Алтарь Отечества. Альманах. Том I

В госпитале

Когда бой с немцами подходил к концу Камсков был тяжело ранен. Он вместе с автоматчиками отбивал атаку противника. Осколками разорвавшегося немецкого снаряда ему перебило предплечье левой руки, и она повисла на тонких сухожилиях как плеть. Санинструктор роты автоматчиков Луткова, распоров рукав полушубка, перевязала Камскову руку и хотела отправить его на носилках в ППМ. Но он отказался, сказав, что дойдет сам…

Камскова привезли на санитарной машине из ППМ в медсанбат и немедленно направили в операционную. Хирург, старший лейтенант Роздин, которому предстояло оперировать Камскова, был ему знаком. Внимательно осмотрев раны на освобождённой от бинтов руке Камскова, Роздин сказал:

– Ранение у вас тяжелое. Осколками перебиты плечевая кость и нервы, также повреждены лучевая кость и сухожилия. Считайте, что родились под счастливой звездой. Если бы не рука, осколки могли пробить грудь, попав сердце, и тогда не потребовалось бы уже ничего.

Не теряя времени, Роздин приступил к операции. На лицо Камскова легла повязка с наркозом. Он успел сосчитать до восьми, затем потерял сознание. Очнулся он уже в вагоне санитарного поезда и сразу же услышал равномерное постукивание колес на стыках рельсов. Камсков лежал на средней полке головой к проходу. Окна вагона были плотно зашторены, и сквозь них не пробивалось ни единого лучика света. По-видимому, была ночь. При тусклом свете фонарей «летучая мышь», горевших в начале прохода, Камсков скорее догадался, чем увидел, что весь вагон заполнен ранеными. Большинство из них спало, но было слышно, как некоторые стонали от боли и иногда просили: «Сестричка, воды».

В полумраке, царившем в вагоне, Камсков не мог разглядеть свою раненую руку. Теперь, после операции, она причиняла ему сильную боль. На ощупь он определил, что рука была согнута в локтевом суставе под прямым углом и забинтована вместе с наложенной на нее проволочной шиной. Чувствуя озноб, он здоровой рукой постарался подоткнуть под себя покрывавшее его одеяло, поправить наброшенную сверху шинель. И хотя у Камскова сильно кружилась голова, он думал о том, что впервые с того дня, когда он прибыл на передовую, ему придётся расстаться с боевыми товарищами и со своим полком, ставшим для него родным домом. Убаюканный равномерным стуком колес, он снова погрузился в глубокий сон.

На рассвете когда санитарный поезд прибыл в Ленинград, Камсков все ещё крепко спал. Он не проснулся и когда его на носилках перенесли в санитарную машину, и повезли на Мойку во второе хирургическое отделение эвакогоспиталя. И лишь и операционной, где Камскова раздели и разбинтовали руку, он очнулся. Около него хлопотали три женщины в белых халатах и повязках. Они усадили его на табурету операционного стола, и старшая из них, капитан медслужбы Коровина Валентина Ивановна, осмотрев руку, сказала:

– До пояса закуем вас вместе с раненой рукой в гипсовый панцирь, который будете носить, пока не срастутся кости руки. Передвигаться в таком панцире неудобно и тяжело. Но другого выхода нет.

Камсков впервые сидел перед женщинами в кальсонах и чувствовал себя неловко. Но, заметив, что они, занятые своим делом, не обращают на это внимание, он быстро освоился. Когда панцирь был готов, и женщины сняли со своих лиц стерильные повязки. Камсков ахнул от изумления. Рядом с Коровиной стояли Тася и Маша, сразу же узнавшие Камскова. Только теперь Камсков понял, что попал в госпиталь на Мойке, где они работали. И девушки, и Камсков были очень рады этой встрече. Тася и Маша отвели Камскова в офицерскую палату, уложили его в свободную койку и, пообещав в скором времени навестить, ушли в операционную. Камсков оглядел палату. Она была светлой и просторной. В ней разместилось двадцать человек.

