Read the book: «Одноклассница», page 6

Однажды в феврале, когда погода частенько недружелюбна к людям, началась сильная метель. В такое время особенно уютно находиться дома, конечно, если ты не один и тебе многим больше, чем шесть лет. Но мне не повезло ни в том, ни в другом. Был поздний вечер, и мама давно должна была вернуться со смены, но ее все еще не было. И этот факт сильно беспокоил мое неокрепшее сознание. Окно от морозного дыхания наших широт напрочь заиндевело. И хотя мое горячее дыхание проделало в этой белой пелене небольшой глазок, увидеть в нем все же ничего не удавалось. За окном стояла кромешная тьма, припорошённая метущимися частицами снега. Время было уже позднее и бесполезный для ребенка телевизор не помогал скрасить мучительное ожидание. Оставался магнитофон с мамиными любимыми аудиокассетами. Я слушал одну за другой, временами ставя запись на паузу, чтобы прислушаться, не слышны ли мамины шаги или звук отрывающейся двери. Иногда безо всяких оснований я подбегал к двери, чтобы прильнуть к ней ухом. Но надежды мои не оправдывались. Так продолжалось раз за разом. Казалось, этому не будет конца. Но в тот момент, когда я уже этого совсем не ожидал, вернулась мама. Я тут же бросился к ней на шею и начал плакать горючими слезами. Мама, обычно всегда рассудительная и спокойная, в такие слезливые моменты тоже не выдерживала и плакала вместе со мной. Сквозь слезы целуя меня в мокрые щеки, она говорила, как сильно меня любит. Не знаю точно или нет, но мне кажется, тогда я впервые испытал душевное страдание. Тогда я впервые понял, что такое одиночество.

Когда я вернулся домой после путешествия к Лене, я сразу отправился к маме. Я все еще не знал, что делать, и поэтому решил руководствоваться правилом: «когда не знаешь, что делать, делай то, что должен». Тогда я вдруг понял, что никогда не обращался к матери с жизненно важными вопросами. Гордость не позволяла, что ли. Все как-то сам решал, и зачастую становилось только хуже. В таком случае может не зря гордыня – смертный грех, если не дает увидеть в какой стороне пропасть.

У матери я провел целый день. Я долго слушал все ее новости, которые попустил за то время, что мы не виделись. Иногда отвлекался на свои размышления. Потом рассказал о себе. Не сразу, конечно, и, может, не все. Но и этого было достаточно, чтобы во тьме забрезжил свет. Это были минуты спокойствия и тишины для моей тревожной души.

С тех пор я начал чаще навещать маму. И я заметил, что взамен той ниточки, бессознательной связи, которая оборвалась с появлением отца, неожиданно появилась новая. Она была более сильная и живительная. Я вдруг понял, что могу делать маму счастливой. И случалось это зачастую от сущих пустяков. Например, от того, что ношу подаренные ею вещи; или не противоречу ее суждениям, даже если я категорически против; или когда смотрю вместе с ней ее любимые телепередачи. Как, оказывается, мало надо нам для счастья. И как, оказывается, много надо, чтобы это понять.

Прошло лето. Осенью мне пришла неожиданная идея устроить встречу одноклассников. Марина Павловна была, конечно, несказанно рада этому. К моему удивлению, и одноклассники приняли идею весьма благосклонно. И в субботу 23 сентября мы встретились. В нашем классном кабинете пахло свежей краской и старыми воспоминаниями. Все внутренне убранство, от школьной доски до портретов знаменитостей на стенах, пробуждало незримую связь с прошлым. И от этого легкая, как газовая занавеска, на меня накатила волна ностальгии. В такие моменты время перестаёт быть линейным и становится точкой, в которой сходятся все времена.

Всех своих одноклассников я встречал с искренней улыбкой, какими бы ни были наши отношения в школьное время. Каждый мне становился в тот момент очень близким, почти родным. А за окном тем временем рыжела так не любимая мной осень. Погода была тёплая и ясная, и только ветерок, протискивающийся сквозь оконную раму, напоминал о близости холодов. «Кто знает, осень, – думал я, – может мы с тобой и помиримся».

Неожиданно, когда мой взгляд еще был прикован к окну, я понял, что стало очень тихо. Класс весь замер. Я оторвался от окна. Все смотрели на дверь, встречая вопросительным взглядом незнакомку. У входа стояла девушка с тревожными и щемяще-прекрасными глазами. Она бегло оглядела класс. А потом посмотрела на меня. Когда наши взгляды встретились, она показала на свой телефон. Я не сразу понял, о чем идет речь. Но тут мой телефон, до этого мерно спящий на парте, издал характерный звук. Я взял его. Там бы сообщение от Лены. И под своим объемистым признанием я прочитал следующие слова: «Ты спрашивал, может быть я твоя судьба. Я не знаю. Но кто мешает нам попробовать. Ведь и правда лучше поздно, чем никогда». Я поднял глаза на Лену. Теперь ответа ждала она. Но что я мог сказать, когда все уже было решено судьбой.

Спустя мгновение мы сидели рядом за одной партой. И странное чувство пробуждалось внутри – одновременно тревожное и в то же время невероятно приятное. Казалось, что открылась дорога, о которой ты и мечтать не мог, и только привычный страх за свои силы омрачал это счастье. Но эту дурную мысль я гнал прочь.

– Я найду его, – сказал я, крепко держа ее руку. – Он ответит за все.

– Я знаю. Только потом, когда-нибудь.

И на ее губах застыла та самая улыбка, которая навсегда пленила сердце первоклассника.

Знаете, читать было интересно, потому что у каждого такая история заканчивается по-своему, или вовсе не заканчивается, или не начинается. Думаю, понимаете, что читательская публика всё-таки будет определённая, точно не юношество.

Кстати, почитатйте у Олега Роя «Старьёвщицу».

Или Бунина сборник «Тёмные аллеи», или из этого сборника хотя бы «Солнечный удар».

Или Куприна.

Это всё варианты выражения чувств мужчин.

И художественный язык там эталонный. Судя по всему, он Вам ближе.

Януш Вишневский тоже в этом плане интересен, «Одиночество в сети», например.