Донские казачьи атаманы. Исторические очерки-биографии (1550– 1920)

Исай Мартемьянов

Из предыдущего очерка известно, что в 1622 году донским войсковым атаманом стал Исай МАРТЕМЬЯНОВ. Он происходил из крепостных людей боярина И. Н. Романова. Об этом можно судить по челобитной его родного брата Алексея Широкова, который в 1625 году просил (и получил разрешение) своего господина боярина И. Н. Романова отпустить его на Дон для свидания со своим заболевшим братом, войсковым атаманом Исаем Мартемьяновым^[104].

Став войсковым атаманом, Мартемьянов усилил контакты с запорожскими казаками, несмотря на запрет Московского правительства принимать их на донской земле, как подданных польского короля. У русского царя к тому же были опасения, что запорожцы переманят донцов на службу к «крулю» Сигизмунду. Они возникли после того, как запорожский гетман Бородавка уговорил две сотни донцов уйти в Сечь. Однако вскоре все переменилось в обратную сторону, и теперь уже запорожские казаки небольшими партиями стали приходить и селиться на Дону, теснимые поляками.

Оправившись мало-помалу от недавнего поражения под Ризой и пополнив свои ряды запорожцами, донцы вновь вернулись к морским и сухопутным походам. Тем более что к этому их подвигла жажда мести за убийство крымцами тридцати казаков во главе со станичным атаманом, приехавших на Окупной Яр для размена пленными. Озлобленные предательским умерщвлением своих товарищей, казаки во главе с Исаем Мартемьяновым двинулись в начале июля 1622 года на стругах в гирла Дона, где устроили засаду, поджидая турецкие суда, шедшие в Азов. В это время нарочный, прибывший из Монастырского городка, известил атамана, что туда прибыли государевы послы И. Кондырев и Т. Бормасов, приехавшие на Дон с турецким послом Фомой Кантакузиным и Епихой Родиловым, сопровождавшим их из самой Москвы.

– Атаман! – взволнованно доложил Мартемьянову гонец из Монастырского городка. – Послы государевы и турский посол грек Фома весьма недовольны, что ты с казаками не устроил им торжественной встречи, как то подобает послам великого государя Московского, и грозятся передать государево жалованье, кое они привезли с собой, верховским атаманам и казакам. Епиха Родилов уговорил их дождаться тебя. Спеши в Монастырский, атаман!..

– Пущай ждут нас, – нахмурился Мартемьянов, – да передай, штоб без меня никому тово жалованья государева не отдавали… Ступай!..

…Целую неделю маялись послы московские вместе с Фомой Кантакузиным, ожидая атамана Мартемьянова с казаками. Только 20 июля 1622 года в Монастырском городке (Главное войско с 1620 по 1637 годы) собрался казачий круг^[105]. Несмотря на врученное им жалованье, казаки и атаман отказались заключить мир с азовцами, до той поры, пока не отомстят татарам за вероломное убийство их товарищей на Окупном Яру. Послы встревожились, но предпринять ничего не могли.

На другой день, оставив Кондырева, Бормасова и Кантакузина в Монастырском городке на попечении атаманов Василия Черного и Тихона Чулкова, Исай Мартемьянов с казаками на стругах ринулись «к Азову и на морское устье» грабить турецкие караваны, шедшие в крепость с продовольствием, боеприпасами и товарами. Только утолив жажду мести, атаман вернулся 26 июля в Главное Войско, согласившись заключить с азовцами мир, необходимый для пропуска туда послов, которых и проводил с почетом из Монастырского городка.

Весной 1623 года Исай Мартемьянов торжественно встретил возвратившихся из Царьграда Кондырева и Бормасова, подтвердив мир с азовскими турками, заключенный летом прошлого года. Вскоре царские послы уехали в Москву, а вместо них на Дону появился князь Белосельский, привезший казакам государево жалованье. Довольный Мартемьянов собрал 27 апреля 1623 года войсковой круг, на котором публично принес царю повинность, обещая «боле не задирать басурман». Однако не сдержал свой клятвы, ибо в конце того же года азовцы разорили казачий городок на реке Маныч, и в отместку за это Мартемьянов весной 1624 года предпринял совместный с запорожцами поход к берегам Крыма.

