Read the book: «Прорвёмся, опера! Книга 4»

Глава 1

Следователь Гена Кобылкин сразу же назначил виновного, едва вошёл в холодное помещение.

– Ну всё же понятно! – объявил он с порога, посветив фонариком на лицо покойной. – Кащеев, маньяк чертов, встал на лыжи для того, чтобы разобраться с гражданкой, которая накатала на него заяву. Придушил точно таким же образом, как и остальных, и даже надпись идентичная на стене.

– Когда бы успел? – недоверчиво спросил я. – Утром я видел её живой, Кащеев сбежал к обеду, а к вечеру мы с Сергеичем его уже нашли, причём в центре города, и привели в изолятор. Отсюда до центра – минимум час пешком, а по такой погоде – все два.

– Ну, машина, может, была, – следак махнул рукой. – Подвёз его кто-нибудь, мы же отрабатываем версию с соучастником. В конце концов, попутку поймал.

– Не бьётся что-то, – не соглашался я. – Надо со временем смерти точно определиться.

– Яха, ну чего там? – спросил Якут, посветив на судмеда. – Чем обрадуешь?

– Вот это другой разговор, – пробурчал Ручка сам себе, разглядывая стену.

Я обернулся на медика и поморщился. Он в машине тайком прибухнул или что? Его шатает, и язык заплетается. А смотрел он теперь не на труп проститутки, куда стоило бы, а на надписи. Кто-то написал латинские слова с названиями органов, то ли от от балды, то ли смеха ради, то ли с каким-то умыслом. А кто это сделал? Явно убийца.

– Вот это другой разговор, – повторил Ручка, показывая пальцем на надписи. – Всё написано правильно, ни единой ошибки.

– Время смерти сможешь определить? – я показал на тело.

– Где-то я её видел, – пробурчал судмед, опускаясь на колени рядом с убитой женщиной. – Но где – убей не помню. Так… язык высунут, в глазах… – он начал что-то бормотать совсем неразборчиво. – Ну, короче, судя по лопнувшим капиллярам… короче, смерть наступила от удушья.

– А когда? – терпеливо спросил я. – Хотя бы на глаз примерное время?

Он попробовал взять женщину за руку, но не смог, она окоченела и не двигалась.

– Холодно сильно, промёрзла, бесполезно что-то гадать. Проверять надо, анализы делать, завтра к обеду скажу.

– Да это явно как раз в промежуток между побегом и его поимкой, – никак не мог угомониться следак. – Колоть его надо! Сразу колоть, пока не успокоился.

– Да ты и так его запугал, – сказал я. – Он тебе даже труп выдумал, которого нет, лишь бы свинтить подальше. Толку-то от его фантазий?

Кобылкин махнул папкой с бумагами и отошёл писать протокол. Я посветил фонариком на пол, чтобы поискать улики, и чуть прищурился, когда криминалист Кирилл сделал пару снимков общим планом со вспышкой. На языке криминалистической фотографии это называлось обзорной съёмкой.

После вышел на улицу. Снаружи стояла только шестёрка Кобылкина, на которой мы приехали всей толпой, едва туда втиснувшись. Следы колёс на снегу видны хорошо, Гена сделал небольшой крюк, когда заезжал, чтобы не испортить чужие следы, на случай, если найдём.

Есть и другие следы, их почти скрыло снегом, но они всё равно достаточно глубокие и широкие. Должно быть, это фура того дальнобойщика, который и нашёл тело. С ним надо поговорить, он обещал дежурному, что придёт к нам завтра и даст показания. С места он уехал, потому что телефона в радиусе нескольких километров здесь нет, искал, откуда позвонить.

Значит, ему пришлось ехать в город, чтобы связаться с милицией. А вот зачем он вообще свернул к неработающей заправке? Не знал, что она закрыта уже лет пять? Или по другой причине? Надо обязательно спросить.

Мы вызвали уазик с труповозкой, увезли погибшую в морг. Проверил, что там творится у судмедов, но вызванный на работу Ванька возился с бумажками, а Ручка куда-то пропал. Похоже, ушёл в загул, едва вернувшись с наркологии. Таким темпом он скоро вернётся туда, и в этот раз пробудет там ещё дольше.

