Алтарь Отечества. Альманах. Том I
TextОдин из моих соседей, старший лейтенант, был ранен в кисть руки. На пристани в Камышине он плясал под гармошку, а потом сел ко мне на постель и говорит:
– Я сегодня умру…
– Ты что? – отвечаю ему, – здесь вон, какие лежат: одному кишки запихнули в живот, у другого обе ноги ампутировали, а ты ранен в руку! Ты что, брат?!
Когда раздавали ужин, медсестра спрашивает:
– А где старший лейтенант?
Я ответил, что после Камышина он сидел рядом со мной и почему-то говорил, что сегодня умрет. Стали искать его везде, и нашли на багажной полке мёртвым.
г. Магнитогорск. Декабрь 1942 года. Эвакуационный госпиталь. Начальник госпиталя врач Смурова (в первом ряду третья справа). Раненые перед выпиской. Крайний справа в первом ряду Александр Петрович Веселовский.
Александр после госпиталя. Начало 1943 года.
Горько, очень горько и обидно, когда гибнут люди.
Шестого августа 1942 года после отражения немецкой атаки остались мы, несколько солдат, с начальником штаба нашего полка капитаном САУНИНЫМ Павлом Ивановичем. От огня противника и без того малочисленные наши подразделения несли тяжёлые потери. Поэтому в бою участвовали все – и мы, и штабные санитары. Боем руководил непосредственно Павел Иванович. После боя мы возвращались на командный пункт полка. Шли рядом. Вдруг ему чем-то снесло верхнюю часть головы. Я онемел от ужаса, потом по инерции рванул вперёд: вот она, Косая, дышит прямо в затылок!
В это время неподалеку появились немецкие танки и автоматчики. Похоронить капитана я не смог.
С группой в пять-шесть человек по оврагу мы отошли к хутору Гуреев. О том, как и где погиб капитан Саунин П. И., я смог рассказать однополчанам только через сорок лет, когда на встрече с учениками московской школы имени В. И. Чуйкова, нашёл Совет ветеранов нашей дивизии. А тогда, во второй половине дня седьмого августа 1942 года мимо нас, нескольких бойцов, шедших по дороге из хутора Плесистовского, промчалась телега. Ездовой крикнул:
– Что вы здесь сидите?! Впереди уже никого из наших нет! – Проехал мимо.
Некоторое время спустя на этой самой дороге появилась наша пушка на конной тяге. А затем один за другим стали спускаться с бугра шестнадцать немецких танков, сопровождаемые большим количеством автоматчиков, ведущих огонь.
Наша единственная пушка решительно приняла бой на себя. К сожалению, не знаю, кто были те артиллеристы, но они оказались настоящими героями: шли заведомо на верную погибель, так как отступать возможности не было.
Прикрывшись берегом реки Лиски в трёхстах метрах от нас, молодые, бесстрашные ребята открыли огонь по приближающимся немецким танкам, которые потом развернулись по фронту и пошли на нас в атаку. У нас же были только винтовки, мы оказались под шквальным огнём танков и автоматчиков. Пройдя берегом спасительной речки по пшенице перевалили через высотку и вышли из-под обстрела.
Вечером подошли к Дону, переправились на другой берег под ливневым огнём. Здесь я был ранен в ногу и, касательно, в голову. Добравшись уже до восточного берега, я снова получил ранение, на это раз тяжёлое, и потерял сознание.
Очнувшись где-то в полночь, не мог сразу сообразить, где я и что со мной. Понял только, что дела серьёзнее, чем предполагал: подобрал перебитую руку с мелкооскольчатым переломом; рана была в боку и на ноге; кровь от ранения струилась по щеке и шее, капала на грудь. Багровые капли застыли, кое-где на одежде уже и высохли. В таком вот виде и состоянии собрался с силами, рискнул пойти ночью под артобстрелом на восток. К утру был подобран зенитчиками Отдельного Зенитного Артиллерийского Дивизиона (ОЗАД) № 1088.
Александр Петрович надолго замолчал, находясь во власти тяжёлых воспоминаний.
– Что было дальше? – Не выдержав длительной паузы, уточнила я.
– Дальше? – Операции. Четыре с половиной месяца находился в эвакуационном госпитале в городе Магнитогорске: туловище и рука были в гипсе. У раненых эта повязка называлась «самолёт». В итоге был признан негодным к строевой службе.
Александр Петрович приумолк. Перебирал в памяти события, словно чётки, припоминая, всё ли рассказал, не пропустил ли что важное, интересное для ребятишек.
