Завоевание Туркестана. Рассказы военной истории, очерки природы, быта и нравов туземцев в общедоступном изложении

Байга^[7]

Предметом грабежа служат верблюды, овцы, скот, лошади, одним словом, все, что составляет главное богатство кочевников. Нет другой страны в мире, где было больше овец. Богачи-киргизы насчитывают в своих стадах до 10 и даже 20 тысяч овец. Киргизские овцы сильны, крепки и высоки и весят до 5 пудов, темно-рыжего цвета с длиной шерстью и жирным хвостом, из которого вытапливается от 20 до 30 фунтов сала. Киргизские лошади отличаются легкостью и быстротой бега, они легко пробегают по сто верст в сутки, а на скачках делают в оба конца не менее 50 верст. Скачки самое обычное развлечение киргизов и устраиваются при каждом удобном случае: свадьба ли, рождение первенца, поминки – тотчас оповещаются все соседние аулы, собираются родичи, знакомые, целые толпы праздных киргизов собираются поглядеть на байгу. У богатых наездников есть карабаиры, особая порода лошадей, ведет свой род от туркменского аргамака, а этот сродни арабу. Когда киргизы во времена своей вольности вели междоусобную борьбу, делали ради грабежа набеги, то во всех этих делах могли успевать лишь сидя на выносливых и быстроногих конях. Их военный клик «атан, аблай»^[8] знали даже эти благородные животные. Чтобы добыть карабаира, киргиз готов был на все. Когда дед Кенисары, «мудрый» Аблай, задумал идти на диких киргизов, он отдал приказ, чтобы каждые 10 кибиток доставили ему одного коня, или кобылицу из породы аргамак. Приказание грозного хана было исполнено: составился целый табун, названный «жемчужиною ханства», который содержали под самым строгим присмотром. Чистой породы карабаир горяч, не знает усталости. Рассказывают, что уральский казак Василий Струняшев, спасаясь из киргизского плена, проскакал на двух конях в короткую летнюю ночь 200 верст, но один из его аргамаков не вынес такого подвига и упал замертво. Теперь чистые карабаиры уже считаются за редкость, перевелись, большинство же выезжает на своих доморощенных: низкие, в роде казачьих, с некрасивой головой и толстыми ногами. На байге, кроме скачек, бывают различные конные игры, например, ловят барана, джигитуют. Сидят на лошади киргизы некрасиво, сгорбившись, а ездят лихо, не уступят и калмыкам. Это не мешает рассказывать про трусость киргизов. Ехал однажды русский офицер один, без конвоя. Вдруг, откуда ни возьмись, выскочила партия киргизов и с криком пустилась в погоню. Офицер стал хлестать свою лошаденку, да видит, что далеко на ней не уедет, остановился, вынул из чехла подзорную трубу и навел на хищников. Те сразу осадили лошадей, перекинулись двумя-тремя словами и повернули назад, наутек, они приняли подзорную трубу за пушку, готовую сейчас же выпалить.

Особенно диковинно киргизы кормят свои стада зимой. Сначала они пускают лошадей, которые разгребают копытами снег и сгрызают верхи, за лошадьми на тоже пастбище выгоняют верблюдов и скот, они съедают траву без малого до корешков, наконец овцы доедают остальное. Такой способ зимовки называется тебеневкой.

