответила девушка загадочной фразой, – кроме сорок пятых. Максимально серьезно. И быть готовыми немедленно дать ответь по анализу внешности.

– Направление?

Девушка поколебалась секунду, а потом ответила:

– Россия, Москва, Домодедово.

– Принято. Вертолет подтверждаем через две минуты. Прошу на площадку, госпожа, лифт готов.

Она повернулась было, чтобы уйти, но задержалась на секунду, чтобы сказать:

– Да, шефу доставьте Аньцзи Байча. Если он всё еще у лотосов. Если нет – то не надо.

– Принято, госпожа.