Read the book: «Наследница Джасада»

Font::

В оформлении макета использованы материалы по лицензии © shutterstock.com

Глава 1

Между мной и хорошим сном стояли сейчас только две вещи, одну из которых мне было позволено уничтожить.

В этот поздний час я пробиралась по грязным мшистым берегам реки Хирун, всматриваясь в темноту в поисках какого-нибудь движения. С грязью сталкивался любой подмастерье деревни, и это меня не пугало, но я точно не ожидала все-таки найти лягушек, за которыми отправилась сюда в этот час. Стоило мне к ним приблизиться, и они будто бы разрабатывали оборонительную стратегию. Сначала их страж подавал остальным сигнал тревоги, и они тут же бросались в реку, а потом этот отважный страж порядка следовал за ними, спасая свою жизнь.

– Прощайтесь с жизнью, бесполезные вредители! – крикнула я в темноту, поднимая руку.

На мгновение я засмотрелась на грязь, въевшуюся глубоко под ногти и покрывающую мою руку. И в лунном свете, просачивающемся сквозь кроны скелетообразных деревьев, моя рука показалась мне другой. Более ухоженной и слабой. Рукой Нифран. Только не в те времена, когда женщина была полна сил и не было ничего, что не могли бы сделать руки моей матери. Она могла орудовать топором наравне с самым крепким дровосеком, заплетать пышные кудри в изящные косы и вонзать копья в пасти чудовищ. Но когда я была еще совсем маленькой, горе из-за убийства моего отца, подобно гнили, добралось до мозга Нифран, погубив ее рассудок.

Ох, если бы она могла видеть меня сейчас. Испачканную грязью и обманутую квакающими речными тараканами.

Пока над Хируном продолжал образовываться густой туман, а зимние кости Эссамских лесов вдыхали его словно глоток жизни, я вымыла руки в реке и решительно отбросила любые мысли о мертвых.

За корнем одного из деревьев раздалось яростное кваканье, и, ринувшись вперед, я схватила брыкающегося лягушачьего стража, который даже не пытался убежать, и поднесла его к своему лицу.

– Твои друзья охотятся на сверчков, а ты прохлаждался здесь. Оно того стоило? – Бросив обмякшую лягушку в ведро, я вздохнула.

То, что Рори был известным химиком, совершенно меня не впечатляло, ровно как и желанное многими ученичество у этого человека. От того, чтобы бросить ведро и вернуться в замок Райи, где ждали удобная постель и теплая еда, меня удерживал лишь долг перед Рори. Он не стал задавать вопросов, когда пять лет назад я появилась на его пороге. Он молча обработал раны дрожащей девушки, покрытой кровью с головы до ног, и отвез меня к Райе. Рори спас пятнадцатилетнюю сироту без прошлого от бродяжничества.

Треск ветки заставил меня напрячься, и я сунула руку в карман, обхватив пальцами рукоять своего кинжала. Обычно я ношу его пристегнутым к ботинку, учитывая склонность солдат Низала обыскивать всех наугад. Мой взгляд привлекла черная метка на одном из деревьев, стоящих в ряд. Эта метка представляла собой символ Низала – во́рона, расправляющего крылья, с четкими линиями. Посреди лесной грязи лишь эти метки на деревьях оставались чистыми, а отмеченные вороном деревья образовывали своеобразный периметр вокруг Мохера. Так что людей, словно животных, удерживали взаперти не мечи и стены, а простая резьба на дереве. Власть другого королевства витает над нашим городом, будто отравленный воздух, контролируя всех, кто его вдыхает. Пересечение этого периметра без разрешения считалось преступлением, которое карается тюремным заключением или чем-то похуже. Например, в нижних деревнях, где их лидеры стали закрывать глаза на вольности, допускаемые солдатами Низала, худшее было только началом.

Подойдя ближе к дереву, я провела ногтем большого пальца по вытянутому крылу ворона и подумала, как отдала бы всех лягушек из моего ведра ради того, чтобы иметь возможность стереть этот символ. Возможно, в порыве храбрости я бы даже прорезала своим кинжалом несколько линий на коре дерева, уродуя символ власти Низала, но взглянув на стража в своем ведре, я решила, что храбрость не стоит возможных последствий, и опустила руку.