Отбить от стада верблюдов, угнать овец или заарканить лучшего в табуне аргамака всегда считается у хищных азиатов делом удовольствия, подвигом. Награбить и не быть пойманным, разбогатеть на добыче и заслужить почет от соплеменников – значит, прославить себя батырем, о котором заговорит вся степь; в честь его складывалась песня, правда, заунывная, как все киргизские песни, но подробно исчислявшая все его наезды и количество добычи. По возвращении с набега у киргизов был обычай одарять всех родичей частью добычи. И если, например, джигиту удалось сорвать карманные часы, он, недолго думая, взламывал их и раздавал всем по колесику. Киргизские стада, в свою очередь, возбуждали жадность их соседей-хивинцев. А близость русской границы вызывала нападение соединенных сил тех или других на наши караваны, рыбные ловли и передовые укрепления. В последний год царствования Александра I огромный русский караван с военным прикрытием в 600 человек был окружен на Яны-Дарье киргизами и хивинцами вместе. Две недели отбивались русские солдаты от скопища хищников, наконец, выбившись из сил, покинули товары, а их было на 600 тысяч – и вернулись на Линию. Другой раз 2000 хивинцев переправились через Сыр-Дарью, напали и разгромили до тысячи кибиток, через месяц та же партия явилась в песках Кара-Кум, перерезала стариков и увела в неволю всех женщин, разбросав по степи трупы младенцев. Русские власти, оберегавшие границу, не могли спокойно смотреть на эти бесчинства, да и сами киргизские султаны, не видя иного исхода, стали обращаться к нам за помощью, даже просили занять часть их земель. Явилась необходимость углубляться в Киргизскую степь как со стороны Сибири, так и со стороны Урала.

Через 6–7 лет после похода Перовского построено укрепление Копальское, ныне город Копаль, в Семиреченской области, а в устье Сыр-Дарьи – Казалинское. Тут на Сыр-Дарье наши столкнулись с коканцами, у которых на этой реке были построены свои укрепления, между прочим Ак-Мечеть самое сильное. Прикрываясь ими, коканцы свободно проникли в земли подвластных нам киргизов, брали с них зякет (подати), в случае сопротивления жгли, грабили, убивали, а прослышав о приближении русских войск, немедленно скрывались. В 1850 г. они угнали до 20 тысяч голов скота, в другой раз – еще 26 тысяч, в следующем году – 75, и так без конца. Обнищавшие киргизы взмолились о защите, и тогда было решено идти вверх по Сыр-Дарье, а семиреченским войскам двинутся навстречу, чтобы таким образом замкнуть обширное степное пространство. Начало этому сближению было положено со стороны Оренбурга графом Перовским, а со стороны Сибири отважным и тогда еще молодым офицером Колпаковским.

Генерал-адъютант Колпаковский

В 1853 г. Перовский осадил Ак-Мечеть, где было сосредоточено главное управление всех коканских крепостей. Здесь постоянно кочевали до 5000 киргизских кибиток, да приходило на зиму из русских пределов до 3000. Все они подвергались насилию и поборам. Хотя эта глиняная крепость имела всего 300 защитников, но осада ее затянулась дольше, чем она того стоила. Перовский, изведав неудачу в хивинском походе, действовал весьма осторожно, вел осаду по всем правилам военной науки, точно брал сильную европейскую крепость. Это ободрило коканцев, среди же киргизов прошел слух, что русским никогда не взять Ак-Мечети. Сначала они упорно оказывались доставлять скот, отчего сказался недостаток в мясе. Киргизы думали, что если русские и возьмут крепость, то разорят ее и уйдут себе за Линию, а коканцы всю злобу вымесят на них. Они успокоились только тогда, когда Перовский приказал заготовлять для крепости запас сена и топлива, значит, имел намерение оставить ее за собой. После этого распоряжения киргизы начали пригонять скот, 150 человек даже нанялись на земляные работы. От скуки солдаты забирались в крепостной ров и там в прохладе располагались на отдых. Один солдат 4-го линейного батальона, по фамилии Григорьев, работавший постоянно с саперами, заметил, что на откосе обвала лежат мешки с землей. Среди бела дня, под выстрелами коканцев он взобрался на обвал, преспокойно опорожнил мешки и благополучно возвратился с ними в траншею. Когда его притянули к ответу, он оправдался тем, что мешки понадобились ему для исподних. Бывшие при отряде калмыки еще меньше обращали внимания на грозных защитников: днем они совсем открыто ходили между траншеями (ровики с присыпкой из земли) или забирались в коканские огороды под самой крепостью, где воровали арбузы и дыни. От выстрелов с крепости калмыки закрывались лопатой, деревянную лопату держали плашмя, а железную ребром, чтобы коканец «не испортил казенную вещь» и наших солдат они учили также закрываться. По ночам коканцы освещали наши ночные работы факелами из деревянных шестов, обмотанных насаленными тряпками. Перовский приказал освещать таким же способом крепостные стены, чтобы заранее приготовиться к встрече. Дело в том, что коканцы оказались мастера на вылазки. Первую вылазку они сделали днем, спустились по веревкам со стены и бросились с саблями на головную (ближайшую) траншею: двух солдат успели зарубить.

