Read the book: «О презумпции невиновности. Людологический обзор»

Дело в том, что все судопроизводство является тайной не только для общественности, но и для самого обвиняемого.

Франц Кафка, «Процесс»¹

Иллюстратор Микела́нджело Меризи (Караваджо)

© Рустам Павлович Чернов, 2020

© Микела́нджело Меризи (Караваджо), иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-4493-8237-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Шарль Монтескье был совершенно прав, когда отметил, что нет для общества более важных и интересных законов, чем законы уголовные. Центральным институтом уголовно- правовых отношений, уголовно- процессуальных отношений является принцип презумпции невиновности. По его наличию, или отсутствию судят о степени правового содержания в уголовно – процессуальном законе, а по тому, как он исполняется о политико – правовом режиме в государстве.

Презумпция невиновности – то, что противостоит уголовной репрессии как достаточное основание для констатации ее справедливости, совершенно точно можно сказать, что презумпция невиновности – имманентность любого уголовного преследования с точки зрения современного представления о надлежащем правосудии.

В то же время сегодня утрачено понимание природы, сущности данного института. Он сведен к правовой традиции, элементу модели правосудия. Это порождает условность восприятия презумпции невиновности и ее усеченное законодательное закрепление по типу ст. 14 УПК РФ. Не вполне ясное представление о презумпции невиновности сводит сегодня ее бытие к предположению обвиняемого невиновным. Как видим, здесь законодатель не углубился в понимание сущности данного института далее словаря иностранных слов (лат. praesumptio – предположение, praesumptio boni viri), хотя по другим вопросам отправления уголовного процесса создается фактически мета – язык смыслов, не доступных для восприятия с точки зрения самой языковой парадигмы правоприменителей. Пояснения самих участников уголовного процесса, а так же представителей судейского сообщества, как правило, сводятся, либо к озвучиванию норм – императивов (обвинительный приговор и предположения, сомнения в пользу обвиняемого, трансформация в право на защиту, состязательность, бремя доказывания стороны обвинения, бремя опровержения доказательства, добытого, по мнению стороны, с нарушением Уголовно- процессуального закона), либо к рассуждениям об охранительной функции государства, объективном вменении, защите прав человека и прочее. С учетом того, что юридическая наука, не являясь источником ныне действующей модели юстиции, функционирует больше как оправдание существующего положения вещей, нежели выполняя функции пропедевтики, такие рассуждения практиков (а их мнение наиболее ценно) только усиливают неясность. Казалось бы с учетом, того, что данный институт существует в форме закона недавно (Декларация прав человека и гражданина, Франция 1789 г) данное обстоятельство не должно смущать настолько, чтобы говорить о нем как о трагедии современности. Вместе с тем, за последние 300 лет сфера уголовной юстиции западной цивилизации претерпела существенные изменения. Если ранее преступление было прежде всего аморальным деянием, то сегодня данный признак (который был так и не назван законодателем) полностью утрачен по большинству составов преступлений, фигурирующих в статистических данных. Аморальность преступления ранее – это как собственный глаз, который невозможно увидеть без чего- либо отражающего. Аморальность преступления сегодня – ширма, за которой прячется сопереживание неудачи, привлекаемого к суду. Данное положение вещей является продуктом расширения объектов уголовной репрессии в отношении политических, управленческих отношений в обществе. Современное государство западного типа широко использует уголовную репрессию именно как рычаг управления социальными процессами, их структурирования. Охранительная функция уголовного закона уходит на второй план. Цели правосудия вообще законодательно не сформулированы и не осмыслены. Применительно к России ситуация в несколько раз актуальнее в связи с упразднением в УПК РФ объективной истины по делу как цели уголовного судопроизводства. В свете различных оснований к возбуждению уголовного дела (признаки преступления) и его прекращению (отсутствие в действиях лица состава преступления) презумпция невиновности становится чуть ли не единственным механизмом, который должен был бы гарантировать вменяемость судопроизводства, но этого не происходит. Уголовная репрессия превращается в инструмент, в аргумент доказывания правоты государства, реализуя в полной мере представление о том, что у государства право силы, а у гражданского общества – сила права. Но без понимания сущности (природы) такого правого института, как презумпция невиновности о какой силе права можно вести речь?

