Война и революция: социальные процессы и катастрофы: Материалы Всероссийской научной конференции 19–20 мая 2016 г.

Вовлечение в деятельность террористической организации как дискурсивная технология управления социумом^[63]

Катышев П.А.^[64]

Тезисы доклада

Аннотация: Цель исследования: предложить описание вовлечения в террористическую организацию в аспекте критической методологии дискурс-анализа. Задачи исследования: 1) определить вовлечение в террористическую организацию как дискурсивный феномен; 2) представить вовлечение в деятельность террористической организации как социальный фрейм, аккумулирующий вокруг себя сумму представлений о структуре и системе знаний, необходимую для воспроизводства инклюзивного воздействия; 3) продемонстрировать отдельные участки этого социального фрейма – в частности, инклюзивные дискурс-стратегии.

Ключевые слова: вовлечение в деятельность террористической организации, дискурс, фрейм, стратегия.

Katyshev Р.А. Involving into the terrorist organizations like a discursive technology of socium’s management.

Abstract: Research purpose: to offer a description of a description of involvement into the terrorist organization in the aspect of critical discourse analysis methodology. Research tasks: 1) to determine the involvement into the terrorist organization as a discursive phenomenon; 2) to represent the involvement into activities of the terrorist organization as a social frame required for the reproduction of inclusive impact; 3) to demonstrate some parts of the social frame – in particular, the inclusive discourse strategies.

Keywords: involvement into activity of the terrorist organization, discourse, frame, strategy.

Выводы проведенного исследования:

1. Вовлечение в деятельность террористической организации – это несимметричный процесс, осуществляемый в дискурсивных формах членами ин-групп как по отношению к самим себе (самововлечение), так и по отношению к членам аут-групп (вовлечение первичных аудиторий). В таком процессе сторона-инициатор формирует и приводит в действие готовность участников коммуникации к совершению согласованных поступков, постепенно актуализуя у них состояние сопричастности, сопереживания, симпатии, необходимого соблюдения принимаемых обязательств, разделения ответственности с группой, заинтересованности в совместном достижении поставленных целей, принадлежности к одной и той же этнической, культурной, социальной и конфессиональной общности и т. д.

2. Моделирование вовлечения в нелегальную организацию возможно посредством социального фрейма. В этом образовании можно выделить несколько уровней, по которым распределяются и координируются типизированные представления о вовлечении: знания об особенностях социокоммуникативного контекста, о стадиях реализации инклюзивного воздействия, о дискурсивном строе как конфигурации типов и форм дискурсов, а также стратегий их воплощения.

3. В исследовании особое внимание обращается на отдельные параметры дискурсивного строя – в частности, на использование предварительно модифицированных понятий, свойственных официальной доктрине ислама, для навязывания мировоззренческих и поведенческих установок включающего нелегального объединения; обобщения выполнены с учетом наблюдений за дискурсивной деятельностью террористической организации «Партия исламского освобождения» («Хизб ут-Тахрир аль-Ислами»).

Формирование протестных установок в социальных сетях: компаративный анализ кейсов Украины (2013–2014 гг.) и Молдовы (2015–2016 гг.)

Бродовская Е.В.^[65]

Домбровская А.Ю.^[66]

Карзубов Д.Н.^[67]

Аннотация. В статье представлены данные сопоставительного киберметрического анализа протестных событий Украины (2013–2014 гг.) и Молдовы (2015–2016 гг.). Результаты проанализированы в соответствии с эмпирической моделью, включающей ивент-анализ, автоматизированный анализ релевантных сообщений с применением онлайн сервиса для мониторинга социальных сетей и дискурс-анализ. Выявлены общие и отличительные технологии формирования протестных установок в социальных медиа украинского и молдавского сегментов социальных медиа.

Ключевые слова: Интернет-коммуникация, социальный протест, киберметрия, дискурс-анализ, ивент-анализ, социальные медиа, цифровые маркеры протестных установок.

Brodovskaya E.V., Dombrovskaya A.Y., Karzubov D.N. Formation of protest attitudes in social networks: a comparative analysis of the cases of Ukraine (2013–2014) and Moldova (2015–2016).

