Read the book: «Выпьемте чаю?»

Font:

* * *

Каждый лист дерева становится страницей Священного Писания, если однажды душа научилась читать.
Саади

Вместо предисловия

В книге Саши Ирбе «Выпьемте чаю» – повесть и девять рассказов. Они не изобилуют закрученными сюжетами, с головоломками перипетий, но изложены простым языком повествования, в которых – реалии окружающей жизни, где без прикрас обнажена суровая действительность, и герои там – плоть от плоти ее. Герои Саши Ирбе очень узнаваемы, – они за нашими окнами, ходят по улицам, живут с нами по соседству, как и все мы, в меру своих способностей, добывают хлеб насущный, строят планы на будущее, преодолевают бытовые и семейные неурядицы, ссорятся с ближними, мирятся, воспитывают детей… Они разные: доверчивые к людям, сомневающиеся, робкие, рассудительные, скептические, искренние, сдержанные… но в конечном итоге – все, что им нужно – стать немного счастливей.

Какие бы события ни развивались дальше в жизни героев, очень важно, что чувства испытывают они подобно весенним водам, когда сжимающий их лед лопается и распадается на куски от их все нарастающей мощи.

Михаил Пак, писатель, художник

– А когда Вам улыбнется счастье?

– А вам?

«Выпьемте чаю» – это трактат житейской мудрости, емко включающий в себя все самые актуальные события на спирали ментального взросления почти каждого человека, но поданный как душевная беседа со старым другом, которого не видел давным-давно, а темы разговоров все не заканчиваются и не заканчиваются… и превращается в кино про тебя самого.

Каждая история будет до боли знакома и выходцу из Советского Союза, и бунтарю-зуммеру, и человеку, у которого подорван фундамент личного морального кодекса, и заплутавшему между мирами реальности и виртуальности интроверту.

В детально прорисованном полотне жизни каждая ниточка наполнена смыслом. Каждый герой – пускай не всегда заметная со стороны, но планета с изначально заложенным в ней генетическим кодом, с ее представлениями о добре и зле, о любви и смысле собственной жизни. Эта планета не статичная. Она меняются и даже перерождается под действием обстоятельств, вследствие чего все горести и радости больше не кажутся роком, а воспринимаются как увлекательное путешествие, в котором легко и радостно, когда ты понимаешь, что в твоем багаже – ты сам.

Кристина Морозова, режиссер, продюсер

Амалька
Повесть

1

Виктор слишком рано оторвался от родителей. Причиной тому был младший брат, которым в семье занимались все, а его, Виктора, уже с четырнадцати лет воспринимали как помощника по хозяйству, как человека, на которого этого младшего брата можно оставить.

Сам по себе наш герой закончил последние классы школы, сам по себе выбрал будущую профессию, сам по себе уехал поступать в институт. А поступив, назад уже не вернулся, даже на остаток лета. Слишком дорого было возвращаться, да и много оказалось других нерешенных проблем.

Поселился он в общежитии на окраине Москвы. Перебивался ночными подработками, булочками из соседнего киоска, супом, который иногда готовили хлебосольные соседки. Их родители жили близко, и на каждые выходные девушки уезжали домой. Оттуда привозили целые сумки картошки, капусты, огурцов, варенья, а иногда и огромный пакет замороженного мяса. Из этого мяса готовили похлебку на неделю в большом казане. Каждое утро доставали его из холодильника, а потом торжественно возвращали обратно. Есть по-нормальному (так называл про себя Виктор приготовленную его соседками пищу) ему удавалось один или два раза в неделю, но и этим он был чрезвычайно доволен.

Крепких связей за время института у него не сложилось. Было несколько девушек, которые ему нравились и с которыми он даже гулял. Была среди них и москвичка, живущая у бабушки где-то неподалеку от Партизанской. Несколько раз она приглашала его к себе. Но так как ехать до нее было от его общаги часа полтора, то каждый раз он в последний момент передумывал и оставался, пускай и не в самых идеальных, но в привычных условиях, дома.