После трех недель осады Перовский пустил солдат на штурм, они взяли Ак-Мечеть за 20 минут. По высочайшему повелению крепость переименовали в форт «Перовский» – название, под которым она известна и теперь. Два раза пытались коканцы вернуть свой оплот на Сыр-Дарье. В том же году стало известно через лазутчиков, что правитель Ташкента Сабдан-Ходжи выступил с семитысячным скопищем по направлению к Ак-Мечети. Отсюда выслали уральского старшину Бородина с командой в 275 человек, при 3 орудиях. За 25 верст, при урочище Кум-Суат Бородин встретил коканцев. Едва наш отряд успел выстроиться, как был атакован толпой конницы. Их отразили картечью и дружным залпом из ружей. С 11 часов утра вплоть до сумерек коканцы повторяли свои наезды, наконец, утомленные боем, потеряв много ранеными и убитыми, расположились на ночь кругом русской позиции. Наши потери были невелики: 5 убитых да 2 раненых. Бородин вырядил ночью трех киргизов с двумя казаками, чтобы дать знать в крепости и действительно на утро уже показалось подкрепление, увидав его коканцы поспешно стали сниматься. В декабре того же года приблизилось к крепости скопище уже в 12 или 13 тысяч человек, с 17 пушками. Три дня коканцы палили в крепость, пытаясь в тоже время со всех сторон ее окружить. На 4-й день комендант выслал 550 человек, с 4 орудиями и 2 ракетными станками под начальством майора Шкупа. В густом тумане он придвинулся к неприятельскому лагерю и, заняв песчаные бугры, открыл беглый артиллерийский огонь. Коканцы отвечали из своих орудий, после чего стали кидаться то с одной, то с другой стороны. Скоро маленький отряд, окруженный сильными конными толпами, очутился в крайности. Но старый и опытный майор не потерялся. Заметив, что число неприятельской прислуги при орудиях сильно поубавилось, он приказал ударить бой к атаке и под мерный такт барабанов двинул вперед 2 роты, сбил стрелков, захватил все 17 орудий и обоз, потом поджег коканский лагерь. В это же время из крепости вышли на выручку два небольших отряда. Около 12 часов дня коканцы быстро отступили, покинув все свои пушки и 130 пудов пороха.

Потерпев неудачу на этом конце, коканцы стали тревожить сибирскую границу в окрестностях озера Иссык-Куль, куда русские незадолго перед тем проникли и по просьбе самих киргизов построили укрепление Верное (1854 г.). Коканцы, желая утвердиться здесь более прочно, в свою очередь, построили на степной реке Чу, впадающей в названное озеро, ряд укреплений или так называемых курганов, на расстоянии 50–70 верст одно от другого. Прикрываясь ими, они дерзко вторгались в аулы подвластных нам киргизов, брали с них зякет и открыто поддерживали между ними баранту. В начале 1860 г. разошелся слух, что с восходом трав будет сделано нападение на нашу границу. Действительно, в укрепления подвозили запасы, их гарнизоны были увеличены. Кроме Верного, мы имели здесь форт Кастек, с небольшим гарнизоном. В конце августа полковник Циммерман с отрядом пехоты и конницы в 1750 человек при 15 орудиях перешел реку Чу и появился перед курганом Токмак. С приближением отряда гарнизон разбежался, осталось 70 защитников. На требование сдачи комендант отвечал, что драться ему нет охоты, но сдать укрепление все-таки не может и просит два дня срока, чтобы списаться с начальством. Через час после ответа Циммерман приказал открыть пальбу. Тогда появился на стене парламентер с известием, что комендант по требованию гарнизонных баб сдает укрепление…