Первый день пребывания Камскова в госпитале стал дли него поистине днём неожиданных встреч. Не успел он как следует расположиться на новом месте, как его окликнул офицер, лежавший на кровати у окна. Камсков узнал его. Это оказался Чечурин, с которым он познакомился и подружился на строительстве Лужского рубежа. Камсков подошёл к нему – у них завязался дружеский разговор. Чечурнн рассказал товарищу о боях с немцами, в которых ему пришлось участвовать вместе со своим батальоном на Лужском оборонительном рубеже, на Пулковских высотах, в районе Ивановского. Во время боев за прорыв блокады вместе со своими пограничниками он участвовал в штурме 8-й ГЭС и был тяжело ранен. Осколками снаряда ему поразило обе ноги, и здесь, в госпитале, ампутировали левую ногу до колена. Чечурин откинул одеяло, и Камсков увидел культю его левой ноги.

– Да, комбат, нелегко придется на гражданке… – посочувствовал Чечурину, – но твоё счастье, что остался жив.

Камсков видел, как мужественно ведёт себя Чечурин, и подумал о том, что такой умный и волевой человек, даже став инвалидом, сумеет занять достойное место в жизни. У него появилось желание перебраться поближе к Чечурину, чтобы быть рядом и, если будет необходимо, помогать ему. Он поговорил с соседом Чечурина, и они поменялись местами. После обеда продолжили беседу. Теперь уже Камсков рассказал старому товарищу о том, как и где ему довелось служить и в каких боях участвовать. К ним подсели другие офицеры, интересовавшиеся боевыми действиями наших войск на Красноборском направлении. Камсков подробно рассказал обо всём, что видел, знал и пережил во время этих боев. Потом в палате развернулась дискуссия о последних сражениях на Ленинградском и Волховском фронтах, большинство офицеров склонилось к выводу, что приближается время, когда начнется наступление наших войск с целью полного разгрома немцев под Ленинградом. Разговоры стихли только к ужину.

Спал в ту ночь Камсков беспокойно. Ему снилось, что вместе со своими товарищами он опять отбивает атаку немецких танков и автоматчиков. Когда он проснулся, в его памяти сохранился лишь последний яркий эпизод: он выскакивает из траншеи на бруствер и зовёт бойцов в атаку. Похоже, своим криком разбудил соседей по палате. Чечурин, взглянув на Камскова, сказал:

– Ну, лейтенант, ты готов поднять людей в атаку даже с госпитальных коек. Впрочем, в нашей офицерской палате это нередко случается и с другими. Как ты себя чувствуешь?..

Камскова сильно знобило, и когда он измерил температуру, она оказалась высокой. Острые боли ощущались не только в области раненой руки, но и во всём теле. Об этом он откровенно сказал Чечурину.

– Что же, – ответил тот, – всё это мне уже пришлось испытать. В течение нескольких дней будут продолжаться эти боли и держаться температура. Придётся терпеть.

Лекарства Камскову и Чечурину чаще всего приносили Маша или Тася. Они выкраивали минутки, чтобы навестить своих друзей, поговорить с ними и приободрить их. Обе они были рады тому, что их любимые остались живы и находятся рядом. Камсков и Чечурин постоянно чувствовали их внимание и любовь. Вскоре выяснилось, что они – земляки. Оба выросли в рабочих семьях, которые жили в Самаре. В раскинувшемся на берегу Волги городе прошли их юношеские голы. Они теперь вспоминали о них с большой теплотой. Родной город вставал в их воспоминаниях как живой: заснеженный и продуваемый сильными заволжскими ветрами – зимой; утопающий в яркой зелени и белой кипени цветущих вишен и яблонь – весной; опоясанный золотым кольцом пригородных рощ – осенью.

Годы жизни и учёбы в Самаре были памятны Чечурину и Камскову только занятиями в школе и развлечениями во внеучебное время. В предвоенный период они, как и большинство их сверстников, втянулись в развернувшееся в стране патриотическое движение советской молодежи по всесторонней подготовке к обороне Родины. При школах, клубах, на предприятиях и в учреждениях создавались кружки, где подростки, юноши и девушки после занятий и работы изучали военное дело: учились метко стрелять, прыгать с парашютом, водить автомобиль, оказывать помощь раненым. Предвоенное поколение советской молодежи было хорошо подготовлено в физическом, военном и моральном отношениях, чтобы мужественно защищать свою Родину. В этом Чечурин и Камсков убедились во время боёв на Ленинградском фронте.

