Read the book: «365-й час по Гринвичу»

Эту книгу фантастики я посвящаю Всевышнему,

который дал мне столь восхитительный дар…

НООСФЕРА. ПО ТУ СТОРОНУ МЕЛАНХОЛИИ

Этот рассказ я посвящаю потрясающему преподавателю зарубежной литературы Гвоздеву Алексею Борисовичу, который, читая всего одну лекцию в неделю в Московском международном университете, дал мне столько знаний, что я с лёгкостью смог поступить в магистратуру МГУ на бюджет…

В 50-х годах XXI-го века развитие новых технологий шло вперёд семимильными шагами и учёным удалось отыскать Ноосферу.

Так называемое информационное поле Земли – это хранилище всех человеческих мыслей, сокровенных чувств, желаний, идей, изобретений, музыкальных произведений, написанных картин и созданных скульптур… В общем, всего того, что когда-либо существовало, существует или будет существовать на Земле до скончания мира.

Одни путники, заходящие в Ноосферу, ищут в ней дорогостоящие коммерческие тайны, другие – уникальные таланты, а третьи – пытаются вернуть собственные счастливые воспоминания.

Алекс, молодой человек тридцати пяти лет, высокий, худощавый, со светлыми вьющимися волосами, решил подключиться к Ноосфере только с одной целью – заработать, и заработать как можно больше.

В ней он появился в зале, где проходил изумительный концерт гения музыкального мира. Музыка, исходящая откуда-то сверху, ритмично отбивала в теле Путника сладостную дрожь, а от сверкающего роскошного убранства этого зала у него в глазах появилась сильная резь.

Алекс сделал несколько шагов по золотой лестнице, идущей в просторный концертный зал.

Поднявшись наверх, он увидел множество музыкальных инструментов: трубы весело общались с флейтами, скрипки, альты и виолончели обнимались со смычками, а барабаны целовались с собственными палочками.

Перешёптывание и хихиканье музыкальных инструментов заглушали разливающиеся по всему залу разноцветные волны звука: нежно-фиолетовые, дымчато-серые и алмазно-голубые. Алекс вспомнил свою возлюбленную красавицу Эльзу и со страхом осознал, что он только что охладел к ней и влюбился в нечто более чистое и совершенное – в изумительную музыку.

Ибо на огромной сцене выступал Вольфганг Амадей Моцарт, играя одно из собственных произведений на полупрозрачном фортепиано. Он заметил изумлённого Алекса и подозвал его к себе неторопливым жестом.

– Ты когда-нибудь играл на фортепиано? – строго спросил Моцарт, повернув голову к незнакомцу.

Даже во время разговора пальцы великого австрийского композитора не переставали двигаться и ткать восхитительное музыкальное полотно, повисшее над величественным концертным залом. Моцарт обращался к Путнику на немецком, но Алекс всё понимал, так как в Ноосфере языкового барьера не существовало.

Алекс мог видеть, как дрожат от волнения и нетерпения звуки, в ожидании того момента, когда настанет их черёд услужить великому композитору.

– На фортепиано – никогда. – произнёс молодой человек.

– Отлично. В этом случае мне не придётся переучивать тебя и вычищать все ошибки. Наверняка ты нахватался бы их от бездарных учителей. – сказал Моцарт, улыбнувшись и встав со стула.

Как только он перестал играть, чудесная мелодия смолкла, а музыкальное полотно померкло и растворилось в воздухе. Фортепиано взвыло от одиночества и горько заплакало, поскольку оно не могло жить без пианиста, как влюблённое девичье сердце не может вынести долгую разлуку с возлюбленным.

– Я могу занять ваше место?.. – робко спросил Алекс.

– Конечно. Живые и должны занимать места ушедших в небытие… – улыбнулся гений.

– Благодарю вас.

– Теперь начинай играть.

– А как?

– Пожалуйста, впредь без глупых вопросов! – разразился недобрым смехом Моцарт, погрозив собеседнику пальцем. – Просто играй и ни о чём не думай!

