Read the book: «Мысли»
Глава 1
«Тюрьма. Моё тело – это тюрьма для души, заключённой на муки собственной совести… Что за ерунду они слушают, эти подростки?! – доносился тихий звук из плеера соседа, – ха, давно ли я сама не подросток, – Вика попыталась сосредоточиться на своём рюкзаке, который лежал на коленях, чтоб ни смотреть по сторонам, – потёрся, надо купить новый».
– У Родины выходят? – крикнул водитель.
– Да, – ответила девушка и выскочила из салона. По маршрутке прокатился вороватый смех, кое-где дополняясь шепотом.
– Остальные хотят еще покататься, – ответил самодовольный невзрачный дядька у выхода. Он сидел, откинувшись назад, широко раскинув ноги, словно делает вызов окружающим всем своим видом. Его глаза сверкнули наглой ухмылкой готовой к словесной атаке. На чем зиждилась такая самоуверенность, было не ясно, выглядел он абсолютно не узнаваемо, и если бы пришлось увидеть его снова, навряд ли кто-то вспомнил бы его лицо. Смех резко затих, женщины сделали вид, что ничего не слышали, отречённо отвернувшись в окно. Обида резанула их нежные сердца, уставшие от повседневных бытовых забот и плоских мужских шуток. Ещё минуту назад им не казалось это таким обидным.
«Я конечно не красавица, но воздержусь!» – подумала Виктория, оценив внешность самодовольного дядьки. Жестокость, сопряженная с черным юмором была для неё защитной реакцией от невежества окружающей действительности. Она не пыталась казаться милой, словно пубертатный период остановился в ней на стадии развития и прижился со своим юношеским максимализмом и нетерпимостью к обстоятельствам. Она тяжело воспринимала несправедливость, каждый раз с особой горячностью бросалась в бой, отстаивать свои и чужие права. Её горячую страсть к справедливости расценивали как ненормальность. От этого ей становилось физически плохо, но по-другому жить она не умела.
«Я назвала бы тебя Толик. Бьюсь об заклад, что ты один из тех, что «всю ночь рисовал» свои «свежие» пять тысяч», – эту бесящую шутку Вика слышала от мужчин ежедневно, проверяя крупные купюры. При этом они сжимались в кулак, будто им становилось неловко, от того что к ним проявили недоверие, потом резко расправлялись в плечах и бросали в бой всё своё остроумие: «Всю ночь рисовал… Смотри не испачкайся, краска не высохла… Горячая ещё…» Вика всегда удивлялась, почему они думают, что это должно быть кому-то смешно, и от чего они мыслят так шаблонно. Где они берут этот единый справочник ответов на неловкие ситуации? Конечно, это были не все мужчины, но лишь некоторые. Но и их хватало для статистики. Женщины, почему-то воздерживались от подобных шуток, возможно, этот справочник не видела ни одна из них. Эта тайна была не раскрыта.
Под именем Толик в ее понимании скрывался определенный тип. То был мужчина с широким лбом, на глаза его спадали большие прямоугольные очки с толстым стеклом. Это тот мужчина, что ведет себя развязно и нарочито пошло в присутствии женщин и приседает при виде соперника. Он сжимается от страха перед мужчинами, но отыгрывается за своё ничтожество на женщине. Часто пьёт. Незаметен в толпе, кажется, что носит в себе страшные тайны. Такие Толики напоминали ей маньяка. Такого соседа она знала еще в детстве, тогда он казался ей страшным монстром. Позже, в её воображении, он возглавил ряд мужчин с такими же чертами, и подарил им своё имя как нарицательное.
«Ооо, нет, нет, нет, – зашедший вновь мужчина впихнул себя четвёртым на заднее сидение газели, Вику автоматом выплюнуло вперед. – Оторвать руки тому, кто конструировал эту душегубку, чтоб тебе вечно ездить по кругу на этой жестянке».
Тело Вики спрессовали соседи, казалось, что рёбра вот-вот лопнут под давлением встречных тел. Она сделала глубокий вдох и выпрямила изнывающую спину. Сиденья в этих маршрутках были жутко не удобными, от них всегда в качестве послевкусия еще долго болела спина. Она попыталась снова отвлечься от случайных прохожих и погрузить себя в мир собственного сознания: «Всё ли в этой жизни так однозначно? Какое решение может считаться верным? Может то, что не принято. Можно ли сказать, что я вышла из точки «А» и пришла в ту пресловутую точку «В»? Как узнать, до какой точки мне непременно нужно дойти? Может я свернула не туда? Кто-нибудь вообще знает, что мне нужно, если я сама не знаю. Вообще, шла я, или плыла по течению все эти годы своего непрерывного существования? Рюкзак принял абсолютно бомжеватый вид. И почему я раньше этого не заметила, когда упустила момент? Срочно надо заняться этим вопросом. И вообще… А что вообще я делаю преднамеренно в этой жизни? Или можно сказать, что я живу бессознательно и не отвечаю за дела минувших дней? Как я могла забыть наушники, сейчас бы слушала музыку, а не вот это вот всё. – Вика снова уткнулась в сумку попытавшись найти потерю. – Говорят, мы отвечаем за грехи родителей. А что, зато, есть, кого винить… Или всё-таки моя жизнь результат моих поступков, мыслей, мой выбор… Неужели правда, что за всё мне придется отвечать? Сейчас или после? – Она посмотрела в окно, дорога казалась бесконечной. – Вот если бы не этот драный автобус, стоило бы об этом думать? Интересно о чем думают они?» – Вика снова окинула салон взглядом. Автобус был набит людьми до предела. Казалось, что вот еще минута, и он начнёт выплевывать их наружу с верхнего люка. Посмотрев на каждого по очереди, она попыталась представить их характерные черты. Иногда ей казалось, что все они индивидуальны и неповторимы, и непременно каждый из них имеет свою особенность. Что-то, что отличает его от остальных. Бывало и так, что все они раздражали её как один, и тут же куда-то пропадало это стремление найти в них что-то исключительное.
