Read the book: «Журнал СовременникЪ № 13. Рождественский выпуск»
© Издательство BookBox, 2024
Валентина Алефиренко
Родилась в 1952 году на Дальнем Востоке в семье военного. Много лет прожила на Чукотке, затем на севере Забайкалья, потом вернулась в родные края. Всю трудовую деятельность посвятила органам связи. В настоящее время пенсионерка. Живёт в Амурской области, в Благовещенске.
Под Новый год
Было это в начале 60-х годов прошлого столетия. Мой отец, служивший в дальней авиации, со своими сослуживцами корчевал тайгу в районе станции Ледяная, подготавливая площадку для ракетчиков.
Впоследствии здесь вырос город Углегорск, но ракеты в известные времена уничтожили, и на месте ракетчиков разместилось космическое подразделение, а база превратилась в космодром.
А в те времена здесь была труднопроходимая тайга, и я помню, как отец приезжал домой на огромных военных «Уралах». Приезжал он вместе со своим другом дядей Колей Сусловым. Они шумно вваливались в дом, умывались, садились за стол и за обедом рассказывали нам много интересных историй.
В тайге было много зверья и постоянно происходило что-то интересное, потому что звери были ещё не пуганы человеком и любопытство их иногда приводило на площадку.
Рассказывали, как однажды часовой на посту настолько увлёкся поеданием малины, что не сразу обратил внимание на чавканье рядом.
Оказалось, что с другой стороны кустов медведь также увлёкся малинкой. Ор часового и рёв медведя раздались одновременно такие, что сбежался народ. Только медведь дал стрекача в тайгу, а часовой, в отличие от него, от испуга не мог с места сдвинуться.
А летом отец брал меня с собой – благо, что на той станции жила его двоюродная сестра, а моя тётка, и была возможность меня к ней пристроить.
Походы по тайге мне запомнились на всю жизнь. Помню речку Пёру, которая кишела рыбой. Мы переходили её вброд, и рыба щипала нас за ноги. А солдатики на кухню частенько приносили свежую рыбу на уху.
Работы по расчистке площадки продолжались круглый год, вслед шло строительство, поэтому отец уезжал из дома дней на десять, появлялся на день-другой, пока получали оборудование и загружали машины, и опять уезжал.
Приближался очередной Новый год, отца мы не ждали, потому что он пару дней назад уехал. И мы решили с мамой, что ёлку будем сами ставить.
Можно представить, что могла придумать женщина. Конечно, ёлку воткнули в ведро и засыпали песком для устойчивости.
Мы, детвора, ходили вокруг ёлки, предвкушая процесс украшения её. Игрушек много не было, поэтому мы восполняли их недостаток своим трудом.
Клеили цветные цепи из бумаги. Цветной бумаги тогда тоже не было, поэтому сначала мы красили белую бумагу акварелью, листы сушили, а пока она сохла, варили из муки клейстер, затем резали бумагу на полоски и склеивали цепь. Потом таким же образом сотворяли из бумаги узорные гирлянды, вырезали снежинки.
Одним словом, работы было много. И вот, когда наряжать ёлку закончили, под окнами загудела машина, дверь в дом открылась, и вошёл отец. В руках он держал вещмешок. Мы запрыгали вокруг него.
– Тихо, девчата, тихо!
Он аккуратно нас раздвинул, а у нас в семье три девочки, развязал вещмешок и достал из него живого зайца.
Мы замерли затаив дыхание, а отец посадил зайца на пол.
Заяц подёргал носом, поморгал глазами, видимо ослеп от света после темноты, и тут младшая сестрёнка пришла в себя и как завизжит от восторга!
Мы не успели и глазом моргнуть, как заяц в два прыжка оказался на ёлке. Мы подняли визг уже в три глотки. Бедный заяц заметался по ёлке, игрушки посыпались, цепи и гирлянды начали шелестеть, ёлка дрогнула и рухнула на пол.
Мы стояли раскрыв рты. Отец ловко выудил зайца из-под ёлки и сказал:
– Ну вот, называется, сделал сюрприз! Значит, пусть побудет на чердаке!