Когда долго живешь в каком-нибудь месте, волей-неволей делаешь его своим: появляются любимые книги, любимые вещи, дорогие сердцу черточки на обоях, даже свет, каким бы он ни был, пускай от просто висящей без всякого абажура тусклой и пыльной лампочки, – все становится родным, все знакомым.

После выпускных экзаменов Виктору уже определенно казалось, что уезжает он не из общежития, а из дома. И только потом выяснилось, что не только из дома, но и из хоть как-то, а устроенной жизни.

На первой работе, на которую он устроился сразу же после окончания института, ему не заплатили. Продержали полтора месяца. Иногда приходилось работать с раннего утра и до самого позднего вечера. Совмещать ее с какой-либо другой было невозможно. Да и не думал он, что нужно ее совмещать. Люди казались порядочными, добрыми… Когда же ему объявили, что испытательный срок им не пройден и что денег ему заплатить не могут лишь по той причине, что денег этих в организации нет, спорить не стал. Не стал разбираться с договором, который, кажется, подписывал, потому что в голову ему не приходило, что такие договоры нужно читать, и что стремление не согласиться с подобной несправедливостью может привести к желанному результату. Он был слишком гордым и поэтому просто ушел, презрительно хлопнув дверью.

Некоторое время ему еще казалось, что сейчас они одумаются (не могут же не понимать, что оставили человека на улице и без денег), попросят прощения, выдадут хотя бы часть. Но звонков не поступало. В Москве стояли первые прохладные дни, а перед Виктором – первая ночь, когда его вещи нужно будет забирать неизвестно куда. Оплаченное время в квартире закончилось еще неделю назад. Еще неделю назад он обещал хозяйке, что рассчитается со своей зарплаты в первый же вечер. Непонятно было, где мыться, где заряжать телефон, куда идти. «Хорошо бы попросить социальную помощь. Ведь должны же быть в этом городе хоть какие-то социальные службы?!» – заносчиво думал Виктор. Но где находятся эти службы и как их найти, он не знал.

Сердобольная хозяйка квартиры дала ему на дорогу добрую дюжину пирожков и пакет сметаны. Солгала, что ей принес сын, но сама не ест, а отдать назад – обидится, а выбросить – неудобно.

Она же подсунула своему гостю и 250 рублей, пояснив, что неправильно подсчитала плату за электричество, что оказалось меньше. Уходить от такой доброты не хотелось. С трудом Виктор нашел в себе силы: собрал вещи, втянул воздуха в грудь и, высоко подняв голову, с пятью разной величины сумками, набитыми книгами, дисками и проводами, остатками домашней утвари, которой он обзавелся в общаге, одежками разных сортов, и с трудом, но вышел наружу.

Оказавшись на улице, Виктор сел на первый же подошедший к остановке троллейбус и поехал неизвестно куда. По дороге пытался обдумать, что делать, хотел позвонить приятелю, но было стыдно. «Приду, а у него семья! И живут в одной комнате. Ну, положат меня на пол, а дальше?» – рассуждал он. Захотел позвонить на вахту своего бывшего общежития: «Может, спросить, не пустят ли на ночь?» Подумал еще и о том, что неплохо бы зайти в институт, там, на кафедре, где была у него горстка знакомых, откровенно рассказать, что с ним случилось, но было стыдно. На мгновение появилось желание позвонить на работу, с которой его сегодня утром прогнали, и все-таки потребовать денег, но это желание он тут же и выгнал. Было противно даже слышать голоса этих людей. И новая идея – набрать телефон отца, сказать, что не справился, спросить, не смогут ли выслать хоть на первое время, хоть в долг, даже пообещать: «Я верну, как только с этой ситуацией справлюсь». Такая идея понравилась Виктору больше всего. «Они ведь все-таки родители, значит, поддержат!»