Пока делать нечего, я вернулся домой. Пострадавший сегодня Толик отлёживался у меня на диване. Гнать его с такой травмой у меня рука не поднялась, так что я оставил его хозяйничать, а сам выгулял собак, покормил и отправился к Ирине. Надо хоть немного отвлечься от работы и упорядочить мысли в голове. Ведь завтрашний день точно будет не легче сегодняшнего.

* * *

Утром я отправился на работу пораньше, зашёл по пути домой и захватил ожившего и повеселевшего Толяна. Сан Саныча взяли с собой, а Герду завели к деду Толика, тот собаку встретил радушнее, чем внука.

Ещё даже восьми не было, а кабинет уже был забит нашими операми. Якут работал за столом, перед ним сидел усатый мужик в мохнатом свитере и джинсах, держащий в руках тёплую зимнюю кепку. Я быстро сообразил, что это тот самый дальнобойщик, что нашёл тело.

– Так это самое, во-о-от, – протянул мужик, обильно потея, – вот остановился, зашёл, увидал труп девахи, и давай туда уматывать. Поехал к телефону, вас вызванивать. А телефона-то нигде на трассе нет, пришлось в город заезжать на фуре.

– Больше ничего не делал? – спросил Якут.

– Ну, это, вот, посмотрел только, что неживая, мёртвая. А то вдруг бы живая была, а я уехал, и это самое, как бы потом, растудыть её в колено, виноват бы сам стал.

Я протиснулся за своё место и пододвинул к себе телефон. Набрал Турка, он сейчас находился в местном отделении ФСБ, его подозвали сразу.

– Да, Паха? – усталым голосом отозвался он и зевнул. – Говорят, нашёл вчера клиента?

– Того, кто сбежал – нашёл. У меня другой вопрос, Гриня. Ты успел пообщаться с той, о ком я тебе говорил вчера?

– Не-а, – он зевнул в очередной раз. – Хотя собирался. Но там, короче, какая-то банда налетела днём, весь шалман разгромили, как в тот раз, охраннику навтыкали, девок пощупали. Может, наши общие знакомые, но это надо тебе у коллег уточнять, про все детали не в курсе. А что случилось?

– Ну и не поговоришь. Убили её, – тихо сказал я.

– Когда? – голос Турка изменился.

– Да вот и хотим узнать. Странностей слишком много. А по тому Мише ничего нового у вас не было?

– Нет, похоже, вообще свалил из города. Или его закопали, чтобы помалкивал. Люди-то в сафроновской банде такие, могут и прикопать.

– Ладно, посмотрим. Благодарю.

Я отключился и набрал прокуратуру, но в кабинете следователей никто не отвечал.

А допрос свидетеля тем временем продолжался.

– А что ты там делал, на заправке? – подал голос Устинов.

Он сидел и точил карандаши новым ножом, причём, судя по горке строганных щепок перед ним, он решил наточить вообще всё, что только нашёл у нас в кабинете. Трезвый, даже не с похмелья – хорошо мы его на рынке ждать не стали.

– Так это самое, – дальнобой засмущался. – У меня же это самое… ну как сказать… профессиональное.

– Геморрой? – предположил Василий Иванович. – Так и скажи. Чё ты стесняешься, все свои!

– Не, грыжа у меня! – прокричал дальнобой. – На корточках-то не могу срать… ой, то есть, испражняться, или как оно…

– Да говори уже своими словами! – прикрикнул Устинов. – Срать так срать! Пердеть так пердеть! Не девки тут сидят, никого не смутишь.

Витя Орлов с Толиком тихонько засмеялись. Якут поцокал языком, строго посмотрев на них, и они перестали.

– Я стульчик с собой вожу, табуреточку, с дыркой для жопы, чтобы сидеть сподручнее было, – продолжал дальнобойщик, уже расслабившись. – И вот, приспичило сильно, так сдавило, я аж чуть не помер там. А на улице не могу, снег со всех сторон, ветрюган дует, холодно, всё отморозить можно. И вижу, там заправка. А я туда ходил как-то раз по зиме, решил снова…

– Вот кто там всё засрал, – Василий Иванович покачал головой, хотя его на заправке с нами не было. – Хотя если бы не ты…

– Ну и вот, захожу, а там лежит кто-то. А я чуть не обосрался от страха, думал, бомж какой-то подох, а там… ну это самое, девка лежит. Ну, вот и всё.