Сущность есть форма неизменности бытия явления, утрата или изменение которой означает изменение бытия, лежащего в основе сходства и различия. Исследовать сущность – это означает установить в явлении такой набор признаков, «маяков» познания, восприятие которых позволяет демаскировать любые причуды и заблуждения разума, установив наличие или отсутствие бытия исследуемого явления. И, если согласно классическому пониманию, сущностью является такой набор свойств и качеств, бытие которого неизменно и служит основанием для отличия одного предмета познания от другого, то в отношении мира предметов и вещей все весьма просто – сущность познается через функциональность и весь тот тезаурус возможного использования, который не вступает в противоречие с целевым предназначением исследуемого. В отношении форм деятельности человека, не связанных с формированием материального результата, вопрос о сущности намного сложнее. Анализ приобретает структурный характер и наши представления о сущности исследуемого зависят всецело от метода исследования, который во многом определяет целевое назначение исследования.

Применительно к любым когнитивным системам (правосудие не исключение) исследование сущности предмета является глубоко субъективным процессом, ценность, результат которого во многом носит конвенциональный характер. В ХХ веке это стало совершенно очевидным для методологов научного знания², но для юридической науки в области влияния ее положений на правоприменительную деятельность это до сих пор остается не очевидным. Определяющей парадигмой гуманитарного знания до сих пор выступает методология Стагирита (Аристотель). Презумпция невиновности и связанные с ней методологические вопросы ближе всего связаны с характеристикой проблемы энтелехии бытия у Аристотеля: пока есть становление – нет ставшего, когда есть ставшее – нет становления. В отношении презумпции невиновности (при обвинительном варианте, соответственно): пока лицо подозревают, привлекают к ответственности, разрешают дело нет виновного, когда вступает в силу определение кассационной инстанции (кассационное определение – по провозглашению- ст. 391 ч. 4 УПК РФ) – уже нет невиновного. Какое – то мгновение, закончено чтение определения, приговор вступил в законную силу и все- парадигма бытия схлопнулась и устранен целый комплекс правоотношений (какой – нам еще предстоит выяснить), связанных с действием презумпции невиновности. Мы имеем перед собой не добропорядочного гражданина, а преступника, лицо, которому будет на законном основании причинено систематическое страдание, вплоть до лишения жизни. Вот этот момент перехода одного бытия в ничто, в другое состояние и является камнем преткновения любой общей предельной методологии познания и продуцирует в свою очередь проблемы сомнения в бытийности того или иного явления, попадающего в поле энтелехии, а тем более управляемой энтелехии (уголовное судопроизводство – однозначно сознательно управляемый процесс сегодня). Для презумпции невиновности это сомнения в том существует ли она как действительность, или же является формой условности, правилом приличия. В этом ключе большинство претензий к уголовному процессу и его принципам приобретают именно философский характер претензий к определению бытия вообще.

Если презумпция невиновности продуцирует бытие невиновного, то каково это бытие, кто является его носителем, где данная парадигма бытия начинается и где заканчивается, каковы ее формы конкурирования с бытием виновного? Да и что вообще значит презумпция невиновности практически, если наказание не предусматривает в конечном счете ни конфискацию, ни смертную казнь, ни поражение в правах, а предел санкции упирается в рамки уже отбытого во время следствия и суда? Есть еще множество «но», сумма их приводит нас к пониманию презумпции невиновности, как все же нормы – принципа, не более того. Признать данное положение вещей удовлетворительным не представляется возможным, так как институт презумпции невиновности реализует в ожиданиях и представлениях привлекаемых к ответственности самые странные стороны человеческого характера (абсолютизация надежды и веры). Точнее было бы сказать, что для правоприменителя он не дает ничего, а вот в умах привлекаемого к уголовной ответственности он получает обширную пароноидальную реализацию.