Abstract: The paper presents the comparative cybermetrics analysis of protest events in Ukraine (2013–2014) and Moldova (2015–2016). The empirical model of the study includes event analysis, automated analysis of relevant messages using online services to monitor social networks and discourse analysis.

The common and specific characteristics of online technology of shaping protest attitudes in Ukrainian and Moldovan segments of social media.

Keywords: Internet communication, social protest, cybermetrics, discourse analysis, event analysis, social media, digital markers of protest attitudes.

Интенсивное развитие Интернет-коммуникации детерминирует использование социальных сетей как мобилизующую силу и ресурс влияния на общественное мнение и социальные аттитюды граждан, и в первую очередь, протестные установки. Очевидно, что активно циркулирующие сообщения (популярные посты) имели существенное воздействие на протестные установки украинских и молдавских пользователей (потому и воспроизводились ими) и являлись значимой частью технологии формирования протестной активности граждан. Вместе с тем, общность такого свойства исследовательских кейсов, как активная циркуляция (репост) протестных установок в социальных сетях, сочетается с отличительными чертами процесса формирования протестных установок и протестной активности в Украине и Молдове. В статье будут сопоставлены технологии формирования общественного мнения в социальных медиа в отношении кризисной ситуации в этих двух государствах.

В рамках заявленного научного направления в последние годы работает ряд исследователей: М. Касте лье [11] [12], акцентирующий внимание на социальных сетях как инструменте формирования новой социальной морфологии современных обществ и средство воздействия на процессы, связанные с производством, повседневной жизнью, культурой и властью; Г. Рейнгольд [8], ассоциирующий развитие коммуникационных технологий с феноменом «умной толпы» (smartmob); Л. Спрэлл и С. Кайзлер [14], анализирующих воздействие общения в сетях на групповую динамику и социальные интеракции оффлайн, а также С. Грин [13], осуществивший анализ сообщений русскоязычного сегмента социальных сетей на предмет ретрансляции протестных мемов.

Рассмотрение украинских протестных событий в контексте международной революционной практики, требует опоры также на опыт исследований зарубежных «Оранжевых революций»: С. Хмелевского [10], А. Коротаева [6], Е. Зеленев [5], Л. Сюкияйнен [9], М. Кристенсен [7] и др.

Эмпирическая модель исследования включает:

– ивент-анализ, используемый для интерпретации артефактной компоненты релевантных сообщений украинского и молдавского сегментов социальных сетей;

– типологизация релевантных документов для выявления социально-политических профилей протестующих – авторов социально-медийных сообщений;

– дискурс-анализ сообщений и анализ метафор для выявления глубинных смыслов, вкладываемых пользователями в выражаемые протестные установки.

Заявленная эмпирическая модель потребовала применения программного обеспечения – онлайн сервиса мониторинга социальных медиа IQBuzz. Данный сервис аккумулировал большой массив документов, опубликованных в социальных медиа за указанный период и релевантных предмету исследования. 600 наиболее часто циркулирующих в пространстве социальных медиа сообщений стали объектом дискурс-анализа.

Релевантные сообщения, выгруженные с помощью IQBuzz, были автоматически типологизированы на основе степени конвенциональности выражаемых протестных установок и упоминаемых в них акторов (политических лидеров).

Доля документов, отражающих риторику неконвенционального протеста в период с середины января по конец февраля 2014 г., составила примерно третью часть всей выгрузки (см. рис. 1). Сопоставление этого показателя с идентичным показателем периода декабря 2013 – 17 января 2014 г. показало существенное снижение радикалистских сообщений. Эта доля неконвенциональных сообщений была также присуща периоду протеста 18–30 ноября 2013 г.

Объяснение тому – в том, что активная мобилизационная стадия протестных действий уже произведена на втором этапе, поэтому ключевой задачей последующего периода служит не столько мобилизация, сколько информирование о происходящих событиях и поддержание высокого уровня репрезентированности протестных установок в социальных медиа.

Рисунок 1. Распределение сообщений с лексикой активного и пассивного нигилизма.

Рисунок 2. Хронологическое распределение сообщений активно-нигилистического характера с учетом акторов (16 января – 22 февраля 2014 г)

Рисунок 3. Хронологическое распределение сообщений пассивнонигилистического характера с учетом акторов (16 января – 22 февраля 2014 г.)