Он связал бедному зайцу лапы верёвкой и понёс его из дому. Вот тут мы очнулись и подняли рёв! Мы отца просили, умоляли оставить зайца в доме. Но отец был непреклонен. Вынес зайца и поднял на чердак.
От такого исхода мы не могли успокоиться, нам было жалко бедного зайчика, и поэтому ревели до икоты. Слёзы никак не унимались.
Мама была совсем не рада такому происшествию. Мало того что дети на ночь глядя ревут в три глотки, так ещё и от ёлки мало что осталось. Она что-то выговаривала отцу, но нас это не утешало. Нам было жалко зайца.
Что и говорить, когда нас уложили спать, мы не могли нормально себя чувствовать, вздыхали, всхлипывали, икали, шмыгали носами.
Ранним утром мы уже были на ногах и решили сами лезть на чердак за зайцем.
Однако наше поползновение отец пресёк и сам полез на чердак.
К нашему неутешному горю, заяц был мёртв, он просто замёрз в неподвижном состоянии. Дальневосточные морозы в декабре – январе стоят очень сильные.
Новый год был безнадёжно испорчен. Мы не радовались подаркам. Были неразговорчивыми, притихшими.
Прошло много лет, а того бедного зайца мы вспоминаем перед каждым Новым годом.
Иоанна Антонова
Пишет с 5–6 лет, но был долгий перерыв. Печаталась под псевдонимом ПчелаГР. В 2008 году издала сборник «Прогулка по Сочи». Также является автором до сих пор не изданного сборника про моллюсков Чёрного моря «С улыбкой сквозь слёзы. Жужжание: от зачем… до зачем». В 2013 году получила патент на изобретение. В 2017 году поставила свою пьесу «Земля цветущая» на экоярмарке, где продемонстрировала своё изобретение. Придумала несколько эко-проектов, на которые надеется найти средства.
Новый год по-новому!
Идея этого проекта появилась благодаря историческим фактам, «похождениям» Деда Мороза по лесам Кавказа и, конечно, моей способности находить решения, которые отвечают трём основным требованиям: экологичности, человечности и экономичности.
Давайте ещё раз вместе с Дедом Морозом поразмыслим на тему празднования Нового года?
– О, Боже, сколько ёлок нужно
На Новый год в лесу найти!
Нет, мне б экологов побольше,
Законы новые ввести:
Чтоб ёлки наши наряжали:
Их во дворах своих сажали.
Красавиц хвойных сохраняли!
Дед Мороз 2015
– О, Боже, сколько ёлок нужно
На Новый год в лесу найти!
Эх, мне б экологов побольше,
Законы новые ввести: чтоб
Новый год в лесу встречали,
Лесные ёлки наряжали,
Красавиц хвойных сохраняли!
Дед Мороз 2016
– …Чтобы лаврушки наряжали,
А ёлки наши сохраняли!
Дед Мороз 2017
– …Чтоб Новый год в лесу встречали,
Лаврушки во дворах сажали.
Их вместо ёлок наряжали.
Красавиц хвойных сохраняли!
Дед Мороз 2018
Готовь сани летом, а телегу – зимой, или Новый год по-новому!
Скажите, кто-нибудь из вас задумывался над тем, как мы готовимся к Новому году? Когда вы были детьми, помните, как радовались живым ёлкам? Нет-нет, не тем, что красовались в лесу, а спиленным и принесённым в дом, а потом, через месяц, выброшенным на свалку?
В 2011–2014 годах мы защищали краснокнижные сосны на мысе Видном в Сочи от бездумной вырубки. Мы подняли такой шум из-за 100 вековых красавиц! Было очень жалко, когда вместо живого удивительного мира, который создавали эти великанши, появилась железная дорога и вдоль неё голые столбы с электрическими проводами. Мы из-за 100 деревьев подняли шум, а в стране каждый год уничтожаются сотни тысяч лесных красавиц.