Принцип презумпции невиновности действительно выглядит странно, как в части своего законодательного выражения, так и в части применения. Начнем с самого простого. Кто пользуется презумпцией невиновности? Согласно действующему УПК РФ – это обвиняемый. Таким образом, это не подозреваемый, и не лица фигурирующие в рамках Оперативных дел. Презумпция невиновности и презумпция добропорядочности, получается, разные вещи. Разные именно в силу процессуального аспекта, презумпция невиновности – это процессуальное выражение презумпции добропорядочности. Для судьи, который принимает решение, это вообще вопрос философский, так как вынесение им суждения в процессе судебного следствия, до постановления приговора, является уничтожением презумпции невиновности в рамках сознания одного субъекта познания, тоже самое и в отношении приговора. Сам по себе приговор, вынесенный по делу, не является свидетельством уничтожения презумпции невиновности формально, так как он не вступил в законную силу. С другой стороны, защитник и осужденный могут не подать кассационную жалобу и тогда приговор по истечении срока обжалования вступит в законную силу и действие презумпции невиновности будет прекращено. Вопрос, – а было ли оно вообще, именно действие? В чем оно выражается, кроме того, что «обвиняемый считается невиновным», кем считается? В какой момент считается? Какие юридические изменения происходят в зависимости от того считается он невиновным или нет? Следует отметить, что проблематика презумпции невиновности напрямую увязана с понятием знания в юриспруденции. Является ли знание юридическим фактом? С одной стороны, – безусловно (прямой умысел, пропуск срока исковой давности и его восстановление с момента, когда лицо узнало о том, что его права нарушены) и в то же время знание само по себе является областью мысли и поэтому не подлежит правовому регулированию. Праву знание, мысль, интересны только в активной части выражения, осуществления (энтелехии), когда лицо, например, осознает, а еще лучше осознает и руководит (критерии достаточные для констатации абсолютной вменяемости). В противном случае само по себе знание в форме бытия идеи, мысли (бытия в возможности) праву неинтересны. Лицо вообще интересно праву с точки зрения его действий, – такова была доктрина Фридриха Энгельса и Карла Маркса. Но современность тем и уникальна с точки зрения познания, что сегодня впервые в рамках уголовного права и уголовного процесса мы имеем предельность действия (Уголовный закон – негативная предельность воздействия государства на человека) в сопряжении с предельностью познания (Уголовный процесс как активная форма познания). Сегодня предполагается, что все лица, активно участвующие в отправлении правосудия не знают и не могут знать виновно лицо или нет, иначе они были бы очевидцами совершенного и не могли бы принимать участие в судопроизводстве. Единственным исключением является фигура потерпевшего, который может быть и очевидцем и активным участником процесса (не выводятся из зала суда перед допросом, пользуется равными правами как сторона обвинения по смыслу закона, но на деле поражен в процессуальном статусе). Для остальных участников точное знание виновно лицо или невиновно находится за гранью их осведомленности.

Чем дальше мы будем углубляться в эти вопросы, тем быстрее мы поймем, что правосудие является по определению отдельной формой реальности, к которой с трудом применимо высказывание Гегеля о том, что все действительное разумно, а все разумное действительно, правосудие в этом отношении, при усилении политического режима наоборот может сделать так, что все разумное будет в рамках уголовного процесса недействительным, а все действительное – неразумным.

Уголовное дело в суде – это всегда столкновение представлений подсудимого, обвинения, защиты, потерпевшего, суда, сторонних наблюдателей о том, как должно быть. Указанные представления являются по сути бытием в возможности в парадигме, образующей вышеназванные статусы. Презумпция невиновности касается только подсудимого. Если нам согласиться с тем, что она есть условность и всего лишь дань называнию лица в процессе, то тогда вопрос нашей работы исчерпан. Но все же в такой трактовке остается что- то такое, с чем согласиться нельзя, но, что логически устанавливается весьма плохо и являет собой противоречия, описанные выше. Списать все на то, что так устроен мир и презумпция невиновности всего лишь условность правосудия, как – то не хочется, видеть в ее сущности «бонус» процедуры осуждения – неприятно. Поскольку реализация презумпции невиновности все же носит характеристику энтелехии, предлагаю исследовать ее как явление, существующее вполне реально и уже отсюда, может быть, вернуться к формально- юридическому пониманию.