– Тогда шёл снег, пока мы приехали, следы засыпало, – влез я. – Но, может, на тот момент были другие следы. Или вообще рядом, может, была какая-нибудь машина?

– А хрен его знает, – мужик почесал затылок. – Может, и была, может, и нет. Да. Кто-то проезжал мне навстречу с той стороны, от заправки. Нёсся, как чёрт.

– Не девятка была?

– Да не помню… нет, вроде, не девятка. Старое чё-то было. Москвич, может, или копейка. Не помню… темно было, а тот ещё без света ехал, идиот.

– А во сколько вы нашли тело? – спросил Якут.

– Не помню, – мужик выпучил глаза и поднял их к потолку.

– Надо вспомнить, – настаивал Филиппов.

– Как я вспомню-то? Я на часы-то редко смотрю. Я же пустым возвращался, без груза, мне не надо по часам отчитываться, где был и что проехал. Вот и не смотрел, часы вообще в сумке лежали. Вот никак не вспомню.

– А если… – я немного подумал. – А музыка в машине у вас есть?

– Канеш! – он обрадовался. – В поездке-то со скуки сдохнуть можно, если музыки не будет.

– Магнитола или радио?

– И то, и то! Филипс у меня, автомагнитола! И радио ловит, и кассеты жрёт. Не, правда жрёт! – воскликнул дальнобой и засмеялся. – Кая Метова целую кассету зажевала, я её не включал больше. А то так все кассеты кончит!

– Значит, слушали радио? – уточнил я.

– Да!

– И что там играло? Когда приспичило и вы к заправке повернули?

– О! – мужик аж вскочил на ноги. – Я вспомнил! Моя любимая же играла!

Он повернулся, откашлялся и хрипло пропел:

– В пути шофёр-дальнобойщик! Он знает лучше всех! Он… эта, – мужик замялся, забыв слова. – эта… рассказать, что знает лучше всех, усталые глаза, шоссе длиною в жизнь и… эта…

– Всё в кучу собрал, – Устинов хмыкнул и добавил, чтобы слышал только я: – буду говорить всем, что Овсиенко петь не умеет, фальшивит. Свидетель же напел.

– Толя, – позвал я. – Позвони на радио, у нас всего две волны в окрестностях ловят. Спроси, когда играла песня про дальнобойщика в период до…

– Девятнадцати тридцати пяти, – подсказал Якут, взглянув в записи. – Тогда был зарегистрирован звонок в дежурке.

– Лады, – Толян подтянул к себе справочник и начал искать номер.

Дальнобоя отпустили, когда он подписал протокол, как и полагается, в нескольких местах, а вскоре явился Кобылкин, с красными от недосыпа глазами.

– Опять таксовал? – сочувственно спросил Устинов. Не я один знаю, выходит, он тоже как-то пронюхал про это. – А мы тут вместо тебя протоколы пишем. Ты поручение не забудь накалякать, на допрос дальнобоя – задним числом.

Дело по убийству проститутки возбуждено, и допрашивать, формально, мог только тот, у кого оно в производстве, или у кого есть его письменное поручение на это следственное действие.

– Короче, сегодня этого маньяка увезут в СИЗО, но я хочу его ещё разок погонять здесь, чтобы признался, да покрепче, – Кобылкин сел на подоконник, где обычно сидел Сафин. – А то про эту проститутку он вообще в отказняк идёт и ни в какую не сознаётся. Хотя заявление она на него писала. Вот и отомстил, гадина.

– Не бьётся путана, – сказал я. – Никак не бьётся с Крюгером.

– Опять? – он повернулся ко мне. – Чё у тебя не бьётся всё, Паха?

– Надо этого типа дёрнуть, – я повернулся к Толику. – Как у него фамилия? У Мишани, брата твоей бывшей?

– Зиновьев, – ответил он после пары секунд раздумий.

Толян начал набирать номер, но остановился, занеся палец над диском.

– А ведь все будут думать, что я ним поссорился и закрыл из-за этого, – произнёс он Толик печальным голосом себе под нос. – Состряпал дело и закрыл. И не докажешь никому, что он реально подозреваемый.

