Read the book: «Шиша. Тринадцатая кукла»

Глава 1

Праздничный пир

Гудит на весь мир,

В улыбках хозяев лукавство.

Богаты столы,

И все веселы,

Но кто же здесь гость, а кто – яство?

Кэст

Костер, словно огненный пес, охваченный неутолимой жаждой, без устали лакал прохладный ночной воздух длинным алым языком и шумно отфыркивался огненными искрами, затмевавшими свет звезд, – правда, это превосходство длилось недолго: мгновенно потускнев, искры превращались в сизые хлопья и кружились над землей, напоминая грязные неряшливые снежинки.

Кэст блаженствовал, лежа на стогу свежего сена, развороченном с одного боку, – пару охапок пахучей сухой травы взяли оттуда на разведение костра. Правда, вскоре выяснилось, что это плохая идея: от сена повалил густой дым и безжалостно придушил едва проклюнувшийся робкий огонек. Кто ж знал, что сено, даже сухое, так непросто поджечь! У них в компании все городские, в жизни костров не разжигали (угли из пакета в мангале не в счет).

Лещ разозлился и сказал, что ему вся эта возня с костром вообще не интересна, а Хома уперся: зря, что ли, форель в лимонном соке мариновали? С розмарином! И Лея подхватила: она собиралась зефирки на огне поджарить. А Ума заявила, что давно мечтала перепрыгнуть через костер и эта ночь для такого эксперимента самая подходящая в году – купальская потому что, и обойтись без костра никак нельзя: она, можно сказать, только ради этого сюда и ехала. А иначе какой смысл ночевать в чистом поле, когда можно снять комфортабельный номер на какой-нибудь турбазе?

Пришлось Лещу смириться с мнением большинства, тем более что Лею вообще не переспоришь. Да и Ума от нее не отстает, когда они вместе. Она обычно робкая, но рядом с подругой сразу меняется, словно заражается ее вздорностью. Инга единственная из всех, не считая Кэста, оставила свое мнение насчет костра при себе: похоже, ей было все равно. Она неподвижно сидела в раскладном туристическом кресле, вытянув тонкие стройные ноги в белых джинсах, и безучастно наблюдала за происходящим с вежливой полуулыбкой на красивом ухоженном лице. Кэсту даже казалось иногда, что в ее взгляде сквозит некоторая снисходительность, словно она делает всем огромное одолжение своим присутствием. Она была немного странная, эта Инга… Да нет, пожалуй, даже очень странная. Взять хотя бы ее белые джинсы: разве нормальный человек поедет в таких на природу? Вот она и сидит теперь, как замороженная, боится испачкаться, видимо. Зачем, спрашивается, вообще поехала? Ясно ведь, что ни природа, ни костер, ни Кэст ей не нужны: она и не взглянула больше ни разу в его сторону после того, как они познакомились, а произошло это два часа назад, перед самым отъездом из города. Ингу, собственно, и пригласили из-за Кэста: в их дружной компании, сложившейся с детсадовского возраста, только он до сих пор оставался без пары. То есть раньше они просто дружили впятером, а потом как-то незаметно так сложилось, что Лея стала девушкой Леща, а между Умой и Хомой еще только начали проскакивать искры, но уже было ясно, к чему все идет. И вот, не то из чувства солидарности, не то из жалости, девчонки время от времени пытались «пристроить» Кэста и приводили в их компанию своих знакомых, причем Кэсту об этом заранее не сообщали. Сколько раз он их предупреждал, чтобы не занимались сводничеством – все бесполезно! И ведь дальше знакомства дело не шло, не складывалось у Кэста с этими приглашенными девушками: возможно, они чувствовали его внутренний протест и держались отстраненно, а он и не навязывался. Наверняка так будет и в этот раз.

Костер все-таки развели с горем пополам, убив на это весь вечер: вначале Лещ и Хома искали подходящее топливо в березовой роще, где их искусали комары, потом Лея и Ума начали ворчать на парней, потому что огонь все время гас, и эти четверо чуть не перессорились, а когда пламя наконец поднялось над сложенными домиком бревнами, время уже близилось к полуночи. Форели на углях и жареных зефирок никому больше не хотелось, прыгать через огонь – тем более. Все устали от этих хлопот и сидели вокруг костра, тихо переговариваясь, а Кэст вернулся на облюбованный стог сена, высившийся неподалеку – хитрый ход, чтобы не пришлось заводить беседу с Ингой.