Возвращаясь обратно по покрытой толстым слоем инея дороге, я натянула капюшон почти на нос, как только пересекла стену, отделяющую Махэр от Эссамских лесов. Не рискуя пойти по главной освещенной дороге к магазину Рори и наткнуться на кого-нибудь из охранников, я свернула в петляющий переулок. Держась за стену, я позволила едкому запаху навоза вести меня в полутемноте. Из-под горы ящиков на меня зашипела кошка, встав в защитную позу над недоеденной тушкой крысы.

– Я уже поужинала, но спасибо за предложение, – пробормотала я, держась подальше от ее когтей.

Двадцать минут спустя я с грохотом поставила к ногам Рори ведро, полное мертвых лягушек.

– Я требую пересмотра моей заработной платы!

– Продолжай требовать, я буду там, – сказал Рори, даже не потрудившись оторвать взгляда от листа в своих руках, и скрылся в задней комнате.

Нахмурившись, я стала готовить мази для завтрашней продажи, тщательно упаковывая каждую баночку в бумагу, прежде чем положить ее в корзину. Ведь однажды я все же столкнулась с раздражением обычно спокойного Рори. Тогда я забыла упаковать мази и просто отдала баночки сыну Юлия. В тот день я узнала о распространении болезней столько же, сколько и о моральных принципах Рори.

– Пошла бы ты и уже немного поспала, – проворчал вернувшийся Рори. – Я не хочу, чтобы завтра твой вид пугал моих посетителей. – Пошарив в ведре, он перевернул несколько лягушек.

У Рори было узкое смуглое лицо, на которое возраст уже наложил свой отпечаток. Между его кустистыми бровями пролегала складка, а его пальцы были цвета последнего приготовленного им тонизирующего напитка. Несмотря на травму бедра, стройность Рори не была признаком его слабости, а в те редкие моменты, когда он улыбался, становилось ясно, что в юности он был красив.

– Если я узнаю, что ты снова замазала дно ведра грязью, – я отравлю твой чай! – проворчал он, но потом сунул мне в руки небрежно завернутый сверток. – Вот.

Сбитая с толку, я перевернула сверток.

– Это для меня?

В ответ он обвел тростью пространство пустого магазина.

– У тебя что, с головой не в порядке, дитя мое?

Осторожно отогнув ткань свертка, я увидела пару перчаток золотистого цвета. Они были мягче голубиного пера и наверняка стоили дороже всего, что я могла бы себе позволить.

– Рори, это слишком, – прошептала я благоговейно, вынимая одну из перчаток.

Едва удержавшись от того, чтобы надеть их, я осторожно положила перчатки на прилавок и поспешила оттереть грязь со своих испачканных рук. Чистых тряпок поблизости не оказалось, и я вытерла руки об тунику Рори, за что заработала шлепок по уху.

Перчатки сели идеально. Мягкая, податливая ткань в точности повторяла изгибы моих пальцев.

Изучая их при свете горящего фонаря, я решила, что на рынке за них, безусловно, можно было бы выручить неплохую сумму. В Омале было полно рынков. Нижние деревни всегда нуждались в еде и припасах, а торговать между собой было намного проще, чем выпрашивать объедки во дворце Омала. Но, конечно, я не собиралась их продавать. Пусть Рори и нравится притворяться, что его эмоциональный диапазон не шире, чем у столовой ложки, но ему было бы больно узнать, что на следующий день я продала его подарок.

– С днем рождения, Сильвия, – коротко улыбнулся старик.

Сильвия

Моя первая и самая удачная ложь.

– Подарок в утешение старой деве? – спросила я, складывая руки вместе.

За пять лет Рори ни разу не забыл дату моего выдуманного дня рождения.

– Я думаю, вряд ли порог, после которого девушку считают старой девой, стал двадцатилетним.

Еще одна ложь. Ведь совсем скоро мне исполнится двадцать один.

