Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир

Глава 8
Королева дает согласие (1489–1492)

И будут цари питателями твоими и царицы их кормилицами твоими.

Ис., 49: 23

За весь 1489 год Колумб оставил за собой только один достоверный след. 12 мая государи снабдили его открытым письмом ко всем городским и местным чиновникам, предписывая предоставлять бесплатный стол и жилье «Кристобалю Коломбо», который «следует к нашему двору». В это время Фердинанд командовал осадой Басы. За пределами этого мавританского города был построен большой укрепленный лагерь, в котором пышно присутствовал весь «цвет испанского рыцарства». Почему государи захотели увидеть Колумба именно в этот момент, нам неизвестно. Возможно, что вернувшийся из Португалии Колумб, так и не дождавшись заключения комиссии де Талавера, решил вновь обратиться к королеве, которая любезно согласилась на аудиенцию.

Мы не можем ничего точно сказать о том, как долго Колумб оставался с двором в лагере и чем занимался. Говорили, что он добровольно принял участие в военных действиях и «продемонстрировал выдающуюся доблесть, сопровождаемую мудростью и высокими стремлениями». Учитывая решительный настрой против османского полумесяца, он, естественно, был рад возможности нанести несколько ударов за крест. Современниками зафиксирован любопытный случай, сослуживший Колумбу хорошую службу в деле осуществления его далеко идущих желаний. К кастильскому двору прибыли послы египетского султана, который грозился преследовать христиан в своих владениях и разрушить Гроб Господень, если Фердинанд и Изабелла не прекратят борьбу с мусульманами Испании. Колумб воспользовался случаем, чтобы подсказать королеве, насколько ненадежны священные места Палестины под властью неверных, и умолял отправить его на запад на поиски новых источников финансирования крестового похода. Но пока над Гранадой держалась мавританская власть, «индийское предприятие» продолжало оставаться вне зоны повышенного внимания Изабеллы. Когда 4 декабря 1489 года Баса капитулировала, Колумб снова оказался не у дел.

В этот период первооткрыватель испытывал настоящие страдания и, по словам епископа Джеральдини, был вынужден обратиться к гостеприимству францисканского монастыря близ Марчены в Андалусии. Как ему удавалось жить и где? Продавал ли он книги и карты, как сообщал Андрес Бернальдес из Севильи, когда познакомился с Колумбом? Закончилась ли финансовая поддержка со стороны Мединасели? Быть может, он остановился в кордовской семье Беатрисы де Харана? На этот счет можно выдвинуть любую гипотезу, поскольку достоверных исторических фактов мы не имеем: это был не тот промежуток времени, о котором Колумб хотел говорить в последующие годы.

Несколько заседаний комиссии де Талавера проходило в Севилье, и, вероятно, именно там в конце 1490 года было вынесено окончательное решение. Высокий комитет «счел его обещания и предложения невыполнимыми, тщетными и достойными отклонения», – пишет Лас Касас. Де Талавер высказал мнение, «что их королевской власти не подобает отдавать предпочтение делу, которое покоится на таких слабых основаниях и представляется неопределенным и невозможным любому мало-мальски образованному человеку». Фернандо и Лас Касас приводят шесть аргументов, использованных де Талавером, для доказательства слабых позиций Колумба: 1) путешествие в Азию заняло бы три года; 2) Западный океан бесконечен и, возможно, непроходим для кораблей; 3) Если бы Колумб достиг Антиподов (земли на другой стороне земного шара от Европы), он не смог бы вернуться; 4) Антиподов нет, потому что большая часть земного шара покрыта водой, как говорит святой Августин (по словам Лас Касаса, duida Sant’ Agiis-tin^[94] стали своего рода рефреном комиссии); 5) из пяти зон Земли только три пригодны для жилья; 6) через столько веков после Сотворения мира маловероятно, что кто-нибудь сможет найти доселе неизвестные земли, представляющие какую-либо ценность.