Набрав знакомый номер, который он уже не набирал месяца полтора, с тех пор как сообщил, что нашел в Москве великолепнейшую работу, Виктор сказал:

– Папа, выслушай меня, пожалуйста! У меня проблемы! Ты помнишь, я тебе рассказывал, что устроился в одну очень серьезную компанию? Я работал там хорошо! Все делал, все успевал! – Виктор чувствовал себя так, будто он в старшей группе детского сада оправдывается перед отцом за то, что нечаянно сломал игрушку. – На меня не жаловались! Даже никто и слова не говорил, что я делаю что-то не так, но в конце концов уволили и денег не заплатили… Как, в полицию?.. Полиция у нас такими делами не занимается! А если и будет, так я не хочу!.. Пусть они подавятся этими деньгами!.. Не можешь?.. Ну ладно… Извини… Я тогда сам разберусь!.. Как?.. Придумаю!.. При-ду-ма-ю! Ты, главное, матери не говори!.. Нет, мне ничего не надо!.. Сказал тебе: не надо!.. Не беспокойся!

Виктор резко завершил разговор и впервые – уже не помнил за какое количество лет – ощутил, как по лицу его полились слезы. Он снова чувствовал себя ребенком, которого отлупили за то, в чем не был он виноват, которого все покинули и не любят, но, быстро взяв себя в руки, решительно побрел в сторону альма-матер. Денег на необдуманные звонки не было, не было их и на проезд, и уж тем более на ночлег, а идти по улице с пятью сумками получалось не так-то просто, но 250 рублей, подаренные хозяйкой, казались ему теперь неприкосновенным запасом.

От остановки, на которой Виктор вышел, чтобы позвонить отцу, до института надо было пройти почти весь центр города и еще пару станций. На середине пути он сник и, присев на одну из скамеек Страстного бульвара, окружив себя, будто крепостью, своими баулами с разных сторон, провалился в тяжелый и глубокий сон. Тяжелый, потому что казалось ему, будто засасывает его в большую воронку, а потом выбрасывает и снова засасывает, а потом на бешеной скорости несет по черному и узкому коридору неизвестно куда. Глубокий, потому что ничего вокруг не слышал он и не видел. Очнулся ночью. На бульваре и на дорогах было пустынно.

Виктор стал судорожно проверять свои вещи, ощупывать, не унесли ли. Кажется, все было на месте. Не заметил наш герой лишь одного. И выяснил он это, когда, опустив ноги на асфальт, почувствовал мелкий гравий и сырость. Оказалось, с него сняли ботинки. И он в ужасе осознал, что не может идти в носках. Да и куда идти в столь поздний, небезопасный час, когда все и везде закрыто? Оглядевшись по сторонам и попытавшись вспомнить что-нибудь из уроков ОБЖ по преодолению экстремальных ситуаций («Вас обокрали…», «Вы не можете позвонить…»), Виктор сумел вспомнить лишь то, что надо обратиться в полицию и там заявить о своих проблемах. «Но не будут же они всерьез искать, где ходит теперь по Москве моя обувь, купленная три года назад на Черкизовском рынке? И где же найти эту полицию в такое время?!» – рассеянно рассуждал он.

Неподалеку, на соседней скамейке, спала женщина в черной длинной одежде, плотно прикрыв голову черным платком. Всем своим туловищем она лежала на пухлой челночной сумке, приоткрытые икры ее ног тускло мерцали под лунным светом. На дальней скамейке, через аллею, под ярким фонарем, спал, ничего не замечая, мужчина. Спал, плотно уткнувшись в голые доски лицом. Вещей у него не было, а вся его поза выражала полную обреченность. «Бедняга!.. Может, предложить ему куртку?» – подумал Виктор, но подойти не решился и долго еще лежал, то рассуждая, то проваливаясь в объятья сна.

Наутро стало так зябко, что спать было уже невозможно. Достав со дна рюкзака свои зимние ботинки и надев их вместо ушедших, наш герой взгромоздил на себя все пять сумок, которые чудом, но уцелели, и отправился в путь.