Глиняные стены Токмака были разрушены, оружие отобрано, 2 чугунные пушки сняты, а что составляло собственность жителей, осталось нетронутым. Это последнее немало удивило азиатов, не привыкших к подобному обращению. Другое коканское укрепление Пишпек готовилось к отпору. Хотя по размерам оно было гораздо больше, чем Токмак, имело стены около 2 саженей высотой и до 5 саженей толщиной, гарнизона же 500 человек, однако после пятидневной осады также сдалось. Но коканцы не унялись, они вновь построили свои курганы, а в следующем году в числе 20 000 появились в Заилийском крае, в половине октября их передовые части окружили Узун-Агачский пост, охраняемый сибирскими казаками. На защиту края выступил из Верного подполковник Колпаковский, имея под начальством 3 роты пехоты, 4 сотни сибирских казаков, 6 орудий и 2 ракетных станка. В Узун-Агач послали хорунжего Ростовцев с 60 казаками для передачи спешного приказания. Не доезжая пяти верст, Ростовцев был окружен толпами конницы, только что отхлынувшей от поста. У казаков была с собой простая телега, которую они мигом превратили в пушку. Как только неприятель наезжал. Ростовцев зычным голосом командовал: «Орудие с передков!». Казаки раздвигались, снимали задок телеги с передка и поворачивали его также, как поворачивают артиллеристы орудие, жерлом к неприятелю. В этот страшный момент коканцы рассыпались. Благодаря этой хитрости, казаки благополучно добрались до Узун-Агача, потерв лишь трех человек ранеными.

Между тем, потерпев неудачу здесь, коканцы расположились около речки Кара-Кастек на местности волнистой и пересеченной широкими логами. Как только наш отряд сблизился на пушечный выстрел, капитан Обух открыл огонь из 6 орудий, чем заставил коканцев отступить за речку. Колпаковский сейчас же двинул весь отряд по их следам. В одно и тоже время наши увидели вправо, на ближайшей высоте густую колонну сарбазов (коканская пехота), толпу всадников, а сзади из боковой лощины высыпала еще толпа пеших коканцев, которые насели на роту Сярковского. Он быстро повернул свою роту налево-кругом, рассыпал ее в цепь и открыл пальбу. Коканцы, сверх всякого ожидания, настойчиво лезли вперед. Тогда солдаты собрались в кучки, к ним подоспела сотня казаков с ракетными станками и коканцы были отброшены. Теперь весь отряд вытянулся уже лицом к неприятелю: в 1-й линии 2 роты пехоты, 3 сотни казаков, 6 орудий; рота Сярковского с сотней казаков стала против лощины на случай появлении коканцев отсюда. Это был редкостный бой, когда приходилось сражаться на два фронта, в одно время и наступать, и обороняться. После усиленной пальбы по высотам Колпаковский повел отряд вперед. Сарбазы не выдержали, бежали. Тогда наши втащили почти что на руках 4 орудия на гору и открыли огонь по отступавшим. Но вот с соседней высоты спустилась другая колонная пеших сарбазов, с барабанным боем, трубными звуками, распущенными знаменами и, смело наступая, приближалась к правофланговой роте. Линейцы остановились, дали залп и бросились в штыки. После короткой рукопашной схватки сарбазы стали отходить сначала медленно, потом бросились врассыпную и в конце концов попали под огонь орудий. Вообще, в этом памятном бою коканцы действовали смело, настойчиво, несколько раз бросались в рукопашную. По случаю сильной усталости войск преследования не было, тем не менее, по словам лазутчиков, коканцы потеряли до 1 У> тысяч человек, у нас же 1 убит и ранено 26, сам Колпаковский получил контузию. Когда Государь узнал из донесения подробностей Узун-Агачского боя, то собственноручно изволили написать «Славное дело. Подполковника Колпаковского произвести в полковники и дать Св. Георгия 4-й степени», Обух получил тогда же золотую саблю.