Хотя Виньо и ему подобные осуждают этот набор доводов как легкомысленный и сфабрикованный (они доказывают азиатскую цель Колумба и не делают большой чести испанскому интеллекту 1490 года), у нас нет веских причин сомневаться в словах Лас Касаса. Это именно те возражения, которые мог бы выдвинуть любой ученый образца 1490 года, при тогдашнем уровне географических знаний в Кастилии – в стране не столь продвинутой в таких вопросах, как Португалия. Вместе с тем и сами португальцы просто продвигались вдоль побережья Африканского континента по пути, известному древним. Отправиться на Запад с задачей попасть на Восток было совсем иным делом – новым, рискованным и неопределенным. Заметки на полях книг Колумба показывают, что он копил возражения на первые пять пунктов, а «Медея» Сенеки достаточно контраргументировала шестой. Если для понимания ошибочности теории Колумба о 60-градусном Западном океане не требовалось особой учености, то почему же тогда комиссии потребовалось четыре с половиной года, чтобы составить отчет? Ответ прост – такой подход лежал в традициях и обычаях Кастилии. Фердинанд и Изабелла сохранили нейтралитет: не приняв и не отвергнув выводы де Талаверы, они, как писал Лас Касас, сообщили Колумбу, что его предприятие может снова привлечь их внимание в более благоприятный момент по окончании война с Гранадой.

Прождав еще от шести до девяти месяцев (возможно обретаясь в доме Мединасели), Колумб поклялся «Сан-Фернандо», что больше не станет надеяться на соизволение королевы. С него было более чем достаточно кастильских проволочек. Нам неизвестно, какую роль сыграл Бартоломео, занятый картографией в Фонтенбло, но, так или иначе, Колумб решил отправиться во Францию и предложить свое предприятие Карлу VIII.

Летом 1491 года Колумб посетил Ла-Рабиду, чтобы забрать оттуда сына, которому к этому времени исполнилось десять или одиннадцать лет. Может быть, и самому мальчику приходилось несладко с монахами, может быть, сам Колумб не хотел больше быть обязанным монастырю. В любом случае перед отъездом во Францию он собирался оставить ребенка в Уэльве на попечение сестры матери Христофора и ее мужа Мигеля Мольяра.

Вот здесь-то и происходит вторая встреча Колумба с настоятелем Хуаном Пересом, выразившим глубокое сожаление по поводу намерения Колумба навсегда покинуть Испанию. Чтобы не оставаться одиноким в своем мнении, монах пригласил для серьезного разговора доктора Фернандеса – местного авторитета в области астрономии и космографии, и Мартина Алонсо Пинсона^[95] – ведущего судовладельца Палоса. Отец Хуан, исповедник и духовник королевы на протяжении многих лет, пообещал Колумбу добиться повторной королевской аудиенции в случае его согласия остаться в Испании. В это время сама Изабелла находилось в Санта-Фе – укрепленном лагере, специально построенном в июле 1491 года в качестве штаб-квартиры Кастилии во время осады Гранады. Через две недели отец Хуан получил благоприятный ответ на свое письмо: королева приказывала настоятелю явиться ко двору, предварительно ободрив Колумба. Отец Хуан тут же отправился в путь верхом на муле, либо нанятом у кого-то Христофором, либо купленном Мартином Алонсо Пинсоном. Вскоре королева написала непосредственно Колумбу, приказав явиться ко двору. То ли она вспомнила его потрепанный вид в прошлом, то ли отец Хуан возбудил ее сострадание, описав состояние крайней нищеты, но королева приложила к письму сумму в 20 000 мараведи, чтобы Колумб мог раздобыть приличную одежду и мула.

Не ранее августа 1491 года будущий Адмирал предстал перед королевой в обновленном виде. И снова его «индийское предприятие» было передано в руки специальной комиссии, о чем пишет Лас Касас, рассказывая, что теперь к консультациям привлекались астрологи (астрономы), моряки, лоцманы и даже философы. Эта комиссия (подобная комитетам Ортиса в Португалии и Талаверы в Испании), рассмотрев некоторые технические аспекты дела, передала вопрос Королевскому совету Кастилии, состоящему из вельмож и высших духовных лиц. Епископ Джеральдини, присутствовавший при этом, вспоминал, как на заседаниях снова вытащили на свет «duida Sant’ Agiistin» и он, не выдержав, заметил кардиналу Испании, что, хотя святой Августин, несомненно, был великим теологом, мореплаватели, подобные Колумбу, вероятно, знают о географии Антиподов несколько больше.