На перекрестке Садового кольца его остановил полицейский:

– Ваши документы, молодой человек!

Виктор не без труда достал паспорт, специально запрятанный на самое дно одного из дорожных баулов, и еще не закончившийся студенческий. Кратко рассказал историю, которая с ним приключилась.

– Спасибо! – вежливо проговорил полицейский, вручая ему назад документы. – Будьте в следующий раз повнимательнее! Опыт учит! Дай Бог!

Виктор был немного обескуражен вежливостью представителя власти. И в то же время удивлен, что тот не попытался засадить его за бродяжничество, проверить сумки, выписать штраф или, наоборот, предложить хоть какую-то помощь.

2

Был седьмой час утра, когда перед Виктором замаячила заветная дверь института. Он постучался. Охранник, весь помятый и заспанный, тут же его впустил, посадил в сторожку, предложил чаю.

– Вот ведь как бывает-то! Бедолага! А в Москве таких много! Из людей все силы вытянут – и за дверь! Куда ни ступи – везде шарлатаны… А как потом человек жить будет, этих иродов и не касается! «Выкрутится как-нибудь» – думают… Ну, так и выкрутишься! А куда тебе? Не домой же возвращаться? Не Москву же из-за них покидать?! Сюда потом шиш вернешься!.. Да ты, Витька, не расстраивайся! Мы тебе сейчас работу быстро найдем. Вот только оставить я тебя у себя не могу, меня за это уволить могут.

– А что же делать? – растерянно спросил уже расслабившись было Виктор.

– Что делать? А Бог его знает, что делать. Сейчас на вахту в общежитие позвоню, спрошу, нельзя ли тебя как-нибудь туда на время пристроить. У тебя там знакомые есть? Ребята, чтобы согласились тебя, если что, у себя положить?

Виктор задумался. Очень не любил он обременять кого-либо своим присутствием, да и сам чаще всего предпочитал жить один. Вспомнил Валеру с младшего курса, который раньше изредка оставался у него, потому что сосед Валеры по комнате приводил к себе девушку и оставлял на ночь.

– Валерий Шкловский, двести пятнадцатая! – уверенно заявил Виктор.

Через четверть часа, допивая чай, услужливо приготовленный охранником, и завершая приятную болтовню, он уже навьючивал на себя вещи, чтобы ехать в общагу.

Дорога была быстрой и приятной, потому что была знакомой. Виктору захотелось вернуться в свои институтские годы. «А кто сказал, что в общежитии плохо?! Кто сказал, что плохо всегда учиться?! Можно ведь и учиться, и работать одновременно! И семью заводить!» – деловито рассуждал он, пристроив сумки на соседнее сиденье автобуса и уже с любопытством поглядывая в окно.

Валера оказался настоящим товарищем. Выслушав краткую историю Виктора, он похлопал его по плечу и сказал:

– Ну, брат, держись! Бывает же, встречаются на свете и сволочи. Что с этим теперь поделать? Ничего не поделать. Надо работу тебе искать. Но для начала выспись! Вон ведь какой помятый пришел! Смотреть страшно.

Виктор счел, что три удачи сошлись над его головой. Первая заключалась в том, что его вчистую не ограбили, не избили и не сделали калекой прошедшей ночью. Вторая – в том, что у охранника оказалось доброе сердце: другой мог бы и не открыть, и уж тем более не стал бы звонить и решать не очень-то важные для него вопросы. Третья – в том, что Валерий не сделал вид, что их дружба закончилась, а повел себя как настоящий товарищ.