– Надо этого Мишу Зиновьева в розыск, – продолжил я, глядя на следака. – Он крутился рядом с жертвой в день убийства, и явно связан с новой ОПГ Сафронова, и все эти убийства барыг – разборки и борьба за кресло мэра. А вот трупы остальных – надо искать между ними связь. А если спихнём все темнухи на Кащеева – можем просрать другого убийцу. Не просто так этот Миша прячется, и эти порезы на руках у него не от чистки картошки. И убитую он воспитывал, бил, она сама мне говорила, что пожалела его. А зря.

– Я вот одно не пойму, – тихо сказал Кобылкин, смерив меня долгим взглядом. – Ты или тех конвойных сержантов отмазываешь, которые просрали побег, и на них уголовку завели из-за этого убийства, или просто упрямишься? Хорошо, Паха, не веришь мне – поверишь фактам. Вот!

Он полез в карман и достал оттуда помятый лист с печатью. Стал им размахивать.

– С утра заскочил в трупарню, мне там справочку накатали, – следак уже заводился, голос поднялся на тон. – Согласно предварительной справке, смерть наступила где-то между двенадцатью дня и шестью вечера. А это значит, что в этот самый момент Кащеев гулял на воле! А вы с Андрюхой приволокли его в изолятор только к семи! Так что, выходит, он мог спокойно тётю хлопнуть перед задержанием!

– Далеко место убийства, – пришёл Якут мне на помощь. – Это он должен был сразу от того гаража бежать на заправку, задушить её, а оттуда бегом через весь город в детский сад, и это в то время, пока вся городская милиция его искала.

– На машине был! – упрямился Кобылкин, прикрываясь справкой. – Я же говорю, у него сообщник есть, надо искать! А сообщник снял эту б***, увезли её за город, Кащеев её там придушил струной, и потом сообщник его увёз и высадил в городе, где вы его уже и нашли. Справка-то есть, время подходит, почерк схож! Даже по латыни всё намалевано! Всё бьётся? Ну вы чё, мужики? – он огляделся. – Дело яснее ясного!

– Всё равно картинка не складывается, Гена, – сказал я.

– Да ну вас всех, – он спрыгнул с подоконника и пошёл к двери. Но у самого выхода остановился, обернулся и добавил миролюбивым голосом: – Пока к вам шёл, в дежурку заходил. Там как раз подружайка погибшей припёрлась, та ещё прошм***ка. Мол, её вчера днём какой-то извращенец в подворотне обжимал, хотел придушить. Вот как пить дать, это Кащеев и был. И то, что он баб лапать любит, никто спорить не будет.

– Надо опрашивать, – заметил я. – Пусть к нам идёт.

– И вот давай так, Паха, – Кобылкин взялся за ручку двери. – Если она укажет на Кащеева, ты заканчиваешь упрямиться и поможешь мне заняться настоящим делом, в суд его загонять надо – подвести нелюдя-психопата под расстрел, чтобы землю не топтал больше и никому не навредил. Без него мир чище станет.

– А если нет? – спросил я.

Следак вместо ответа молча вышел в коридор.

Глава 2

Опера начали разбредаться по своим делам, вскоре в кабинете, кроме меня, остались только Толик и Сан Саныч. Пёс заскулил, провожая уходящего последним Орлова печальным взглядом, и даже подобрал красную жёваную кеглю, думая, что кто-нибудь вернётся и захочет с ним поиграть. С ней он подошёл ко мне, увидел, что я занят писаниной, и пошёл доставать Толика, тыкая его кеглей. Тот не глядя её взял и бросил, и пёс с бряцанием когтей по линолеуму бросился за игрушкой.

Но назад не понёс, остановился, дружелюбно махая хвостом, глядя на посетителя.

– Ой, собачка, – произнесла вошедшая в кабинет девушка и надула пузырь жвачки. – Не укусит?

– Не укусит. Не холодно так ходить? – спросил я, заметив её колготки.

– Если одеваться, не заработаешь не шиша, – заметила она. – Куда мне приземлиться, гражданин начальник?

Невысокая девица с тёмно-русыми длинными волосами вошла, держа в одной руке сумку из коричневых кожаных лоскутков, в другой – пакет с хлебом. Под синтепоновым жёлтым пуховиком надет бежевый свитер с вырезом и пуговицами, красная клетчатая юбка, совсем короткая, а под ней сетчатые колготки. Должно быть, это и есть та проститутка, о которой говорил Кобылкин.

Я показал ей на стул авторучкой и заметил, как Толя, чисто машинально, полез за расчёской в стол.