В мае следующего, 1625, года Мартемьянов вновь повел казаков в поход. Их путь лежал к Трапезунду. С запорожцами имелась договоренность, что и они подойдут туда же. Однако по неизвестным причинам те опоздали, и Мартемьянов, не дожидаясь их, повел своих казаков на штурм Трапезунда. Имея всего две тысячи бойцов, он не мог расчитывать на скорый успех и за четыре дня боев сумел взять лишь передовые укрепления города. Не помог овладеть городом и подход запорожцев…

Эта неудача роковым образом сказалась на судьбе Исая Мартемьянова: обвинив донцов и их предводителя в измене общему делу, в том, что те «поспешили прийти под город преже их», запорожцы затеяли ссору, перешедшую в кровавое столкновение на море, в результате которого Мартемьянов был убит. Это произошло 25 мая 1625 года^[106]. «Если бы не эта гибель, то он, возможно, был бы знаменит не менее Е. Радилова», – подчеркивает известный донской историк, профессор Н. А. Мининков^[107].

Из современников Исая Мартемьянова, короткое время исполнявших атаманскую должность, можно назвать Федора Татара, бывшего атаманом в 1615 году, и Ивана Васильевича Друцкого, эпизодически выбиравшегося войсковым атаманом в период 1623–1628 годов. О последнем известно только, что он являлся князем и участвовал в ряде морских и сухопутных походах донского казачества^[108].

Волокита Фролов

Как помнят читатели, Волокита ФРОЛОВ сменил на атаманском посту Епифана Родилова, и произошло это весной 1628 года. Его имя впервые упоминается в документах 1627 года, когда он во главе донской станицы (посольства) доставил в Москву очень ценного языка – казыевского татарина, получив в награду десять рублей, весьма крупную по тем временам сумму^[109]. На следующий год, уже будучи войсковым атаманом, Фролов вновь появился в Москве во главе казачьего посольства, получив при прибытии десять рублей, а при отпуске из столицы – семь рублей^[110].

С приходом к атаманской власти Волокиты Фролова резко усилились морские походы казаков. Весной 1629 года флотилия донцов во главе с атаманом, прорвавшись к берегам Крыма, разорила окрестности Карасу-Базара и Бахчисарая. После этого Фролов велел повернуть струги к берегам Румелии… После ряда успешных боев казаки были настигнуты в районе города Сихополя сильной турецкой эскадрой. Донцы вытащили струги на берег и укрепились за стенами стоявшего неподалеку греческого монастыря. Восемь дней отражали казаки атаки турок, и кто знает, как бы сложилась их судьба, если бы на помощь им не поспешили запорожцы, появившиеся на 80 стругах с моря. В результате ожесточенного боя турки отступили.

На следующий год Волокита Фролов во главе сильной казачьей флотилии опустошил несколько деревень в трех днях пути от Константинополя и пригороды Трапезунда, освободив русских и западноевропейских пленников, томившихся здесь. На Дон казаки вернулись с богатой добычей.

Эти набеги резко обострили взаимоотношения Москвы с Турцией: царские послы, находившиеся в Крыму, едва не заплатили жизнями за казачью лихость… Налаженный с таким трудом Епихой Родиловым мир с Московским государством рухнул. В весьма жесткой грамоте царя от 2 июля 1629 года казакам грозили репрессиями за их походы против турок и татар, вплоть до патриаршего отлучения от церкви^[111]. В грамоте от 6 октября того же года царь обвинил донцов в том, что именно из-за их походов против басурман крымские татары погромили южные пределы русского государства, угнав в полон тысячи людей. Называя казаков «злодеями и врагами креста Христова», царь требовал прекращения набегов и выдачи зачинщиков походов в Крым.

Но донцы и не думали подчиняться требованиям царских грамот. Тогда Михаил Федорович велел арестовать в Москве 70 участников казачьей станицы Наума Васильева, отправив их в ссылку в Холмогоры. Имущество станицы, предварительно описав, перевезли в подвалы посольского приказа на хранение^[112]. В июле 1630 года на Дон с возвращавшимся в Турцию Фомой Кантакузиным было направлено царское посольство во главе с дворянином Иваном Карамышевым. В царской грамоте, которую вез посол, казакам под страхом отлучения от церкви и государевой опалы приказывалось идти войной «на польского короля земли с турскими пашами с Муртазою да с Абазою вместе»^[113].