Конечно же, Колумб снова продемонстрировал свою гипотезу об узком океане с помощью mappemonde^[96]. Во всех европейских хранилищах старых карт был проведен тщательный поиск той, которая могла бы принадлежать докладчику. Найденная в свое время запись в библиотечном каталоге 1629 года «Declaratio chartae nauigatoriae Domini Almirantis»^[97] оказалась фальшивкой – последние два слова были дописаны позже. В нынешнем столетии Шарль де ла Ронсьер решил, что наконец-то нашел ту самую карту Колумба в собраниях Национальной библиотеки, и даже воспроизвел ее в роскошно изданном томе. На самом же деле в ней нет ничего, что устанавливало бы ее связь с Адмиралом, поскольку карта не показывает узкий океан и близость Азии к Испании.

Оба биографа – и Фернандо, и Лас Касас – делают одинаковый вывод, что причиной вторичного отказа «индийскому предприятию» стала огромная цена, которую потребовал Колумб в виде почестей, титулов и доходов в качестве награды. Другими словами, одобренное специальной комиссией было отклонено Королевским советом, который не обладал правами рекомендаций о том, какие привилегии и звания государи должны оказывать успешному первооткрывателю. Работа ученых заключалась в оценке осуществимости проекта, не более, поэтому после просеивания различных и противоречивых утверждений современников кажется вероятным, что Колумбу было отказано в третий и последний раз: выдвинутые им условия в случае успеха сочли непомерными.

Это самый ранний случай, когда мы можем быть уверены, что Колумб заявил о своей ожидаемой награде. Может быть, за несколько лет до этого он заранее определился с тем, что намеревался потребовать, но пока не имел повода высказаться. Португальская комиссия Ортиса и испанский комитет Талавера в Испании занимались только техническими аспектами. Лас Касас пишет, что цена, запрошенная Колумбом у Португалии, была такой же, как и та, которую он потребовал и получил от Испании, но мы сомневаемся в точности этого утверждения. Колумб, несомненно, сохранил бы достаточно крестьянского инстинкта ведения переговоров, чтобы сдерживать то, что он ожидал в виде титулов и вознаграждений, до тех пор, пока его предложение не было бы принято в принципе. Его стратегия заключалась в том, чтобы заявить свое предприятие научно правильным, технически осуществимым и, вероятно, способным принести короне огромный доход. Тогда, и только тогда он поднял бы вопрос о наградах перед королем, королевой или королевским советом.

Можно бесконечно размышлять о том, когда же именно Колумб решил, что дворянство, герб, громкий титул, высокие должности и солидные доходы должны стать надлежащей наградой. В письме Мединасели от 1485 года его амбиции в этом направлении еще скромны, и, по моему мнению, окончательный перечень всех преференций не был составлен до 1491 года. Затем он принял решение отправиться во Францию и ожидал, что Карл VIII отнесется к нему благосклонно (в этом ожидании он, несомненно, был бы разочарован). Испытывая возмущения и неправоты из-за шести впустую потраченных лет в Испании, Колумб тысячи раз страдал от оскорблений, которые воинствующие невежды постоянно пытались ему нанести. «Итак, – мог думать Колумб, – если этим гордым кастильцам все-таки понадобятся мои услуги, им придется заплатить немалые деньги, забери их Бог! Но и Испанию я не стану прославлять задаром. Если мне даруют соответствующие титулы и средства, достаточные для основания наследственной дворянской фамилии, – я согласен. Если нет – отправляюсь во Францию!»

Гранада капитулировала 2 января 1492 года, и Колумбу довелось участвовать в процессии, входящей в последний оплот мусульман в католической Испании. Затем, словно топор, на него обрушился предательский удар: не прошло и нескольких дней, как ему сообщили, что предприятие полностью и бесповоротно отвергнуто. Сами монархи подтвердили это решение на аудиенции, которую посчитали последней. Таким оказался результат шести с половиной лет борьбы и испанских ожиданий. Оставалось оседлать мула и, уложив в седельные сумки смену белья, карту мира, «Imago Mundi» и «Historia», вернуться в Кордову в сопровождении верного отца Хуана. Еще оставалось достаточно денег из суммы, приложенной к королевскому письму, чтобы отправиться во Францию. В любом случае Колумб был должен продолжать добиваться своего.