Первая попытка приобщиться к искусству провалилась после четырёх аккордов, поскольку Алекс с размаху ударил по клавишам и они согнулись пополам, обнажив острые края, разрезав его пальцы, от чего он громко вскрикнул.

– Почему ты остановился? – разозлился Моцарт, уже начавший терять терпение. – Сейчас же продолжай играть!

– Я не могу!

– Это не оправдание. Играй!

Сквозь слёзы Алекс начал исполнять простенькую мелодию из трёх нот, пока острые края клавиш нещадно терзали его человеческую плоть. Фортепиано огрызалось и не желало подпускать к себе незнакомого ей музыканта. Но самым ужасным для Путника была не боль, а искорёженный грохот, издаваемый клавишами под жёстким напором его изрезанных пальцев.

– У меня ничего не получается… – отчаянным голосом пожаловался Алекс. – Что я могу сделать, не имея таланта?

– Да что же это такое… – разочарованно промолвил Моцарт. – Когда у тебя кончатся оправдания? Нет таланта – замени его трудом!

– Тогда сколько времени мне надо играть?

Моцарт посмотрел на потолок концертного зала и нахмурился.

– Думаю, чтобы дорасти до моего уровня – полвека. Но я обучу тебя всего за пять лет! Не бойся, в твоём мире не пройдёт и десяти минут, как я превращу тебя в гения…

Алекса затрясло от мысли о предстоящих мучениях и на его лбу выступил холодный пот. Клавиши не переставали резать его пальцы, в то время, как отвратительные звуки разливались в воздухе, раздражая музыкальные инструменты, занимавшие места в зрительном зале.

– Посмотри: зрители не хотят слушать мою игру. Моя музыка им совершенно не нравится! Видимо они чувствуют, что у меня ничего не получится. Наверное, не быть мне музыкантом… – с грустью в голосе произнёс Алекс.

Моцарт ласково улыбнулся и похлопал горе-музыканта по плечу.

– Да, такое иногда случается. Чтобы покорить их механические сердца, мало научиться просто хорошо играть. Но всё это – второстепенно. Любовь толпы или всё та же земная слава – это всего лишь одно из последствий появления на сцене истинного гения. – рассмеялся Вольфганг. – Я вижу в тебе спрятанный талант, но, чтобы его раскрыть, нужен ключ. Я смогу выковать его для тебя, если ты отдашь музыке всю свою жизнь.

Алекс измученно кивнул и продолжил играть. Когда инструмент напился человеческой крови, то клавиши наконец-то выпрямились и потеряли остроту, признав его, как начинающего пианиста. Но через несколько часов у Путника проснулся голод.

– Прошу прощения, но я проголодался. – обратился Алекс к великому композитору. – Могу ли я взять перерыв на обед?

– Исключено! – решительно отрезал Моцарт, скрестив руки на груди. – Продолжай играть и не теряй темп. Ибо у музыканта нет времени думать о чём-либо, кроме музыки!

В следующее мгновение Моцарт сделал реверанс и перед ним появилась фигура человека.

– Доброе утро, Антонио. – поприветствовал появившегося из ниоткуда гостя великий музыкант.

– День добрый, Вольфганг. Давно не виделись. Я рад видеть тебя в добром здравии. – произнёс Антонио Сальери.

– Мне хотелось бы попросить тебя об одной услуге: не мог бы ты накормить этого человека? Только в этот раз, пожалуйста, попробуй обойтись без яда…

– Хорошо, но только если ты перестанешь шутить о произошедшем случае при каждой нашей встрече, поскольку чувство юмора у тебя отвратительно настолько, насколько завышено самомнение.

Взмахнув платком, Сальери материализовал из воздуха серебряный поднос с различными яствами в виде музыкальных нот, облитых ароматным горячим шоколадом и насильно запихнул в рот Алекса «До», «Ре» и «Ми».

Зубы и дёсны начинающего музыканта смаковали сладкие ноты, растворяющееся на языке и погибающие в ту же секунду.