В период 16 января – 22 февраля 2014 г. было опубликовано 5944 релевантных сообщений, 802 (13,50 %) из которых содержали риторику активного нигилизма, 5142 (86,50 %) – пассивного нигилизма.

Рисунок 4. Уровень радикализации протеста.

Дискурсивный анализ релевантных предмету исследования сообщений показал, что содержание протестных высказываний в украинских сетях в период с 16 января по 22 февраля 2014 г. аккумулировало дискурсы, метафоры и основные идеи предыдущих периодов протестного процесса на Евромайдане [1, с. 2]. Активно циркулируют метафоры, связанные с присвоением бывшему Президенту Украины В.Ф. Януковичу социального ярлыка «бандита», «вора» и «предателя». Эти темы получили развитие в дискурсе, отражающем отношение к бывшей украинской власти как источнику бед, лишений и социальной несправедливости. Интенсивно транслируются «систематизированные этапы предательства В.Ф. Януковичем народа и Украины». Так, в качестве первого эпизода приводится «приказ о разгоне, а потом признание превышения полномочий «Беркутом» во время разгона первого выхода людей на Евромайдан». В сообщениях, в которых отражен «полный перечень предательских поступков» В.Ф. Януковича в качестве заключительного значится его «позорный побег».

Второй прием информационной атаки на бывшего Президента Украины – это превращение его имени в имя нарицательное: «бандюкович», «мироносец и увещеватель», «предатель». Это означает его деперсонализацию, своеобразный отказ В.Ф. Януковичу в его личном имени. Многие словоупотребления указывают на «политическую казнь» и расправу над «виновником народных бед»: «…кинут его с промокшими штанами в костер из горящих шин, кремируют заживо…» или «…он погрузил себя в адский громокипящий котел….а каждый должен отвечать за себя и свои действия», «Янукович – политический труп» свидетельствует о корреляции в общественном сознании идей «Нет имени» – «Нет человека».

Характерные для периода до 16 января 2014 г. метафоры об исключительности пути украинского народа и представления украинцев как жертв «властного беспредела» объединяются в одну метафору «адских переживаний украинского народа». Эти значения отражены в таких типичных сообщениях: «…наш костер эштоны, нуланды и прочие «специалисты» тушат бензином». В этой цитате прослеживается указание на корыстное вмешательство в дела украинцев политиков других стран. В ядре этой идеи формируется новый дискурс, связывающий происходящее в Украине с формированием «фашистского режима»: «…под кабмином играли немецкие наступательные марши и развивались флаги со свастиками и рунами третьего рейха….» или «…всё, что сейчас происходит в Украине – фашизм».

В социальных медиа анализируемого периода используются несколько способом мобилизации протестного сознания: распространение своеобразной «инструкции протестующего на Евромайдане» или рационализации и позитивизации образа протестующего:

«Я не бендеровец в том понимании, которое есть у тебя…Я не заробитчанин с Галичины – я руковожу командой из 1000 сотрудников в крупной международной организации……Я хочу, чтобы мои дети росли в Украине, а не в Малороссии, хочу, чтобы в школе им рассказывали о европейских ценностях, а не о постсоветских…существующая власть преступна…Япытаюсь бороться…».

Сравнение украинского и молдавского кейсов по степени радикальности демонстрируемых в сообщениях установок не представилось возможным, так как в молдавском сегменте социальных медиа была выявлена слабая дифференциация сообщений по данному основанию. Пользователи молдавского сегмента социальных сетей в большинстве своем ориентированы на конструктивный диалог с властью.

Типологизация протестных сообщений в молдавском сегменте новых медиа была осуществлена по другим критериям и с применением дискурс-анализа 600 наиболее часто циркулирующих в молдавских социальных медиа протестных сообщений. В основе типологии – содержательная специфика отраженных в релевантных сообщениях ответов на вопросы «Кто мы?», «С кем мы?», «Куда мы идем?».

Дискурсивный анализ выгруженных сообщений позволил выделить три кластера сообщений, в которых по-разному звучат ответы на указанные вопросы. Первый тип ассоциирует молдаван с самостийным и самобытным народом, главная ценность которого – глубокий национальный историко-культурный пласт, а главный ориентир – национальная независимость.