Но совершенно неожиданно она вдруг сама пришла к нему. Плюхнулась рядом, словно они уже сто лет были знакомы, закинула руки за голову и томно произнесла:

– А хороший отсюда вид на звезды…

– Ну да, – согласился Кэст, оторопев от такой наглости.

– А почему ты – Кэст? Твое прозвище что-нибудь значит? – Она повернулась к нему и показалась даже милой с травинками, застрявшими в волосах.

– Так в Древнем Риме называли гладиаторов, дерущихся на кулаках, это были предшественники современных боксеров, – пояснил он. Это было правдой, но не полной.

На самом деле прозвище у него появилось примерно лет в шесть, а может, чуть раньше, а о гладиаторах он имел тогда весьма смутное представление. Наградил его этим прозвищем Лещ, когда они с ним впервые встретились на детской площадке. Кэст еще был просто Колей и отправился исследовать двор своего нового дома, в который переехал вместе с родителями. Картина далекого детства сильно поблекла с тех пор, но Кэст хорошо запомнил неприятное чувство, охватившее его при встрече с нахальным с виду мальчишкой со шрамом над верхней губой. Это был страх, смешанный со стыдом, вызванным желанием постыдно сбежать: с первого взгляда было ясно, что мальчишка, как говорила мама, «оторви и выбрось», и ничего хорошего от него ждать не стоит.

– Как зовут? – без предисловий спросил Лещ, приближаясь к Кэсту с недовольным видом. Услышав произнесенное в ответ имя, тут же задал новый вопрос: – А фамилия как?

– Строев.

– Кэст, значит, – припечатал Лещ и объяснил, поймав Колин недоумевающий взгляд: – Первая буква имени «кэ», плюс две буквы фамилии, вот тебе и кликуха.

– Вообще-то мне не нужна кликуха, – набравшись смелости, возразил Коля.

Лещ перебил его:

– Да ты че, такая классная кликуха! Лучше даже, чем моя! А я – Лещ, самый главный тут во дворе. Если кто-то наедет, сразу говори, не стесняйся, я разберусь! – с этими словами он поддернул вверх рукава куртки и сплюнул сквозь стиснутые зубы.

Лещ разговаривал, как взрослый, и употреблял много непонятных слов, отчего Коля сразу проникся к нему уважением и смирился с «кликухой». Ну а позже «кликуха» стала предметом его гордости, когда он узнал, что «кэстами» в Древнем Риме называли гладиаторов, которые вместо мечей и копий использовали в бою лишь собственные кулаки, но не голые, а обмотанные кожаными ремнями с выступающими наружу железными шипами: наверное, из таких приспособлений для кулачных боев и появились современные кастеты. Кстати, о кастетах Кэст тоже узнал от Леща. Новый друг любил говорить о разных приспособлениях, которые можно было использовать в драках, и как-то раз даже похвастался собственным кастетом, правда, пластмассовым и без железных шипов, больше похожим на игрушечный, но все равно эта штуковина на его кулаке смотрелась очень круто. Позже выяснилось, откуда у Леща такие познания и манеры: оказывается, его отец был бандитом, а год назад его посадили в тюрьму за разбой, но свой вклад в воспитание сына он все же внести успел. Видно было, что Лещ гордится своим отцом. В то время, которое впоследствии прозвали лихими девяностыми, бандиты были хозяевами жизни, богатыми и уважаемыми людьми, криминальное прошлое считалось скорее преимуществом, чем-то вроде списка побед у спортсменов.

– Гладиатор, значит… хм… ты совсем не похож на гладиатора. – Слова Инги прервали его размышления.

– А это плохо? – с нескрываемой иронией спросил Кэст.

– Нет, просто кличка тебе не подходит. За что тебе ее дали?

– Так уж сложилось! – грубо отрезал Кэст. Не выкладывать же всю историю происхождения «кликухи» девчонке, которую видишь первый и, скорее всего, последний раз в жизни.

Если бы Кэст знал в тот момент, насколько верным окажется его предположение насчет последнего раза, он держался бы от Инги как можно дальше – по крайней мере, так близко уж точно бы ее к себе не подпустил, избежав тем самым серьезных проблем, свалившихся на него с наступлением рассвета. Но, конечно, ничего такого он знать не мог: до момента, после которого уже нельзя было ничего изменить, оставалось несколько часов.

Инга вдруг поморщилась, заворочалась и принялась раскапывать сено рядом с собой.

