Таинственный посох

© Монах Варнава (Санин), текст, 2023

© Сибирская Благозвонница, макет, 2023

Часть первая
Таинственный посох

Крещенская вода

О силе крещенской воды теперь знают или, по крайней мере, слышали все. Не случайно вот уже лет десять-пятнадцать, в сильнейшие морозы или под ледяным дождем ^[1], часами выстаиваются перед храмами, колодцами, прорубями после Великого чина освящения крещенской воды огромные очереди.

Стоят академики и рабочие. Бабушки с палочками. И интеллигентные дамы. Мамы с колясками, правда, эти – недолго: как правило, им советуют пройти за крещенской водой без очереди. Подпрыгивающие, чтобы согреться, дети. Иноверцы, среди которых особенно много мусульман: видать, всерьез помогла – и не раз – им или их родственникам крещенская вода!

Стоят и неверующие люди. Точнее, называющие так себя по самообману. Ибо во что-то человек верит всегда. Пусть не в то, во что действительно нужно верить, а так – в приметы, народные гадания, гороскопы… Даже атеисты верят – хотя бы в то, что, по их словам, нет Бога!

Сегодня уже всем известно, что крещенская вода обладает особой силой и свойствами, не определяемыми самыми точными методами современной науки. Она может годами и даже десятилетиями не портясь стоять в банке. От нее получают исцеление от многих, в том числе и от, казалось, неподвластных медицине недугов.

После окропления ею квартиры сразу же замечаешь, что воздух в комнатах становится какой-то другой, наступает мир в душе и приходит трудно передаваемое словами состояние защищенности, радости и покоя. Это то, что можно ощутить, пусть в виде отголосков, физически.

Что же тогда происходит невидимо? Вот тут наверняка нет в человеческом языке слов, чтобы передать это! Святые говорят, что в такие моменты черные силы бегут прочь, не выдерживая силы крещенской воды, имеющей особую Божию благодать защиты от них. Поэтому, сознательно или неосознанно, и верят люди в могучую силу крещенской воды. А вот о том, что она может защищать не только их, но и саму себя, знают немногие.

Человек тридцать-сорок, непосредственные свидетели самого настоящего чуда, происшедшего крещенским утром 1999 года на Балтийском вокзале Санкт-Петербурга, и те, кому они потом рассказали о нем. В том числе и мне.

…В то утро спешившая с большой пластиковой бутылью, наполненной до самой крышки крещенской водой, женщина неожиданно поскользнулась… И – бутыль, вылетев из ее рук, покатилась, покатилась… и упала прямо на рельсы. Перед неумолимо накатывавшим на нее поездом.

«Ох-х!», похожее на общий стон, только и вырвалось у всех, кто стоял рядом.

Собственно, в том, что это произошло, не было ничего удивительного и тем более таинственного. Перрон был на редкость скользким. Да и темные силы уж очень, возможно, хотели помешать женщине донести крещенскую воду до дома…

Удивительное, а точнее, чудесное заключалось в том, что на глазах у десятков людей тяжелая бутыль – сама, без всякой посторонней помощи – стала медленно-медленно подниматься в воздух. И – словно невидимой рукой была бережно поставлена на край перрона. Точнее, не на самый край, чтобы вдруг не упасть вновь, а прямо перед опешившей при виде всего этого женщиной. И застывшими – каждый в той позе, в какой застала его эта картина, – пассажирами.

…В вагоне, куда сели все как один свидетели этого необычайного происшествия, было многолюдно. Удивленные пустотой в остальных вагонах, люди на следующих остановках неосознанно, думая, что в других то ли не топлено, то ли какой другой непорядок, несмотря на начинавшуюся тесноту, тоже подсаживались туда. И, слыша вокруг одно и то же: «Нет, вы видели? Видели?!» – просили рассказать, в чем дело.

Выслушивали, как правило, сразу несколько перебивавших друг друга голосов. Качали от удивления головами. И осматривали бутыль со всех сторон. Баллон как баллон, но надо же – «Ах! Ах!! Ах!!!» Ведь это же чудо!