– Ты просто слишком стар. Как само время. Должно быть, люди моложе ста лет тебе кажутся одинаковыми.

– Старым девам уже давно пора спать, – сказал Рори и тыкнул в меня своей тростью.

Выйдя из магазина в приподнятом настроении, я плотнее укуталась в плащ, накинув его себе на плечи, и завязала шнурки от капюшона прямо под подбородком. Прежде чем я наконец смогу вернуться в свою постель, мне предстояло выполнить еще одно задание, а это означает, что я должна пробраться глубже в тихую деревню. В это темное время суток, когда мой разум был не обременен никакими мыслями, каменные кладки домов чудились мне голодными шайтанами, которые шептались в темноте, а скрежет разбегающихся под моими ногами паразитов – звуками неупокоенных мертвецов. Я знала, что это мой болезненный страх придавал теням такие ужасные очертания. Уже много лет я не могла проспать целую ночь, и к тому же бывали дни, когда я не доверяла ничему, кроме своего дыхания и земли под моими ногами. Разница между мной и жителями деревни заключалась лишь в том, что я знала имена своих монстров и то, как они будут выглядеть, если найдут меня. Мне даже не нужно было представлять, какая судьба меня ждет, если мы встретимся.

Махэр был крошечный деревушкой с большой историей, которой матери, бабушки и дедушки делились со своими внуками и детьми. Суеверия поддерживали жизнь каждого жителя деревни, что способствовало моему бизнесу.

Вместо того чтобы повернуть направо, к замку Райи, я свернула на проселочную дорогу. Кусочки пропитанного медом и маслом теста указывали на места, где, сидя на бетонном крыльце кондитерских своих родителей, их дочери перекусывали между делами. Обходя собак, обнюхивающих остатки еды, я то и дело проверяла, нет ли поблизости кого-нибудь, кто мог бы сообщить Рори о моих передвижениях. Несмотря на то что у нас с Рори вошло в традицию прощать друг друга – я сомневалась, что он одобрил бы мой поступок, если бы узнал, что под его именем я «лечу» омалийцев, продавая бессмысленные зелья всякому, кто был достаточно суеверен, чтобы их покупать. «Лекарства», которые я готовлю для своих клиентов, совершенно безвредны. Это измельченные травы или ликеры со слегка измененным составом. В большинстве случаев недуги, от которых эти лекарства должны спасать людей, были более нелепыми, чем ингредиенты, которые я помещала в бутылку. Дом, который я искала, находился в десяти минутах ходьбы от замка Райи. Так близко от места, где я могла отдохнуть. С края провисшей крыши, где от крючка к крючку тянулась бельевая веревка, капала вода. На землю с веревки упала пара нижнего белья, которую я подняла и отшвырнула подальше от чужих глаз. Много лет Райя пыталась заставить меня прятать нижнее белье на бельевой веревке за одеждой большего размера, а я, не понимая, зачем нужна такая скрытность, все еще не взяла подобное в привычку, но сегодня вечером у меня было в запасе слишком мало времени, чтобы тратить его впустую. Иначе я бы воспользовалась случаем и узрела смущение омалийцев перед тем фактом, что теперь у меня были неопровержимые доказательства того, что они носят нижнее белье.

Мои мысли прервал звук распахнувшейся двери.

– Сильвия, слава богу, – чуть ли не вскрикнула Зейнаб. – Сегодня ей стало хуже.

Прежде чем войти, я постучала своими ботинками по косяку двери, чтобы сбить с них грязь.

– Где она?

Я проследовала за Зейнаб в последнюю по счету комнату в коротком коридоре, и когда женщина открыла в нее дверь, нас обдало волной аромата благовоний. Раздув белую дымку, висевшую в воздухе, я увидела сморщенную старуху, которая сидела на полу и раскачивалась взад-вперед. Вдоль кожи ее рук тянулись кровавые борозды от ногтей. Зейнаб закрыла за нами дверь, держась на безопасном расстоянии. В ее больших карих глазах стояли слезы.