По указу Петра «учинить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, елевых и можжевеловых… кому как удобнее и пристойнее… по древцу или ветви на вороты, или над хороминою своею поставить, и чтоб то поспело ныне будущего генваря к 1 числу сего года, а стоять тому украшению генваря по 7 день того ж 1700 года» (20 декабря (ст. ст.) 1699 года, указ Петра I о праздновании Нового года 1 января).
Всего на 7 дней нужно было украшать спиленные/ ми хвойные/ми. Неужели ни у кого никогда не ёкнуло что-то внутри, не возникло чувство жалости к живым творениям, которые через 7–15 дней после праздников оказываются на свалке?
Даже Пётр, когда писал в указе о выборе хвойных как украшениях, упоминал слово «пристойно»!
Многие стали наряжать искусственные ёлки.
– А смысл?
Зачем они нужны – искусственные ёлки?
Красавицам лесным годятся лишь в подмётки!
Красивы, чистота? И нет от них вреда?!
О, да, о, да, но нет от них и толка!!!
Ведь хвоя нам нужна для воздуха, для лёгких!
Там фитонциды есть, что нам даруют свежесть.
Да, ёлки нам нужны! Но хватит нижних веток!..
Пётр Первый
А как считаете вы?
Давайте не будем пилить хвойные деревья, чтобы их украсить, а украсим их прямо в лесу, парке, сквере, возле дома?
– О, Боже, сколько ёлок нужно
На Новый год в лесу найти!
Нет, мне б экологов побольше,
Законы старые ввести:
Как Пётр велел лишь ветки хвойных
У входа в дом на Новый год
Рядить красивым угощеньем —
Игрушечным, съедобным всем.
Дед Мороз 2019
– …Чтоб Новый год в лесу встречали,
Лесных зверушек угощали,
А ёлки наши наряжали
Орехом, яблоком, грибами!
Дед Мороз 2020
– Вы ёлки наши наряжайте
Морковкой, фруктами, грибами.
Вы хороводы поводите
И в город праздновать спешите!
Не бойтесь и не переживайте!
К тем ёлкам вы не возвращайтесь!
Игрушки убирать не надо,
Мы сами справимся прекрасно.
Так что спокойно отдыхайте.
В лес на прогулку приезжайте:
Зимой на лыжах покататься,
Весной цветами любоваться,
А летом в озере купаться…
Лесные звери
Итак, лесные звери из эпопеи про Деда Мороза предложили идеальное решение, которое, думаю, удовлетворит многих.
Ведь такая организация праздника:
1) сохраняет хвойные деревья (!);
2) помогает лесным обитателям в самое трудное время года (!);
3) способствует экологизации общества, так как наряжать ёлку по-новому можно только экологически чистыми продуктами;
4) сохраняет хвойные деревья и парки, дворы, где они растут, чистыми и ухоженными, если будем собирать сорванные ветром ветки или срезать нижние для украшения двора, например;
5) экономит время после новогодних праздников, так как не надо думать ни хозяйкам, ни спецслужбам города по уборке, куда деть осыпавшуюся хвою и само дерево;
6) позволит украшать также кормушками для птиц, сделанными из старых любимых вещей;
7) сделает нас чуточку добрее и умнее, ведь хоть раз в году мы сможем позаботиться и о чистоте и красоте окружающей нас среды, и о братьях наших меньших… И при этом радостно и весело отпраздновать Новый год!
Любовь Арюткина
Пишет стихи и прозу (свои произведения размещает на литературном портале «Стихи. ру»). Поэзией интересуется давно, но только в зрелом возрасте смогла творчески раскрыться. Автор более четырёхсот стихотворений, среди которых лирические, философские и патриотические произведения, сказки и басни.
Публикуется в альманахах Российского союза писателей. Номинант литературной премии имени Сергея Есенина «Русь моя», литературной премии «Наследие» и национальной литературной премии «Поэт года».
Участник конкурса «Георгиевская лента».
Вошла в «Антологию русской поэзии» за 2018, 2019, 2020 года.
12 ступенек
Новый год —
Это точка отсчёта.
Новый год!
Откровенье души.