– Ой, а какие молодые тут все, – заметила заявительница. – Ой, собачка какая. А как тебя зовут, красавица?

– Сан Саныч, – сквозь смех пробурчал Толик.

– Хм, – недоверчиво замычала девушка. – Ой, а я вас помню, – она посмотрела на меня, – вы к нам ходили, Андрюху Зуба напугали, куртку отобрали у него.

Говорок у ночной бабочки простоватый, не местный, у нас так не говорили, ещё сильно выделялось оканье. Смотрела нагло, без страха, хотя и с любопытством, явно пришла сюда впервые.

– Не отобрали, а изъяли украденное, – поправил я. – Не его это куртка была. Это на тебя напал, значит, маньяк? – спросил я.

– Мне-то ишо повезло, – протянула она. – А вот Светку-то порешил, гад такой, поганец, чтоб ему пусто было!

– Что ты об этом знаешь?

– Ничё не знаю, – затараторила она. – Светка говорила, её сосед шупал за жопу, а потом оказался маньяком, надо милиции сдавать. Я ей говорила, не вздумай заявление писать-то, а вон оно чё вышло-то! Освободился и порешил девку!

– Знала её?

– Ну-у, – протянула заявительница. – Так, немного, сигареты стреляли друг у друга да чай пили.

Я глянул заявление, которое мне принесли из дежурки. Лимонова Анастасия Фёдоровна, текст написан большими детскими буквами, писала о нападении.

– Она мне салон посоветовала! – Лимонова наклонилась ко мне и доверительно посмотрела на меня. – Татуировку сделать. Говорит, клиенты любят, когда татуировки есть, показать просят, можно деньги просить. А мне сделал тот криворукий обезьян на титьках, смотри, что вышло!

Она начала расстёгивать кофту, будто собираясь показать мне, что там изображено на груди. Толян аж привстал и вытянул шею, чтобы посмотреть.

– Не надо, за плохие татуировки мы никого не ловим и не садим, – успокоил её я, и она опустила руки. – Что вас так всех раздеваться здесь тянет… эх, ладно. Так что по нападению на тебя? Что там было?

– Так вот, иду на работу с обеда, отпросилась как раз, с собой же не взяла ничего опять, – она полезла в сумочку за сигаретами. – Иду назад, думаю, опять орать будут. Мне тогда выговаривали за это, – Лимонова достала зеркальце, – что если я опять на обеде сало буду есть с чесноком, они меня выгонят.

– Ну, – поторопил её я и сделал знак Толику, чтобы не вздумал хихикать.

– Снег валит, метель метёт, – она начала размахивать руками, будто хотела жестами показать мне вчерашнюю непогоду. – А с меня раз, и шапку ко всем хренам сдуло! Я за ней! Она по улице катится, а я за ней, никак догнать не могу, скользко ещё, я так шмякнулась пару раз на копчик. А она – хоп, и в подворотню закатилась!

– Дальше что? – я посмотрел на неё.

– Только нагибаюсь за ней, а тут хрясь! – Лимонова аж вскрикнула. – И меня кто-то сзади хвать за жопу. А я кричу: куда?! Не платил же ишо! А потом не смогла кричать, жутко стало… он меня за горло взял и давить начал…

– В перчатках он был? – уточнил я, вспомнив разговор с профессором.

– Не помню, – она замотала головой и стала говорить тише: – И держит так крепко-крепко. А потом повернул к себе и глядеть давай…

– Лицо разглядела?

– В маске он был и в очках, – Лимонова уже не произнесла толком, а прошептала это. – Как эти, бандиты-то ходят по телеку, в такой же маске, с дырками для рта и глаз. И на меня так пристально смотрит-смотрит, в глаза прямо. Смотрит и смотрит…

– И что потом? – спросил я.

– Да как толкнёт в стену-то! – обиженно произнесла она. – Я аж ударилась затылком и чуть не упала. А он убёг через дворы.

– Так… – я задумался. – Какого он был роста?

– Ну, – Лимонова задумалась. – Ну вот… ну вот как он, – она показала на Толика, тот как раз встал посмотреть в окно. – Ну, чуть пониже, может, не шибко только.

– Шибко пониже или не шибко? – язвительным тоном спросил тот.

– Ну, чуть пониже, может. В перчатках… да, точно, в перчатках был, в чёрных, замшевых… и в этой ещё, куртке чёрной, тоже с замши, с молнией. И ботиночки были, кожаные, с мехом!

