Read the book: «Хрестоматия по дисциплинам «Риторика» и «Риторика для юристов»»

Автор-составитель:

Никулина И. А., кандидат филологических наук, доцент кафедры философии и социологии Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА).

Рецензенты:

Коробова А. Н., кандидат филологических наук, доцент кафедры восточных языков Российского государственного гуманитарного университета;

Зимоненко В. Б., почетный адвокат России, действительный государственный советник юстиции Российской Федерации 2-го класса.

ebooks@prospekt.org

© Никулина И. А., составление, 2024

© ООО «Проспект», 2024

Предисловие

Как часто мы слышим рекомендации следовать образцу при выполнении какого-то дела, в котором нам только предстоит достичь успеха. В этом случае образец для подражания должен быть первоклассным. Это было одной из задач создания хрестоматии по риторике: в учебное пособие включены фрагменты речей известных деятелей науки, культуры, права, представляющие собой прекрасные образцы ораторского мастерства. Многие речи изменили мировую историю.

Дидактические материалы как средства обучения позволят преподавателю составить наиболее эффективные задания и вопросы, ориентируясь на индивидуальные особенности обучающихся.

В хрестоматию отобраны речи и их фрагменты, необходимые для изучения дисциплин «Риторика» и «Риторика для юристов». Обращение к ним дает возможность проанализировать тексты разных жанров, в том числе и профессионально значимых, более глубоко осмыслить отдельные положения риторики. Объем материалов хрестоматии рассчитан с учетом количества часов, отводимых как на контактную работу в аудитории, так и на самостоятельную работу обучающихся.

Но, как нам кажется, есть и еще одна задача – вдохновить читателя на создание своих выступлений. Научиться можно только учась, только читая, наблюдая, погружаясь в текст. Уверены, что такая практика научит улавливать движение мысли оратора, быть внимательными к деталям, поможет развить языковой вкус.

Таким образом, хрестоматия может быть использована в качестве дополнительной литературы, сопровождающей учебные пособия «Риторика», «Риторика для юристов»¹.

Учитывая учебный характер издания, подробные ссылки на источники цитирования не даются, все использованные работы приведены в списке литературы в конце книги. Тексты речей взяты из открытых источников.

Раздел I
Дидактические материалы к занятиям

Как овладевать правилами и законами риторики? В какой мере нужна теория и наука? Можно ли кому-то подражать? Как упражняться в риторике? Для чего нужен опыт и когда он придет? Можно ли научиться говорить ясно и уместно, овладев ораторским искусством? Что означает «эффективное выступление и хорошее знание предмета речи»?

Путь овладения риторическим мастерством (красноречием) нелегок, его можно разделить на несколько этапов, и дорогу осилит идущий:

1) формирование целостного и уместного образа ритора;

2) практическая учеба в реальной речевой борьбе;

3) критический анализ своей и чужой речи;

4) поиск и наблюдение образцов риторического искусства;

5) изучение законов и правил риторики;

6) знакомство с творчеством писателей и ораторов разных эпох и стилей;

7) упражнения и реальная практика в написании и произнесении речей;

8) чтение, разбор и декламация образцовых текстов;

9) регулярные занятия техникой речи.

У истоков риторики…

§ 1. Познакомьтесь с отрывком речи Лисия, произнесенной в Ареопаге в защиту неизвестного, обвиненного в уничтожении священной маслины. Какие средства диалогизации есть в речи?

Эта речь произнесена в процессе, касающемся религии, и потому дело разбирается в Ареопаге. Подсудимому предъявлено обвинение сперва в том, что он срубил священную маслину, потом – что выкорчевал пень от такой маслины в своем поместье. Культура маслин в Аттике была важным источником народного благосостояния, и поэтому находилась под государственным контролем. Кроме деревьев, принадлежавших частным владельцам, были еще «священные маслины», которые, по преданию, произошли от маслины, чудесным образом выросшей на Акрополе из копья богини Афины. Эти священные деревья росли не в одном месте, а были рассеяны как по государственным, так и по частным землям и составляли собственность государства. Вследствие взгляда на них как на предмет, имеющий отношение к религии, они все были зарегистрированы и находились в ведении Ареопага, который для осмотра их посылал раз в месяц инспекторов и раз в год специальную комиссию. Уничтожить такое дерево считалось большим преступлением против религии (нечестием), которое каралось изгнанием из отечества и конфискацией имущества. Подсудимый (имя его не названо) – состоятельный афинский гражданин, владелец нескольких поместий, исправно несший разного рода повинности, «литургии», но не принимавший активного участия в государственной деятельности. Обвинитель его – некто Никомах, молодой человек, который, по его мнению, возбудил против подсудимого этот процесс по наущению его личных врагов.