– Я пыталась искупать ее, но она сделала это. – Зейнаб закатала рукава своей абайи¹, обнажив мариады красных царапин.

– Так. – Я положила свою сумку на стол. – Я позову тебя, когда мы закончим.

Усмирение старухи с помощью тоника не потребовало особых усилий, учитывая ее телосложение. Я подошла к ней сзади и обвила рукой ее шею. Она вцепилась в мой рукав, приоткрыв рот, чтобы ахнуть, но я тут же влила тоник в ее горло, ослабив хватку на ее шее ровно настолько, чтобы она смогла проглотить лекарство. Убедившись, что она его проглотила, я отпустила ее и поправила рукава, но старуха, чертыхаясь, сплюнула мне под ноги кровавую слюну. Когда она обнажила зубы, я увидела, что она разодрала губу. Мои таланты, какими бы сомнительными они ни были, заключались в эффективном и мимолетном обмане, поэтому на все про все у меня ушло всего несколько минут. У двери я позволила Зейнаб сунуть несколько монет в карман моего плаща и притворилась удивленной. Наверное, я никогда не пойму омальцев и их притворную скромность.

– Помни…

Зейнаб нетерпеливо покачала головой:

– Да, да! Я не скажу ни слова. Прошло уже много лет, Сильвия, и если химик когда-нибудь об этом узнает, то точно не от меня.

Зейнаб была довольно самоуверенна для женщины, которая ни разу не удосужилась спросить, что было в тонике, который я регулярно вливала в горло ее матери.

Рассеянно помахав Зейнаб на прощание, я убрала свой кинжал в тот же карман, где лежали монеты, и вышла на грунтовую дорогу, покрытую лужами от дурно пахнущего дождя, словно оспинами, которые покрылись рябью. Большинство домов на этой улице можно было бы назвать лачугами. Их соломенные крыши вздрагивали над стенами, соединенными вместе грязью и неровными участками кирпича. Я едва не наступила в зеленую полосу навоза, оставленную мулом, успев вдохнуть пропитанный водой травянистый запах. Интересно, на улицах верхних городов Омала тоже есть экскременты?

Соседка Зейнаб разбросала перед своей дверью куриные перья, чтобы продемонстрировать соседям свою удачу. Недавно их дочь вышла замуж за купца из Давара, и его калыма хватило им на то, чтобы целый месяц питаться курицей. Отныне тело девушки будет украшать самая изысканная одежда, а на ее тарелке всегда будут отборные мясо и овощи, выращенные в домашних условиях, ей больше никогда не придется переступать через навоз мула на дороге в Махэре.

Рассеянно пересчитывая монеты в кармане, я завернула за угол и врезалась в чье-то тело. Ударившись ногой о треснутые глиняные кирпичи на дороге, я споткнулась, а солдат Низала не сдвинулся с места и лишь нахмурился.

– Назовите себя.

Мое горло перекрыли раскрывшиеся в нем тяжелые крылья паники. Хотя на передвижения по деревне для ее жителей не были наложены какие-то ограничения в виде официального комендантского часа, все равно немногие рисковали совершать ночные прогулки.

Солдаты Низала обычно патрулировали улицы парами, но не увидев рядом другого солдата, я решила, что напарник этого человека, вероятно, пристал к кому-нибудь еще на другом конце деревни.

Паника, поднявшаяся во мне, была настоящей чумой, единственной целью которой было распространяться до тех пор, пока она не займет каждую мою мысль, не ворвется в каждый инстинкт, поэтому я подавила ее, схватив за трепещущие конечности, и опустила глаза. Пристальный взгляд на солдата Низала не сулил ничего, кроме неприятностей.

– Меня зовут Сильвия. Я живу в замке Райи и являюсь подмастерьем у химика Рори. Приношу извинения за то, что напугала вас. Пожилая женщина срочно нуждалась в моей помощи, а мой работодатель нездоров.

Судя по морщинам на его лице, солдату было где-то под сорок. Если бы он был простым омалийским патрульным, то его возраст мало бы о чем говорил, но солдаты Низала, как правило, умирали молодыми и окровавленными. И если этот человек прожил так долго, чтобы его лоб покрылся морщинами, значит, он был либо смертельно опасным противником, либо трусом.