– Слишком сладко… Совсем не хватает соли. – посетовал Путник, не поворачивая голову в сторону Сальери.

– «Соль»? Она тут есть!

Антонио посыпал «Фа», «Ля» и «Си» «Солью» и положил их на язык Алекса, старательно разжёвывавшего нотные звуки. Молодой человек не испытал чувство сытости, но по неведомой причине ему больше не хотелось вкушать что бы то ни было, кроме настоящей музыки.

Моцарт поблагодарил Сальери, после чего тот откланялся и тут же исчез.

– Насытился?

– Да. А теперь я хочу спать…

Услышав слова Алекса, Моцарт выругался и топнул ногой, проломив часть сцены…

– Хорошо, я разрешаю тебе поспать. Только совсем немного. Но всё это время ты будешь играть, не прерываясь ни на секунду.

– Как играть? – удивился Алекс, от волнения задев несколько клавиш.

– Всё просто: пока твоя голова будет спать, заставь собственные руки играть три простых этюда. Отдыхай, играя. А через восемь часов уже начнётся настоящая учёба. Она будет продолжаться чуть менее пяти лет. Я смогу выковать из тебя музыканта, даже если мне придётся сломать тебе руки…

Алекс с размаху ударил по клавишам и несколько из них разбились вдребезги, после чего фортепиано затрещало и потрескалось.

– Это не повод останавливать обучение. – произнёс Моцарт.

Казалось, что разбитые клавиши инструмента сами лезли на пальцы Путника, желая стать частью его кожи. Когда Алекс сжимал зубы от боли – клавиши извергали низкие звуки. Если он открывал правый глаз, то звучали белые клавиши, а левый – чёрные. А в момент поворота головы рождался проникновенный струнный плач.

Игра не останавливалась ни на минуту. Путнику казалось, что прошла целая вечность… Он уже не помнил ни своих родителей, ни прекрасную возлюбленную, ни свою прежнюю жизнь.

Эти мучения длились пять лет подряд. Но в страданиях жило искусство! Внутри груди Алекса раскалённое красное сердце потеряло свой ритм и двигалось в такт звукам, вырывающимся из души фортепиано. А когда он останавливался, чтобы передохнуть, останавливалось и его сердце, поэтому Алексу надо было играть, чтобы не умереть…

Но мучение не могло продолжаться вечно. Боль не выдержала и против своей воли превратилась в счастье. Сломанные за несколько лет нескончаемой игры пальцы стали жёсткими, будто сталь, а разрывающая на первых порах пространство и время какофония превращалась в сладостно-терпкий аромат, насыщая лёгкие молодого пианиста благоуханием, благодаря чему он уже не представлял себя без инструмента, как человек не может представить себя без тела.

Руки Алекса сами знали, как играть, а его голова понимала, какая мелодия идёт следующей.

В течение бесчисленных дней он экспериментировал с мелодиями, сжимая их в руках и выпрямляя до размеров огромного концертного зала. Он любил музыку, а она отвечала музыканту взаимностью.

Слушатели не могли сдержать восторга, увидев рождение нового гения. Жаль, что, будучи музыкальными инструментами, они не имели возможности произнести ни слова, чтобы рассказать другим о своих чувствах, находящихся внутри их искусственных тел.

Оглушительный поток сокрытых в сердце жалостливых стенаний и слёз радости прорвался сквозь оковы времени, сокрушив их великою силой. Пианист подхватил этот крик одной рукой и вложил его в собственное сердце.

Теперь Алекс воспроизводил настоящую музыку. Он играл так, как не был способен играть ни один человек за всю историю человечества.

Через пять лет с момента прихода начинающего пианиста в концертный зал, Моцарт вдруг улыбнулся и сказал:

– А теперь остановись! Довольно… Ты хорошо потрудился. Молодец!