Не сойдись три этих важных обстоятельства в одно – и мог бы оказаться наш герой не в чужой комнате на филькиных правах и без денег, а где-нибудь на ближайшей помойке, рыская по грязным пакетам, чего бы поесть. Или рядом с метро, протягивая прохожим просящую руку. Да и непонятно, удалось бы ему там стоять или нет. Ведь по Москве ходят слухи, что нищие – это целая мафия, сгоняющая не принятых ею чужаков с «насиженных» мест. Да и кто будет подавать милостыню молодому человеку в полном расцвете сил? Подумают только: «Шарлатан! Тунеядец!» Виктор раньше и сам так думал, но теперь…

В комнате Валеры собрался чуть ли не ученый совет. Ребята с младшего курса, которых еще недавно сам Виктор поучал жизни – рассказывал, как приспособиться в общаге, как прожить на стипендию и мелкие, нечастые подработки, как сдать экзамены, готовясь к ним в последний момент, – теперь учили жизни его. И каждый из них пытался навязать свою, только ему ведомую формулу счастья.

Высокий парень с длинным хвостом уверял, что надо пойти в правительство, потому что там хорошо платят и есть возможность для карьерного роста.

– Но с улицы туда не войдешь! На собеседование записываться надо, резюме отправлять… А я слышал, что они на эти резюме и не смотрят. Курят да в нарды играют. А потом возьмут кого-нибудь своего, – возражал этому ему очкастый парень с третьего курса.

– Позвонить в приемную и спросить, не требуется ли кого… Наглых там любят! – не унимался хвостатый.

Сосед Валерия, выпуская в форточку колечки сигаретного дыма, деловито рассуждал, что нужно открывать все сайты по трудоустройству, идти завтра же, сразу в несколько компаний. Где возьмут – там и оставаться. Только договариваться, чтобы деньги каждый день выдавали.

– Ну, где же я тебе такую работу найду? – сомневался Виктор.

– Как где? Бывают такие работы! Коробки разбирать, курьером документы по Москве доставлять… За такие работы часто посуточно платят. В ток-шоу каком-нибудь сняться… За скандальные роли тысячи по четыре дают.

– Вот только денег таким образом особенно не заработаешь, – печально говорил Валера. – А ему ведь жить где-то надо, кушать на что-то… И с жильем так сразу не угадаешь. Возьмут, да и кинут!

По общежитию уже ходило немало историй о том, как выпускники снимали себе жилье, как платили сразу за два месяца, а потом то агент пропадал, то квартира оказывалась закрыта… Бывало и так, что проживут они в своем новом доме месяц-другой, поприладятся, обзаведутся вещами, а хозяева вдруг возьмут, да и сообщат, что к ним родственники приезжают и что они вынуждены расторгнуть договор.

– Что ж ты, непутевый такой, москвичкой, пока было время, не обзавелся? – возмущался щеголеватый парень с кудрявой челкой.

– Где же я ее возьму? – добродушно усмехался Виктор.

– Где-где? Вон сколько их по улице ходит, – восклицал оратор, не замечая, что показывает на пустой тротуар у дома напротив. – И все любви хотят!

– Они же неглупые! Тоже выгоду ищут, – пытался заступиться за друга Валера.

– Женщину главное влюбить, а потом хоть веревки из нее вей. Она же сама все поступки твои и оправдает, – уверенно утверждал с подоконника Валерин сосед. – Москвичкам сложно. Гордые очень… Сами за парнями не ходят, а, следовательно, все лучшее разбирают без них.

Тем временем звонить куда-то стало уже поздно. За разговорами незаметно промчался вечер, началась ночь. Виктора прекрасно накормили. Кровать свободную не нашли, зато принесли матрас из соседней комнаты, освободили место в шкафу, чтобы он смог положить свои вещи.

– Долго быть у нас не получится, – сказал ему Валера в тот момент, когда они, стоя перед умывальником, в полусомнамбулическом состоянии чистили зубы. – Мой сосед против, чтобы мы жили втроем, но на пару-четверку дней согласился. Я предлагаю завтра же пойти в институт, вдруг там на кафедре или еще где найдется тебе работа. Может, хоть дворником возьмут, и тогда вынуждены будут дать тебе комнату. Нужно попросить у них такую работу, чтобы день оставался свободным, и чтобы ты смог работать где-то еще.

Виктору идея друга понравилась. По объявлениям ходить ему больше не хотелось, а в институте (он был уверен) заплатят точно. Да и с жильем тогда будет вопрос решен.