Эта замечательная победа и сражение под фортом Перовским показали явный перевес русского оружия и военного искусства. Наши генералы скоро изучили своего неприятеля, поняли в чем заключается его слабость. Оказалось, что бухарцы, коканцы и вообще все азиатские войска не имеют духа стать лицом к лицу с русскими войсками, они уклоняются от натиска самой слабой колонны, если она идет на них смело и решительно. Один вид наклоненных штыков приводит в трепет азиатские орды. Появляясь в открытом поле, они стараются окружить наш отряд, отрезать его от воды, отбить табун, нахватать побольше одиночек. В атаку азиаты несутся нестройной толпой, встреченные огнем, особенно картечью, ищут спасения в бегстве. У них есть задор, но нет отваги и стойкости, победа над ними дается легко, хотя такой победы и цена малая, рассыпавшись, азиаты так же легко собираются… Чтобы закрепить победу нужно брать у них города и крепости, подчинять своей власти население.

Такой способ ведения войны втягивал русские войска против воли в завоевание края. Как ни желали наши военачальники избежать столкновения, уладить дело мирно, они поневоле должны были идти вперед и вперед, пока не уперлись в горы… Победоносное движение вглубь Средней Азии облегчалось тем, что глиняные крепости, несмотря на высоту стен и глубину рвов, не могли остановить русского солдата, Черняев называл эти крепости «глиняными горшками». Раз крепость была взята, защитники уже не думали сопротивляться, они выдавали оружие, сбрасывали туфли и, подобрав полы халатов, бежали куда глаза глядят. Один вид русского солдата на крепостной стене устрашал толпу ее защитников, не знавших, что такое долг гражданина, честь воина, слава подвига. Все это заменял приказ бека: велено стоять и палить – они палят, велено умирать – они все перемрут, как безответные овцы, без вздохов и стонов, а нет приказа – значит, можно бежать. И крик «Отечество в опасности!» не остановит, не вернет безумную толпу, объятую страхом: такого слова нет и в обиходе туземцев того края.

Туркестанский край и попутные города

I

Сибирские батальоны, наступая вверх по реке Чу, шли навстречу оренбургским батальонам, продвигавшимся вверх по Сыр-Дарье. Первых вел Черняев, вторых – Веревкин. Один взял Аулие-ата, другой – город Туркестан, и через 3 года после Узун-Агачского погрома оба отряда уже соединенными силами брали город Чимкент. Чуйская и Сыр-Дарьинская линия сомкнулись. Мы как бы замкнули степи, вышли на хлебородные места, прославленные еще в глубокой древности. Огромная полоса земли, которая носит название своего главного города Туркестана, тянется в одну сторону на полторы тысячи, а попрек на тысячу верст и упирается краями в горы, покрытые вечным снегом, там еще дальше, за горами, лежат владения китайцев, полуразбойничий Афганистан и персидские владения. Край совсем особый, со всех сторон замкнутый. Широкие раздольные его степи вдруг переходят в предгорья, потом поднимаются целые горы, то голые, скалистые, то покрытые вековым хвойным лесом, еще выше – ледяные поляны и вечный снег. Тут-то в этих ледниках берут свое начало как большие, так и малые реки Туркестана, они изливают свои воды не в открытые моря, а в озера или же просто теряются в песках. Горные потоки шумят, брызжут, пенятся, зато большие реки, как, например, Сыр-Дарья, Аму-Дарья в своих пустынных берегах омывают тысячи верст.

Жители Средней Азии:

а – таджичка; б – таджик; в – сартянка; г – узбек

Там, в Туркестанском крае безводные пустыни чередуются с благодатными уголками, где произрастают самые нежные фрукты, растет хлопчатник, поля покрыты сочной густой зеленью: это оазисы. Они не велики, все наперечет, но из-за них шла кровавая война в продолжение многих веков, пока не явились воины Белого Царя. Здесь побывал Александр Македонский, здесь основал свое царство Тимур, или Тамерлан, – «владыка царей», как он сам себя называл.