Алекс не мог понять сути произошедшего, а его глаза судорожно искали инструмент, чтобы продолжить на нём играть. Но когда он осознал, что обучение наконец-то закончилось, его руки дрогнули, а тело издало болезненный стон. Молодой человек заплакал от того, что у него наконец-то всё получилось.

В следующее мгновение, с кровати, с надетым на голову устройством для погружения в Ноосферу, поднялся человек.

– Алекс! Наконец-то ты проснулся! – прошептала девушка, тридцати лет, пухленькая, с длинными, чёрными волосами, припав к груди Алекса.

Она схватила его голову и торопливо обняла её.

– Что происходит? Где я? – недоумевал Алекс.

– Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит? – продолжала беспокоиться девушка.

«Кажется, её зовут Эльза…» – начал медленно вспоминать Алекс.

Забытые за пять лет воспоминания медленно распутывались, вместе с тем оживляя чувства в груди и наполняя их сладостным воздухом.

– Сколько времени прошло, Эльза?

– Наверное, минут двадцать… Всё это время я от тебя и на шаг не отходила! – похвасталась девушка, поцеловав любимого в губы.

– Погоди, дай мне дух перевести! – отстранился от неё Алекс, напрочь забывший, кем являлась для него эта женщина в его прошлой жизни. Хотя даже без памяти он не переставал чувствовать к ней сильную привязанность.

«Девушка? Жена? Кто она мне?» – спрашивал он сам себя, сильно волнуясь.

– Так ты нашёл что-нибудь ценное в Ноосфере? Быть может тайну какой-нибудь госкорпорации?..

– Нет-нет. Но, кажется, кое-что интересное я всё-таки там добыл… – улыбнулся он.

Эльза сорвалась с места и от радости повалила Алекса на кровать, отчего устройство для погружения в Ноосферу слетело с его головы и упало на пол.

– Как здорово! Не зря же мы потратили наши последние сбережения на эту дорогую штуковину. А ты говорил: «Ничего не получится, лучше поставить деньги на спорт и прочую дребедень…»

В этот миг в его голову возвратилось всё: и их первая встреча в музыкальной школе, которую Алекс потом бросил, и прогулки в ночном парке, и совместная жизнь в дешёвых, плохо пахнущих съёмных квартирах на окраине города.

От радости Эльза начала кривляться и передразнивать своего любимого человека, а Алекс больше не смог сдержать смех. Он прижал к себе свою девушку и обнял её с такой силой, что у неё на секунду перекрыло дыхание. Алекс любил её, ведь она была вместе с ним и в счастливые, и в трудные времена.

Ему стало стыдно, что он забыл её, пока его сознание находилось в Ноосфере. Но между тем оставалось ещё кое-что, что ему предстояло перепроверить…

– Эльза, мне нужно срочно выйти на улицу.

– Тебе нужен свежий воздух?

– Пожалуй, да.

Алекс, пошатываясь от усталости, оделся и вышел из квартиры. На пороге он повернулся к удивлённой Эльзе и напоследок кивнул ей:

– Если этим вечером я не вернусь известным, то найди себе более достойного мужчину.

Не дожидаясь ответа, Алекс поцеловал возлюбленную и ушёл прочь.

Пианист встал на середину заполненной людьми улицы огромного города, задержал дыхание и прислушался. Сквозь гвалт, крики и шум он услышал, как в сотканном из бетона и железа здании играло чьё-то пианино.

В тот день выпускники одного из музыкальных училищ собрались в доме своего товарища, соревнуясь в мастерстве. Небольшая комната была наполнена пивными банками, похотливыми анекдотами и сигаретным дымом.

Недо-музыканты время от времени играли на пианино изнеженными пальцами, громко смеялись во время исполнения произведений и без конца нахваливали собственную игру.

Алекс постучал в дверь.

Её открыл худенький молодой человек, на вид лет 20-ти, с влажными, взъерошенными волосами, одетый в тёмно-синий костюм и белую рубашку.

– Тебе чего надо? – спросил он Алекса, стоявшего на пороге.