– Что-то тут колется… ветка, кажется. Надо же, не вытаскивается!

– Передвинься на другое место, – посоветовал Кэст, наблюдая за ее возней.

– Тут еще что-то есть! – Проигнорировав его совет, Инга начала рыться в сене с азартом голодной кошки, почуявшей мышь. Ее белые джинсы прямо на глазах приобретали серый оттенок, но это, судя по всему, ее больше не заботило. Казалось, в нее что-то вселилось – настолько разительной была перемена в ее поведении.

– Что там может быть интересного? – Кэст приподнялся, заглядывая Инге через плечо. Она тянула к себе рукав какой-то одежды, терявшейся в глубине стога. От этой картины по спине Кэста пробежал холодок: еще не хватало только откопать здесь труп!

Но это оказалось всего лишь пугало. Большое огородное пугало, сделанное из пучка сена, перемотанного бечевкой и закутанного в рваный плащ. Из рукавов торчали корявые ветки, крепко сидевшие в соломенном теле.

Пока Инга выкорчевала из стога свою находку, все остальные, заинтересовавшись ее действиями, подошли и столпились рядом.

– Что там такое? – спросила Ума, вставая на цыпочки и вытягивая тонкую шею.

– Наверное, клад! Вон как старается! – раскатисто хохотнул Лещ.

– Черт, Инга! Посмотри на свои джинсы! – с упреком воскликнула Лея и покосилась на Кэста. – Что это с ней?

Кэст только плечами пожал, он и сам не понимал, что нашло на эту манерную красотку.

– Как будто дьявол вселился, – пошутил он, старательно пряча беспокойство, охватившее его в тот миг, когда светлые глаза Инги потемнели, напомнив ему мартовские проталины, освободившиеся от ледяной корки.

– Может, фонарем посветить? – участливо поинтересовался Лещ.

– Я принесу! – вызвался Хома.

Когда яркий луч света большим желтым пятном лег на стог сена, все увидели пугало в руках Инги. Ума испуганно пискнула, Лея охнула, а Лещ презрительно фыркнул и сплюнул сквозь стиснутые зубы.

– И стоило мараться из-за этого?

– Я думала, там есть кто-то живой. – Инга тряхнула головой, словно хотела избавиться от наваждения.

– Где, в стогу? – Лещ высоко вскинул белесые брови.

– Мне показалось, что я слышала голос… как будто шепот… – растерянно произнесла она, с неприязнью разглядывая свою находку.

– Звучит жутко. – Ума поежилась и бросила быстрый взгляд в темноту за стогом. – Может быть, там, с обратной стороны, кто-то притаился? Вдруг это деревенские решили нас попугать?

– Или ограбить, – мрачно добавила Лея.

Лещ нахмурился, пошарил в карманах куртки, выудил кастет, надел на правую руку, следом достал газовый баллончик и, держа его наготове в левой руке, кивнул Хоме:

– Пойдем-ка, проверим!

– Ой, нет, не ходите никуда, пожалуйста! – вскрикнула Ума, заламывая руки, а Инга вдруг, словно опомнившись, брезгливо отбросила от себя пугало и поспешно выбралась из стога. Вслед за ней на землю скатилось что-то темное и круглое. Поддев ногой этот предмет, Лея подняла его и, покрутив в руках, сообщила:

– Похоже, эта ветошь когда-то была шляпой!

Она встряхнула тряпичный ком, и тот, расправившись, действительно оказался мужской шляпой из черного фетра, с полей которой свисал какой-то лоскут. Лея подцепила его двумя пальцами, собираясь сбросить на землю, но ее рука застыла в воздухе, а в глазах вспыхнул интерес:

– Вы только посмотрите, какой прикольный был у пугала прикид!

При ближайшем рассмотрении лоскут оказался пиратской повязкой. Лея присела на корточки рядом с валявшимся на земле пугалом, натянула повязку на его безлицую голову, отделенную от тела несколькими витками веревки, сверху нахлобучила шляпу, и, подняв пугало вверх, продемонстрировала всем то, что получилось: – Гляньте, разве не красавчик?

Она рассмеялась, и кончик ее носа при этом задорно приподнялся. От ее смеха напряжение, витавшее в воздухе, растворилось без остатка.

– Хорош! – Ума заулыбалась, и ее раскосые глаза превратились в узкие щелочки, в глубине которых плясали красноватые искорки – отблески догоравшего костра.

