Read the book: «В погоне за добычей… In praeda persequendo»

1

Этот поистине особенный день я начал с короткого опроса.

К бледному человеку, что сидел на корточках, я подошёл не сразу. Сначала с опаской двигался в его сторону, четко расписывая будущие слова и действия. К середине пути, приняв во внимание его несуразную наружность, я присмотрелся, пытаясь разузнать его сразу, по внешним данным. Это был серьезный молодой человек, блондинистый и с татуировками, явно с небанальными намерениями, ведь рисовать ночью баллончиком у железнодорожных путей показалось мне странным.

Но подойдя ближе, я набрался уверенности и начал свой рассказ. К моему счастью, блондин продолжал заниматься своим делом – эксцентрическим изобразительным искусством.

– Пятого ноября две тысячи двадцать пятого года началось то, чего я так долго ждал, пока был в неведении. Внутри расположилась четкая планировка. Здесь стояла абстрактная мебель: стеклянный стол на изогнутых ножках, кривые стулья из пластика антрацитового цвета, а также кровать, напоминающая аккуратно сложенный погребальный костёр, серые тумбы с ярко-выраженными следами ожога, казалось, что оставленного от шлейфа пламени, и покосившийся шкаф с замыленными зеркалами, в которых что-то смутно отражалось.

Из описанного можно изложить, что речь ведётся о комнате. Дверей, кстати, в ней не было, как и окон, так и естественного освещения.

Но здесь было ещё кое-что: сухие цветы в причудливых горшках в виде масок античного театра, серого цвета плитка на полу, четыре белые стены, глубокой черноты натяжной потолок, подсвечник с красной свечой и небольшая темная коробочка, освещенная тусклым теплым светом.

А знаешь, чего там не было? Правильно. Там ничего не было. Только серые тона, тусклый свет, зеркала без отражения магии уюта.

– Так, о чём ты задумался в первую очередь? – спросил я у него, заведомо ожидая неверного для меня ответа.

Все это я поведал миру. Мне казалось, что даже один человек способен воплотить в себе весь мир. Как ни странно, человек совсем не мог понять мой мир – метафоричный и абсурдный. Глубоко запрятанный за грудиной, как я считал с детства, он только что открылся одному-единственному человеку, который потерял дар речи.

Грузное лицо блондина морщилось во время рассказа, а к моему вопросу приняло задумчивый вид.

– О коробке, – обескураженный ответил после недолгого раздумья, странно поглядывая по сторонам.

И тут забрюзжало удивление. Блондин ответил почти так, как я того хотел. Глаза широко раскрылись, на моем лице все радушно забегало. Брови, губы, скулы, лоб – заликовали разом. Меня наконец-то услышали, а я почувствовал заинтересованность собеседника. И теперь мне оставалось приковать внимание.

– Так, что же в коробке?

Спешно собрав свой заляпанный краской рюкзак и водрузив его на спину, блондин ответил отреченно. Меня это сразу же расстроило.

– Боль.

Приковать внимание не получилось. Блондин осекся по сторонам, осмотрел пути, взглянул на своё творение и стал уходить.

– Находясь в той комнате, ты бы хотел открыть коробку и найти там боль?

– Чувак, – он обернулся и взглянул на меня так, словно я отнял у него драгоценное время, – Это твоя комната. И коробка тоже твоя. А если внутри тебя такое дерьмо, то в коробке нет ничего кроме боли.

Я был настойчив в тот день. Трагическая ошибка.

– Не могу согласиться. Твой ответ неверен. Мой рассказ – лишь иллюзия, способная отыскать чужую проблему в этой коробке.

– Ты, псих, – неожиданно вылилось неприятное слово, – Подошел в сумерках и начал задвигать сидящему под мостом человеку, почти что в темноте, какую-то шизофреническую хрень.

– Но почему?

– Да потому что ни один адекватный человек не пойдет под мост в темноте, где отдаленно видится чья-то темная фигура. Ты действительно болен.

– Это ты так считаешь?

Мы стояли на прямой дистанции друг от друга и почти кричали. Голоса срывались раздраженно, отражались глухим эхом.

– Слушай, если тебе не с кем поговорить, то найди себе другого собеседника. А от меня отвали, – блондин ответил грубо, явно намекая мне на дальнейшие неприятности.

Расколотые куски бетона затрещали под моими ботинками. Я пошёл за ним в отчаянии доказать кое-что.

– Но ты ведь представил себя там? Ты же успел всё осмотреть и тебя заинтересовала только коробка, – неожиданно блондин ускорил шаг и уже собрался спринтовать. – Ты о ней задумался. Значит, в коробке была твоя боль. Подумай над этим!

– Отвали от меня, придурок! – убегая, проговорил он.

Смотря на покачивающийся рюкзак на его спине, я понял, что он меня вряд ли услышал. И я побежал за ним.

– Постой! Я ещё не все объяснил!

Крича ему в спину, справа от меня в вечерней красе расплывался бледноватый бетон, поросший рыжей травой, а слева ускорялись железнодорожные пути и заросшая кривыми деревьями насыпь моста. В ноябрьской прелести было всё: холодный воздух трепетал кожу, небо застилалось мрачной синевой. И я бежал ни смотря ни на что, так как знал… Знал, что меня окружает. И вкус к жизни появился прямо здесь. Какой-то необычной жизни, слегка хаотичной, весьма разнообразной. Снова посчастливилось вспомнить беззаботность, какая населяла детство и никак не отпускала. И с каждым разнообразием, которое только велит встретить божье предопределение, бросает в такую яркую краску, от которой хочется ликовать. Сердце трепещет, улыбка растягивается весельем. Словно паришь в такой момент над землей, все быстрее разгоняясь и разгоняясь. Бег не вечен, но после него всегда чувствуешь облегчение внутри.