Одни поверили в него сразу. Другие, убеждаясь в правде по неподдельному выражению лиц рассказывавших о чуде людей, каким-то одинаково просветленным глазам и их взволнованному тону, – чуть позже. А потом все как один просили женщину, даже не замечавшую на радостях, что в конце концов ей так и не удастся ничего довезти до дома, дать выпить хоть капельку воды из чудесной бутыли.

Называя ее так совершенно зря. Ведь чудесной-то была не эта бутыль. А самая обыкновенная – впрочем, разве можно и без этого чуда называть ее обыкновенной? – крещенская вода!

Таинственный посох

Выкопал Сергей Семенович возле своей баньки глубокую яму.

Зачем копал – и сам забыл. Когда копал, видно, нужна была для чего-то. А потом надобность в том отпала, и он поначалу каждый раз озадаченно почесывал в затылке, замечая зияющую в земле яму. Затем просто стал обходить ее по привычке. А со временем и вовсе забыл о ней.

Вспомнил только тогда, когда, напарившись всласть однажды, решил обежать вокруг баньки. На первом или последнем морозце. Дело-то было поздней осенью или ранней весной – это я как-то забыл уточнить.

Дом Сергея Семеновича – на самом краю села, даже слегка на отшибе, банька и вовсе в глубине двора – беги нагишом в свое удовольствие, никто не увидит! Он и побежал. И не то чтобы упал, а плавно, глядя почему-то при этом вверх, на ухмыляющуюся луну, сполз в злополучную яму.

Охнул. Вскочил на ноги. Бросился было наверх. Да куда там! Яма-то – в глубину до самых кончиков пальцев. Края – осклизлые, другого слова не придумаешь.

Подпрыгнул он раз. Подскочил – повыше – другой. Затем, поразмыслив, изо всех сил, с короткого, в полшага, разбегу – больше в яме откуда возьмешь? – изловчился, набежал на стенку, одновременно подпрыгивая… и, хрипя от невероятного усилия, зацепился пальцами за спасительную поверхность. Да только мгновение продержался. И теперь уже не сполз – упал вниз.

Понял Сергей Семенович, что положение нешуточное. Так ведь и замерзнуть недолго. Стал он звать на помощь. И «помогите!» кричал, и звал по именам ближайших соседей. А когда, в отчаянии, дошел до звуков, напоминающих волчий вой, на который стали отзываться одни собаки, то понял, что и этим тоже ему себя не спасти. Банька ведь у него так стояла, что не только ничего не видать, но и не слыхать было…

И тут губы Сергея Семеновича молитвенно зашевелились…

Нельзя сказать, что он был верующим человеком. Скорее, даже наоборот. Все его познания в вере ограничивались тем, что он где-то, когда-то и что-то слышал о Николае Чудотворце. Да, точно, как ясно припомнил он теперь, этот святой спас жизнь одному из его знакомых во время страшной аварии. Во что без тени сомнения верил тот, как считал тогда Сергей Семенович, спасенный чудак.

Ясно вспомнив сейчас об этом, он резонно посчитал, что сам попал в аварию, которая через час-другой грозила перерасти для него в катастрофу, и стал звать деревенеющими губами:

– Святой Николай! Если ты и правда есть… и если ты действительно Чудотворец, яви и на мне свое чудо! Помоги! А то я ведь так и замерзну…

Едва успел он докончить, как вдруг слышит приближающиеся шаги.

– Иваныч! Макаровна! Андрюха! – пытаясь угадать, кто это, обрадованно принялся кричать бедолага.

Неужели услышали?! Но нет – это были совсем не соседи. Над ямой склонилось незнакомое, серебристо освещенное светом луны лицо седобородого мужчины почтенных лет.

– Ты что это тут делаешь? – строго спросил он.

– Да вот… – только и смог пролепетать Сергей Семенович. – З-з-замерзаю…

– Ну это ты зря! Всю жизнь собираешься, что ли, в яме сидеть? Давай-ка я лучше тебе помогу!