Война явилась суровой проверкой не только патриотизма советских людей, но их личных качеств и семейных взаимоотношений. Разлучив миллионы людей с их родными, близкими и друзьями, она дала им почувствовать, насколько они необходимы и дороги друг другу. Но война неоднозначно повлияла на взаимоотношения мужчин и женщин. Было немало людей, легкомысленно относившихся к интимным связям. Но были примеры и противоположного порядка, когда на основе глубокой взаимной любви создавались новые прочные семьи. Такая семья возникла на глазах у Камскова здесь, в госпитале. Через несколько дней Чечурин сообщил, что скоро его выпишут и они с Машей решили пожениться.

– Мне уже предложили работать директором ремесленного училища при Кировском заводе, – сказал Чечурин. – Жить мы будем в квартире Никитиных.

Камскову это известие доставило большую радость, и он от всего сердца поздравил своего друга, а также Машу, когда она пришла в палату. Через пару дней Камсков и Тася проводили Чечурина и Машу до санитарной машины, которая должна была доставить их на квартиру Никитиных. Камсков записал их адрес, обнялся по-братски с Чечуриным, и они расстались.

Прошло две недели, и у Камскова установилась нормальная температура. Он чувствовал, что его организм постепенно крепнет и набирает силы. Он старался больше ходить. Как и у всех ходячих в палате, у него были свои обязанности: дежурить, помогать убирать и проветривать палату, в случае необходимости вызывать врача к лежачим больным, подать и вынести утку. Товарищеская забота о лежачих раненых смягчала и улучшала жизненную атмосферу в палате, которая временами становилась напряженной. За время пребывания Камскова в офицерской палате от ран скончалось несколько человек. Находившихся и палате угнетало то, что и здесь, в госпитале, продолжали умирать их товарищи. Особенно тяжело переносил такие случаи младший лейтенант Коваленко. После окончания пехотного училища он был назначен командиром из взвода, и в первом же бою был тяжело ранен. Очнувшись после операции в госпитале, он увидел, что обе ноги у него ампутированы. Ему было девятнадцать лет. Его родные и близкие остались на оккупированной немцами Украине, и он не знал, живы ли они. В минуты отчаяния Коваленко впадал в истерику. Товарищи по палате успокаивали и подбадривали его как могли.

– Ты, Коваленко, як скаженный, – сказал ему староста палаты капитан-артиллерист Хоменко. – Що тоби треба? Голова и руки есть? Ну, а к ногам тоби зробят протезы. Такой гарный парубок. Та люба дывчина буде рада стать твоею жинкой.

В палате имелись юмористы и мастера рассказывать занятные истории и анекдоты. И этот юмор, шутки также смягчали обстановку в палате. Навещали раненых и их шефы – девушки, работавшие в Гостином дворе. Но особую радость раненым офицерам доставило посещение их палаты ленинградскими школьниками.

Мальчики и девочки вошли дружной стайкой, а затем, рассредоточившись, подсели к раненым на койки или табуретки и вступили с ними в разговор. Ребята расспрашивали офицеров, как те воевали с врагом, а те в свою очередь интересовались жизнью и учёбой ребят… Вглядываясь в серьезные лица подростков, офицеры думали о том, какую непомерную тяжесть наложила война на их хрупкие плечики. Им пришлось пережить не только варварские обстрелы и бомбёжки, но и голод, холод и самое страшное – гибель своих родных. Каждому из офицеров хотелось приласкать и ободрить пришедших к ним в гости девочек и мальчиков. И все, что нашлось у раненых в тумбочках – кусочки хлеба, сахара, сухари, цветные открытки, перочинные ножички – они подарили ребятам и, тепло проводив их, ещё долго вспоминали своих юных ленинградских друзей…

(Далее в повести рассказывается, как Александру Камскову, несмотря на тяжёлое ранение, удалось вернуться в свой полк. Он участвовал в боях по снятию блокады Ленинграда на Нарвском направлении).