Внезапно картина изменилась. У Колумба появился еще один друг при дворе, некий Луис де Сантанхель, escribano de racion^[98]. Будучи горячим сторонником «индийского предприятия», он отправился на поиски Изабеллы с острым желанием убедить ее принять верное решение. В самых учтивых выражениях де Сантанхель заявил о своем крайнем удивлении, что королева, славящаяся решительностью духа в вопросах большой государственной важности, не пошла на не слишком уж большой риск, когда на другой чаше весов могло бы оказаться великое служение Богу, возвышение церкви и вознесение славы ее правления. Если какой-нибудь другой монарх примет предложение мореплавателя, это нанесет грандиозный ущерб короне и станет вечным упреком. Если бы только деньги были предметом рассмотрения, он сам был бы рад финансировать флот. Изабелла, впечатленная теплотой и искренностью пылкой речи де Сантанхеля, пообещала пересмотреть свое отношение к делу Колумба, как только у нее появится небольшая передышка. Более того, Изабелла заверила вельможу, что, в случае необходимости, может заложить личные драгоценности на расходы, в чем, как заверил ее Сантанхель, нет никакой необходимости. Посланный следом за Колумбом гонец нагнал его в деревушке Пинос-Пуэнте, примерно в десяти милях от Гранады и в четырех от Санта-Фе.

Чем можно объяснить столь внезапную перемену в королеве? Можно предположить, что во многом это было связано с личностью. Самым впечатляющим в представлении Колумбом своего дела были не факты и аргументы, а человек. Его достоинство, искренность и абсолютная уверенность, должно быть, повлияли на королеву. «Он был совершенно уверен в успехе, – писал Лас Касас, – словно все то, что он нашел впоследствии, находилось под замком в соседней комнате». Как уже отмечалось выше, Колумб и королева были весьма схожи характерами и во многом рассуждали одинаково, исходя из навязчивых идей и религиозных предубеждений. Если Изабелла все еще колебалась, посылая за Колумбом, его присутствие вселило в нее уверенность. Более того, рассуждения де Сантанхеля казались неоспоримыми. Так мало риска ради огромной выгоды! Что страшного произойдет, если некоторые ученые посмеются над проектом и скажут, что географические представления генуэзца абсурдны, невозможны и нелепы? Откуда этим космографам и средиземноморским мореплавателям знать, что есть истина? За свое восемнадцатилетнее правление Изабелла успела понять, что эти эксперты не знали и половины того, о чем так страстно рассуждали, а этот мужчина – Коломо или Колон – взывал не только к ее разуму, но и к инстинктам.

Давайте же отдадим должное женской интуиции. Фердинанд, как правило, соглашался со всем, что делала Изабелла, тем более что стоящий на стороне Колумба де Сантанхель, будучи чиновником не королевы, а короля, имел на него некоторое влияние и нашел по крайней мере половину денег. Точные цифры расходов на Первое путешествие отсутствуют, но, судя по различным косвенным данным, оснащение экспедиции обошлось примерно в 2 000 000 мараведи (скажем, в 14 000 долларов). Изабелла предложила собрать деньги, заложив драгоценности короны, но в этом не было необходимости, а гуляющая на этот счет легенда появилась лишь в семнадцатом веке. Де Сантанхель и Франсиско Пинело, объединенные казначеи Santa Hermandad^[99], обладали собственными правами на распоряжение деньгами этой службы, заняли 1 400 000 мараведи, которые в конечном итоге корона получила обратно. Сам Колумб вложил в это предприятие 250 000 мараведи, которые, должно быть, позаимствовал у друзей и сторонников, таких как, например, флорентийский банкир из Севильи Хуаното Берарди или герцог Мединасели. Остаток, вероятно, авансировал сам Сантанхель за свой счет или из казначейства Арагона. Сумма в два миллиона мараведи не включала в себя расходов на жалованье, составляющих четверть миллиона ежемесячно.

Почти три месяца потребовалось на переговоры с монархами уже после того, как великое предприятие было одобрено в принципе, однако о них у нас нет никакой информации. Мы только лишь знаем, что отец Хуан Перес выступал на них в роли защитника Колумба, а Хуан де Колома^[100] представлял интересы правительства. Весьма вероятно, что эта задержка обусловливалась бумажной волокитой, переписыванием документов, подмазыванием нужных чиновников и прочими вещами подобного рода, поскольку канцелярский аппарат государства был крайне занят ликвидацией мавританской Гранады, демобилизацией армии, активной подготовкой к изгнанию евреев и другими не менее важными делами.