– Как зовут твоего отца?

– Я живу в замке Райи, – повторила я. Должно быть, он недавно прибыл в Махэр, ведь все в нашей деревне знали замок сирот Райи на холме. – У меня нет ни матери, ни отца.

Не став углубляться в этот вопрос, он задал новый:

– Не приходилось ли тебе стать свидетельницей действий, которые могли бы привести нас к поимке джасади?

Даже несмотря на то, что это был стандартный вопрос солдат, призванный повысить бдительность жителей по отношению к любым признакам магии, это заставило меня внутренне содрогнуться. Последний арест джасади произошел в соседней деревне всего месяц назад. Судя по слухам, какая-то девушка сообщила солдатам, что видела, как ее подруга взмахом руки сделала трещину в половице. Я наслушалась достаточно всевозможной похвалы, которой осыпали девочку за ее храбрость, проявленную при сдаче солдатам пятнадцатилетнего подростка. Люди так поступали только ради похвалы либо из-за зависти. Они не могли дождаться, когда у них появится возможность стать героями.

– Не была, – ответила я.

Я не встречала другого джасади уже пять лет.

– Как зовут пожилую женщину, про которую ты говорила? – спросил он, поджав губы.

– Айя. За ней присматривает ее дочь Зейнаб, и если хотите, я могу направить вас к ним.

Зейнаб была достаточно хитрой, и у нее должна была быть заготовлена ложь на такой случай.

– В этом нет необходимости. – Он махнул рукой через плечо. – Можешь идти, но держись подальше от дороги бродяг.

Одно из преимуществ старших солдат Низала – они меньше склонны к бахвальству и тактике допросов, чем их более молодые коллеги.

Я наклонила голову в знак благодарности и промчалась мимо.

Несколько минут спустя я украдкой проскользнула в замок Райи, и, судя по запаху остывающего воска, который наполнил мой нос, прошло совсем немного времени с тех пор, как последняя из воспитанниц пошла спать. С облегчением обнаружив, что о моем дне рождения забыли, я скинула ботинки у двери. Сегодня Райя встречалась с торговцами тканями, что всегда приводило ее в отвратительное настроение. Так что единственным признаком, указывающим на то, что кто-то помнил, что у меня сегодня был день рождения, служил утренний завтрак, на котором мне подали булочку слоеного теста с маслом и патокой.

Когда я толкнула двери в свою комнату – меня обдало волной тепла.

Благословенные волосы Байры, только не это!

– Райя снимет с вас шкуру. Валима² состоится уже через неделю.

Марек, казалось, был поглощен разведением костра, вороша угли тонкой палочкой, и совсем не замечал меня. Его золотистые волосы сияли в отблесках огня, а под швейными принадлежностями Сэфы лежал кусок ткани, который должен был стать платьем.

– Вот именно, – сказала Сэфа, макая кусок обугленной говядины в свой бульон. – Я топлю свои печали в украденном бульоне из-за этой проклятой валимы. Посмотри на это платье! Над ним же смеются все остальные платья.

– А что делает он? – спросила я, решив проигнорировать ее проблемы, связанные с одеждой.

Когда наступало утро, Сэфа, после бессонной ночи, с обаятельной улыбкой и налитыми кровью глазами, все равно вручала Райе идеальное платье. Ученичество у лучшей швеи Омала – это не та роль, которую выбирают те, кто сдается под давлением обстоятельств.

– Он пытается пожарить свои чертовы семечки, – фыркает Сэфа. – Теперь в твоей комнате пахнет так, как на кухне таверны. Извини, но в нашу защиту скажу, что мы собрались здесь, чтобы оплакать ужасную кончину.

– Кончину? – Я присела рядом с каменной ямой, потирая руки над потрескивающим пламенем костра.

Марек протянул мне одну из личных чаш Райи, за которые женщина спустит с нас шкуры словно с оленей.