Цифровыми маркерами данной установки служат следующие словоупотребления в социальных медиа «Историческое возрождение», «Историческая миссия» и др.

Второй тип сообщений ассоциирует молдаван с европейской нацией или частью румынского народа, включающего в себя венгров, молдаван и др. нации. Главной ценностью видится единство с европейским (или, в частности, румынским) народом. Главной идеей сообщений данных пользователей является игнорирование собственной идентичности и ориентация на интеграцию с другими народами. Акцент на интеграцию с европейской нацией данной части молдавских пользователей имеет сходную природу с процессом формирования аналогичных установок в украинском сегменте социальных сетей. Основной механизм развития установок на интеграцию с европейской нацией в молдавском и украинском сегменте социальных сетей – это противопоставление Европы и России и использование негативного контекста при упоминании РФ: «России хунта», «Агрессия России», «Война (России) с Украиной», «Российская оккупация» и т. д.

Третий тип сообщений репрезентирует молдаван как часть славянского мира, как народ, имеющий общую с русскими людьми историю и культуру. Главной ценностью в этом типе сообщений служит единство всех российских (постсоветских) народов, а главным ориентиром – противостоять Западу в попытке организации «оранжевой революции» в Молдове по украинскому сценарию. В данных сообщениях доминирует отрицательная оценка и осуждение представителей украинской власти, допустивших Евромайдан. Цифровые маркеры этого типа сообщений – словоупотребления в новых медиа: «Киевская хунта», «Польша – Украина Европы», «Хохлы», «Игилизация», «Киевская камарилья». «Украина – черная дыра» и др. Зачастую в сообщениях данного типа встречается просьбы к украинцам «опомниться, вспомнить, что украинцы – славяне наряду с русским народом». Сообщения, в которых репрезентирован образ России как дружественного государства, характеризуются наличием критических замечаний в отношении Европы и США. Таким образом, дискурс-анализ релевантных предмету исследования сообщений позволяет заключить, что пользователи молдавских социальных сетей склонны к бинарному восприятию внешних сил: одобрение России означает неприятие и осуждение политики Европы и США, в свою очередь присоединение к позиции Европы и США детерминирует критику в отношении России.

Еще одним направлением сопоставления украинского и молдавского кейсов была система следующих параметров:

– основная идея и катализатор протеста;

– характеристики протестного процесса;

– участники протеста;

– внешние социальные силы (субъекты, акторы);

– особенности коммуникации с элитами;

– направленность и реактивность элит;

– технологии формирования протестных установок;

– маркеры смены фаз протеста;

– итоги протеста.

Сравнительный анализ позволил установить особенности молдавских протестных событий в отличие украинского кейса:

– большая длительностью протестной волны и более протяженные этапы протестного процесса;

– большая реактивность элитарных социальных групп;

– конвенциональная, нерадикальная направленность значительной доли лидеров протеста;

– использование идеи отказа от национально-государственной идентичности;

– диалоговый характер взаимодействия с элитами;

– отсутствие инцидента (событий, приведших к человеческим жертвам);

– несущественная репрезентация протестной риторики, в которой Россия конструируется как детерминанта раскола общества,

– значительное распространение позитивного дискурса России и ее роли в решении проблем международных отношений.

Среди сходных черт молдавского и украинского протестных событий следует перечислить:

– формирование дискурса олигархического капитализма;

– циркулирование риторики раскола политических элит;

– ключевая роль проблемы коррупции во власти в процессе формирования протестных установок;

– значимость молодежи и молодежных организаций как социальных сил протеста;

– использование тактических приемов протестных действий: палаточные лагеря, захват государственных зданий;

– широкая репрезентация внешних западных лидеров в качестве акторов сообщений протестного характера;

– хронологическая близость протестных событий к президентским выборам.

На данном этапе исследования определение долевой представленности данных сообщений в молдавских сетях различных этапов протеста является ближайшей перспективой. Анализ удельного веса сообщений разного типа в периоды, хронологические близкие к протестным событиям, позволит завершить разработку технологии прогнозирования протестного поведения по цифровым следам.