– Я услышал снаружи, как вы исполняли эту композицию. Вполне достойно. Особенно для того, кто видит пианино первый раз в жизни.

Позвольте…

Алекс потеснил хозяина квартиры, бесцеремонно вошёл в комнату и сел за музыкальный инструмент. Он размял пальцы и нажал на клавиши, засмеявшись в этот момент от счастья.

Хозяин квартиры, окончивший музыкальное училище с отличием, приготовился вышвырнуть незваного гостя за порог. Но когда прозвучали первые ноты, его тело застыло, а рот широко открылся. Он повернулся к ошарашенным товарищам и увидел, что они не могли произнести ни звука. Ибо чем дольше играл Алекс, тем больше стыда появлялось на лицах его первых слушателей. А один из них, от удивления, выпустил из рук пивную банку, и она с грохотом упала на пол.

Сам же творец наслаждался своим произведением. Он словно бы вернулся в ускользнувшее когда-то из его рук мирное детство: на родную улицу, где ему были известны каждая тропинка, каждый кустик, каждое деревце…

«И раскрывается над городом недовольная туча. И улыбается над домами радостное солнце». – рассмеялся Алекс и поцеловал от восторга пианино, не переставая на нём играть.

Пианист ткал музыкальное полотно, невидимое для обычных людей. Оно ложилось мягким, тёплым покрывалом на своих слушателей, закрывая их от сокрытых в груди переживаний, душевных печалей и невыплаканных слёз… И вот, глаза земного творца стали влажными.

«Должно быть, такая музыка звучит в Раю…» – подумал один из слушающих, чьё лицо тут же скорчилось от унижения и разбитой гордости.

«Сперва Ля минор… – прошептал творец, но его потаённые слова были всеми услышаны сквозь музыку. – Подбавить напряжения… Теперь же диссонанс!»

В следующее мгновение мелодия резко оборвалась, наполнившись до краёв, одновременно, глубокой тоской и великим счастьем. Длинное арпеджио встало под чёрно-красные знамёна, поведя остальные ноты в бой. Закричало стадо озверелых хроматических звуков, ворвавшихся в битву, с синкопами наперевес в виде окровавленных топоров.

Алекс сорвал плоды своих трудов и впился в них зубами – Си мажор… Родной город охватил пожар: горели деревья, пылали здания, сгорали люди, исчезая из разорванной детской памяти.

Звуки рассыпались, подобно перезрелым ягодам винограда. Счастье разбилось вдребезги и незримые осколки разрезали пальцы, а за одно и всё пространство вокруг…

«Слушайте меня и поймите мои чувства! – сорвался пианист, скользя по клавишам правой рукой и касаясь их левой. – Срубить бы эту жизнь и бросить в пылающий огонь!»

Один из музыкантов, рыжеволосый, голубоглазый и небольшого роста молодой человек истерично-глупо рассмеялся. Все его годы обучения в музыкальном училище являли собой жалкую посредственность по сравнению с тем, что он сейчас слышал. «Это невозможно!.. Так играть нельзя!.. Это должно быть запрещено!..» – терзался он.

В отчаянии молодой человек схватился за голову и вырвал из неё клочок волос. Его истошные крики от боли и разочарования бросились в объятия музыки, смешались с ней и стали одним целым с громадным музыкальным полотном, нависшим над всеми в этой комнате.

В доме повис плотный туман, именуемый завистью. Он обвился полупрозрачной лентой вокруг самого гордого из присутствующих, именующего себя гением, и пронзил его сердце острым шипом.

Музыкант-неудачник, темноволосый молодой человек с коротко подстриженными усиками, отошёл в сторону, открыл окно и бросился с седьмого этажа вниз… Но никто не заметил его исчезновения, поскольку завораживающая игра на пианино захватила всё внимание присутствующих в этом доме людей.

«Настало время финала…» – пронзительно пропело пианино.

«Да, пора…» – согласился пианист.