Просим жизнь
Дать хорошее что-то,
А плохое – оставить спешим.
Каждый бой
Новогодних курантов,
Каждый бой
Словно месяц в году.
И двенадцать простых
Фигурантов
Нашу жизнь
Как ступеньки кладут.
Каждый год по 12 ступенек
Мы готовимся снова пройти.
Несмотря на количество денег,
Счастья просим на этом пути!
Вы примите, друзья, как послание
В наступающем Новом году
От души всем моё пожелание —
На ступеньках не встретить беду!!!
Новогодний вальс
Этот вальс на снегу
Говорит мне о лете.
Позабыть не смогу
Этот вальс на рассвете.
Мне зима белым снегом
На виски пороши́т.
Ну а голову – летом,
Пьяным летом кружит!
За снежинками в такт
С неба падают звёзды.
Что-то вышло «не так»,
Но жалеть уже поздно.
Звуки вальса дарят
Мне короткое счастье,
О любви говорят,
Снова я в её власти…
Невозвратно ушло,
Столько лет отстучало.
Как с тобой хорошо!
Вальс закружим сначала,
И не властны года
В эту ночь надо мною.
Есть любовь у меня!
Что зовётся Земною…
Леонид Бажан
Лекомцев Леонид Сергеевич родился в 1957 году в Удмуртской АССР. Литературный псевдоним – Леонид Бажан. В 1986 году окончил Устиновский сельскохозяйственный институт по специальности «инженер-механик». В 2014 году вступил в Российский союз писателей, а в 2019 году – в Союз писателей Удмуртии. Выпустил четыре сборника стихов. Также печатался в московских альманахах: «Поэт года» (2013, 2016), «Российские поэты» (2014) и «Стихи» (2015). Неоднократно печатался в районных газетах «Светлый путь», «Вакыт», в республиканских газетах и журналах «Удмуртская правда», «Кенеш», «Новое время» и других. В настоящее время на пенсии.
Рождественская сказка
Словно в сказке очутился
Я в рождественский мороз:
Клён опавший нарядился
Лепестками снежных роз.
Тихо-тихо ветер воет,
Будто шепчется со мной.
Снегири в саду летают —
Ищут корм себе зимой.
Как гирлянды на рябине
Гроздья алые горят,
Припудрило в снежном танце
Их в рождественский наряд.
Во дворе мороз трескучий,
Вальс снежинок целый день.
Раз в году бывает сказкой
В Рождество январский день.
Рождественский пляс
Во дворе мороз трескучий,
Больше солнечного дня,
Под ногами снег скрипучий
Ждут рождественского дня.
Нарисованы узоры,
Окна стразами горят.
И заснежены просторы
Под рождественский наряд.
Засияло всё в округе,
Заиграл на небе пляс.
Очень рады важной встрече
На земле в морозный час.
Январь в окошко постучал
Январь в окошко постучал,
Рассыпав снежные узоры.
Он словно девушку искал
Под звуки певческой гитары.
Ходил по улочкам, дворам
И по заснеженным полям.
Походкой важной он шагал
И всем автографы давал.
В мосты речушки заковал,
В наряды белые свои
Дома, деревья одевал,
В объятья нежные он брал.
И радость людям он дарил
Своим каким-то волшебством.
Теплом январским согревал
Всех, поздравляя с Рождеством.
Лада Белановская
Л. А. Белановская – профессиональный художник, член Московского отделения Союза художников России (МОСХ России). Много путешествовала и участвовала в международных пленэрах и выставках.
Памятники средневекового искусства стали темой её книги «Свет каждому. Поездки по Сербии», вышедшей в издательстве «Русский Путь» в 2015 году. Книга была отмечена положительными отзывами в прессе.
Последние публикации посвящены личным воспоминаниям: в 2021 году в Издательстве «Ridero» вышел сборник «Путешествия за грань» и отдельные рассказы в журналах «Волга» и «СовременникЪ».
Сейчас в работе рукопись семейной хроники (условное название «Пристань»), отрывок из которой предлагается вниманию читателей.