«Вот те на, Толик вышел. Пока я наслаждалась видом своей ободранной сумки, народ в автобусе сменился навсегда. Хм… Теперь это уже совсем другой автобус… Прежним он уже не будет, – она сменила ракурс и кинула взгляд на свои ботинки. – Ну, блин забыла помыть, да что б тебя… Страшный рюкзак, грязные ботинки, на кого ты похожа Виктория Игоревна, – подумала Вика и продолжила прежний ход мыслей. – И вообще, однажды меня не станет! Вокруг всё будет так же, как в этом автобусе, будто меня здесь и не было. Мир не перестанет быть после… – она продолжала смотреть в окно, провожая ветхие улицы своего города. – Как жить, зная, что всё равно рано или поздно настанет твой черный день?»
Всю эту жизнь, Вика периодически думает о смерти, так ли пугает её неизбежность этого события, или сами обстоятельства диктуют, что она должна жить вдумчиво и вкрадчиво, будто на цыпочках, пробираясь сквозь дебри собственного уныния. От этого в её голове рождаются всё новые и новые вопросы. Эти фразы они словно неоткуда врываются в её сознание. Иногда она и вовсе задумывается – «Я ли столь уродлива, что могу мыслить такое? Что за чудовищные мысли лезут в мою голову?». Смотрит ли она телевизор; идёт ли по улице; едет ли в автобусе изо дня в день, пробиваясь сквозь толпу людей, проживающих такие же истощенные на события жизни – мысли не дают ей покоя.
Её взгляд случайно падает на ноги женщины в капроновых колготках, в которые аккуратно уложен ровными линиями черный слой не бритых волос, глаза смыкаются от изумления. Она отводит взгляд, и что бы отвлечься, смотрит безучастно на девушку, чьи губы достигли своего пикового роста и пытаются говорить с подругой.
«Была, наверное, красивая, непременно была красивая. Какие живые глаза, и зачем они себя так уродуют? О чём они думают? Мысли, мысли… зачем опять мне лезут эти мысли в голову, и ведь снова осуждаю, будто они мне нужны – все эти люди. Зачем они мне? Сколько можно это терпеть. Нет, ну я же подумала хорошо, да непременно хорошо. Надо же о чем-то думать. Господи, как же не думать».
Вика снова закрыла глаза, что бы притянуть к себе позитивные мысли. Позитивными мыслями в её понимание было отсутствие критики в адрес посторонних людей и сплошной бесконечный самоанализ: «Что теперь меня ждёт? Может сказать ПетроПалычу про тот заказ, я же не виновата. Ага, сказать. Он всё равно поддержит менеджеров. А эти опять соврут, разве может быть иначе. Я же хотела думать о хорошем… Господи! Аж голова заболела… Моя остановка», – Вика торопясь вскочила с кресла, пытаясь протиснуться в начало автобуса.
– Женщина-а-а! Уберите рюкзак! Что вы в меня тычете? Это фирменное безобразие, – протяжно прошипела дама в шерстяных колготах. Голос её оказался на редкость гнусавым, будто аденоиды распирали ей нос, пытаясь сбежать. Весь автобус по щелчку скрипучего голоса обернулся в сторону Виктории. Убедившись, что продолжения не последует, народ вернулся к своим делам.
– Простите, – тихо прошептала Вика, снимая рюкзак: «Сама ты женщина, какая я тебе женщина, – разливались мысли в голове Виктории, – лучше бы побрила ноги, чего злая как собака. Ааа …. отсюда и лишний волосяной покров, понятно», – мысли неумолимо тянули на самое дно преисподнии. Вика покрылась ярким пунцом, а внутри словно разогрели печь негодования. Этот пожар разгорался с каждой новой ответной фразой, летящей в её голове в сторону женщины в шерстяных колготках. «Почему я не могу ответить! Иду, веду сама с собой перепалку. Убожество. Этот адский пожар, смогу я его когда-нибудь погасить? Может в аду так же жарко, как сейчас в моей душе, бесит всё! Надо было её просто послать и успокоиться. Почему надо обязательно испортить человеку день?» – Вопрос, который всегда первый вставал на повестку дня: они ей портят день, или же она себе? Почему она словно магнит притягивает к себе людей с плохим настроением, или всё-таки она формирует их настрой. Мысли водопадом пронеслись в голове, утекая куда-то в серую вечность.
Вика молча добиралась до работы, тихо перебирая шаги и глядя на снег под ногами. Ботинки, покрывшиеся белыми разводами от соли, сейчас раздражали как никогда. Она воткнула ногу в сугроб, чтобы попытаться отчистить налет. Поняв, что идея изначально была провальной, взбесилась еще больше и пошла дальше, отпинав как следует проклятый сугроб.
«Надо пережить целый рабочий день, а я в бешенстве. В бешенстве, будто не выпила кофе с утра… А я выпила… дыши Викуль… спокойно… почему я опять забыла про молитву… Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня грешную», – Вика стала повторять молитву, где-то она читала, что это помогает… Сама не зная почему, она верила что это её успокаивает читая всякий раз, когда ей становилось страшно, плохо и больно, между разговорами со своим сознанием. Ещё шаг: «Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня». Шаг за шагом пожар медленно стал утихать, мысли – сошли на нет: «И всё-таки они не виноваты, в том, что у меня нет настроения».