– Усы были?

– Ну рот-то там был открыт в маске, а вот усов там нет.

У Кащеева чёрной куртки на момент повторного задержания не было, он был в том самом грязном ватнике, в котором мы его взяли в первый раз. И очков с маской при нём не оказалось, и щетина уже отросла. Но главное – он невысокий, а долговязый Толик – метр восемьдесят пять, и даже будь напавший чуть пониже – это всё равно будет слишком высокий человек, чтобы девушка могла так описать Кощеева.

– Не из-за чеснока же отпустил? – вполголоса пошутил Толян.

– А Светку-то жалко, – произнесла Лимонова, не услышав это. – А же на обед хотела бежать, а там снег пошёл. И она мне пуховик свой дала, мол, сбегай в нём, чего мёрзнуть-то? А то у меня только куртёха осеняя была, задубела бы.

– Ты что, была в другой куртке? – я тут же напрягся и переглянулся с посерьёзневшим Толиком.

– Да, в синем, он дома щас. Куда девать-то теперь, не знаю, нету больше Светки-то. Кому возвращать?

Та-а-а-ак, вот и связь. Кто-то следил за погибшей Тимофеевой в день её смерти, но спутал её с Лимоновой из-за одежды. А когда догнал и загнал в безлюдное место, посмотрел в лицо – и понял свою ошибку. Но отпустил, не стал ничего делать, и, возможно, отправился искать зеленоглазую девушку. Хотя они мало похожи, вернее даже, совсем разные.

Но это всё уже интереснее. А погибшая проститутка была без верхней одежды, когда мы её нашли. Кто-то её увёз, потому что сама она так далеко бы по такой погоде не дошла.

– А что ты слышала про нападение на ваш шалман? – спросил я.

– Ну, не знаю, меня-то там не было, на обеде же была, – Лимонова подняла глаза к потолку, вспоминая что-то. – Говорят, какие-то спортсмены напали, всех побили. Я пришла, уже закрыто было. Сказали, пока работать не будем, дома велено ждать, но чтобы сами ничего не промышляли, а если придётся, то чтобы все деньги считали…

– А что насчёт знакомого Светки? – вспомнил я. – Который ей фингал поставил и воспитывал. Миша же его звали?

– А, мальчик-зайчик какой-то, – она отмахнулась. – Влюбился, представляете? Ха! Да такую любовь я бы в гробу видала, нафиг щастье-то такое? У меня вон, муж был, так я от него свалила подальше, от алкашины эдакого, а этот ишо хуже!

– Опиши-ка нам его, – попросил я.

– Ну, симпатишный… вот как он, – Лимонова показала на Толика, и тот зарделся, даже улыбаться начал. – Высокий… ну, чуть пониже, – она поводила в воздухе рукой, будто показывая отметку. – Ну, не знаю… Светке глаза его нравились, а мне-то что, глаза как глаза, есть с них, что ли? А вот остальное – вредный уж больно. Вот бабка моя права была, что не на рожу-то смотреть надо, а на характер, шоб не шибко бухал и руки не распускал. Слушалась бы её, не пришлось бы на Валерке жениться, и не пришлось бы сюда ехать потом, зарабатывать одним местом. Ну а характер-то у хахаля Светкиного – гамно! – с чувством сказала она. – А я всякого гомна повидала.

Разговор с путаной навёл меня на разные мысли, и пара идеек у меня возникла дополнительно. Но из кабинета ни в чём не разберёшься, девица ушла – надо ехать на место, опера ноги кормят.

Допрошу кого-нибудь с того шалмана, и надо выйти на этого Мишу. Как-то он причастен, не к одному, так к другому. Да и ещё у меня есть слабые зацепки, надо по ним пройтись.

Толику ещё раз скажу рыть со стороны своей бывшей, даже если он переживает, что для всех это будет выглядеть, будто он сводит с ней и её братом счёты из-за недавней ссоры. А мне надо копать со стороны Сафронова, ведь Миша состоит в его банде…

Зазвонил телефон, вырывая меня из размышлений.

– Коренева можно? – попросил недовольный женский голос.

– Толян, тебя, – я показал на аппарат, дождался, когда он возьмёт трубку, и положил свою.