Чемоданчик (из далёкого прошлого)
В переполненном первом классе старой Всехсвятской школы действительно преподавали две учительницы, а не одна, как во всех обычных школах. Скорее всего, так исторически сложилось со старых «мирных» времён, когда эта школа была единственной на всё село начальной, готовящей к гимназии, и эти две сестры пришли в её бревенчатые стены будучи молодыми девушками. (Улица так и называлась – Гимназическая.)
По времени их приход мог совпасть с реформами народного образования конца девятнадцатого века, и эти две учительницы так и продолжали делать своё дело, как делали его с молодости. В их благородном служении основой была программа бывших земских школ, в которую они ухитрялись вносить то новое, что требовалось по спускаемым указаниям районного начальства.
Ольга Сергеевна и Вера Сергеевна были родными сёстрами, они были одинаково одеты, и было трудно сказать, кто из них старше. Скорее всего, Вера – более высокая и более строгая. Она вела уроки арифметики и чего-то ещё, кажется рисования. Ольга Сергеевна учила нас чтению, письму, нехитрому какому-то рукоделию и шитью.
Эти две учительницы были абсолютно «нетеперешнего» вида, как и вообще всё, что окружало нас в этой школе, за исключением молодого директора.
Это проводило невидимую, но ощутимую черту между нами, учениками начальных классов, и теми, кто был старше и ходил в новую школу, выстроенную рядом. Там был другой мир, мы с ним почти не пересекались, и учителя у них были совсем другие.
Наши учительницы носили строгие чёрные платья с глухим воротничком, вокруг которого была белая кружевная отделка, как на старых бабушкиных снимках. Они всегда были одеты так, и только в самые холодные дни вели урок, накинув на плечи тёплые вязаные платки. У Ольги Сергеевны были очки с круглыми толстыми стёклами, а у сестры было пенсне на шнурке, которое на уроке она то надевала, то снимала.
Каким-то тайным секретом обладали эти две слегка странные женщины, он позволял им полностью владеть вниманием первоклашек в переполненном классе, и я не помню, чтобы сёстры когда-нибудь повышали голос.
В классе были дети, не подготовленные к школе и отстающие, но я не помню, чтобы их когда-то ругали или давали чувствовать, что они хуже других. И они вместе со всеми втягивались в обучение, как в весёлую и интересную игру.
Мы слушали своих учительниц и соперничали, просясь ответить на вопросы. Веру Сергеевну побаивались, а у добрейшей Ольги Сергеевны изо всех сил старались заслужить похвалу, но любили одинаково обеих.
На каждом их уроке, похожем на игру, мы узнавали что-то интересное, учиться было не трудно: я воспряла духом и больше не чувствовала себя отстающей тупицей – скорее даже наоборот.
Но об этом после, а сейчас для полноты картины не могу не вспомнить, что, кроме этих двух, у нас была ещё одна учительница. И была она настолько ярким персонажем, что запомнилась мне во всех своих, более чем удивительных, чертах и деяниях.
Она преподавала нам музыку и пение, но, кроме этих обязательных предметов, она, скорее всего по своей инициативе, ставила спектакли с танцами и мелодекламацией, где артистами выступали ученики всех трёх начальных классов.
На своих уроках музыки она сама пела и играла и рассказывала нам много разного, имеющего отношение к театру и музыке. Не все из учеников могли воспринять смысл этих речей, но её громкого окрика все боялись по-настоящему, и даже озорные мальчишки, затихнув, стояли и слушали.
Это была маленькая, кособокая и сухонькая старушка с очень звонким голосом и властными манерами.
Было абсолютно непонятно, как её неистощимая энергия могла уместиться в столь малом, буквально птичьем, тельце. Имя этой служительницы муз было Ольга Францевна.
Не знаю, кем она была в своей прошлой жизни, но, в отличие от двух сестёр, она явно никогда не была учительницей начальной школы. Когда я вспоминаю, как она сама играла и пела и что заставляла нас выучивать, до меня только теперь доходит вся необычность её личности.