2010

Эмиль Лазаревич Портнов

Два друга. Апрель, 1945, госпиталь № 5004. На обороте фотографии надпись: Слева – Портнов Эмиль Лазаревич, капитан. Справа – Михаил ОРБЕЛЯН, майор (? – гвардии майор). По рассказам Эмиля Лазаревича Портнова его друга Михаила ОРБЕЛЯНА выписали из госпиталя № 5004 в апреле 1945 года. Михаил был отправлен на Дальний Восток. Предположительно погиб при Квантунской операции, так как от него больше вестей не приходило.

Автобиография отца

(Пишет сын Дмитрий Портнов: «Привожу всё так, как написано в найденной автобиографии с моими небольшими уточнениями – выделено курсивом»).

Эмиль Лазаревич Портнов 1923 года рождения. Родители служащие. В 1931 году я поступил в школу-семилетку, которую закончил в 1939 году. Затем учился с 1939 г. по июль 1941 г. в Московском станко-инструментальном техникуме, где окончил два курса.

23 июля 1941 г. добровольцем вступил в ряды Советской армии и был зачислен курсантом в Муромское военное училище связи, которое окончил в январе 1942 года. Затем был направлен в действующую армию: сначала на Северо-Западный, а потом – Брянский фронт, где служил в должностях: помощник начальника второго отделения разведотдела штаба 11-й армии, помощника начальника разведотдела штаба 11-й армии.

После расформирования 11-й армии перешёл на должность помощника начальника разведки 175-й Уральско-Ковельской стрелковой дивизии 1-го Белорусского фронта.

В сентябре 1944 года был тяжело ранен и до сентября 1945 года находился в госпиталях на излечении. Демобилизован, как инвалид Отечественной войны 3 группы, последнее воинское звание – капитан. За выполнение задания командованием 1-го Белорусского фронта награждён Орденом Отечественной войны II степени. Так же награждён медалью «За победу над Германией».

Два всадника – два друга Портнова Э. Л. На обороте надпись: Польша, Радосць. Август 1944, капитан ТАЛПА ПАВЕЛ (он справа, без автомата – прим. моё), сержант СИДОРЕНКО ТИМОФЕЙ.

Когда готовилась рукопись Интернет-альманаха «Алтарь Отечества» к изданию, неожиданно пришло письмо от внука упомянутого в нашем рассказе Дмитрия Портнова об отце Портнове Э. Л. (В нём упоминается и фамилия друга ТАЛПА Павла):

«PAVEL TALPA <pavlata@mail.ru>

6 Фев 2010 20:34:00

Здравствуйте, моё имя Павел, фамилия Талпа. Я обнаружил (почти случайно) на страницах Вашего сайта, рубрики «Алтарь Отечества», в информации о Портнове Эмиле информацию о своём дедушке Талпа Павле. Это, наверное, единственная информация о нём, если не считать фотографии (которую он прислал из Польши в Свердловск (Екатеринбург) своей Кате (моя бабушка) и своей дочке Людмиле (моя мама) в 1945 году в год своей гибели) и повестки…

У меня просьба: не могли бы Вы сообщить мне контактную информацию Дмитрия Портнова, который написал о своём отце Эмиле Портнове.

…Хотя бы для того, чтоб получить качественные фотографии».

Рукопись готовится к сдаче в издательство, а «поиски» следов войны продолжаются. Информация от Д. Портнова (сына Э. Л. Портнова):

Дмитрий Sarto (12:39) (27.02.2010):

Добрый день, ММ. Вот про этот сайт я говорил. Там есть информация и о Талпе П. А. Но тот это Талпа или не тот – я не могу точно сказать. Судя по должности и званию, вроде он. И, судя по всему, похоронен под Берлином, http://www.obd-memorial.ru/

Я же признаюсь, очень счастлива, что мы помогли отыскать следы фронтовика. С этой целью и открыта Интернет-галерея «Алтарь Отечества».

Друзья-однополчане. На обороте надпись: Август 1944 г. Польша, Радосць. 71 отд. Развед-рота 175 Уральско-Ковельской ордена Красного Знамени стрелковой дивизии.