С этими словами незнакомец протянул вниз суковатый посох, сделанный словно специально так, чтобы Сергею Семеновичу удобнее было ухватываться за него, продвигаясь всё выше и выше.

«Не сдюжит, сорвусь… сорвусь сейчас!» – стонал он про себя.

И не успел додумать, каким образом этот старик сумеет вытащить его, грузного, словно боров, мужика, из ямы, как уже оказался наверху, на самом ее краю.

Из страха снова сползти вниз он побыстрей отбежал в сторону. Повернулся, чтобы поблагодарить нечаянного спасителя. И обомлел. Рядом с ним никого не было.

«Привиделся он мне, что ли?» – мелькнула первая мысль. Но за ней пришла вторая – разумная. Как ни крути – он стоял на земле. А не продолжал оставаться в яме. И еще на полузимней-полувесенней земле остался лежать посох. Породу дерева, из которого он был сделан, не сумел определить никто, кому бы Сергей Семенович ни показывал его после. Даже лесничий, знавший всё о лесах в ближней и дальней округе.

Нельзя сказать, что с тех пор отношение Сергея Семеновича к вере резко изменилось. В храм он по-прежнему пока не ходит. Икон дома тоже еще не завел.

Но, во всяком случае, теперь уже не считает чудаком своего знакомого, чудесным образом спасенного во время аварии…

Живые свечи

Умерла у одного известного физика – его имя часто можно встретить в авторитетных научных журналах – дочь. Единственное утешение и отрада после смерти любимой жены…

Все его статьи, все изобретения, многими из которых пользуемся мы сейчас, даже не зная, кто их автор, да и сама жизнь, потеряли свой былой интерес, всякий дальнейший смысл. Верил бы в Бога, как стали теперь многие верить, так было бы легче. А так…

Как сделанный им когда-то в юности робот, почти механически ходил он в институт, делал там что-то. Затем возвращался домой, что-то ел и опять что-то делал… То вытирал пыль с казавшейся ему бесконечно длинной, темной стенки, боясь коснуться семейных фотографий. Наверное, чтобы не разорвалось от горя и без того стучащее в груди на пределе сердце… То поливал поникшие, словно осиротевшие вместе с ним цветы.

Так продолжалось до тех пор, пока не зашел он в храм. Большой такой, с сияющими в лучах заходящего солнца крестами на синих куполах. Сам не зная, зачем зашел.

Постоял, глядя на огромные темные иконы старинного письма и силясь хоть что-то понять. Потоптался у свечного ящика, где продаются иконы поменьше. Купил – побольше да покрупней – свечей. Но, стесняясь спросить у молодых парней в подрясниках, где ставят свечи за умерших, – всё-таки немолодой, седой человек, к тому же признанный во всём мире ученый, а таких прописных истин не знает, – только вздохнул. Потоптался. Да так и вышел со свечами из храма.

Принес их домой. Поставил на стол большую сервизную тарелку в крупных, с бутонами, розах, на которой жена в их дни рождения с особенной гордостью – хорошо готовить она, если честно, никогда не умела – подавала им с дочкой один и тот же невероятно вкусный торт.

Подогрев спичкой снизу, прилепил к тарелке, сколько у него их было, свечи. Зажег все до единой. Выключил свет. И сел перед целой стаей живых огней, подперев кулаками впавшие за последний месяц щеки.

«Зачем жить, если всё когда-нибудь да кончается? Причем так страшно… нелепо… глупо… – думал он. – Вон, свечи – и те плачут. Восковыми, конечно, слезами…»

Слабо удивившись тому, что он, как говорится, до мозга костей физик, неожиданно стал самым настоящим лириком, он прикрыл глаза и стал вспоминать жизнь дочки с самого ее рождения. Слезы потекли по щекам. Он пытался стряхнуть их резкими движениями головы, но они струились уже по подбородку.

Так прошла минута, а может, час. Спроси у него кто – сколько именно, он бы и не знал, что ответить. Только пришел в себя от ощущения, что чего-то ему не хватает. И вскоре, даже не открывая глаз, понял чего: света. А когда открыл их, убедился. Да, точно: свечи почему-то погасли. Все до одной. Неужели и правда совсем незаметно прошло столько времени?