Как в свои немолодые годы она справлялась с тем, чему добровольно посвятила себя; что могло руководить её, столь бурной, фантазией и откуда она брала силы быть одновременно музыкантом, певицей, хореографом и режиссером? И, что самое главное, – управлять столь разнородной массой не только детей, но и взрослых.
Лицо Ольги Францевны было всегда густо напудрено и подкрашено, на голове была сложная повязка из переливающегося шёлка, низко спущенная на лоб. Из-под неё выглядывали одинаковые рыжие завитки, они казались приклеенными, как бывает у кукол. Возможно, это так и было – без повязки и завитков мы Ольгу Францевну никогда не видели.
Зато её платья, свидетели «другой жизни», всегда были разные, необычного фасона, с блестящими отделками, они скрывали дефекты её фигуры. На фоне двух наших учительниц, одетых почти по-монашески и говоривших не повышая голоса, Ольга Францевна выглядела яркой и громкоголосой экзотической птичкой.
Её одежды струились и развевались, когда, метнувшись от рояля, она неслась по залу, и, показывая фигуры танца, хватала за плечи неповоротливых, и тут же стремительно летела обратно к роялю.
Раздавалось громогласное «И-и! Раз!», за этим следовал аккорд.
У неё был сильный поставленный голос, он напоминал голос очень популярной в те годы певицы этнического стиля – Ирмы Яунзем. Кстати, и репертуар того, что мы с ней разучивали, и того, что она пела сама, тоже был близок к этому жанру.
Эти занятия чередовались с репетициями. Ольга Францевна не только вела уроки, но и устраивала школьные праздники, карнавалы и спектакли, тем более что отмечаемых дат в советском календаре было достаточно.
Самое удивительное, что её энтузиазм устраивал начальство школы и района, а ожидание и подготовка праздника заражала и нас, и наших мам и бабушек. Они не только безропотно ждали, когда она наконец отпустит детей с занятий, но и умудрялись буквально из ничего сооружать нам костюмы для выступлений.
Я думаю, что такое фанатическое горение не укладывалось в рамки так называемого разумного поведения и держалось только на искреннем увлечении и бескорыстии Ольги Францевны – её зарплата учительницы пения была, конечно, вполне нищенской.
Почти карикатурная внешность не препятствовала её независимости и силе влияния на людей. Откуда это бралось? Может быть, как раз из того, что было за рамками?
Находится и другое объяснение. Жили все тогда трудно, и так хотелось радости и праздника!
Вот такие удивительные учителя «из старорежимных» сохранялись тогда ещё кое-где в школах.
Не уверена, поймут ли меня люди постсоветского времени. Как частенько случается, они скажут, что с тех давних пор все люди стали другими и заметно поумнели. Пусть потеплеет у них на душе от такого вывода. Я им не судья.
В школу меня поначалу провожала мама, потом я стала ходить сама, тогда ещё не боялись отпускать детей одних, утром в этом направлении шёл поток детей в школу и взрослых на работу.
Дорога была не близкой – нужно было пройти мимо всех Песчаных переулков, выйти к ограде Братского кладбища, пройти через него к речке Таракановке, по мостику подняться на другой берег оврага, дойти до угла улицы и, повернув налево, дойти до нашего большого школьного двора. Это занимало где-то около часа. В холодное время я любила пробежаться, отчего мешочек с чернильницей-непроливашкой, привязанный к ручке моего портфеля, прыгал и бился, оставляя чернильные пятна на дерматине и на моём пальто.
На самом деле не было таких непроливашек, которые бы не проливались, – фиолетовыми пятнами пестрело всё вокруг, и наша одежда в том числе. Отмыть или чем-то вытравить их было невозможно, фиолетовый краситель был прочен и плохо поддавался ухищрениям наших мам.
Но без этих дурацких непроливашек обойтись было невозможно, хотя и было нечто вроде чернильниц в партах – в середине каждой из них имелась круглая дырочка, всегда заполненная не чернилами, а пылью и дохлыми мухами.