Почва в Туркестане больше глинистая или же песчаная, не то солончаковая. Дожди идут редко, сухие ветры губят всякий росток, но в оазисах, как мы уже видели на Хивинском, воду отводят из рек при помощи особых канав (арыков), а скудную почву покрывают особым удобрением. Каждое дерево, каждая травка требует попечения. «Где вода – там жизнь», – говорят в Туркестане, – «где нет воды – там смерть». Главная забота земледельца, чтобы хлеб не высох, и если он хороший работник, то его труд вознаграждается сторицей: яровая рожь, ячмень и пшеница дают сам 55, бухарская пшеница и джугара сам 100, просо – 200. На остальном пространстве земля покрывается зеленью только ранней весной, с половины же мая солнце начинает так припекать, что вся трава выгорает. Тощую чахлую зелень можно встретить только около речек и колодцев, да в горах. Летом все пусто, мертво, лишь вольный ветер гуляет на просторе, поднимая тучи песка и пыли. И деревья там особые, не более трех сажень высоты. Растет джида – с гладкими листочками и красными ягодами, которыми питаются фазаны, растет еще саксаул – без листьев и до того крепок, что его не берет ни пила, ни топор; упадет на землю, разобьется в куски, такой хрупкий. Берега Сыр-Дарьи местами покрыты саксауловым лесом на сотни верст, ближе к морю они окружены болотами и зарослями густого камыша, где скрываются барсы, тигры, дикие кабаны.

Самое же страшное в Туркестанском крае не это, а его песчаные пустыни. Их там три – Кизил-кум (Красные пески), Ак-кум (Белые пески) и Кара-Кум (Черные пески), впрочем есть еще четвертая, так называемая Голодная степь. Далеко, куда ни взглянешь, поднимаются барханы, крутые, с одной стороны, покрытые рябью, с другой, наветренной. Песок накаляется здесь до того, что если накрыть его рукой, она покрывается пузырями. В горячем степном воздухе носятся мириады насекомых, а при малейшем ветре поднимается песчаная пыль, которая забивает рот, нос и уши – дышать нечем. Нога погружается в песок по колено, кругом под ногами бегают тарантулы, ползают ядовитые жуки или шныряют скорпионы и отвратительные мохнатые фаланги. Там и сям валяются в пустыне скелеты верблюдов, палых лошадей. Вот таким-то путем шли наши солдаты, когда брали Хиву. Как ни жутко в песках, однако, солончаки еще того хуже. В песках можно докопаться до воды, песчаные бури дают хоть некоторую защиту от ветра, почему киргизы охотно здесь кочуют даже зимой, в солончаках же ничего нет, кроме противной соленой и едкой пыли – это дно высохших озер. Частым гостем пустыни являются зимой буран, летом вихри или смерчи. Низовые бураны не что иное, как метели: сильный ветер поднимает снег, крутит его в воздухе, но верховые бураны – страшные бураны. Даже киргизы, которые проведут вас в самую темную ночь куда угодно и те теряют голову.

Случалось, люди замерзали в городах, на улицах, возле своих домов. До сих пор киргизы вспоминают рассказы отцов о страшном буране, бывшем 75 лет тому назад (1827 г.): с неслыханной силой он свирепствовал целую неделю на сотни верст кругом. Испуганный скот шарахнулся на север в Саратовскую губернию и частью замерз в голой степи, частью свалился в овраги и балки. Много его тогда погибло: более 75 тысяч до около 300 тысяч лошадей и почти 1 миллион овец. Если ветер разыграется летом, тоже беда, песок летит, кружится, саксаул трещит, ломается, все небо покрывается каким-то песчаными облаками; горячий песок бьет в лицо, сбивает с ног. А там вдали несутся навстречу 2 или 3 песчаных вихря, точно огромные воронки, конца которых даже не видно. Они быстро кружатся то наклоняясь, то выпрямляясь от порывов ветра, причем отбрасывают облака пыли. Такие вихри ничего не щадят, они уносят палатки, людей, лошадей, верблюдов, скот скачет сломя голову, пока не передохнет или не перекалечится.