Тот, едва услышав что-то, обрадовался и начал собираться.

Ладно, надо действовать, и заодно – решить для себя несколько вопросов, которые я пока никому не озвучиваю.

– Паха, ты далеко? – в коридоре меня выловил Сафин.

– Да прогуляюсь до рынка, и в морг к Ручке хочу по дороге заглянуть. Если опять не запил, подскажет по одному вопросу.

– О, будь другом, захвати там заключение по Терентьеву, – попросил Руслан. – Я знаю, что Ванька копии заключений делает, как и положено, а то Димка-следак просрал бумажку с экспертизой и на нас теперь валит, а дело в суд направлять надо уже. А если копии нет – пусть по-братски оформит новое заключение вчерашним числом, проставимся.

– Заберу, Маратыч.

– И там участковый трупешник привёз, глянь, есть криминал или нет, – он виновато посмотрел на меня. – А то Суходрищев орёт, типа, проглядели маньяка, поэтому велит теперь каждый труп смотреть на предмет удушения, вдруг ещё есть убийства в серии, а мы не видим. Вот надо даже тех, кто от синьки помер, смотреть. Но просто глянь для приличия, в рапорт я сам запишу.

Ну, генерал Суходольский такой и есть. Если бы Шухов стал генералом (а он не станет, это я знаю точно), то вёл бы себя именно так, а не иначе.

– Паха, погоди! – крикнул Толя из окна, когда я уже вышел на улицу. – Ща, выскочу.

Сан Саныч нетерпеливо тянул меня вперёд и поминутно оглядывался. Соскучился, давно не видел. И всё его теперь радовало, даже снег, который он кусал, ловя снежинки в воздухе.

Толя выскочил без шапки и сразу подбежал ко мне.

– Паха, – с видом заговорщика начал тот и огляделся. – Вот никто не в курсе, и я никому не говорю… но знаю, что у тебя есть бабосики. Слушай, будь другом, займи мне сто баксов. К Новому году отдам.

– Ну раз надо, – я полез в кошелёк на ощупь, не доставая его из кармана.

– Да привезли раньше одну штукенцию, а вот бабла нет, – виновато сказал Толик. – Думал, потом привезут, в январе, успел бы накопить.

Ну, Толян долги обычно отдаёт, тут я и не парился, хотя что ему там понравилось на целых сто баксов? Обычно на свиданки и подарки он много не тратит. Ну, раз надо, значит надо. Денег дал. Махнув ему рукой на прощание, я отправился по своим делам.

В морг я Сан Саныча заводить не стал, с такими запахами псу там делать нечего, оставил его посидеть у скамейки снаружи. А перед тем как заходить, заметил, что мимо стоящей рядом больницы очень быстро проехали старые бежевые жигули пятой модели, но увязли в снегу и забуксовали.

Номер запомнил по привычке – 52–27, а под лобовым стеклом был наклеен зелёный талон техосмотра, с большой цифрой 95. Хмыкнул про себя, попадутся гаишникам – огребут штрафов, просрочили на целый год.

Впрочем, предупреждать я их не собирался, а пока смотрел, как машина резко вырвалась из снежного плена и помчалась дальше. Идиоты, ещё врежутся.

– Ну что, эксперты невидимого фронта? – громко объявил я, входя внутрь. – Ваня, а где опять Ручка? Куда делся?

– Эх, – Ванька поднял голову от справки, потёр уставшие глаза и вздохнул. – Вчера он мне позвонил домой отсюда, как раз после того, как Тимофееву привезли, задушенную. Чай будешь?

– Можно, – я кивнул. – И что сказал?

– Что сдаётся санитарам, – судмед отложил написанный листок в сторону и подошёл к подоконнику, где стоял чайник. – Он бухает же, Паха, только выписался из наркологии, и давай каждый день квасить. И по секрету скажу – там он тоже квасил. Выбивал клин клином, и вот результат.

– Опять галюны пошли?

– Угу, – кивнул Ванька, держа чайник под краном и набирая воды. – И что характерно – те же самые. Песни на латыни, только молитвы. Он их даже запомнил. Вот, короче, уехал в наркологию, но в этот раз обещал не бухать, а по-честному лежать и откалываться. Посмотрим.

– И опять на тебя вся работа.