Носить чернила с собой в школу и обратно домой приходилось долгое время, потому что во всех классах школьники писали перьевыми ручками, вставляя перья марки № 86, «Рондо» и какие-то ещё, которые давали «правильный нажим».
Сейчас нам странно, что тогда все мирились с этой глупостью, воспринимая её лишь как временную и совсем не главную трудность. Я всегда была непоседой, и расплата за это в тот год мне прилетела как раз от этой самой непроливашки.
К Новому году мои учебные дела выправились, обе учительницы хвалили меня, разговаривая с мамой, и даже Ольга Францевна заметила меня – на предстоящем празднике я должна была изображать снежинку. Папа должен был опять уехать, и они с мамой решили отметить мои успехи до его отъезда.
Таким образом, новогодний подарок я получила досрочно, до праздника и до зимних каникул. Утром меня разбудило что-то тяжёлое, положенное сверху на одеяло. Я открыла глаза, рядом стояли мама и папа: они смеялись, а на мне стоял бежевый чемоданчик – такой прекрасный, о каком я и не смела мечтать.
– Выкинем твои портфели! Вот чемоданчик, не простой, а волшебный, он приносит счастье! А теперь открой!
Я открыла золотистые металлические запоры и ахнула – чемоданчик был заполнен доверху «Раковыми шейками», моими любимыми конфетами. Утром, как всегда, времени было в обрез, и я, не успев толком рассмотреть обновку, отправилась в школу со старым портфелем, собранным с вечера. В школе я вспоминала, что дома меня ждёт волшебный чемоданчик, отчего внутри меня всё теплело и светлело. Наверное, это и было счастье, о котором говорил папа.
На следующее утро я шла в школу и всё время смотрела на свой чемоданчик, в который так хорошо и удобно поместились все книги и тетрадки. Я не чуяла земли под собой и всё время отставляла в сторону руку, любуясь матовым переливом благородной бежевой кожи и золотым блеском замочков.
Элегантному виду чемоданчика никак не соответствовал привязанный шнурком к его ручке белый мешочек с непроливашкой, но с этим приходилось мириться.
Подружки в классе не могли налюбоваться сиянием моей обновы, особенное восхищение вызывала её шёлковая внутренность с различными отделениями и карманчиками. После уроков я шла домой уже другой дорогой, она была более длинной, но по ней шли все дети, из двух наших школ. Мы шли вдоль Песчаной улицы, и у деревянного моста мальчишки побежали к накатанному спуску к речке и стали кататься, падая и кувыркаясь.
Светило солнце, сиял снежок и я, сама не помню как, оказалась в толпе ребятишек, стоящих на верху горки и робеющих спуститься по скользкому льдистому раскату.
В общей суете я ощутила толчок и очнулась уже неудержимо катясь вниз. Несмотря на скорость этого спуска, я всё время помнила про чемоданчик и, крепко обхватив, прижимала его к себе.
От этих моих усилий сместился наш с чемоданчиком общий центр тяжести, и я покатилась, вращаясь вдоль туловища, как веретено. Но и это было не самым страшным. Когда внизу я отряхнула облепивший меня снег, я увидела, что, в отличие от меня самой, этот спуск не выдержала моя непроливашка.
Весь мешочек, где она хранилась, был пропитан чернилами, тёмно-фиолетовые пятна расползались на белом снегу, темнели на моём пальтишке и, что самое ужасное, на девственно-чистой коже чемоданчика.
Это было горе, настолько горькое, что в него не хотелось верить. Счастье не бывает долговечным. Мама даже не поругала меня и очень старалась вывести пятна. Это ей удалось с одеждой, но в рыхлую кожу чемоданчика краситель въелся сразу, и удалить его не было никакой возможности.
Пробовали разные средства, но от них стиралась краска с кожи, а пятна оставались. Отчаявшись утешить меня и отмыть чемоданчик, мама положила его сверху на шкаф и однажды обнаружила, что пятна постепенно выцвели. Со временем они исчезли совсем – стойкий чернильный краситель не выдержал солнечного света.
Но это было потом, когда я уже знала, что счастье не долговечно, и старалась о чемоданчике не вспоминать.