«Нет!» – взглянув на окно, убедился он: еще даже вечер не перерос в ночь.

И, вздохнув, с горечью сделал вытекающий из всех своих предыдущих мыслей вывод:

– Вот, даже свечи – и те погасли…

Он снова закрыл глаза и почти тут же невольно открыл их от какого-то странного ощущения внезапно вновь появившегося перед ним света.

«Не может быть!» – прошептал он.

Но факт, как любил он приговаривать во время своего очередного открытия в лаборатории, оставался фактом. Свечи – горели… Все до одной!

Как физик он прекрасно понимал, что этого не может быть. Ну хотя бы потому, что такого не может быть никогда! И тем не менее свечи горели! Причем еще более ярко и даже как-то радостнее, чем прежде.

Да, припомнив недавний разговор с другим ученым, он попытался объяснить себе это явление земными мерками. Тот говорил ему, что где-то за рубежом химики изобрели шуточные свечи, которые могут сами собой гаснуть и зажигаться вновь. Но то шуточные. А это были не какие-то там искусственные, а самые настоящие, судя по цвету и запаху, восковые. Причем купленные не в предновогодней лавке со всякими шумными петардами и ракетами, а в православном храме. И более того, изготовленные, как ему сказали при их покупке, в одном из строгих монастырей.

Пока он размышлял над всем этим, свечи опять погасли! Затем, уже прямо на его глазах, снова зажглись. Словно живые. Будто подзывая его и силясь о чем-то сказать…

И тут он вдруг понял о чем!

Уже больше не пытаясь определить причину того, что происходило сейчас перед ним, он только ахнул от совершенно неожиданной мысли: «Вот и свечи загорелись! Да еще не раз, чтобы мне, тугодуму и маловеру, стало ясно, что таким образом они дают мне понять о том, что до сих пор было скрыто от меня, – о моей дочке! Ведь точно так же и ее душа, которая, как мне казалось, навсегда погаснув, загорится вновь! Или – как, наверное, правильней будет сказать – воскреснет! И жены! И моя душа!

И я встречусь с ними опять! Причем навсегда, навечно!»

Потрясенный этим – как он теперь ясно понимал – главным открытием в своей жизни, физик сидел, не отводя глаз от живых свечей. И думал, думал…

Лицо его было светлым. Жизнь снова обретала свой смысл. И больше не отдавала его назад.

Свечи вдруг снова, и на этот раз окончательно, погасли. Но теперь – устало улыбнулся физик – уже совершенно естественным образом.

Потому что давно уже наступило утро!

«Папа, стой!»

Ехали в машине впятером. За рулем священник – отец Сергий. Рядом с ним – матушка, его супруга. И позади дети. Двое постарше. И третья – Екатерина.

Папа с мамой оживленно разговаривали, обсуждая большую покупку, за которой они сейчас направлялись. Детвора не отставала. Кричали наперебой, каждый доказывая свое. Ведь ехали-то за мебелью для детской комнаты. А кому, как не тем, кому в ней жить, решать, что для них самое главное.

После разговоров о кроватках, столиках и полках перешли к еще более важному: игрушкам, которые будут на них стоять. Старшие уже и большого плюшевого мишку, и самосвал, и еще много чего выпросили. Только Екатерина никак не могла придумать, чего бы она хотела больше всего…

Ехали весело, шумно, торопясь. Впрочем, папу и подгонять было не нужно.

Он всегда ездил на полной скорости. Не важно – в городе ли, на трассе…

Да и до мебельного магазина оставалось всего-то ничего. Каких-нибудь пять минут. Точнее, два перекрестка. Если уже не считать того, к которому они стремительно приближались.

Старшие дети вдруг вспомнили, что в детскую комнату обязательно нужно купить маленькие качели. Радостный спор возобновился с новой силой. Как вдруг Екатерина вся напряглась, вцепилась пальчиками в спинку папиного сиденья и стала совсем по-взрослому серьезной и сосредоточенной. Словно прислушивалась к чему-то…

– Папа, стой! – попросила она вдруг.