Обвиняемый приводит в своей речи большое количество логических доказательств своей невиновности, основанных на правдоподобии, помимо свидетельских показаний: это потому, что показаниям свидетелей в Афинах придавалось гораздо меньше значения, чем в современном суде. Кроме того, быть оправданным с полным блеском не только было делом чести, но и доставляло в будущем безопасность от дальнейших нападений сикофантов. Определить время произнесения этой речи можно лишь приблизительно: инкриминируемое преступление, по словам обвинителя, произошло в год архонта Суниада, соответствующий 397/396 годам до н. э.

(1) Члены Совета! Прежде я думал, что всякий может избежать суда и кляуз, если будет держаться в стороне от общественной деятельности. Но теперь я так неожиданно подвергся обвинению и попал в руки подлых сикофантов, что, думается мне, даже младенец в утробе матери уже должен бояться за будущее, если это как-нибудь возможно: ведь благодаря таким господам опасность попасть под суд грозит человеку ни в чем не повинному наравне с человеком преступным. (2) Выпутаться из этого процесса тем более трудно, что сперва, в письменной жалобе, говорилось о вырытии мною из земли целого оливкового дерева; тогда обвинители мои обратились с запросом к арендаторам урожая священных маслин, но, так как этим путем они не могли найти за мною никакой вины, то теперь они уже в устной форме заявляют о вырытии мною лишь поврежденной священной маслины: они рассчитывают, что для меня очень трудно опровергнуть это обвинение, а для них самих более простора говорить что вздумается. (3) О злых умыслах моего противника я услыхал лишь сейчас, в одно время с вами, будущими судьями в этом деле, хотя мне приходится вести процесс, где для меня решается вопрос об отечестве и достоянии. Однако я попытаюсь изложить вам дело с самого начала. (4) Этот участок принадлежал Писандру. Когда имущество Писандра было конфисковано, этот участок получил в дар от народа Аполлодор из Мегары. Он обрабатывал его все время; но незадолго до правления Тридцати его купил у него Антикл и сдал в аренду; а я купил у Антикла уже в мирное время. (5) Поэтому, члены Совета, я считаю своей задачей доказать лишь то, что, когда я приобрел этот участок, на нем не было ни целого оливкового дерева, ни поврежденного. Что же касается более раннего времени, то, я думаю, было бы несправедливо меня наказывать, если бы в старое время их были там целые тысячи: если они вырыты не по моей вине, то меня не должно за преступления других привлекать к суду в качестве ответчика. (6) Вы все знаете, что война, наделавшая нам много разных бед, была причиной между прочим и того, что отдаленные части страны опустошали спартанцы, а в ближайших местах грабили свои. Так справедливо ли мне теперь нести наказание за причиненный тогда ущерб государству? А так как и этот участок, как конфискованный во время войны, оставался непроданным с лишком три года, (7) то нет ничего мудреного, что на нем рубили священные маслины в такие времена, когда мы и свое-то собственное имущество не в силах были охранять. Но, как известно вам, члены Совета, особенно тем из вас, которые имеют надзор за такими участками, в то время во многих местах были целые рощи маслин частных и священных; теперь большая часть их вырублена, и земля стоит пустою. Если владельцами этих мест и в мирное, и в военное время были одни и те же лица, вы считаете незаконным наказывать их ввиду того, что порубки были сделаны другими. (8) Но, если вы признаете невиновными тех хозяев, которые все время владели землей, то и подавно вы не должны наказывать владельцев, купивших землю уже в мирное время. (9) О том, что было прежде, члены Совета, я мог бы сказать еще много; но, думаю, достаточно и того, что уже сказал. А когда я получил в свою собственность этот участок, я, менее чем через пять дней после покупки, сдал его в аренду Каллистрату в год архонтства Пифодора. (10) Каллистрат два года обрабатывал его, но на нем не было ни одной маслины, ни частной, ни священной, – ни целой, ни поврежденной. На третий год работал на нем в течение целого года Деметрий, здесь находящийся налицо; на четвертый я сдал его в аренду вольноотпущеннику Антисфена Алкию, которого теперь уже нет в живых; затем при таком же положении дел его держал в аренде и Протей в продолжение трех лет. Пожалуйте сюда ко мне.