Очнувшись, «возвратившись за стол», он придвинул чашку с давно остывшим чаем, хлебнул и продолжил:
– Хочу рассказать об одном эпизоде героизма, которому был свидетелем.
В один из августовских дней немецкие самолёты стали беспорядочно сбрасывать бомбы, нарушив строй своей «карусели». Я заметил, как два наших истребителя пикируют сквозь этот чёткий строй двадцати пяти немецких самолётов вверх-вниз и строчат из пушек и пулемётов. Один сбитый ими «Юнкерс» упал рядом с нами. Как и чем кончился бой, не знаю, они удалились за холмы.
После лечения в военных госпиталях, я приступил к мирной жизни. Через сорок лет узнал, что просил пристрелить меня после тяжёлого ранения.
– Как? Почему? – В один голос спросили мы.
– На встрече со своими однополчанами в Совете ветеранов дивизии его председатель, полковник КУРОПАТКОВ Евгений Петрович, рассказал о том, что я просил меня пристрелить. Боль была невыносимой. Просто находился в ступоре, как говорят сегодня. Не помню, нет, не помню этого эпизода. Точно помню, что боялся в плен попасть. В ту пору мне ещё не было и девятнадцати. Этого момента в своей жизни я, находясь в шоковом состоянии, не помню, а, вот, соседа своего, который также просил его пристрелить, хорошо помню: старший сержант Иван КАЛИСТРАТОВ.
Александр Петрович тяжело вздохнул, умолк, засобирался домой.
Полковник Веселовский – весь во власти огненных событий более чем шестидесяти пятилетней давности…
Стало ясно: ни о чём больше спрашивать его не следует. Ему надо дать время отойти от прошлого, возвратиться в «сегодня».
Декабрь 2005 – октябрь 2007
Калина
Светлой памяти бабушки Евдокии Кузьминичны Веселовской – Солдатской вдове
Я тебя провожала в солдаты:
Поезд прямо на фронт уходил.
Для меня почернели закаты,
И рассвет алых зорь стал не мил.
Треугольников-писем ждала я.
Так ждала, что вернёшься домой!..
Похоронка меня отыскала,
Окрестила солдатской вдовой.
Каждый год я к тебе приходила
В скорби к братской могиле весной,
В День Победы цветы приносила
В них роняя слезу за слезой.
Целый день твоё имя шептала,
Гладя памятник нежно рукой.
Всей душой я войну проклинала,
О любви говорила с тоской.
Жизнь моя на исходе, любимый,
Ты прости, коль замкнётся мой круг.
Теперь чаще хожу я к калине,
А к тебе приезжать будет внук.
Ах, калина, калина лесная, —
Память вспыхнувшей первой любви,
Белым цветом весенним пленяя,
Огоньками под осень гори!
Много лет та калина цветёт-отцветает —
Ты её посадил перед самой войной.
Все дороги мои уже близятся к краю:
Я прошла их достойно солдатской вдовой.
25 января 2008. Мария Веселовская-Томаш
Спит Мамаев курган
В 1967 году я была на экскурсии в Волгограде – совсем недавно, в 1961 году, переименованный Сталинград, посетила Мамаев курган…
…Восьмидесятые годы прошлого столетия. Страна отмечала День Победы. Я прильнула к экрану телевизора: шёл репортаж о праздновании этого дня в разных городах.
…Волгоград: сразу узнала величественную скульптуру «Родина-Мать». Вдруг моё внимание привлёк фронтовик: одна штанина брюк подобрана, сложена в том месте, где должно быть колено, и приколота сзади на уровне пояса.
Он осторожно прислонил свои костыли к кургану и на него опустил руки. Голова, плечи содрогались от рыдания. Мужчина уронил голову на руки и замер. Стоя на одной ноге, долго-долго плакал, гладил землю, как головёнку малыша.
Прошло много лет, но этого фронтовика на Мамаевом кургане я не могла забыть. И в последующие годы мне довелось видеть фотографию его – видимо, кто-то оказался рядом с фотоаппаратом и запечатлел горькую, трагическую минуту в жизни воина: историческое мгновение-фотографию потом я видела, кажется, на обложке журнала «Огонёк. Снова пережила состояние, когда всколыхнулось моё сердце. Уже в 2005 году читаю газету для ветеранов войны с напечатанными стихами незнакомого поэта. Выплеснулась душа: родились вот эти строки, которые посвятила А. П. Веселовскому. Строки поэта-незнакомца взяла в качестве эпиграфа: в них мало слов, но столько драматизма! Столько невыразимой боли! Здесь всё соединилось-переплелось:
Тебе не больно, Земля,
Посреди тишины?