Этой ночью он спал как младенец (настолько легко и спокойно было ему в привычном месте и среди привычных людей), а утром отправился в компании Валерия в сторону института.

Охранник, у которого Виктор еще вчера сидел в будке, полный отчаяния и напрочь пришибленный жизнью, радостно приветствовал их. Даже поднялся:

– Ну что, хлопцы, придумали, как жить дальше?

– Придумали-придумали! – весело отозвался Валера, подталкивая друга за плечо в сторону хозяйственной части.

На пороге Виктор остановился:

– Слушай! А может быть, в ректорат зайдем? Ведь берутся же откуда-то там эти всякие секретари, секретарши! И я мог бы секретарем работать.

– Что ты? – поморщился Валера. – Там платят копейки, а сидеть целый день. Оно тебе надо?

Виктор не отличался особенной привязанностью к деньгам, и, по правде сказать, ничего страшного не видел в скромной зарплате, но все же ответил:

– Не надо, конечно! Не для этого же я институт заканчивал, чтобы всю жизнь на него и работать!

Но в хозяйственной части свободных мест не нашлось, а плотник и дворник сами предложили товарищам пойти, поискать рабочие места в ректорате.

– Что ж, очень рад, молодой человек! Очень рад, – вежливо сказал ректор, внимательно разглядывая Виктора через очки.

Героя нашего подвела к нему очень высокая рыжеволосая девушка-секретарша, в трех словах объяснив проблему, которую той, в свою очередь, в трех предложениях разъяснил Валерий.

Ректор, по старинке впиваясь пальцем в металлический диск телефона, набрал отдел кадров:

– Лизочка Ивановна, у меня тут парень. Красивый! Можем пристроить?.. Да, наш он… Что?.. В приемную комиссию – так в приемную комиссию, – ректор жестко хлопнул трубкой, не завершив разговор и, ласково посмотрев на очень высокую рыжеволосую девушку-секретаршу, произнес: – Таечка, проводите, пожалуйста, молодого человека, пусть сегодняшним днем оформляют.

– Спасибо!.. Спасибо!.. – только и успели сказать Валерий и Виктор спине ректора, выходящего в дверь.

На следующий день наш герой с великим удовольствием шел на работу. Не нужно было больше думать о том, где жить, что есть, чем заниматься… «А трудоустройство по специальности можно присматривать себе и в процессе, – рассуждал он. – Не обязательно ж сразу!»

Специализация была у него странная: социология политических и общественных коммуникаций. Фирм, которым требовались такие специалисты, оказалось на рынке немного, а места в них были заняты давно и надолго.

Соседка Виктора по кабинету, добрая и улыбчивая студентка второго курса, училась на заочном, а в свободное время посещала собачий приют в одном из уголков Подмосковья. Выгуливала, кормила, вычесывала несчастных животных. И каждый раз, когда на работе случалась пауза или, еще того лучше, обед, с удовольствием рассказывала Виктору о своих подопечных.

Особенно запомнилась ему история о маленьком песике с кличкой Зеленый Гном. Его нашли в одном из московских подъездов почти полностью измазанного зеленкой. Каким образом он туда попал, кому и зачем пришла в голову идея так по-идиотски покрасить собаку, навсегда осталось загадкой. Понравился Виктору и рассказ про сенбернара по кличке Цой, которого привела в приют семидесятидвухлетняя женщина в экстравагантной шляпке. Каким образом у нее оказался столь важный пес, а уж тем более, как она умудрялась справляться с этим теленком, тоже было никому неизвестно. Однако Цой теперь жил в приюте, и выгуливали его по два часа в день. Если же волонтеры не успевали как следует выгулять Цоя, вечером он устраивал такой лай и вой, что постепенно питомник превращался в хоровое отделение собачьего института.