– Не обращай внимания на Сэфу, мы просто хотели воспользоваться твоим очагом, – сказал он. – Я убежден, что Юлий учит свое стадо, как убить меня. Сегодня они чуть не столкнули меня прямо в канал.

– Почему? Ты сделал что-то, что разозлило Юлия и его волов?

– Нет, – печально ответил Марк.

Я покатала чашу между ладонями и прищурилась, когда поняла, что он лжет.

– Марек.

– Ну, возможно, я воспользовался стойлом для лошадей, чтобы развлечься… – наконец-то он издал многострадальный вздох, – с его дочерью.

Мы с Сэфой одновременно застонали. Это был не первый раз, когда Марек вляпывался в неприятности, гоняясь за застенчивой улыбкой или добрым словом какой-нибудь девушки. Он был до нелепости хорош собой: светловолосый, зеленоглазый, и худощавый до такой степени, что люди, глядя на него, недооценивали его силу. И чтобы развеять все сомнения окружающих относительно своей внешности, он решил пойти в ученики к Юлию, самому требовательному фермеру Махэра. Проводя дни за погрузкой фургонов и выпасом быков, Марек стал незаменимым для каждого торговца в деревне. Но он упорно работал, чтобы заслужить их уважение, а в Махэре больше всего как раз и ценились мозолистые ладони и пот. Именно поэтому торговцы терпели череду разбитых сердец, которые Марек оставлял за собой.

– Твою молодость, Сильвия, – продолжила Сэфа, потому что она была не из тех, кого можно долго игнорировать. – Мы оплакиваем твою молодость. В двадцать лет у тебя приключений даже меньше, чем у деревенских сорванцов.

Я осушила чашу с бульоном и передала ее Мареку для добавки.

– У меня полно приключений.

– Я говорю не о том, как ты убиваешь свое фиговое дерево, – усмехнулась Сэфа.

– Если бы ты сопровождала меня на прошлой неделе, когда я ходила выпустить петухов Нади…

– Надя запретила тебе заходить в ее магазин навсегда! – вмешался Марек, храбрец, осмелившийся оборвать Сэфу на середине тирады. Он зачерпнул рукой почерневшие семечки и стал перебрасывать их с ладони на ладонь, чтобы они остыли. – Оставь Сильвию в покое. Приключения бывают разными и не укладываются в какие-то рамки.

Несмотря на то что ноздри Сэфы широко раздулись, Марек даже не вздрогнул. Они общались в той странной молчаливой манере, в какой общаются люди, которые связаны друг с другом чем-то более сильным, чем кровь и общее воспитание. Я знала это потому, что была свидетельницей сотни невысказанных разговоров между ребятами за последние пять лет.

– Я не убиваю свое дерево, – вскочила я на ноги. – Я воспитываю в нем дух бойца.

– Перестань на меня пялиться, – со вздохом сказал Марек Сэфе. – Извини, что прервал.

Он протянул ей треснувшее семечко, а Сэфа позволила паузе затянуться секунд на сорок, прежде чем взять его.

– Поможешь мне подшить этот рукав?

С застенчивой улыбкой Марек показал ей свои покрытые сажей ладони, и Сэфа закатила глаза. За этим последним обменом репликами я наблюдала с недоумением. Меня никогда не переставало поражать, как легко они сосуществуют рядом друг с другом. И их необычная преданность друг другу вызывала вопросы у других подопечных замка. Марек хохотал до упаду, когда младшая девочка в первый раз спросила, планируют ли они с Сэфой пожениться.

– Сэфа не собирается ни за кого выходить замуж. Мы любим друг друга по-другому.

Девочка тут же кокетливо захлопала ресницами, потому что Марек был единственным мальчиком в замке и у него было лицо, обрекающее его на жизнь, полную тоскливых вздохов, следующих за ним по пятам.

– А что насчет тебя? – спросила девочка Марека, и Сэфа, которая сидела в кресле в углу комнаты и, улыбаясь, вязала, вдруг посерьезнела.

В тот раз мы с Райей впервые увидели печальный взгляд, которым она посмотрела на Марека. Ее карие глаза были наполнены виной.