(Свидетели.)

(11) С этого времени я сам работаю на нем. Мой противник утверждает, будто поврежденная маслина срублена мною в год архонтства Суниада. Но, как вам засвидетельствовали лица, которые раньше работали на этом участке и в течение многих лет арендовали его у меня, на нем не было поврежденной маслины. Как же еще яснее уличить во лжи моего противника? Ведь не может последующий хозяин уничтожить то, чего не было раньше. (12) В прежнее время, члены Совета, когда люди про меня говорили, что я умен и аккуратен, что не сделаю ничего зря, не подумавши, на это я, бывало, сердился и думал, что меня называют не так, как следует; но теперь я желал бы, чтобы вы все имели обо мне это мнение: тогда вы сообразили бы, что я, предпринимая такое дело, стал бы думать, какой барыш мне будет уничтожить маслину и какой убыток сохранить ее; и затем, что я выиграл бы, если бы это преступление удалось скрыть, и какое наказание я понес бы от вас, если бы оно обнаружилось. (13) Никто не делает подобных вещей из простого озорства, а все имеют в виду пользу: и вы должны смотреть с этой точки зрения, и противники мои должны исходить в своих обвинениях из этого принципа и стараться показать, какую выгоду мог иметь виновный. (14) Но в данном случае противник мой не может доказать ни того, что бедность вынудила меня решиться на подобное преступление, ни того, что мой участок портило присутствие на нем поврежденной маслины, ни того, что она мешала расти винограду, ни того, что была близко от дома, ни того, наконец, что я не знаю, как опасен ваш суд. А я, напротив, могу доказать, что, если бы я совершил подобное преступление, то от этого произошел бы для меня большой ущерб во многих отношениях: (15) прежде всего ведь, как он говорит, я рубил эту маслину среди белого дня, как будто мне не было надобности скрывать это ото всех, а, напротив, нужно было, чтобы все афиняне знали про это. Конечно, если бы это дело грозило одним лишь позором, пожалуй, можно было бы еще не обращать внимания на прохожих; но я рисковал подвергнуться не позору, а жестокому наказанию. (16) Затем, разве я не был бы несчастнейшим в мире человеком, если бы мои слуги, как свидетели такого преступления, стали на всю мою жизнь не рабами мне, а господами? Таким образом, как бы сильно они ни провинились предо мною, я не мог бы их наказать, вполне понимая, что от них зависит и мне отомстить, и самим получить свободу за донос. (17) Далее, если бы мне пришло в голову не обращать внимания на слуг, как я решился бы вырыть эту маслину, когда участок арендовали столько человек, которые все знали бы о моем преступлении? Выгоды от этого было бы мне мало, а между тем при отсутствии срока давности для возбуждения дела все работавшие на этом участке были одинаково заинтересованы в сохранении маслины, для того чтобы, в случае обвинения их самих, они могли бы сложить ответственность на своего преемника. Но, как видите, они меня считают невиновным и, если дают ложное показание, то себя делают соучастниками преступления. (18) <…> (20) А тебе, Никомах, следовало бы тогда же пригласить прохожих в свидетели и обнаружить это дело. Тогда ты отнял бы у меня всякую возможность защищаться; а сам если я был твоим врагом, то отомстил бы мне этим способом; если ты делал это ради блага отечества, то при таком способе изобличения не казался бы сикофантом; (21) если ты хотел поживиться, то тогда мог бы взять с меня больше всего, потому что, если бы дело было обнаружено, мне не представлялось бы иной возможности спастись, как дать тебе взятку. Ты ничего этого не сделал, но хочешь, чтобы я был осужден лишь по твоему голословному обвинению, и жалуешься на то, что будто бы вследствие моего влияния и моих денег никто из свидетелей не решается показать в твою пользу. (22) Но, если бы в тот момент, когда, по твоим словам, я вырывал священную маслину, ты привел девять архонтов или кого-либо из членов Ареопага, тебе не было бы надобности в других свидетелях: в этом случае правдивость твоих показаний знали бы те именно лица, которые должны были бы разбирать это дело. (23) Таким образом, я нахожусь в очень неприятном положении: если бы он представил свидетелей, то он требовал бы, чтоб им верили; а когда их нет у него, то и это обстоятельство, по его мнению, должно служить к моей же невыгоде. <…> (30) Поэтому прошу вас не придавать таким заявлениям веры больше, чем фактам, и не позволять врагам моим говорить подобным образом о том, что вы сами знаете; прошу вас иметь в виду как сказанное мною, так и вообще всю мою жизнь как гражданина. (31) Все возложенные на меня повинности я выполнял с большим усердием, чем к тому обязывало меня государство: снаряжал военные суда, вносил военные налоги, устраивал хоры и вообще исполнял все повинности, не жалея денег, не хуже кого другого из граждан. (32) А между тем, если бы я исполнял их экономно, а не с таким усердием, то я не рисковал бы за это лишиться ни отечества, ни имущества, а, напротив, владел бы большим состоянием, не совершая при этом никакого преступления и не подвергая опасности свою жизнь. А сделай я то, в чем он меня обвиняет, выгоды я не получал никакой, а себя ставил в опасное положение. (33) Между тем вы все согласитесь, что в важных делах правильнее руководиться и важными доказательствами и считать заслуживающими большего доверия те факты, которые может засвидетельствовать весь город, чем те, на которые он лишь один указывает в своем обвинении.