Даже Инга растянула губы в широкой красивой улыбке, безупречные зубы тускло блеснули в свете луны.

– Заба-авно… – протянула она, откидывая назад длинные волосы, покрывалом свесившиеся на лицо, и Кэст отметил, что глаза у нее стали обычными, светлыми.

Вернулись Лещ с Хомой, обходившие вокруг стога, объявили, что поблизости нет ни души. Лещ взглянул на Лею, прижимавшую к себе пугало, и с хмурым видом двинулся к ней.

– А ну, дай-ка сюда! Оно, может, мышами и крысами обгажено, не хватало еще заразу какую-нибудь подцепить!

Отобрав у нее соломенную игрушку, он отошел к кострищу и швырнул ее на тлеющие угли.

– Эй, ну зачем так?! – разочарованно вскрикнула Лея. – Можно было прикольные фотки сделать!

Над пугалом поднялся серый столб густого вонючего дыма, а следом с протяжным гулом взметнулись ввысь языки яркого пламени. Необычайно длинные, они торжествующе затрепетали в ночи, осыпая все вокруг фейерверком огненных искр. Даже сухие березовые ветки, собранные в лесу, не горели с такой силой. Кэсту, наблюдавшему за всем происходящим с вершины стога, почудилось в этом что-то противоестественное, даже мистическое: ведь сено, которое раньше бросали в костер, не только не горело, а, наоборот, тушило пламя. Зато ветхое пугало в старой одежде полыхало прямо-таки адским огнем, вызывая в душе Кэста тяжелое предчувствие надвигающейся беды.

Ему вдруг вспомнилась поговорка: «Пришла беда – отворяй ворота». В тот же миг безумный вопль Леща пронзил пространство и разнесся над полем, вспугивая прикорнувших в густой траве рябчиков. Следом послышалась такая отчаянная брань, что Кэст понял: случилось что-то серьезное. Схватившись за лицо и дико завывая, Лещ закружил по поляне, налетел на Хому, отпихнул бросившуюся к нему Лею, рявкнув при этом: «Уйди, дура! Из-за тебя все!», и с размаху наступил в пылающий костер. Не удержавшись на ногах, он рухнул прямо на горящее пугало и, заорав благим матом, выкатился из огня. Его одежда дымилась, он корчился на земле и хлопал себя руками, продолжая орать. Хома подлетел к Лещу с пятилитровой бутылью воды и, перевернув ее вверх дном, начал отчаянно трясти, выплескивая воду на Леща. Тот высоко вскинул ногу и выбил бутыль у Хомы из рук со словами:

– Отвали, пожарник чертов!

– Обгоришь ведь! – обиженно ответил Хома, отступая в сторону. – Как лучше хотел…

– Его раздеть надо, помогите! – Перепуганная Лея суетилась вокруг Леща, пытаясь оценить, насколько серьезно тот пострадал.

– Конечно, в первую очередь надо снять одежду! – поддержала ее Ума. – Я здесь подорожник видела, его листья прикладывают к ожогам! Пойду поищу. – Она встала на четвереньки и принялась ползать в траве в поисках подорожника, чтобы внести свой вклад в оказание помощи пострадавшему.

– Вот только подорожника мне не хватало! Осталось еще заразу занести! – Лещ поднялся на ноги и оглядел поляну одним глазом, второй глаз он прикрывал ладонью. Его взгляд остановился на Кэсте, который, покинув свой насиженный стог, теперь стоял рядом, растерянно переминаясь с ноги на ногу. – Все из-за вашего чертова пугала! Ч-черт, как жжет, зар-раза! Черт, черт, черт!

Кэст молчал, виновато глядя на Леща, хотя и был уверен, что его вины в случившемся не было, он к этому пугалу вообще не прикасался.

– У меня гель от ожогов есть. – Подсвечивая телефоном, Инга принялась рыться в своем крошечном розовом рюкзачке, лежавшем в туристическом кресле. – Точно помню, что «Фенистил» с собой брала, он и от укусов насекомых помогает.

– Во, отлично! Хоть один разумный человек нашелся! – обрадовался Лещ и направился к Инге, продолжая держаться за глаз. – Ну что, нашла? Давай-ка, намажь меня.