– Я связан с Сэфой духом, а не узами брака, – ответил Марек, взъерошив волосы младшей подопечной, и девушка взвизгнула, отвешивая ему пощечину. – Я следую за ней, куда бы она ни пошла.

Будто подчеркивая свое безумие, когда Рори привел меня в замок Райи, эта пара сразу же прониклась ко мне симпатией. Я была почти дикой и едва ли годилась для дружбы с кем-либо, но это их не отпугнуло. Я плохо приспосабливалась к жизни в этой омалийской деревне, сбитая с толку их простейшими обычаями. Например, она свято верили, что если потереть место между лопатками, то умрешь раньше времени, в первый день месяца нужно есть левой рукой, а в присутствии старших нельзя скрещивать ноги. Нужно быть последним, кто садится за обеденный стол, и первым, кто покидает его.

Не помогло мне и то, что моя бронзовая кожа была на несколько оттенков темнее, чем оливковая кожа омальцев. Я бы лучше слилась с толпой орбанцев, поскольку их королевство находится на севере и большую часть своих дней они проводят под солнцем. Когда Сэфа заметила, что я избегаю носить белые вещи, она приложила свою темную руку к моей и сказала:

– Они просто завидуют тому, что мы вобрали в себя весь солнечный свет.

В замке дела обстояли намного проще, ведь у каждого из подопечных Райи была неприятная история, преследующая его во сне. Но я не пыталась подружиться ни с кем из обитателей замка и чуть было не расквасила нос одной из подопечных Райи, когда девушка попыталась обнять меня. Несмотря на двухчасовую лекцию, которую я выслушала от Райи, этот инцидент укрепил мое отвращение к прикосновениям. Это была Сэфа, которая очень расстроилась из-за травмы своего носа, но по какой-то непостижимой причине ни она, ни Марек меня не испугались.

Аккуратно повесив плащ в шкаф, я потрогала изъеденный молью воротник. Он не переживет еще одну зиму, но при мысли о том, чтобы выбросить его, к моему горлу подступил комок. Человек в моем положении не мог позволить себе эмоциональных привязанностей, ведь в любой момент на меня может быть направлен меч и крик «Джасади!» положит конец этой личности и жизни, которую я построила вокруг нее. Я отошла от плаща, сжав пальцы в кулак, и быстро вырвала из своего сердца корни печали, прежде чем она успела распространиться и овладеть мной. Обычная сирота из Махэра могла бы уцепиться за этот потрепанный плащ, который был первой вещью, которую она купила на свои кровно заработанные деньги, а вот беглянка из выжженного королевства не могла себе такого позволить.

Я повернула ладони вверх и посмотрела на серебряные браслеты на моих запястьях. Несмотря на то что эти браслеты были невидимыми ни для чьего глаза, кроме моего, мне потребовалось много времени, чтобы справиться с паранойей, которая возникала всякий раз, когда чей-то праздный взгляд задерживался на моих запястьях. Браслеты изгибались в такт моим движениям, словно были второй кожей, наложенной поверх моей собственной, но только моя захваченная ими в плен магия, текущая в моих венах, могла затянуть их так, как ей заблагорассудится. Я родилась джасади, в поисках которых Низал создал периметры в лесах и отправил своих солдат рыскать по королевствам. Большую часть своей жизни я негодовала на то, что на мне были эти браслеты. Разве справедливо то, что из-за своей магии джасади были обречены на смерть, а я на скитание, хотя даже не могла получить к ней доступ. Моя магия была скована этими браслетами с самого детства, но полагаю, что мои бабушка и дедушка не могли предвидеть того, что умрут и эти браслеты останутся у меня навсегда.

Я спрятала подарок Рори в гардеробе под подкладками своего самого длинного платья. Девочки нередко рисковали навлечь на себя гнев Райи, воруя друг у друга, но отчаянная зима могла сделать вором любого. Когда я напоследок погладила одну из перчаток, в моей груди горячим светом разлилась нежность. Зачем Рори потратил столько денег, если знал, что у меня будет мало возможностей просто надеть их?