Иван Карамышев, объявивший 27 августа 1630 года этот приказ царя казакам на кругу в Монастырском городке, в грозном и неоправданном возбуждении добавил, что он перевешает зачинщиков походов на турок и татар, а остальных казаков с помощью ногайцев сгонит с Дона. Казаки пока промолчали.

18 сентября донцы снова собрали круг, пригласив на него Карамышева. Выказав желание идти против поляков в составе русских войск, казаки наотрез отказались «в бусурманскую землю турским пашам на помощь на литовскую землю идти»^[114]. Карамышев, потеряв чувство меры, снова начал угрожать казакам расправой. Это его и погубило: озлобленные издевательскими речами царского посла, обвинив его в том, что он при чтении грамоты «против государьского имяни шапки не снял, стоял, закуся бороду», казаки в диком исступлении избили Карамышева, отрубив ему голову^[115]. Свершилось страшное и непоправимое…

Первым это осознал войсковой атаман Волокита Фролов, могший, но не желавший, предотвратить эту расправу. Опомнившись, атаман и казаки начали сочинять оправдательное послание царю. В Москву. В нем донцы особо подчёркивали, что «Иван Карамышев… нас, холопей твоих, своим злохитрством и умышлением без винной вины хотел казнить и вешать и в воду сажать, и кнутьями бить и ножами резать, а сверх того Иван Карамышев учал с крымскими и ногайскими людьми ссылатца, чтоб нас, холопей твоих, всех побить и до конца погубить и разорить и искоренить и городки наши без остатку пожечь, чтоб… донских атаманов и казаков… на Дону и по заполью везде имя казачье не именовалось… Но благий, все-щедрый, человеколюбивый Бог… Христос объявил нам то злоумышленье Ивана Карамышева, что он, без твоего, государева, указу, нас, холопей твоих, умыслил всех на Дону побить и городки наши пожечь, и мы… видя его, Иваново, над собою злоухищренье, от горести душ своих, за его великую неправду, того Ивана Карамышева обезглавили и вкинули в воду в реку Дон»^[116].

Отказавшись далее в письме от совместного с турками похода против поляков и литовцев, казаки мотивировали это тем, что они «прирожденные православные крестьяне, мимо своей крестьянской веры и мимо твоего российского московского государства в басурманские земли турским пашам на помощь, на литовскую землю идти не хотим, потому что наша истинная православная крестьянская вера турчанам неприятна, давно они хотят нашу крестьянскую верупопрати и разорить, а свою басурманскую веру утвердить… а другая статья мы тебе, государю, послужим с турскими людьми под Литвою, хотя и поисканье учиним, а слава будет турского Мурат-салтана и турских людей, а не твоя, государь, и не нас, холопей твоих…»^[117].

Однако никакие покаянные отписки и объяснения казакам не помогли, царь разорвал с ними всякие отношения, лишив своего ежегодного жалованья. Для донцов это был ощутимый удар. Опомнившись, казаки «скинули» с атаманства Волокиту Фролову, избрав на его место Ивана Каторжного. С этого времени имя атамана Волокиты Фролова больше не упоминается в исторических документах: казаки, видать, не простили ему губительного для себя ухудшения отношений с Москвой и навсегда отказали своему бывшему вожаку в доверии.

Иван Дмитриевич Каторжный

В смутные для донского казачества времена возложил на себя время атаманской власти Иван Дмитриевич КАТОРЖНЫЙ, о происхождении которого практически ничего неизвестно. О его же фамилии-прозвище есть предположение, что получил он его за то, что вместе с казаками взял не один десяток каторг – гребных военных судов турок, а может, и потому, что ему самому пришлось томиться на одной из них в числе прикованных к веслам гребцов-невольников.

Сразу же после расправы над царским послом Карамышевым Иван Каторжный снарядил в Москву посольство с повинной грамотой, одновременно пытаясь сдерживать казаков от набегов на турецкие и татарские владения.

Донцы временно притихли, ожидая результатов поездки легковой станицы в Москву, которая должна была вернуться на Дон весной 1631 года. Однако к ожидаемому времени казачье посольство не возвратилось в Главное войско. Поэтому, несмотря на уговоры атамана Каторжного не ходить «на поиски», большая партия донцов, соединившись с запорожцами, двинулись на море громить крымцев, а еще несколько партий казаков занялись грабежом купеческих судов на Волге и Каспии.