§ 2.Познакомьтесь с отрывком из сочинения Платона «Федр». Расскажите о сократовском методе беседы – майевтике.

Теория красноречия на основе учения о душе

Федр. Я молюсь вместе с тобой, Сократ: раз так для нас лучше, пусть так и сбудется! А речи твоей я уже давно удивляюсь – насколько красивее она у тебя вышла, чем первая. Я даже опасаюсь, как бы Лисий не показался мне мелким, если бы он пожелал противопоставить ей какую-нибудь другую речь. Да и в самом деле, удивительный ты человек, недавно один из наших государственных мужей бранил Лисия и попрекал, а ругая, все время называл его сочинителем речей. Быть может, Лисий из самолюбия воздержится теперь у нас от писательства.

Сократ. Ох, юноша, смешные вещи ты говоришь! Ты совсем ошибаешься насчет твоего приятеля, если думаешь, что он так пуглив. По-твоему, и тот, кто его бранил, действительно высказывал порицание?

Федр. Так казалось, Сократ. Ты и сам знаешь, что люди влиятельные и почитаемые в городе стесняются писать речи и оставлять после себя сочинения, боясь, как бы молва не назвала их потом софистами.

Сократ. Ты забыл, Федр, что сладостная излучина получила свое название от большой излучины на Ниле. Кроме этой излучины ты не замечаешь и того, что как раз государственные мужи, много о себе воображающие, особенно любят писать речи и оставлять после себя сочинения. Написав какую-нибудь речь, они так ценят тех, кто ее одобряет, что на первом месте упоминают, кто и в каком случае их одобрил.

Федр. Как ты говоришь, не понимаю?

Сократ. Разве ты не знаешь, что в начале каждого государственного постановления указывается прежде всего, кто его одобрил?

Федр. То есть?

Сократ. «Постановил» – так ведь говорится – «совет», или «народ», или они оба; «такой-то внес предложение» – здесь составитель речи с большой важностью и похвалой называет свою собственную особу, затем он переходит к изложению, выставляя напоказ перед теми, кто его одобрил, свою мудрость, причем иногда его сочинение получается чрезвычайно пространным. Это ли, по-твоему, не записанная речь?