И вот, пробегая уже десятки метров, я решительно догонял своего мимолетного опрашиваемого, явно нежелающего вступать в какой-либо опрос. Щурившись, пытался рассчитать сколько мне осталось метров, чтобы снова крикнуть, и в этот момент поймал неизъяснимый оптический эффект от яркого света фонарного столба. Офтальмологи называют это эффектом ореола или гало-эффектом, когда вокруг источника света возникает что-то наподобие светящегося сферического кольца. И мне казалось, что я резвее оптической иллюзии, быстрее скорости распространения света.

Если бы не так. Я считал, что если уже бежишь, то необходимо уловить и то, что перед тобой… А под ноги я не смотрел.

Спринт – это короткий забег. Жизнь – целый марафон. Если конечно не появляется торчащая из бетона арматура, словно стрелочный перевод. И вот уже старый путь прерывается, взамен тебя ведёт новый.

Я падал с хрустом бетонной крошки и еле слышным звоном той предательской арматуры. Это рука дьявола схватила меня за ногу, больно опустила лицом в бетон, заставила тут же опомниться.

Падая на левое колено, получил серьезный тупой удар, пронесшийся по всей кости. Почувствовал, как колено больно затрещало и хрустнуло, как под джинсами перемялась и растянулась кожа. Благо лицо успел закрыть локтями и предотвратить удар лбом. Едва скользнув я сразу же сел, чтоб не замарать в пыли одежду и принялся отряхиваться. Но боль дошла быстрее. Кожа в местах удара загорелась диким огнем и пульсацией, отчего мне захотелось почесать локти и колено. Я простонал, когда решил, что разогнуть болевые участки будет правильно.

И за стоном, за болевой гримасой, неожиданно выступил смех, какой обычно слышишь в детстве во время беготни: искренний, вываливающий наружу все задорное веселье. Обычно сначала смеялись над тем, кто упал и только после помогали упавшему. Сейчас я смеялся над самим собой, колено же ныло и отдавало болью в голову словами: «Ну ты дурак».

Мне было действительно смешно сидя у путей на холодном бетоне, под затянутым мраком небом с изредка пробивавшимися звездами, отголосками безудержной жизни города, звуком проносившихся машин и отдаленным лаем собак. Это трагедия в трех актах, никак иначе. Только странно, что я преследовал человека.

За своим смехом, к моему удивлению, я расслышал беспокойный, одышливый голос за спиной.

– Ты в порядке?

Обернувшись, я разглядел того, за кем бежал.

– Вроде бы, – со стоном ответил я.

– Постой, я ещё не все объяснил, – подходя ко мне, он насмешливо повторил мои последние слова, – Ну ты псих, серьезно. Точно в порядке? Не сломал чего? Я аж неожиданно для себя гоготнул, когда ты упал.

– Как-то странно всё получилось. – с неловкой улыбкой я ответил блондину, тяжело дышавшему и тянущему мне руку помощи, – Извини, если напугал. Просто ты единственный, кто дослушал до конца.

– А были и другие?

– Да. – я усмехнулся, потому что сам понимал всю абсурдность ситуации. – Это был социальный эксперимент.

– Социальный эксперимент? – блондина это рассмешило до покинувших рот слюней, – А че ты сразу этого не сказал?

При помощи блондина я поднялся на ноги, хотя левое колено все ещё материло меня в агонии.

– До тебя говорил всем, но люди смеялись после нескольких строк и уходили. Стоило мне не говорить, как следующий опрашиваемый тут же вовлекся.

– Мне правда было интересно. Я поначалу думал, что ты нарк, но кто же знал, что ты ещё и больной. – улыбка с лица блондина не сходила.

– Нет-нет. Я не наркоман.

– Зря, чувак, зря. Занюхни чего-нибудь и может ты найдешь ответы на свои вопросы. Узнаешь, что в коробке например.

При всей абсурдности и несуразности ситуации, что повлекла за собой такие последствия, мы с блондином снова засмеялись, но уже разом и в голос.

– Нет-нет. Я такое осуждаю и не принимаю, – отрицательно кивнул и ответил сквозь смех, и тут же задал вопрос блондину. – Так тебе нужны объяснения?

Блондин монотонно переменился в лице, вероятно задумавшись.

– Нет, не нужно. Ты может и прав на счет иллюзии. Такая психологическая ловушка, в которую я попал… – не договорив до конца, блондин развернулся с прозвеневшими баллончиками в рюкзаке и спокойным шагом стал уходить.

– Нет, ну если ты не нарк, то псих точно. Ты сделал мой день. Больше не попадайся мне на глаза, – радушно проговорил он уже не оборачиваясь.

Хоть все мысли и были прикованы к боли в колене, я все-таки спросил его тогда в последний раз.

– Как тебя зовут?

– Гимп. Типа уличный художник. А тебя?

Сказанное показалось мне знакомым и я ответил в его манере:

– Инди. Типа… Типа Инди.

Блондин, назвавшийся Гимпом, также не оборачиваясь, поднял правую руку и помахал ею, по-особенному попрощался.