Студентку-второкурсницу звали Катя. Сперва герою нашему даже показалось, что у него с ней может получиться роман. По нескольку часов они проводили каждый день вместе, с ней было приятно общаться и было о чем говорить, да и товарищи по общежитию стали намекать, что неплохо эта Катя и выглядит, что пускай и живет она не в Москве, а в Подольске, но характер у нее покладистый, а гулять и требовать много денег не будет.

Но проходил месяц, другой, а роман так и не начинался. Вначале Виктор даже подумывал: «Может быть, куда-нибудь ее пригласить?», но не решался. А время шло, шло… Постепенно он расслабился и уже не искал никакой альтернативы своей работе. Вместо этого стал задумываться: «А не поступить ли тоже, между прочим, в аспирантуру?!» Все, кто оставался после института работать при вузе, чаще всего уже в ней учились и не хотели терять контакт с кафедрой и преподавателями, или же собирались в нее поступать, но лень и мечты о лучшей работе не давали им осуществить свои планы.

Когда пришло время подавать документы, Виктор, никому не сказав, решил испытать судьбу. Вопросы социальных коммуникаций мало кого интересовали. Желающих поступать оказалось три с половиной калеки, и поэтому, не готовясь ни дня, он был принят.

– Помню-помню! – воскликнул Алексей Евгеньевич, один из его бывших преподавателей, а теперь научный руководитель. – Только не очень-то ты был активен. На лекциях не наблюдал я в тебе какого-либо интереса к науке. Но это ладно. Бывает, что молодые люди взрослеют не сразу.

Неожиданно Алексей Евгеньевич взял над Виктором полное шефство. Теперь он звонил ему с раннего утра и просил то распечатать какую-нибудь бумажку перед началом занятий, то разыскать телефон какого-нибудь студента, то помочь проверить курсовую работу, потому что у самого времени не хватает. Постепенно он начал брать Виктора с собой в столовую и, сидя за столиком, рассуждал:

– Вот уйду я на пенсию! Кто меня заменять будет? А заменять будешь ты, больше некому! Я ведь один остался… Женам, знаешь, деньги нужны… А в нашей профессии где их возьмешь, эти деньги?

Виктор мало понимал, как связаны замена на кафедре и жена, но про себя подумывал, что уходить ему нужно из института как можно скорее. Он не только не мечтал, но и был глубоко против того, чтобы всю жизнь отдавать науке.

Прошли полгода. И сама собой растворилась та радость, с которой он возвращался в общежитие и в стены родного вуза. Его раздражали знакомые, которые по всякой ерунде стремились стучать в его дверь: кто скоротать вечер за болтовней, кто попросить мелкую помощь в ректорате, а кто и одолжить какую-нибудь глупую хозяйственную мелочь, вроде молотка или ниток с иголками, которых сам Виктор не имел никогда. Такие визиты порой начинались с раннего утра, а заканчивались за полночь.

Он был молод, поэтому работники вуза не считали нужным беречь его личное пространство, а студенты принимали за своего.

Закончилось это тем, что Виктор даже приучился ходить по лестнице боком (так, чтобы не слишком много людей его замечало), включать в комнате лишь настольную лампу (так, чтобы не каждый мог понять, что он дома) и открывать дверь далеко не каждому, кто в нее постучал.

Все больше проявлялась в нем страсть к одиночеству, апатия, неуверенность в том, что что-то можно исправить, а вместе с тем подступала пора работать над диссертацией и с головой (как он это называл про себя) погрузиться в науку. Это обстоятельство радовало Виктора, потому что не давало окончательно впасть в тоску, и в то же время означало, что еще года три ничего радикально менять не нужно.

Только по ночам нет-нет да и проскальзывали у него странные мысли: «Мне уже двадцать три, а я еще ни в кого по-настоящему не был влюблен. Конечно, мне нравились девочки… Некоторые умиляли, даже вызывали восторг. Но так, чтобы я лишался сна, ни о чем не мог думать, не мог есть… Такого еще не случалось. А некоторые из них бывают так настойчивы, что успевают надоесть быстрее, чем к ним появится какое-нибудь серьезное чувство». Или еще: «Мне двадцать три. А я так и сижу на зарплате, на которую можно только подтягивать штаны. Мне двадцать три, а я так еще ничего в своей жизни и не добился».