– Чего это ты? – удивился отец Сергий.

– Папа, стой!! – упрямо повторила Екатерина.

– Да будет тебе, – включилась в разговор мама. – Сейчас доедем – и сделаешь всё, что тебе нужно…

Не обращая больше внимания на так некстати закапризничавшую дочь, отец Сергий продолжил разговор с матушкой, увлеченно доказывая, что нужно покупать не только качели, но и маленький спортивный уголок. Для физического развития и укрепления здоровья детей.

Он был опытным водителем. Зорко смотрел на дорогу, не упуская ни одной мелочи. Дорога была чистой. Впереди – перекресток. Еще долгий зеленый свет…

И тут Екатерина во весь голос пронзительно закричала:

– Папа, стой!!!

Ничего не понимая, отец Сергий невольно подчинился младшей дочке и машинально нажал на тормоз. И тут…

Огромная, казавшаяся бесконечно длинной, хотя ехала на бешеной скорости, фура, управляемая, очевидно, нетрезвым водителем, вдруг невесть откуда вылетела из-за поворота и на несколько мгновений преградила им путь. Не затормози отец Сергий, этих мгновений было бы достаточно для того, чтобы их машина превратилась в кровавое месиво…

И слава Богу, что никто не ехал прямо за ними следом! Но почти тут же позади скопилась целая вереница машин. Напрасно сидевшие в них водители сигналами, нетерпеливыми криками и подстегивающими жестами из окон требовали не загораживать дорогу.

Отец Сергий никак не мог продолжить путь. Лицо его было смертельно бледным. Руки мелко-мелко дрожали. Матушка тоже сидела, прижав ладони к лицу. Старшие дети, прижавшись друг к другу, испуганно замолчали. И только Екатерина как ни в чем не бывало высказала наконец свое заветное желание:

– А я хочу большую-большую куклу с длинной-предлинной косой!

Отец Сергий повернулся, как-то странно посмотрел на нее и только удивленно покачал головой: какая кукла?! Сейчас он готов был подарить спасшей их дочке весь «Детский мир» со всеми его играми и игрушками! Разумеется, благопристойными.

И в этот же момент он дал себе слово никогда в жизни больше не ездить так быстро… Ни в городе. Ни на трассе.

Как знать, может, благодаря этому (ведь сколько раз предупреждали отца Сергия, что для него такое лихачество может плохо закончиться) он и рассказал мне потом эту историю?..

А закончилась она тем, что, продолжив путь, не говоря ни слова, сразу же после перекрестка он неожиданно развернул машину и поехал в направлении, прямо противоположном мебельному магазину. Затем свернул раз… другой…

Ни матушка, ни дети даже не спросили у него, в чем дело и куда они едут.

Потому что это была хорошо знакомая им дорога – в храм. И они ехали туда – благодарить Бога за свое нечаянное спасение!

Семисвечник

Около двадцати лет назад, работая над книгой для детей (а, как на проверку оказалось, в немалой мере и для взрослых!) «Духовная азбука», я написал стихотворение про семисвечник. Его таинственные огоньки каждый может увидеть в алтаре, когда открыты царские врата во время службы или на Пасхальной седмице.

Вот оно:

 
За престолом семь лампад
Так торжественно горят!
Видно, каждая лампада
Здесь гореть бывает рада!
 

И оказывается, не только гореть, но и, как мне рассказал совсем недавно священник Виктор Георгиев, по Божией милости творить чудеса.

Это произошло так.

Высокий, спортивного сложения батюшка (до принятия сана он занимался лыжным спортом), неудачно повернувшись в очень тесном, маленьком алтаре церкви, ненароком задел семисвечник. Да так, что ему на спину выплеснулось едва ли не по половине содержимого каждой лампады. Отец Виктор очень внимательный и требовательный ко всему, что касается порядка и благочиния в храме, батюшка. И разумеется, алтарники тщательно следят за тем, чтобы лампады у икон и уж тем более на семисвечнике перед службой всегда были полными. Стоит ли удивляться тому, что всё облачение на спине отца Виктора тут же сочно заблестело и через минуту стало насквозь мокрым.