Федр. Да, конечно.

Сократ. И вот, если его предложение будет принято, творец речи уходит из театра, радуясь. Если же оно будет отвергнуто, если он потерпит неудачу в сочинении речей, и его речь не будет достойна записи, тогда горюет и он сам и его приятели.

Федр. Конечно.

Сократ. Очевидно, они не презирают этого занятия, но, напротив, восхищаются им.

Федр. И даже очень.

Сократ. А если появится такой способный оратор или царь, что, обладая могуществом Ликурга, Солона или Дария, обессмертит себя в государстве и как составитель речей? Разве не будет он сам себя считать богоравным еще при жизни? И разве не будет то же считать и потомство, взирая на его сочинения?

Федр. Конечно.

Сократ. Так, по-твоему, кто-либо из таких людей, как бы неприятен ему ни был Лисий, стал бы порицать его за то, что он пишет?

Федр. Из твоих слов вытекает, что это невероятно, иначе вышло бы, что он порицает то, к чему сам стремится.

Сократ. Значит, всякому ясно, что писать речи само по себе не постыдно (αίσχρόν).

Федр. А что же тогда постыдно?

Сократ. По-моему, постыдно говорить и писать не так, как следует, а безобразно (αίσχρως) и злонамеренно.

Федр. Это ясно.

Сократ. Какой же есть способ писать хорошо или, напротив, нехорошо? Надо ли нам, Федр, расспросить об этом Лисия или кого другого, кто когда-либо писал или будет писать, – все равно, сочинит ли он что-нибудь об общественных делах или частных, в стихах ли, как поэт, или без размера, как любой из нас?

Федр. Ты спрашиваешь, надо ли? Да для чего же, по правде говоря, и жить, как не для удовольствий такого рода? Ведь не для тех же удовольствий, которым должно предшествовать страдание, – иначе их и не ощутишь, как это бывает чуть ли не со всеми телесными удовольствиями (потому-то их по справедливости и называют рабскими).

Сократ. Досуг у нас, правда, есть. К тому же цикады над нашей головой поют, разговаривают между собой, как это обычно в самый зной, да, по-моему, они и смотрят на нас. Если они увидят, что и мы, подобно большинству, не ведем беседы в полдень, а по лености мысли дремлем, убаюканные ими, то справедливо осмеют нас, думая, что это какие-то рабы пришли к ним в убежище и, словно овцы в полдень, спят у родника. Если же они увидят, что мы, беседуя, не поддаемся их очарованию и плывем мимо них, словно мимо сирен, они, в восхищении, пожалуй, уделят нам тот почетный дар, который получили от богов для раздачи людям.

Федр. Что же такое они получили? Я, по-видимому, и не слыхал об этом.

Сократ. Не годится человеку, любящему Муз, даже и не слыхать об этом! По преданию, цикады некогда были людьми, еще до рождения Муз. А когда родились Музы и появилось пение, некоторые из тогдашних людей пришли в такой восторг от этого удовольствия, что среди песен они забывали о пище и питье и в самозабвении умирали. От них после и пошла порода цикад: те получили такой дар от Муз, что, родившись, не нуждаются в пище, но сразу же, без пищи и питья, начинают петь, пока не умрут, а затем идут к Музам известить их, кто из земных людей какую из них почитает. Известив Терпсихору о тех, кто почтил ее в хороводах, они снискивают к ним у нее расположение; у Эрато – к тем, кто почтил ее в любовных песнях, и то же с остальными Музами, соответственно виду почитания каждой из них. Самую старшую из Муз – Каллиопу – и следующую за ней – Уранию – они извещают о людях, посвятивших свою жизнь философии и почитающих то, чем ведают эти Музы. Ведь среди Муз эти две больше всех причастны небу и учениям, божественным и человеческим, потому их голос всего прекраснее. Значит, по многим причинам нам с тобой надо беседовать, а не спать в полдень.

Федр. Конечно, будем беседовать.