– Да не говори! – он ушёл в коридор, но голос хорошо доносился и оттуда. – Вчера выдернули, а сегодня с шести утра давай мне Конь звонить. Пока нет заключения, стал требовать справку предварительную о времени смерти Тихоновой. А как я её так быстро сделаю? – Ванька вернулся в кабинет. – Ну, допустимые временные рамки указал – всё, что мог в текущих условиях.

– Понятно.

Он убежал, а я остался в кабинете, поглядел справки, поискал копию по давно убитому Терентьеву. Хорошо, что она осталась, а то следак Димка хоть и бумагомарака, но теряет документы часто, поэтому мы с ним работаем по строгой описи, но тут кто-то упустил. Вообще-то все заключения эксперта по закону делаются в двух экземплярах, но Ручке на такие формальности часто было начхать.

– Кстати, там труп привезли, – Ванька зашёл в кабинет с парящим чайником и принялся разливать кипяток по кружкам. – Уже вскрыл, на гистологию и биохимию образцы нарезал, в область отправлю. Но по морфологическим признакам уже могу сказать, что там алкогольная интоксикация, палёной водяры мужик хлебнул. Но кто-то из ваших звонил, требовал удушения искать.

– Благодарю, как раз про это и говорили.

Из морга я пошёл к шалману, но бордель, уже накрытый бандой Сафронова (а кем ещё?), не работал и в ближайшее время работу не восстановит. Само собой, никто мне напрямую не скажет, но соседи радовались справедливости, мол, новый кандидат разбирается с их проблемами.

Знали бы они, кто он такой. И справедливости не видать, и я ничего не узнал, хотя хотелось пробить об этом Мишане побольше. Спрашивать информаторов смысла нет, он не «синий», а у меня все стукачи – бывшие зеки.

И у рынка я снова увидел бежевую пятёрку. Глаза она мне сильно мозолит, поэтому и отметил её себе, когда увидел снова. Или рожи сидящих внутри мне не нравятся – сам пока не пойму.

Встретить одну и ту же машину дважды в один день – для нашего города не такая уж и невозможная ситуация, город-то небольшой, но как опер такие странности я обычно подмечал. Правда, машина быстро уехала, морды внутри на меня даже не смотрели.

Я вернулся к ГОВД. На крыльце курил Кобылкин, кого-то ожидая, а в уазике с открытым окном сидели пэпсы и курили, обсуждая какой-то фильм. Недалеко от крыльца стоял батин москвич, значит, наконец-то смогу застать его в кабинете.

– Не он, значит, напал на неё? – сразу спросил Кобылкин, едва завидев меня.

– Нет, – я оглядел его с ног до головы. – Кто-то высокий и в маске. На Кащеева не похож, тот низкорослый.

– Как я высокий? – следак заржал.

– Не, ты выше Толяна, а она на нём показывала, говорила, что чуть ниже. И усы бы твои заметила.

– Слушай, Паха, – он отбросил окурок и потёр эти самые усы. Сразу стало видно старый шрам над губой. – Ну, слушай, харэ, давай работать совместно. Ведь если я прав, и Кащей всех душил, больше таких убийств не повторится, верно? Пока он сидит, убивать-то некому. Время покажет, что я прав… ну ты чё? – Кобылкин уставился на меня. – Вот всем говорю, все верят, а ты вот чё-то упрямишься.

– Да потому что есть одна зацепка, и она не укладываются в твою теорию, Гена. А я по опыту не люблю, когда какие-то шероховатости есть.

– Паха, ну вот ты…

Но наш разговор перебили безобразным образом.

– Э, заяц! – заорал какой-то мужик в шапке-ушанке, проходя мимо нас. На детских санках, которые он вёз за собой, лежала фанерная коробка, покрытая штампами почты. – Это ты, заяц? Не узнал, ха! Усищи-то отрастил! Ты чё, сюда переехал? А проставиться?

А, так это прозвище – Заяц. Но к кому он обращается? К следаку? Сан Саныч от криков заволновался и пару раз оглушительно гавкнул.

– Как ты сказал? – злобно спросил Кобылкин.

– Ты же это, Гена? – мужик засмеялся пьяным смехом. – А я смотрю, вроде Заяц наш…

– Так, старшина! – следак громко окликнул ппсников, курящих у в машине. – А чё тут пьяный ходит, голосит на всю катушку, общественный порядок нарушает? У вас чё, показатели по трезвяку уже выполнены?