Использование теории графов служит не менее значимой перспективой анализа формирования протестных установок в новых медиа. Данная методика позволит определить пользовательские хабы, т. е. пользователей-лидеров, обладающих наибольшим объемом активных связей, и играющих роль мобилизаторов протестной активности в онлайн и оффлайн пространствах. Предполагается, что эти акторы, воздействующие на общественное мнение, формируют содержание и начинают трансляцию протестных сообщений, постов и мемов. Увеличение активности пользовательских хабов по распространению протестных сообщений также следует рассматривать как предиктор протестного поведения на определенной территории.

Представленный в статье подход может позволить моделировать и прогнозировать развитие социально-политических процессов в странах, вовлеченных в конфликт, и апробировать автоматизированную обработку больших данных (Big Data).

Поддержка

Исследование выполнено в рамках осуществления государственного задания Минобрнауки России «Выявление закономерностей взаимосвязи развития политических систем и Интернет-коммуникации» (код задания 2816 на 2014 – 2016 гг.), а также гранта РФФИ № 01201451097 «Методология интеллектуального поиска маркеров в Интернет-контенте».

Источники и литература

11. Абрамов М.В., Бродовская Е.В., Дмитриева О.В., Домбровская А.Ю. Стратегии формирования установок протестного А.А поведения в сети Интернет: опыт применения киберметрического анализа (на примере Евромайдана, ноябрь 2013 г.). Ч. II //Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2014. № 3. С. 56 – 74.

12. Азаров А.А., Бродовская Е.В., Дмитриева О.В., Домбровская А.Ю., Фильченков А.А. Стратегии формирования установок протестного поведения в сети Интернет: опыт применения киберметрического анализа (на примере Евромайдана, ноябрь 2013 г.). Ч. I //Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2014. № 2. С. 63–78.

13. Бродовская Е.В., Домбровская А.Ю. Стратегии пользования глобальной электронной сетью и национальный менталитет россиян и китайцев: результаты сравнительного кластерного анализа // Современные проблемы науки и образования. – 2014. – № 5; URL: http://www.science-education.ru/119-15115 (дата обращения: 29.10.2014).

14. Бродовская Е.В., Домбровская А.Ю. Профили пользователей Интернета и национальный менталитет в России и Швеции: результаты сравнительного кластерного анализа // Фундаментальные исследования. № 11. 2014. С. 661 – 664

15. Зеленев Е.И. Смута, анархия, революция: арабская политическая культура на пути в будущее //Азия и Африка сегодня. 2012. № 1. С. 8–12.

16. Коротаев А.В., Зинъкина Ю.В., Ходунов А. С. Системный мониторинг глобальных и региональных рисков: Арабская весна 2011 г. М.: Издательство ЛКИ, 2012.

17. Кристенсен М. «Арабская весна как мета-событие и коммуникативное пространство»// Стокгольм, «Телевидение и новые медиа». 2013. Т. 14. Вып. 4. С. 351–364.

18. Рейнгольд Г. Умная толпа: новая социальная революция / [пер. с англ. А. Гарькавого]. М.: Изд. – торговый дом ГРАНД: Фаир пресс, 2006.

19. Сюкияйнен Л.Р. «Арабская весна» и исламская правовая мысль // Право. Журнал Высшей Школы Экономики. 2013. № 1. С. 16–37.

20. Хмелевский С.В. Пять минут до «ядерной полуночи», или к вопросу об «экспорте демократии (революций)» и позиции национальной элиты в кризисных ситуациях // Пробелы в российском законодательстве. 2014. № 1. С. 248–254;

21. Castells М. Communication power. Oxford: Oxford univ. press. 2009. 433p.

22. Castells M. The Rise of the Network Society. Information Age, vol. 1; 2nd Edition with a New Preface edition. Wiley-Blackwell, 2009.

23. Green S. Twitter and Russian protest: memes, networks and mobilization // Центр изучения интернета и общества: [веб-сайт]. 2012. 25мая. URL: http://www.newmediacenter.ru/ru/2012/05/22/TBHTTep-H-poccHficKHft-протест-мемы-сет.

24. Sproull L., Kiesler S. Connections: New Ways of Working in the Networked Organization; Seventh printing, MIT Press, 2001.