Сократ. Стало быть, нам предстоит рассмотреть, как мы только что и собирались сделать, от чего это зависит – говорить и писать хорошо или нехорошо.

Федр. Очевидно.

Сократ. Чтобы речь вышла хорошей, прекрасной, разве разум оратора не должен постичь истину того, о чем он собирается говорить?

Федр. Об этом, милый Сократ, я так слышал: тому, кто намеревается стать оратором, нет необходимости понимать, чтó действительно справедливо, – достаточно знать то, чтó кажется справедливым большинству, которое будет судить. То же самое касается и того, что в самом деле хорошо и прекрасно, – достаточно знать, чтó таковым представляется. Именно так можно убедить, а не с помощью истины.

Сократ. «Мысль не презренная», Федр, раз так говорят умные люди, но надо рассмотреть, есть ли в ней смысл. Поэтому нельзя оставить без внимания то, что ты сейчас сказал.

Федр. Ты прав.

Сократ. Рассмотрим это следующим образом.

Федр. Каким?

Сократ. Например, я убеждал бы тебя приобрести коня, чтобы сражаться с неприятелем, причем мы с тобой оба не знали бы, что такое конь, да и о тебе я знал бы лишь то, что Федр считает конем ручное животное с большими ушами…

Федр. Это было бы смешно, Сократ.

Сократ. Пока еще нет, но так было бы, если бы я стал всерьез тебя убеждать, сочинив похвальное слово ослу, называя его конем, что непременно стоит завести эту скотинку не только дома, но и в походе, так как она пригодится в битве, для перевоза клади и еще многого другого.

Федр. Вот это было бы совсем смешно!

Сократ. А разве не лучше то, что смешно да мило, чем то, что страшно и враждебно?

Федр. Это очевидно.

Сократ. Так вот, когда оратор, не знающий, что такое добро, а что – зло, выступит перед такими же несведущими гражданами с целью их убедить, причем будет расхваливать не тень осла, выдавая его за коня, но зло, выдавая его за добро, и, учтя мнения толпы, убедит ее сделать что-нибудь плохое вместо хорошего, какие, по-твоему, плоды принесет впоследствии посев его красноречия?

Федр. Не очень-то подходящие.

Сократ. Впрочем, друг мой, не слишком ли резко мы нападаем на ораторское искусство? Оно, пожалуй, возразило бы нам: «Что за вздор вы несете, странные вы люди! Никого, кто не знает истины, я не принуждаю учиться говорить, напротив – если мой совет что-нибудь значит, – пусть лишь обладающий истиной приступает затем ко мне. Я притязаю вот на что: даже знающий истину не найдет помимо меня средства искусно убеждать».

Федр. Разве не было бы оно право, говоря так?

Сократ. Согласен, если подходящие к случаю доказательства подтвердят, что оно – искусство. Мне сдается, будто я слышу, как некоторые из них подходят сюда и свидетельствуют, что красноречие не искусство, а далекий от него навык. Подлинного искусства речи, сказал лаконец, нельзя достичь без познания истины, да и никогда это не станет возможным.

Федр. Эти доказательства необходимы, Сократ. Приведи их сюда и допроси: что и как они утверждают?

Сократ. Придите же сюда, благородные создания, и убедите Федра, отца прекрасных детей, что, если он окажется недостаточно искушен в философии, он никогда не будет способен о чем-либо говорить. Пусть Федр отвечает вам.

Федр. Спрашивайте.

Сократ. Искусство красноречия не есть ли вообще умение увлекать души словами, не только в судах и других общественных собраниях, но и в частном быту? Идет ли речь о мелочах или о крупных делах, – оно все то же, и, к чему бы его ни применять правильно – к важным ли делам или к незначительным, – оно от этого не становится ни более, ни менее ценным. Или ты об этом слышал не так?

§ 3.Прочитайте отрывок из риторического труда Марка Тулия Цицерона «Об ораторе». Согласны ли с рекомендациями Цицерона? Ответ обоснуйте. Приведите пример пословиц и поговорок, отражающих значение коммуникативных качеств речи для эффективного общения.