На пике игры он резко отдёрнул руки от клавиш и из ниоткуда появилась тишина, вонзив острый меч музыке в горячее сердце, заглушая её последние вздохи своим беззвучным дыханием.

Пианист закончил играть, но аплодисментов не было. В этот момент на него смотрело двенадцать завистливых глаз, понимающих, что они никогда не смогут сравниться с настоящим талантом: ни в этой жизни, ни в следующей.

Не выдержав напряжения, витающего в воздухе, один из молодых музыкантов закрыл глаза руками и попытался скрыть давившие его слёзы, а, спустя ещё пару секунд, послышались его тихие всхлипы…

В следующее мгновение Алекс повернулся ко всем и, улыбнувшись, произнёс:

– Alles Gute kommt von oben…¹

ЦЕНТР УНИЧТОЖЕНИЯ ЛИШНИХ ЛЮДЕЙ

Этот рассказ я посвящаю своей первой учительнице Широбоковой Елене Александровне, которая преподавала в 460-й школе города Москвы.

Её слова обо мне, когда я учился в 1-м классе: "В будущем этот необычный ребёнок станет знаменитым. Я сохраню его стихи и рисунки, чтобы показать их журналистам, которые будут брать у меня интервью…"

Когда население Земли стало превышать двадцать пять миллиардов человек, Объединённое правительство всех стран приняло решение об открытии «Центров регулирования численности населения». В народе их красноречиво прозвали «Центрами уничтожения лишних людей».

Через три с половиной года после масштабных протестов, сопровождаемых погромами разъярённой толпы, сносившей всё на своём пути, «Закон по ограничению перенаселения» отменили, а организаторов этой инициативы публично осудили. Тем не менее за время работы центров в них уничтожили примерно триста миллионов человек, признанных лишними.

Мне, корреспонденту отдела расследований издания «Правда жизни» Григорию Видящему, удалось проникнуть в один из таких центров, находящийся в Германии, уже после отмены этого закона.

Круглые металлические двери, напоминающие вход в главное хранилище Национального центрального банка, ведущие в секретное помещение, где складировали останки, оказались oпечатаны, но мне всё равно удалось туда проникнуть и приоткрыть кровавый занавес.

И сегодня, двадцатого ноября 2045-го года, в столетнюю годовщину начала Нюрнбергского процесса, я хочу вынести на суд своих читателей записи погибших, оставленные ими перед смертью в «Книге жалоб и предложений».

С виду ничем не примечательная книжка лежала на журнальном столике в фойе центра, где «лишние люди» находились в свои последние часы жизни, дожидаясь вызова в комнату для уничтожения.

Боль отправленных на смерть людей огромна – её можно прямо из текста черпать столовыми ложками и глотать, пока не насытишься.

Судя по нажиму пера, первую рану книге красными чернилами нанёс острым золотым «Паркером» мужчина средних лет:

«Я всю жизнь горбатился на эту страну, и меня отправляют подыхать?! Чёртовы чиновники, пребывающие в комфорте, пока мы здесь с ждём смерти.»

Почти вся первая страница исписана бесчисленными оскорблениями и обещаниями выбраться из этого места, найти ответственных и отомстить.

Каждое слово, наполненное ненавистью и неповиновением, похоже на ядовитые ягоды. Стоит положить их в рот, как язык тут же немеет от страха.

Эти записи сделаны теми, кто всего через несколько минут войдёт в белое помещение с голубыми каплевидными отверстиями в стенах, откуда больше никто из них не возвратится…

В их словах видны отчаяние и бессильная ярость. Так преступник на эшафоте посылает проклятия палачу, прежде чем тот отрубит ему голову. Я надеюсь, что им стало легче, когда они выплеснули свою боль на бумагу.

«Меня забрали прямо из дома. В моей квартире сидит взаперти крошечный котёнок. Пожалуйста, заберите его в хорошие руки, иначе он умрёт от голода и жажды. Адрес: г. Берлин, ул. Kaiserin-Augusta-Allee, дом № 81.»