Инга растерянно заморгала, явно не ожидая, что ей самой придется наносить гель на ожоги малознакомого парня, да еще на глазах у его подруги. Она окинула взглядом всех членов компании в надежде, что кто-нибудь вызовется взять на себя эту ответственную миссию, но таких не нашлось: Ума продолжала искать подорожник, Хома демонстративно отвернулся, всем своим видом показывая, что больше не намерен приближаться к Лещу, Кэст малодушно потупился, а Лея подняла валявшуюся на земле смятую бутыль из-под воды, прихватила несколько салфеток и пластиковых стаканов, которые раскидало ветром, и понесла к мешку с мусором, как будто ничего важнее уборки в этот момент не было.

– Лея! – окликнула ее Инга, судорожно сжимая в руках тюбик с «Фенистилом».

– К черту Лею! Намазывай! – Лещ стянул с себя футболку, представив на всеобщее обозрение свой могучий торс. Его спину покрывали волдыри и красные пятна, которые были хорошо видны в свете диодных ламп, установленных на раскладном походном столике. Лампы работали от встроенных аккумуляторов, их включили, когда разводили костер, и к этому моменту их яркость уже начала снижаться, но все еще была достаточной для того, чтобы разглядеть «орнамент», оставленный огнем на теле Леща.

– Ого! – вырвалось у Инги при виде этой картины. В ее взгляде мелькнуло сострадание. Она снова потянулась к сумочке, извлекла упаковку ватных дисков, и, приблизившись к Лещу, выдавила на диск гель из тюбика.

– Ватные диски не стерильные, – извиняющимся тоном произнесла она, протягивая к спине Леща дрожащую руку.

– Да и черт с ними! Мажь скорее, не тяни резину! – Лещ выглядел не только раздраженным, но, как показалось Кэсту, каким-то другим. Он всегда был хамоватым и резким, однако часто сдабривал свое хамство шутками: порычит, а потом вдруг скажет что-нибудь смешное, тем самым разряжая обстановку. Нет, все понятно, сейчас ему не до шуток, и все же… Кэст украдкой разглядывал друга и не мог уловить, в чем именно заключаются перемены. Складывалось впечатление, будто вместо Леща здесь стоял незнакомец, очень похожий на него: чужой взгляд, чужие интонации в голосе, да и речь… За последние пять минут Лещ несколько раз сказал «черт», а раньше Кэст не замечал этого слова в его лексиконе.

После того как все ожоги были обработаны, Лещ немного смягчился и, криво улыбаясь, подмигнул Инге здоровым глазом (второй глаз по-прежнему был скрыт под красными опухшими веками):

– Ну вот, теперь другое дело! Будто заново родился! Черт, как жаль, что ты не моя девчонка! – Он обернулся к Кэсту со словами: – Смотри, не прощелкай! Такую фею быстро уведут!

Кэст скрипнул зубами, сдерживая дерзкую фразу, готовую сорваться с языка. Он не любил, когда вмешивались в его личную жизнь, особенно так нарочито. В другое время не стерпел бы, но в этот раз промолчал, сделав Лещу скидку из-за ожогов: мало ли что человек может наговорить, испытывая болевой шок.

Инга даже бровью не повела, будто и не слышала неуклюжего комплимента в свой адрес: она с невозмутимым видом снова копалась в своем рюкзачке.

Зато Лея, бледная, как призрак, смотрела на Леща, кусая губы. Кажется, она уже сожалела о том, что не занялась его ранами сама.

– Ну и чего все приуныли? – Лещ прошелся вокруг угасающего костра, поддел ногой валявшуюся поблизости корягу и закинул на рдеющие угли. Искры взвились неистовым роем и замельтешили в воздухе, но Лещ даже не попытался от них уклониться, словно ему прежних ожогов было мало. – Хома, ну-ка, музыку включай! Зря мы, что ли, в такую даль приперлись?! Да-ава-ай пошуми-им! – Последнюю фразу Лещ пропел, пританцовывая и вращая руками. Кэст вспомнил, что где-то слышал такую песню.

– Аккумулятор сядет, – возразил Хома, окидывая Леща недоумевающим взглядом: тоже, судя по всему, заметил в нем странные перемены.

– Ничего, с «толкача» заведем! – беззаботно махнул рукой Лещ.

– Да ты гонишь! С какого «толкача»?! Машина на «автомате»! – Хома ошарашенно выпучил глаза.

– Ладно тебе, не нуди, включай музон! Мотор заведи, и все дела! – продолжал наседать Лещ. – И форель тащи, жарить будем!