Вокруг сразу же начались ахи и охи. Но останавливать службу было уже нельзя. Есть такой момент в литургии, после наступления которого, будь хоть пожар, хоть землетрясение, службу необходимо продолжать.

И священник продолжил. Отслужил как положено. Но что это? Он вдруг явственно почувствовал, что его спина неожиданно перестала быть масляно-влажной. И алтарник, подойдя к нему с двумя пачками соли в руках, которая, бывает, помогает в таких случаях, если ею немедленно посыпать промасленную одежду, сначала с недоумением, а затем с благоговейным страхом прошептал:

– Батюшка, а у вас-то спина совсем сухая…

Разоблачился отец Виктор, осмотрел облачение: и правда – никаких следов масла! Даже на подряснике ни капли!

Взглянули они с алтарником на полупустые лампады на семисвечнике, поняли, что у них на глазах произошло самое настоящее чудо, и потом отец Виктор рассказал мне эту историю.

А я почему-то вдруг вспомнил свое давнее стихотворение про семь таинственных лампад. Не знаете почему?

На вес слова

Никто еще не взвешивал сказанных слов. И наверное, никогда не сумеет этого сделать. Но то, что каждое слово имеет вес или, по крайней мере, каждое слово материально, это точно. Думается, каждый хоть раз в жизни да убеждался в этом. Убедилась в этом и одна моя давняя знакомая, которая рассказала мне буквально следующее.

Лет двенадцать назад зашла она в гости к своей подруге. А у той был взрослый сын – лет двадцати с небольшим. Когда знакомая пришла, тот сидел на диване, к спинке которого были прислонены костыли.

Как рассказала его мать, когда они принялись хлопотать на кухне, прошел уже год, как он заболел. Перенес несколько сложнейших операций на руке и ноге. Рука кое-как срослась, правда, стала совсем кривая. Но ею, хоть и с трудом, он еще мог пользоваться. А вот нога…

После операций она стала короче почти на десять сантиметров, и в нее был вставлен металлический штырь. К тому же открытая рана на ноге не заживает вот уже целый год. Врачи, как говорится, сделали всё, что только было в их силах. Но так ничем и не смогли помочь…

– Вот и сидит теперь парень дома, нигде не работает. Да и какая может быть работа, если он по квартире-то передвигается с великим трудом! А ведь каким красавцем был, когда вернулся из армии!.. – всхлипнув, сказала мать.

В ходе беседы выяснилось, что, вернувшись из армии, парень в первый же вечер собрался в гости к друзьям. А мать, которая никак не могла наглядеться на него, и слышать не хотела, чтобы он уходил куда-то. Нет-нет, только чтоб оставался с ней, дома! Она ведь его так ждала… И в чем-то была права.

А сын стоял на своем. И тоже по-своему был прав…

В итоге она начала кричать на него:

– Не смей уходить, а то прокляну тебя!

Сын, не слушая, по-солдатски быстро оделся и пошел к двери.

– Ах так?! – прокричала она ему вслед. – Ну тогда знай: если пойдешь – попадешь под машину, переломаешь руки-ноги!

Ответом ей была громко захлопнувшаяся за сыном дверь.

Он торопился. Его уже ждали друзья. Он опаздывал.

Сильный и ловкий, перебежал через одну дорогу. Домчался до другой.

И надо же такому случиться: минут через пять, в двух кварталах от дома, попал под машину!

В тяжелейшем состоянии, с переломами руки и ноги его на «скорой» отвезли в больницу.

Мать, рассказывая всё это, забыв, что за стеной сын, а может, наоборот, чтобы он слышал и понимал свою вину, громко кричала:

– Это его Бог наказал за то, что он не послушался своей матери! Теперь вот сидит дома калекой, никому, кроме меня, не нужен! А если и дальше не будет слушаться, то у него нога так и не заживёт никогда и вообще – отвалится!

Она кричала, кричала… И невозможно было остановить, а тем более переубедить ее, так и не понявшую, в чем была истинная причина этой трагедии…