– Мы хотели тебе кое-что показать, – сказал Марек, и его голос вернул меня к реальности.

Нахмурившись, я захлопнула дверцы шкафа, злясь на саму себя. Какая разница, сколько потратил Рори? Все вещи, непригодные для моего выживания, все равно будут выброшены или проданы. И эти перчатки ничем не отличались от этих вещей.

Отряхиваясь, Сэфа встала и фыркнула, увидев выражение моего лица.

– Оскверненная гробница Ровиала! Посмотри на нее, Марек! Можно подумать, что мы планируем похоронить ее в лесу.

– А разве не так? – нахмурился Марек.

– Вам обоим запрещено входить в мою комнату! Навсегда! – негодуя воскликнула я, но последовала за ними на улицу.

Мы прошли мимо ряда развевающихся на ветру кривых бельевых веревок и жалкого садика с травами. Замок Райи был построен на вершине поросшего травой склона и возвышался над всей деревней. Отсюда была прекрасно видна главная дорога и дома, приземистые трехэтажные здания с осыпающимися стенами и трещинами в глине, которые стояли практически друг на друге. На крышах своих домов жители разводили кур и кроликов, которые помогали им пережить ежемесячную нехватку продовольствия. Вокруг деревни можно было увидеть поля, по которым бродил домашний скот, и стену, отделявшую Махэр от Эссамского леса. Деревья Эссама были настолько велики, что касались черного горизонта, а лунный свет терялся в их кронах.

Марек и Сэфа приехали в Махэр, когда им было по шестнадцать лет. За два года до моего появления здесь. Они быстро приняли особые обычаи деревни, которые оказались сложны лишь для меня. После первой ночи, проведенной в замке, – я провела следующую ночь, сидя на холме и наблюдая за тем местом, где фонари Махэра исчезали в лесной пустоте. Побег из Эссама чуть не убил меня, и я хотела убедиться, что эта деревня и крыша над моей головой не были жестоким сном. Мне хотелось знать, что, когда я закрою глаза, лежа в постели, я не открою их вновь из-за шелеста ветвей под беззвездным небом. В ту ночь Райя выбежала из замка в ночной рубашке и затащила меня внутрь, по дороге разглагольствуя о риске заглядывать в Эссамский лес и приглашать озорных духов из темноты. Как будто мое внимание могло вернуть их к жизни. Я провела в этих лесах пять лет и не боялась их темноты. Этим лесам я могла доверять.

– Узри! – объявила Сэфа, махнув рукой в сторону зарослей и растений.

Обойдя замок, мы остановились там, где я незаконно посадила саженец фигового дерева, который был куплен у торговца из Лукуба на последнем базаре. Я не знаю, что побудило меня на этот поступок, потому что ухаживать за растением, которое напоминало мне о Джасаде, было глупо. Тем более что в экстренной ситуации я не смогу его взять с собой и это просто еще один признак слабости, которому я позволила проявиться.

Теперь листья моего фигового дерева печально поникли, и я ткнула пальцем в землю.

Они что, хотели поглумиться над моей техникой посадки?

– Ей не нравится. Я же говорил тебе, что нам просто следовало купить ей новый плащ, – вздохнул Марек.

– На какие это шиши? Ты что, внезапно разбогател? – Сэфа пристально посмотрела на меня. – Тебе что, не нравится?

Я прищурилась, глядя на растение и пытаясь понять, что именно должно мне понравиться. Возможно, они поливали его, пока меня не было?

Сэфа нахмурилась, устав ждать моей реакции, поэтому я поспешно выдала:

– Очень нравится, это чудесно! Спасибо вам!

– О, так ты не видишь подарка? – начал смеяться Марек. – Когда Сэфа прятала твой подарок от посторонних глаз, она забыла, что сама размером с наперсток.

– У меня совершенно стандартный рост! Меня нельзя винить за то, что я подружилась с настолько высокой девушкой, которая может дотянуться до луны, – запротестовала Сэфа, а я присела на корточки возле растения.

1.Абайя – длинное традиционное арабское женское платье с рукавами.

2.Валима – по-арабски это означает «праздник».