В тебя упираются два костыля
Инвалида войны…
Автор неизвестен
Спит Мамаев курган,
Тишиною объят,
И, страдая от ран,
Плачет бывший комбат.
Отложив костыли,
Он к кургану приник
И сквозь стоны земли
Слышит памяти крик…
«…Не на жизнь, а на смерть
Я бойцов посылал,
Грозный, огненный смерч
Не щадил их, сжигал…
Полегли сыновья,
Защищая свой дом.
Жив остался лишь я…
И вина ль моя в том?
Да, ребят не сберёг:
Сам подкошенный пал.
Я б прервал, если б смог,
Адский, ливневый шквал».
Замер бывший комбат,
Слёзы льются ручьём.
Он воюет опять —
Защищает свой дом…
Густо пенилась кровь,
В Волгу горько текла.
И своих, и врагов
Хоронила земля…
Сталинград… Волгоград…
Мой Царицын родной —
Здесь сыны твои спят,
Береги их покой!
И скорбит пантеон
Над могучей рекой.
Не погаснет огонь
Над священной землёй!
Спит Мамаев курган,
Тишиною объят,
И, страдая от ран,
Плачет старый солдат…
24 ноября 2005. Мария Веселовская-Томаш
Петр Федорович Волегов
Фотография 1941 года – единственная, присланная с фронта. Реликвия.
Пётр Фёдорович Волегов родился в селе Жилино Алтайского края в 1915 году.
В первый день Великой Отечественной войны ушёл на фронт и не вернулся. Семье сообщили: «Пропал без вести». В двадцать шесть лет сгинул с лица земли.
Столько лет прошло, а рана в душе жены не заживала: ждала и ждала мужа с фронта. Всякое бывало в те годы: вдруг на рассвете кто-то стучался в окно, спящие во сне вздрагивали, а затем в одно мгновение дом оживал от радостных вскриков, рыданий, причитаний: «Вернулся! Жив!».
Родственники семьи Волеговых тоже ждали все годы после конца войны, так и не дождавшись взбудораженного радостью рассвета…
Где упокоилась душа Петра, молодого красивого парня из далёкого алтайского села?..
Какие вьюги поют ему свои колыбельные, чтобы спал он крепким сном?..
Какие дожди скорбят над ним и плачут неизбывными слезами?..
Какие ветра доносят радостные вести от родных?..
Неизвестно.
Как неизвестны могилы миллионов бойцов…
2006. Валентина Овчинникова-Милова, племянница
Леонид Сергеевич Григорьев
Леонид накануне войны. Слышны… слышны уже шаги врага…
Эта фотография, сделанная перед началом войны, уносит Леонида Сергеевича в те далёкие, полные трагизма, дни.
Он работал тогда в цеху № 5 завода № 207 «Дирижабльстрой». Завод располагался за городом – на станции Долгопрудная. Цех, в котором трудился высокий, стройный паренёк с густой шевелюрой тёмно-каштановых волос, серыми глазами и пухлыми губами паренёк, занимал помещение и территорию Храма Вознесения Господня у Никитских Ворот, в котором в своё время венчался А. С. Пушкин.
На заводе изготавливали плоскости хвостового оперения и гондол дирижабля и испытывали их. Материалом для изготовления плоскостей служила листовая нержавеющая сталь толщиною от 0,03 мм и выше.
Кроме этого, силами цеха, который разместили в католическом костёле на Малой Грузинской улице, изготавливалась, также из нержавеющей стали, многометровая скульптура «Рабочий». Кстати, это творение украсило впоследствии советский павильон на промышленной выставке в Нью-Йорке.
Свидетель исторических событий Леонид Сергеевич сокрушается: точно не помнит, когда была открыта та выставка, не то в 1939, не то в 1940 году, – но зато память сохранила имя её автора: Николай Андреевич Андреев.
– Этот разговор я повёл вот к чему: из обрезков нержавейки на заводе я делал значки – символ воздушного флота. Значок состоял из крыльев, мотора и пропеллера. Крылья и пропеллер готовились из нержавейки, а мотор – из двухкопеечной монеты. Вот этот самый значок красуется на лацкане моего пиджака.
Смотрю внимательно на фотографию и вижу: да, значок, как значок. Но не подумаешь, что самодельный. Но ведь это настоящий символ того времени.