«София! Можешь найти себе другого мужа. Когда наша Николь подрастёт, расскажи ей, пожалуйста, обо мне.»

«Продам гараж! Адрес: г. Хельсинки, ул. Счастливая, строение № 13. Пусть после смерти всё имущество достанется моей жене, Аннике Коскинен.»

«Идиот, мы все тут умрём в течение часа! Кому, блин, нужен твой гараж?»

«Здесь даже заняться любовью негде – тесно и душно среди кучи старых, ворчливых бабок. Как будто я снова очутился в метро в час пик… Ладно, я согласен на смерть! Когда меня уже вызовут?»

На этом моменте я поперхнулся – какой нормальный человек станет шутить в предсмертный час? Но люди с чувством юмора всё же находились, пусть даже это и была их последняя шутка в жизни.

«Девушки, давайте знакомиться. Меня зовут Войцех Ковальский, 38 лет. Очень хороший и весёлый человек. Характер общительный. Не женат. Буду рад познакомиться с девушкой, которая увлекается некрофилией и не побрезгует чмокнуть меня в черепушку…»

«Вообще не смешно!» – холодно написал неизвестный приговорённый.

Но постепенно неудержимый поток шуток перед лицом смерти стал исчезать. Маленький огонёк веселья, несколько минут согревавший смертников, дрогнул и погас, снова оставив людей в темноте.

«Кто-нибудь, пожалуйста, свяжитесь с моей семьёй по тел. +49 303 40 70. Пусть поищут за холодильником, там в стеклянной банке лежит около двухсот тысяч евродолларов.»

«Я слышала, в других центрах уничтожения, ставят к стенке и пускают пулю в затылок. А ещё где-то «лишних людей» сжигают. Ужас… Кстати, терять мне всё равно нечего, поэтому, если пустят газ, я попытаюсь задержать дыхание. Попробуйте и вы, вдруг выживите!»

«Не поможет. Когда ядовитые пары войдут в контакт со слизистой глаз, носовой полости и рта, человек сразу начнёт кашлять и задыхаться, поэтому идея задержать дыхание лишь продлит ваши муки.

Откуда я это знаю? Я – научный сотрудник, отвечавший за проектирование газовой камеры на этом объекте. И я чрезвычайно рад бесценной возможности увидеть работу моей «девочки» из первых рядов.

О, госпожа ирония! Как же зол ваш ядовитый клинок, Дамокловым мечом нависший надо мной! Я столько лет трудился над наиболее гуманным способом остановить перенаселение, дабы наши дети имели достаточно еды и жизненного пространства, а в итоге меня погубит собственное творение…

Радуйтесь, осуждённые на смерть, ведь она наступит через жалкие тридцать секунд после пуска газа! Целых три года я создавал эту газовую камеру специально для вас, ради будущего всего человечества.

Она совершенна. Мучений не будет. Я обещаю.»

Сообщение этого учёного я разобрал с трудом: его несколько раз зачеркнули и продырявили ручкой озверевшие люди.

«Ты хотел обеспечить детей едой и местом? Тогда почему в этой очереди я вижу подростков четырнадцати лет? Или, по-твоему, они тоже бесполезны для общества?»

«Уважаемый директор Центра регулирования численности! Позвольте обратиться к Вам с просьбой вызволить меня, Абрама Цукермана, из этого места. Произошла чудовищная ошибка, поскольку я работаю в Центре выбора ненужных людей, а значит представляю большую ценность для общества. Охранники на выходе меня не выпускают и думают, будто я отношусь к «лишним людям». Прошу помочь мне как можно скорее!»

«Захотел сбежать и спастись в одиночестве? Ну уж нет! Сдохнешь как собака вместе с нами!»

«Как же мне страшно умирать! Я – священник, отправленный на смерть вместе с другими невинными людьми по воле Господа нашего.