– О, тогда я принесу зефирки! – оживилась Ума и, выронив охапку листьев подорожника, направилась к стоявшему чуть поодаль автомобилю.

Огромный квадратный «хаммер» цвета безлунной ночи смутно вырисовывался во тьме среди стогов сена. На фоне сельского пейзажа он совершенно утратил флер крутого авто, которым обладал, с рычанием гоняя по городским улицам, и теперь казался не круче какого-нибудь ржавого скрипучего трактора, по бумагам списанного на металлолом еще с десяток лет назад, но по факту обреченного бороздить окрестные просторы до последнего вздоха. Они купили его в складчину – Лещ, Хома и Кэст. Договорились, что будут пользоваться им по очереди, но чаще катались втроем. Все трое работали в одном месте – в крошечном ресторанчике с незамысловатым названием «Греча». Хома был поваром, Лещ – охранником, а Кэст – администратором. Ресторанчик дышал на ладан, и хозяин не раз грозился его закрыть, сетуя на низкую проходимость и маленькую выручку. Хома предлагал Лещу и Кэсту скинуться и выкупить это заведение, уверяя, что у них дела пойдут намного лучше. Эта тема не раз становилась причиной жарких споров, но к единому мнению они так и не пришли.

– Все проблемы из-за дурацкого названия. Сменим «Гречу» на что-нибудь мясное, и народ сразу потянется! – доказывал Хома.

Кэст же считал, что смена названия «Грече» никак не поможет.

– Место не проходное, нужно менять локацию.

Лещ его в этом поддерживал и добавлял:

– Не только локацию, но и стиль. Клиентов притягивает особая атмосфера. Было бы здорово открыть что-то вроде этно-кафе, такое отлично вписалось бы в парк на Беличьем острове.

– Там этих кафе – как грибов в лесу, – ворчал Хома.

– Зато центр города, народ толпами ходит, деньгами сорит. Все кафе битком, и на нас клиентов хватит, – убеждал его Лещ.

Но мечты вот уже второй год подряд оставались мечтами, и друзья продолжали работать в «Грече» за скромную зарплату.

Щелкнули, отворяясь одна за другой, передние дверцы «хаммера». Резкие звуки музыки хлынули из колонок. Кэсту казалось, что они причиняют ему физическую боль. Он мечтал вернуться домой. Наверное, еще ни разу в жизни ему не хотелось этого так сильно, он словно чувствовал, что родной дом увидит еще не скоро. С каждой минутой в нем крепло желание пешком отправиться к шоссе, чтобы поймать попутку до города, но на месте его удерживала мысль о том, что ребята не на шутку обидятся на него, особенно Лещ, который сейчас явно не в себе. Бедная Лея! Кэст смотрел, как Лещ кривляется под музыку (танцем это нельзя было назвать даже с большой натяжкой) и все ближе подбирается к Инге, и представлял, каково же Лее видеть подобное зрелище. Инга, хоть и пятилась от Леща, но смотрела на него с игривой улыбкой и, судя по всему, готова была вскоре уступить его натиску. Оба они постепенно отдалялись от костра и от поляны, все глубже погружаясь в темноту, и вскоре совсем исчезли из виду. Послышался кокетливый смех Инги, который через мгновение прервался удивленно-восхищенным вздохом.

– Может, потанцуем? – Перед Кэстом возникла Лея. Обращаясь к нему, она смотрела в сторону, в непроницаемую тьму, черной стеной высившуюся за границей дрожащего света, исходившего от костра, – туда, где исчезли Лещ и Инга.

«Неужели она надеется, что, как только окажется в моих объятиях, Лещ тотчас примчится обратно? Наивно!» – подумал Кэст и виновато произнес:

– Извини, что-то я сегодня не в форме. Пойду спать, пожалуй.

Под обиженным взглядом Леи он резко отшатнулся в сторону и врезался в Хому и Уму, сидевших у костра с шампурами в руках. Хома потерял равновесие, замахал руками, и нанизанные на его шампур зефирки попадали в огонь.

– Эй, потише! – заорал он и хотел сказать еще что-то гневное, но, взглянув на Кэста, а потом на Лею, только вздохнул и отвернулся. Похоже, он сочувствовал им обоим из-за ситуации с Лещом и Ингой, потому и замолчал.

– Ничего, у меня этих зефирок целый мешок! – поспешила успокоить Хому Ума, а затем, обращаясь к Кэсту и Лее, сообщила: – Впервые жарю зефир на костре! Вкус бесподобный! Вообще не сравнить с тем, что получается в микроволновке.