По прошествии многих десятилетий Леонид Сергеевич задумывался над мыслью: а правильно ли поступили в годы советской власти, разместив завод в храме, а цех – в костёле? Это большой грех, естественно, но тогда это казалось нормальным явлением. Более того, не смели возразить… Слава Богу, всё вернулось на круги своя!
На войну Леонид попал, когда ему был почти 21 год. Страшно было, но пулям он не кланялся. Защитник города-героя, города-легенды – Сталинграда. В своих стихах он неоднократно обращается к теме войны и, в частности, – битве за город на Волге.
Весной 1942 года Леонид Григорьев был призван в Красную Армию и направлен в полковую школу при 200-м отдельном зенитно-пулемётном батальоне, располагавшемся на станции «Левобережье». После её окончания он был в звании сержанта распределён в Двинский Гвардейский миномётный полк.
Через город Елец на эшелонах новобранцев направили на Брянский фронт, где шли тяжёлые бои. В 1943 году Леонид Сергеевич участвовал в битве под Сталинградом, где получил контузию и надолго оказался в Камышинском военном госпитале. К сожалению, ни одной фотографии тех грозных дней не сохранилось.
Его заслуги перед Родиной отмечены орденом Отечественной войны II степени, медалями «За оборону Москвы» и «За оборону Сталинграда».
После войны Леонид Сергеевич долгие годы работал в научно-исследовательском институте радиоизмерений Госстандарта. Он не стал учёным, но про таких, как он, принято говорить: «Мастер – золотые руки». В свободное от работы время он всегда находил для себя много интересных занятий. Среди его увлечений были: поэтическое творчество, астрономия, скульптура, авиамоделизм и создание моделей судов. Занимался он и парусным спортом, оснастив своими руками яхту. Свой интерес к окружающему миру он стремился привить дочери и сыну.
Уйдя на пенсию, Леонид Сергеевич ещё больше увлёкся поэзией, а, получив возможность публиковать стихотворения в районной газете, испытал большой прилив творческих сил.
Благотворное влияние на развитие его таланта, по его собственному признанию, оказали занятия в литературном объединении Центра «Иван да Марья». Стихи Л. Григорьева вошли в ряд различных сборников, изданных при участии членов литобъединения. Он постоянный участник поэтических конкурсов, выступает со своими стихотворениями в концертных программах на сцене ДК «Маяк».
Поэт-фронтовик издал два поэтических сборника: «Только с нами память остаётся, Только память сердца не умрёт» и «Стихи» (посвящен любимой жене).
Творчество Леонида Григорьева самобытно и многогранно. Вот уже более десяти лет продолжается его сотрудничество с местной газетой «Персей», где впервые были опубликованы его стихотворения и поэмы, написанные в разные годы. Его лирические произведения такие непохожие по содержанию! Но все они отличаются необыкновенной выразительностью и образностью мышления. Немало поэтических строк в них посвящено военным воспоминаниям.
Священный май
Мне память теребят
Года пороховые…
Ах, где они лежат,
Ребята боевые?
Весна! Апрель признался:
За Пасхой май приходит.
Вон день как раскачался,
А ночь быстрей проходит.
Ох, майские денёчки
Мою тревожат память…
Хочу на Вас, дружочки
Войны далёкой, глянуть.
А предо мной страница
Зовёт: «Зажгите свечи»,
Там с Приднестровья Птица
Про Вас слагает речи.
Те речи непростые,
А писанные кровью,
И в них слова святые
О Вас, друзья, с любовью.
02 апреля 2001
Я Сталинград не забываю
Я строчку скромную роняю —
Она души моей полёт,
И в том смысл жизни обретаю:
Строка потом добром взойдёт.
И пусть услышит Волга строки,
Которые друзьям дарил,
Потом, пройдя сквозь бой жестокий,
Их, недошедших хоронил.
Нет ближе города другого —
Отдать врагу его нельзя:
У стен разрушенного дома
Стояли насмерть мы, друзья.
Не дрогнув, смерть в бою встречали,
Для нас земли за Волгой нет!
Огнём «Катюши» отвечали —
В огне врагу был наш ответ.
Я Сталинград не забываю.
В руинах в памяти встаёт
Волна кровавая вскипает,
И Волга вдаль её несёт.
Что ж, времена не выбирают.
И мир теперь давно не тот…
Я строчку, как слезу, роняю,
Посев мой песнею взойдёт.
Взойдёт, неся мне облегченье,
Осветит душу мне добром,
Святой Победы откровенья…
Победы совести над злом.
27 февраля 2002