Выходит, что большая часть принадлежащего нам ныне Туркестана состоит из пустынь и пастбищ, приблизительно только пятидесятая часть может быть возделана. Если же расширить орошение страны, то можно там прокормить десятки миллионов людей. Это значило бы восстановить былое, почти все пространство между Сыром и Аму было некогда покрыто цветущими полями и садами. Население Туркестана разнородное, тут смешались потомки монголов с соседями и разными другими народностями, временно перебывавшими на тучных пастбищах или хлебородных оазисах. Даже узбеки, о которых было уже сказано на длинном протяжении страны мало похожи друг на друга, есть, например, совсем как татары – глаза косы, лицо плоское, а борода такая же роскошная как у персов. Почти все разбойники, но также все мусульманские святые того края из племени узбеков, тогда как духовное сословие вербуется из таджиков. Несмотря на то, что узбеки несколько столетий распоряжались страной, они остались простыми честными и лучше держать свою веру, чем прочие народности Туркестана.

Сохранилось сказание, что одна принцесса обещала свою руку тому, кто пророет арык через Голодную степь. Узбек добросовестно взялся за эту работу и довел ее до водопада, существующего и поныне. Дальше вести у него не хватило ни времени, ни сил. Хитрый таджик поступил иначе: он расстелил камышовые циновки вдоль песчаной пустыни, и когда принцесса взошла на башню, он показал ей блестящую полоску точно струившейся воды. Несчастный узбек от отчаяния разбил себе голову. Из родственных им народов в Туркестане обитают, кроме киргизов, каракалпаки, что на нижнем течении Сыр-Дарьи и туркмены. Слово «таджик» значит «увенчанный», верно, они когда-то властвовали. Сами они не называют себя таджиками, а «парсиван», и в самом деле мало чем отличаются от персиян. Их больше всего в Бухаре, Кокане и Хиве. С первого взгляда легко отличить ловкого и деликатного таджика от неуклюжего узбека. У таджика длинная голова, высокий лоб, умные глаза, лицо румяное, волосы светло-русые и роскошная борода. Это класс имущий – кулаки, купцы, землевладельцы, узбеки работают у них в садах и виноградниках. У таджиков еще сохранились древние поверья. Так, например, они зажигают по ночам костры и прыгают через них, как у нас на Иванов день. Больные должны обойти три раза вокруг огня, затем уже перешагнуть также три раза. Если желающий исцеления не сможет это проделать, то должен, по крайней мере, смотреть на огонь, пока над ним произносятся заклинания, изгоняющие болезнь «к пустыням и озерам». В горных странах существует еще поверье, что на огонь нельзя дуть, ибо нечистое дыхание человека не должно прикасаться к пламени, там гасят лучины, размахивая рукой.

Сартами называют в Туркестане оседлых жителей городов и деревень, они также сродни персам. Некоторые путают таджиков с сартами, называя так все население Туркестана. «Когда гость приходит к тебе и ест твой хлеб, называй его таджик, когда он будет далеко, можешь сказать, что у тебя был сарт», так порешили их различать, чтобы не обидеть ни того, ни другого. Когда киргиз или узбек покидает бродячую жизнь, построит в городе дом и займется промыслом или торговлей, его детей уже называют сартами. Однако язык сартов разнится по месту их жительства: в Ташкенте, в Фергане они говорят по-турецки, в Ходжене и Самарканде также, как и таджики – по-персидски. Киргизы их презирают, они говорят «са-ры-ить», что значит «желтые собаки». Киргиз ни за что не выдаст свою дочь за сарта, он обесчестил бы этим весь свой род. По природе сарты трусливы, лукавы, по языку и по наружному облику похожи на евреев, также любят гешефты, в качестве менял и ростовщиков. Мало-помалу они забираются в горы, где заводят цветущие поселения.

Земля, которую орошает пахарь, будь то таджик, сарт или киргиз – дает обильные урожаи во всех оазисах. Земледельческие орудия в стране самые простые, грубые, но почва так аккуратно вспахивается, переворачивается и напитывается водой, что вознаграждает труд земледельца, как нигде. В некоторых оазисах, как, например, в Бухаре, садов и огородов больше, чем полей, которые встречаются на большом пространстве лишь по скатам холмов и гор.