Великое предприятие Колумба насчитывается семь основных документов. К ним относятся «Капитуляции» (Статьи соглашения) от 17 апреля; «Титуло» (иногда называемое «Комиссией») и верительная грамота иностранным властителям от 30 апреля 1492 года; паспорт без даты; три государственных приказа о снаряжении флота – все от 30 апреля.

«Капитуляции» от 17 апреля состоят из пяти статей, каждая из которых заверена «Угодно их высочествам. Хуан де Колом», и весь документ в целом подписан королем и королевой. В преамбуле самой старой из имеющихся у нас копий, сделанной в 1495 году, этот документ описывается как «то, что было испрошено и даровано дону Кристобалю де Колону в знак некоторого удовлетворения за то, что он открыл [que ha descubierto] в морях и в океане, и за путешествие, которое с Божьей помощью он совершил». Почему этот документ написан в прошедшем времени, породило бесконечные догадки, но, поскольку, этот вопрос не беспокоил современников, то не должен беспокоить и нас. 1. Их высочества назначают упомянутого дона Кристобаля Колона своим Адмиралом на всех островах и материковых землях, «которые будут открыты или приобретены его трудом и прилежанием». Этим же титулом со всеми вытекающими из него правами и прерогативами будут пользоваться его наследники и правопреемники вечно. 2. Упомянутый дон Кристобаль назначается вице-королем и генерал-губернатором всех упомянутых материков и островов, имеющим право выдвинуть трех кандидатов на каждую такую должность, из которых государи выберут одного. 3. Он имеет право на десятую часть всего золота, серебра, жемчуга, драгоценных камней, специй и других товаров, произведенных или полученных путем обмена, а также доходов от добычи полезных ископаемых в пределах этих владений без каких-либо налогов. 4. Любое спорное дело, связанное с такими товарами или продуктами, будет рассматриваться им как Адмиралом или его заместителем. 5. Ему предоставляется право оплачивать восьмую часть общих расходов на снаряжение и отправку любого судна, плывущего к этим новым владениям, и получать восьмую часть прибыли.

«Титуло» от 30 апреля является торжественным, но все-таки в некотором роде условным подтверждением титулов и должностей: «Поскольку ты, Кристобаль Колон, отправляешься в путь по нашему приказу… чтобы открыть и присоединить определенные острова и материки в морях и в океане… справедливо и разумно, что, поскольку ты подвергаешь себя опасности на нашей службе, будешь за это вознагражден… По нашей воле и к нашему удовольствию быть тебе на любом из упомянутых острове или материке нашим Адмиралом, вице-королем и губернатором, уполномочен ты впредь называть себя доном Кристобалем Колоном, и наследники, и преемники твои будут обладать этим правом навсегда».

Самое удивительное, что во всех этих документах ни разу не говорится про морской путь в Индию, да и само слово «Индия» никоим образом не упоминается. Речь идет только об открытии и присоединении материка и островов. На этом отрицании строится гипотеза Виньо, что Колумб никогда не помышлял о плавании в Индию, никогда не предлагал и не предполагал ничего большего, кроме как открытия доселе неизвестных земель, как Антилья, или мест, до которых добрался «неизвестный лоцман». Таким передергиванием смещается весь акцент и ревизионируется первичная цель Колумба: проплыв мимо предполагаемых мифических островов, он якобы обнаружил другие, следуя на долготе, которая, по его предположению, была долготой Китая и Японии.