Его прежний друг Валера заходил к нему теперь редко, считая, что Виктор пошел по пути неудачников и пессимистов. Мечтал как можно скорее устроиться в крупную компанию и на хорошую должность или на маленькую, а потом быстренько возвыситься, обзавестись жильем, семьей, машиной, позволять себе поездки за границу хотя бы раз в год, и рассказывал о своих желаниях на каждом шагу. «Обыватель!» – думал про Валерия Виктор.

Между тем в институт наш герой уже входил как к себе домой. Все его знали, приветствовали, улыбались… Многие были без него как без рук, потому что только Виктор умел быстро найти нужную записку, оставленную на столе ректором или деканом, путем шептания нужных слов заставить принтер работать, за несколько минут добыть телефон какого-нибудь преподавателя или студента. Да и научный руководитель привязался к нему точно к сыну, которого у Алексея Евгеньевича не было никогда. Имелась лишь дочь. Она жила где-то очень далеко, и с ней он почти не общался, все свое время проводил в институте, дома тоже занимался делами вуза. Если же работа заканчивалась – выпивал и иногда уходил в запой.

Вскоре Виктор стал замечать, что почти все преподаватели пьют, если вдруг у них нет работы. Даже начал приходить к мысли, что хорошо бы не давать им выходные, а наоборот, раскидывать лекции по расписанию так, чтобы они были вынуждены ходить на работу почти ежедневно. Затем Виктор стал подмечать, что большинство из них даже понятия не имеют, как живут и чем увлекаются их студенты, не интересуется, поняли они что-нибудь на лекциях или нет. Куда больше преподавателей интересовал их собственный профессиональный и личностный статус, мелкие дрязги на кафедре, цены в магазинах и дачи.

Однажды, попав в огромную пробку, Алексей Евгеньевич попросил Виктора отпроситься из приемной комиссии и начать лекцию вместо него. Виктор удивился:

– О чем же я буду говорить?! Я же ее не знаю?

– Вбей «Социальная стратификация современного общества» в поисковик, прочитай несколько предложений, и вперед! – властно заявил Алексей Евгеньевич. – У умного человека всегда что сказать найдется! Недаром же ты столько лет учился! Или просто поговори с ними… спроси, что они знают, как сами понимают заявленную тему.

Виктор вошел в аудиторию. Юные студентки тут же устремили на него свои взоры: в каких-то прослеживалось любопытство, в каких-то – недоумение, а в каких-то – игривость. Поднимаясь на кафедру, Виктор торжественно объявил тему и, как учил его Алексей Евгеньевич, спросил:

– Кто-нибудь может нам объяснить, что это понятие подразумевает?

Сразу несколько рук ринулись вверх. Студенты начали рассуждать, разъяснять, спорить, потому что их предположения не сходились. Время от времени Виктор вставлял пару фраз, просил замолчать, призывал послушать, несколько раз даже ударил кулаком по кафедре и замахнулся линейкой. Такого он и сам от себя не ожидал, но когда, наконец, приоткрылась дверь и вошел Алексей Евгеньевич, разочарование было и у Виктора, и у студентов. Дебош и гвалт прекратились, и вместо пробудившего всех страстного диалога начался усыпляющий монолог.

Виктору казалось, что Алексей Евгеньевич после этой пары заревнует к нему студентов и, может быть, даже постарается не допускать его до преподавательской работы, а получилось ровно наоборот: теперь Алексей Евгеньевич почти каждую неделю позволял себе опаздывать, ссылаясь то на давление, то на пробки, то на ключ, который потерялся и никак не хочет найтись. Так Виктор стал одним из преподавателей вуза. Ему постепенно выдали несколько тем, постепенно он обзавелся костюмом, портфелем и даже стал на постоянной основе писать статьи в один серьезный журнал.