Дерево в Туркестане редкость, для построек нет другого материала, кроме глины, из которой лепят катышки или кирпичи и потом сушат на солнце. Кровли делаются из тростинка, прикрывая его сверху той же глиной, а не дерном. Пока сухо, все хорошо, но во время сильных дождей разбухшая земля проламывает жидкую настилку и все разом проваливается. Осенью надо зорко следить за такой крышей, чтобы не остаться под открытым небом, тем более, что у сартов нет ни печей, ни дымовых труб. Огонь раскладывается так же, как у хивинцев на полу. Если нужно погреться, то в яму кладут угли, сверху ставится табуретка, которую покрывают ватным одеялом и вся семья садится вокруг, ставя ноги под табуретку на перекладине ножек. Дым выходит через окно или дверь, полы в домах или смазаны глиной, или вымощены плитками кирпича. С прибытием русских зимы в крае стали суровее и туземцы видят в этом благоволение Аллаха, которому ведомо, что «урус» любит снег, без мороза жить не может.

Чистотой нравов население городов, отчасти и деревень, не может похвастаться, а главным образом это происходит от того, что женщине нет места среди мужчин. Закутанная с ног до головы, в длинном синем халате, с лицом покрытым черной сеткой, она точно воронье пугало скрывается от людских взоров и точно боится сама себя. Мужчины, не находя развлечений дома, в семье, ищут их на улицах, площадях и базарах. Здесь горожанин готов толкаться целый день, слушать под открытым небом какого-нибудь мудреца или повествователя былых времен. Базар для туземца – клад, чай-ханэ (чайная), особенно с балагуром да балалайкой – сущий рай. Чай-ханэ всегда битком набиты. Там развлекаются песнями, плясками, фокусами, едят пилав с морковью и изюмом, пельмени, сушеный урюк, каленые фисташки, изюм, финики, дыню вялеными ломтиками, миндаль и прочие сласти. В таких развлечениях коротают дни и ночи праздные горожане.

В ту пору, как мы стали на рубеже страны, в ней была неурядица: повсюду бродили шайки коканских войск, такие большие города, как Ташкент, пользовались независимостью, хан Коканский ополчался против русских, а эмир Бухарский собирал свои войска против коканцев… Между тем, русские вступили в край с несколькими линейными батальонами. Опаленные знойным ветром киргизских степей, суровые лица старых солдат говорили ясно, что они прошли тяжелую школу. Как поучительная. Например, история 4-го Оренбургского батальона! Еще во время графа Перовского он выступил из Оренбурга и более не возвращался на родину. Прошли десятки лет, а батальон медленно, шаг за шагом, двигался от Оренбурга вглубь киргизских степей, работая то штыком, то лопатой. Сегодня линеец лежит в канаве с ружьем, отстреливается от коканцев, завтра становится землекопом, роет рвы, насыпает бруствера, рубит деревья. Сегодня по зыбкой лестнице он штурмует высокие стены коканской крепости, а завтра месит глину, делает кирпичи, выводит стены, кладет своды. На длинной линии фортов и укреплений встречаются пароходные пристани, церкви, госпиталя, казармы, сады – все это построено или насажено солдатскими руками. Каждый камень, каждая шепотка земли – дело их рук. Так прошла жизнь наших линейцев, трудовая, исполненная лишений и подчас страданий. Им приходилось голодать, терпеливо сносить зной и жажду, холод и зимние вьюги. Зато каких-нибудь 7 линейных батальонов не только покорили, а обустроили пограничную линию от Урала до китайской границы. Рядом с линейным солдатом шел казак, этот вернейший друг, крещенный именем «Гаврилыча». Последний никогда не отказывал поделиться хлебом или подвезти усталую «крупу» – так называют пехотного солдата – на своей лошади. Как берег его сон, указывал ему путь, добывал баранину, рядом с ним ковырял землю, стоял на валу. Верные стражи далеких русских окраин, казаки сроднились со степью, знали все ее невзгоды, изучили все сноровки хищных соседей и теперь являлись верными сподвижниками и вожаками линейцев.