В этих условиях Каторжному не оставалось ничего, как отписками извещать воевод украинных городов, а стало быть, и разгневанного русского государя, о передвижениях и возможных планах крымцев и ногайцев, что для государевых чиновных людей было весьма немаловажным подспорьем в деятельности и принесло Ивану Каторжному определенный вес в кругах московских служилых людей.

В 1632 году Каторжному удалось добиться от Московского правительства значительного смягчения опалы донских казаков, послав четыре сотни казаков «на государеву службу под Смоленск»^[118]. Причем, атаману удалось освободить из ссылки и заточения донцов посольства Наума Васильева, отправив их также к Смоленску, подвигами и службой заглаживать свои вины… Кроме того, разбив на речке Быстрой крымцев и ногайцев, шедших на «украинные городы», Иван Каторжный не преминул тут же известить об этом государя, послав в Москву легковую станицу во главе с атаманом Федором Лазаревским.

Все эти умелые действия атамана Каторжного завершились тем, что царь Михаил Федорович простил казаков за убийство своего посла Ивана Карамышева в сентябре 1630 года, прислав им милостивую грамоту и жалованье. Бунт ногайцев «Казыевых улусов», находившихся в московском подданстве, вспыхнувший в 1633 году, предоставил Каторжному еще одну возможность укрепить расположение Московского государя к донцам.

Возглавив сильный казачий отряд, атаман двинулся к реке Кума, где должно было произойти соединение с государевыми воеводами. Однако по пути Каторжный погромил кочевья астраханских татар, считавшихся «мирными», освободив большое число русских пленников и захватив богатую добычу. Соединения с царскими войсками так и не произошло, и атаман вернулся на Дон.

Посольский приказ от имени государя осудил эту акцию Каторжного, и атаману пришлось возвратить астраханским татарам захваченную добычу, а пленных отправить в указанные царскими чинами украинные города. Честно выполнив этот приказ, Каторжный получил государево жалованье на всех казаков. В грамоте, присланной в это же время, царь Михаил Федорович подтверждал свой запрет на казачьи набеги на турецкие и татарские владения.

Почти два года удавалось атаману Каторжному удерживать казаков от нападений на азовцев, сражаясь лишь с непримиримо – непокорными ногайцами. Тяготившиеся этим запретом, донцы мелкими партиями уходили на Каспий, поживиться во владениях персидского шаха, под Дербентом и Баку.

В 1635 году азовские турки и татары сами нарушили мир с казаками, напав на их Нижний, Черкасский и Манычский городки. Донцы ответили опустошительным набегом на крымские берега и города Анатолийского побережья. На сей раз Каторжный не удержвал мстительного порыва казаков, да и московское правительство особого неудовольствия по этому поводу не выказало. Год спустя одна из орд Больших Ногаев, незадолго перед этим отложившаяся ль России, решила вернуться «под высокую государеву руку», прислав к атаману Каторжному пособить ей в борьбе против той части ногаев, которая не желала переходить в подданство Московского государя. Иван Каторжный и походный атаман Михаил Татаринов, взяв для надежности у ногайцев знатных заложников, 5 октября 1636 года во главе большого отряда казаков и пяти тысяч «мирных» ногайцев двинулись к Темрюку. Здесь их уже ждали в боевой готовности «немирные Большие Ногаи».

В самом начале сражения ногайцы-союзники неожиданно переметнулись на сторону противника, резко осложнив положение казаков. Однако Каторжный продолжил сражение, длившееся в течение четырех дней, заставив ногайцев пойти на переговоры. Они заявили о признании верховной власти московского царя, попросив казаков возвратить заложников, что и было сделано по приказу атамана Каторжного.