Я – простой человек: люблю сладко спать до обеда и разглядывать снимки обнажённых девушек. Но сейчас от страха моё сердце рвётся на части, а коленки дрожат, будто у чёрта от запаха ладана. При звуке каждого имени из списка я вздрагиваю и, прости, Боже, утешаюсь гнилой радостью: вызвали не меня. Мне отчаянно хочется плакать и бежать туда, где можно спрятаться и выжить!

Я вспомнил, как шёл на смерть наш Господь Иисус Христос. По окончанию Тайной вечери он пошёл в Гефсиманский сад, где через несколько часов его схватили стражники.

Зная, что Ему предстоит претерпеть страшные мучения от злых людей, Иисус начал ужасаться и тосковать, после чего сказал ученикам: «Душа Моя скорбит смертельно, побудьте здесь и бодрствуйте». После этого Он пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей и говорил: «Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты».

Читая Библию, я много раз бездумно пролистывал эти строки и только сейчас понял их смысл – а ведь в тот момент Иисус чувствовал такой же страх, как и мы в эту минуту.

Любой из нас здесь, включая меня, слабого и ничтожного труса, пойдёт на всё, дабы спастись. Если бы Иисус призвал на помощь Своего Отца, то муки Его сразу бы закончились: «…или думаешь, что Я не могу воззвать к Отцу Моему, и Он не пошлёт Мне на помощь больше двенадцати легионов ангелов?»

Почему же Иисус остался страдать? Ведь только так Он мог понять людей, которых несправедливо обвинили в преступлении и повели на смерть, а ведь это самое страшное в жизни человека:

«Около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»

Почему же Господь отдал Сына Своего? Ведь только так Он мог понять отца, потерявшего единственного ребёнка. А ведь это – страшнее самого страшного.

Вдумайтесь в эти слова: наш Бог страдал. Иисус Христос добровольно, по собственному желанию, разделил смертные муки с теми, кто отрёкся от Него не единожды и не трижды, а сотни тысяч раз! Я вопрошаю: есть ли любовь в мире больше этой?

Возрадуйтесь духом, мои товарищи по несчастью! Тела наши смертны, а души вечны, если мы покоримся воле Господа нашего. Как говорил Фёдор Достоевский на Семёновском плацу, ожидая казни: «Nous serons avec le Christ»². Аминь.

Пресвитер Пётр.»

Следующая запись будет последней. Читая эти строки, я в бессильной ярости глотаю слёзы, ведь кроме этой жалкой статьи я ничего не могу сделать для своей семьи.

«Скоро я умру. Я люблю жизнь, но мне не страшно её терять в отличие от того, кто сейчас находится рядом со мной. Ведь со мной умрёт и двенадцатилетний сынишка, до боли вцепившийся в мою левую руку. Я слышу, как быстро стучит его маленькое, поражённое страхом, пока ещё горячее и живое сердечко.

Кто знает, каким бы Ваня стал, если бы не такое настоящее… Думаю, высоким и обаятельным юношей, прогуливающим уроки в парке вместе с какой-нибудь красивой девушкой.

В юности мне посчастливилось встретиться с самым хорошим и заботливым человеком в мире. После обмена кольцами он поцеловал меня, затем поднял, словно принцессу.

Я пыталась спрыгнуть на землю, забавно дёргая ногами, а он громко смеялся и крепко прижимал к себе. И все остальные гости на свадьбе тоже смеялись. А я была готова умереть от радости. Я тогда ещё подумала: «Насколько же ты нежный, Гриша…».

Наконец, родился наш Ваня. Я взяла на руки этот маленький, тёплый комочек и дала ему грудь. А когда он начал с довольным видом чмокать, то поняла: вот теперь-то я счастлива. Если бы только спасли сына, но, видимо, наша участь уже предрешена. Прощай, Гриша! Молись о нас Богу. Люблю тебя и Ваню больше всех на свете!.

Карина Видящая.»

В этой книге живут ещё сотни сообщений, исповедей и писем погибших людей, но самое дорогое моему сердцу я уже нашёл. И больше мне нечего добавить.

Корреспондент отдела расследований издания «Правда жизни» – Григорий Видящий.