– Серьезно? – Лея подошла к ним и села рядом.

– Жаль, с форелью не заладилось, – тоскливо произнес Хома. – Собирались закатить вечеринку с барбекю, но что-то пошло не так…

– Все из-за пугала, которое откопала Инга! – подхватила Лея. – Если бы не это, вечер мог бы получиться идеальным.

Кэст, пользуясь тем, что о нем забыли, отправился к своему стогу и, погрузившись в пучину душистого сена, с наслаждением закрыл глаза.

Ему приснилось пугало, торчащее посреди голого черного поля. Рукава широкого плаща, раскинутые в стороны, трепетали на ветру; вылезшие из них корявые ветки, издали похожие на мумифицированные конечности, покачивались с костяным скрипом; шляпа сползла вниз и полностью скрыла пустое лицо. Над пугалом кружил здоровенный жирный ворон с огромным клювом, измазанным в чем-то красном. Над вороном висела огромная, в полнеба, желтая луна, покрытая сеткой трещин, извилистых, как червоточины. От луны веяло холодом и жутью, а из ее трещин что-то сочилось. Крупные капли с глянцевым блеском падали на землю, на пугало и на ворона, оставляя повсюду темные пятна. Покружив еще какое-то время, ворон сел на голову пугала и сложил крылья. Одним глазом, блестящим, как стеклянная бусина, он уставился на Кэста, а второго глаза у него не было. Перебирая когтистыми лапами, ворон топтался по шляпе, и та все больше сдвигалась назад, открывая то, что было под ней. Там оказалось лицо Инги, бледное и очень испуганное. В ее округлившихся глазах плескалась паника. Лапа ворона прошлась по ее лбу, оставляя багровые царапины. Капли крови выкатились из них и поползли по щекам, отчего ее лицо вскоре покрылось кровавыми дорожками, похожими на лунные «червоточины». Инга закричала, завертела головой, пытаясь сбросить с себя ворона, но тот продолжал царапать ее лицо, быстро превращая его в кровавое месиво.

Алые капли брызнули во все стороны, ослепительно сверкая в лунном свете и придавая ему красноватый оттенок. Капли взлетали так высоко, что забрызгали всю луну, и она стала красной, как рассветное солнце, только в отличие от солнца была не способна рассеять тьму и выглядела очень жутко в черном небе. Ее густо-красный свет тяжело бил в глаза Кэсту, и тот пытался отвернуться, но куда бы он ни посмотрел, красная луна была повсюду. Несколько капель долетели до него и алыми иглами вонзились в кожу, от них по всему телу разлился страшный зуд. Кэст начал неистово чесаться, как пес, искусанный блохами, и… проснулся.

Зуд никуда не исчез, и стало ясно, что его вызвали многочисленные мелкие травинки, коловшие тело со всех сторон. Кэст по-прежнему лежал в стогу. Его взгляд пронзил розоватое небо, припорошенное полупрозрачными хлопьями перистых облаков, скользнул к горизонту, над которым поднималось пламенеющее солнце, опустился к земле и прошелся по ней, исследуя пространство, попадавшее в поле зрения. Внимание Кэста привлек ярко-синий бугор, при более детальном рассмотрении оказавшийся палаткой. Кто-то из ребят устроился на ночлег с большим комфортом, чем он (скорее всего, Ума: это она брала с собой палатку в поездку). Палатка была двухместной, наверняка вместе с Умой там находился кто-то еще – либо Хома, либо Лея. Вероятно, остальные расположились в «хаммере», хотя едва ли им удалось нормально разместиться там втроем. Но, может быть, кто-нибудь тоже заночевал в стогу сена, как и Кэст?

Заворочавшись, Кэст случайно коснулся чьего-то тела и обнаружил, что рядом с ним лежит Инга: руки безмятежно раскинуты в стороны, светлые волосы разметались по лицу, скрывая его плотным платиновым покрывалом, чуть красноватым в отблесках разгорающегося рассвета. Или… Кэст похолодел, осознав, что рассвет ни при чем: волосы Инги были испачканы чем-то красным.

Испачканы кровью, сочащейся из царапин, оставленных на лице когтями ворона…

Дрогнувшей рукой Кэст сдвинул в сторону завесу из волос и подавился собственным криком: лицо Инги выглядело в точности так, как в последние мгновения его сна, представляя собой сплошную кровавую маску.