Тем не менее, как мы видели выше, доказательств именно восточной цели Колумба более чем достаточно. Это безошибочно подтверждается и намерениями самих монархов, несмотря на двусмысленные формулировки соглашения. Фразы «острова и материковые части Моря-Океана» означали Японию, Китай и соседние острова. Достаточно того, что, вернувшись в 1493 году из Первого плавания, Колумб настаивал на том, что открыл Чипунгу и некоторые отдаленные владения великого хана. При этом никто не оспаривал его право быть там Адмиралом, губернатором и вице-королем, а папа свободно признал испанский суверенитет над этими землями. Есть и еще один нюанс. В соглашении от 17 апреля упоминаются «жемчуг, драгоценные камни, золото, серебро и специи», при этом никто не питал иллюзий, что перечисленные ценности можно в изобилии найти на атлантических островах. Здесь прослеживается аналогия с письменными патентами Джона Кэбота, который, как нам достоверно известно, также искал маршрут в Индию через запад. Его грант 1496 года от Генриха VII сформулирован почти в тех же терминах, что и колумбовские «Капитуляции». Точно так же нигде не упоминается Индия, но при этом король Англии наделяет Кэбота полномочиями «завоевывать, занимать и владеть» любыми «островами, странами, регионами или провинциями язычников и неверных, в какой бы части света они ни находились и ранее ни были неизвестны всем христианам».

Но вы же не предполагаете, спросит искушенный читатель, что Фердинанд и Изабелла (и Генрих VII) были столь наивны и предполагали возможность узурпации Японии и Китая силами трех небольших судов с экипажами общей численностью девяносто матросов? Ответ однозначен: да, именно таковыми они и были. Помните письмо доктора Мюнцера дону Жуану II, в котором он предполагал, что любой восточный властитель будет только рад присягнуть на верность христианскому монарху, чей корабль первым появится на горизонте? Именно так происходило с португальцами в Западной и Южной Африке, поэтому Европа пребывала в уверенности, что короли Востока были подготовлены к защите своих владений ничуть не лучше копьеносных божков Черного континента. Информация европейских ведомств о Китае была настолько устаревшей, что они до сих пор именовали императора этой страны великим ханом, то есть титулом, исчезнувшим после падения Татарской династии в 1368 году.

«Восточную» цель Колумба подтверждают и другие два упомянутых выше документа, которыми его снабдили монархи. Первый, без даты, представлял собой краткий «паспорт» на латинском языке: «Этими удостоверяется, что мы отправляем благородного человека Христофора Колона с тремя снаряженными каравеллами через океанские просторы в регионы Индии [ad partes Indie] по определенным причинам и с определенными целями».

Другой документ – верительные грамоты. Их содержание, найденное в архивных реестрах Арагона, может быть частично переведено следующим образом:

«Светлейшему принцу [лакуна],

нашему дорогому другу от Фердинанда и Изабеллы, короля и королевы Кастилии, Арагона, Леона и проч., приветствия и пожелания доброго будущего. Мы с радостью узнали о вашем уважении и высоком отношении к нам и нашей нации, а также о вашем большом желании знать о нашем процветании. Поэтому мы решили послать к вам благородного капитана Христофориуса Колона с письмами, из которых вы можете узнать о нашем добром здоровье и процветании…

Король, королева.

Исполнено в трех экземплярах».

Лас Касас объясняет этот своего рода «стандартный бланк», исполненный в трех экземплярах, следующими причинами. Колумб взял с собой «королевские рекомендательные письма для великого хана, а также для всех королей и государей Индии и любой другой страны, которые он мог найти в открытых землях». Вероятно, в одну из копий гравер вставил «великого хана», а в остальных оставил пустое место, чтобы Родриго де Эскобедо, секретарь экспедиции, мог потом вставить правильное имя и титулы императора Японии, повелителя Манги или любого другого властителя, с которым столкнется Колумб. Более того, великий хан отдельно упоминается в прологе к дневнику Колумба о его Первом путешествии.

Предполагаемое высокое уважение китайского императора к Испании и его якобы стремление узнать о ее завоевании Гранады основаны на истории о некоем таинственном восточном путешественнике, возможно выходце из христианской страны, граничащей с Китаем, посетившем Флоренцию приблизительно в 1445 году, имевшем беседу с Тосканелли через переводчика. Из случайного упоминания этого странного персонажа в знаменитом письме Тосканелли Колумб сделал вывод, что он был посланником великого хана, стремящегося заключить союз с христианскими властителями против османов.

Практические вопросы снаряжения не входили в официальное соглашение и, вероятно, были урегулированы в устной форме между Колумбом и некоторыми королевскими министрами еще до 30 апреля, то есть до даты выхода официальных приказов о фрахте, оснащении и укомплектования флота в Палосе.

12 мая 1492 года Колумб покинул Гранаду и направился в гавань, где ступил на испанскую землю, с которой ему было суждено отправиться в великое путешествие, полное открытий.