Возвращаясь домой, донцы 25 октября 1636 года столкнулись недалеко от Самбека с сильным войском крымского царевича, двигавшегося из Керчи. Выстроившись в боевой порядок, противники не торопились начинать бой. Царевич стал «пересылаться» с ногайцами, предлагая им, бросив казаков, перейти на сторону «правоверных». Но, наученные горьким опытом, ногайцы не рискнули вновь испытывать судьбу и вместе с казаками боевым порядком двинулись в сторону Мертвого Донца. Недалеко от кургана Пять Караулов крымцы напали на донцов, расчитывая на переход ногайцев на свою сторону. Так и произошло: клявшиеся недавно в верности казакам, ногайцы, за исключением мурз, родственники которых находились у донцов в качестве «аманатов»-заложников, перешли на сторону врага. Пересев на струги, казаки во главе с Каторжным и Татариновым, по Мертвому Донцу прорвались на Дон и далее к своим городкам за подмогой. Крымский царевич, недовольный тем, что упустил казаков, укрепился на Темернике.

Ночью 14 ноября 1636 года Иван Каторжный, успевший пополнить свой отряд свежими силами, напал на лагерь крымского царевича, рассчитывая внезапностью достичь победы. Однако упрежденный своими дозорами, царевич не стал дожидаться атаки казаков, снялся с места и ушел в Крым. С ним убрались и ногайские мурзы, оставив своих заложников у Ивана Каторжного.

Несколько дней спустя войсковой атаман во главе зимовой станицы из 36 казаков отправился в Москву с вестями о положении дел на неспокойном юге. Дорога была тяжелой и опасной… У Теплого Колодезя три сотни татар напали на малочисленный отряд Каторжного, рассчитывая быстро и без потерь покончить с ним. Но атаману удалось отбиться, оторвавшись от басурман. На речке Деркул ему вторично пришлось отражать их натиск: на сей раз на его отряд напало две сотни татар. И снова казаки вышли из боя победителями. Третий раз татары рискнули попытать счастья в открытом поле между реками Айдар и Явсуг. Донцы отбили басурманские атаки, тем более что нападающих было всего сто бойцов. В этой череде боев с новой силой проявилось тактическое мастерство атамана Каторжного, не потерявшего ни одного человека. В Москву Иван Дмитриевич привез четырех «языков», захваченных в степных боях с татарами…

Пробыв всю зиму 1636–1637 годов в русской столице, атамана Каторжный только весной двинулся на Дон. В пути он узнал, что донские казаки в союзе с запорожцами двинулись на осаду Азовской крепости, и что у них теперь новый войсковой атаман – Михаил Татаринов. По прибытии в Монастырский городок Каторжный с казаками своей станицы отправился под Азов. Он принял активное участие во взятии в 1637 году и обороне в 1641-м этой твердыни от превосходящих сил турецкой армии.

Весной 1642 года, после добровольного оставления Азова, Иван Каторжный вновь избирается войсковым атаманом. Это был тяжелейший период в истории донского казачества, когда речь шла о самом существовании Войска Донского. Превосходящим силам турок и татар, не смотря на героическое сопротивления немногочисленных остатков казачества, удалось «збить с куреней все Войско», разорив Монастырский и Черкасский городки.

Кое-как укрепившись в Раздорском городке, Иван Каторжный сумел отбить несколько атак, предпринятых басурманами во главе с Режеп-пашой. Однако дольше держаться не было сил, и атаман отправил в Москву легковую станицу с просьбой прислать на помощь казакам «государевых людей… чтоб нам бедным и беспомощным было кем против твоих государевых супостатов стоять и противитца»^[119]. Царь по ряду причин не спешил с помощью, и Каторжный стал подумывать о переселении казаков с Дона на Яик. Впрочем, вскоре донцам удалось укрепиться в Черкасском городке, стабилизировав свое положение.

Поскольку государь Московский не слал своего войска на помощь, Каторжный кинул клич всем вольным людям идти на Дон и вступать в донское казачье братство. Извещенное об этом, Московское правительство прислало на Дон, в Черкасский городок, дворянина Данилу Мясного с приказом следить за тем, чтоб атаман не принимал в казаки «беглых холопей». Однако Каторжный, поколотив Данилу и отобрав у него грамоту Посольского приказа, заявил, что наказ этот ложный, он ему не подчинится и как принимал, так и будет принимать беглых людей на вольную землю донскую…

В дальнейшем Иван Дмитриевич Каторжный еще не раз избирался донским войсковым атаманом, всякий раз оправдывая высокое доверение своих сотоварищей. Последний раз его имя упоминается в документах октября 1647 года.