Разговор о блокадном письме необходим хотя бы для того, чтобы засвидетельствовать: уже во время блокадного бедствия велась огромная, многоцелевая и многожанровая работа словесности по описанию, осознанию, отражению блокадного опыта. Восстанавливая эту работу сегодня, мы обращаемся к задаче создания языка, которым о блокаде может говорить не переживший ее, но отвечающий за нее и не желающий ее полного забвения. Изучая работу блокадных поэтов, мы видим, что они искали язык, который бы утолял боль жертвы истории и запечатлевал историю, пытаясь примирить эти далековатые задачи.
шее блокаду столь неотразимой для тех, кто мог ее изображать). Задачей непубликабельной блокадной поэзии было найти форму, которая могла бы вынести/отразить это содержание тотального разрушения.
Мы знаем, что они все, все писали в ситуации крайнего, невероятного, непредставимого для нас напряжения
для них этот парад – попытка камуфляжа, подмены их памяти, их травмы и целой жизни удручающих последствий.
И чтобы выйти из тупика риторических вопросов: как и можно ли вообще изменить эту ситуацию молчания и какой именно процесс/процедура мог бы нам помочь сейчас создать язык прикосновения, понимания и сострадания
Начал читать в бумажном варианте. Узнал о книге и авторе из интервью Веры Полозковой.
О ленинградской блокаде написано много: и поэзии, и прозы. Но тема столь огромна, сложна и многогранна, что никакой текст о ней не будет лишним.
Автор рассматривает стихи не только Ольги Берггольц, громкого голоса блокады, но и произведения менее известных широкой публике авторов.
За добротный исследовательский труд (увы, не затронувшее эмоционально) - твердая "4".
Contrary_Mary уже довольно подробно и по делу написала тут про эту книжку и я там со всем, в общем-то, согласен, но хотел бы акцентировать один важный момент (который у Барсковой важен, а в отзыве коллеги немного затерялся): блокадная литература - это, как давно понятно, не единый гомогенный стоико-героический нарратив; но это и не два противостоящих друг другу нарратива - "официальный" и "неподзензурный". Была ещё и литература "для внутреннего пользования", вполне официально ходившая в осаждённом Ленинграде, но не выпускаемая из него, чтобы на Большой Земле не узнали, как там всё плохо на самом деле (и этот нарратив мне показался, честно говоря, самым интересным тут; возможно, потому, что и со стихами Гора, и со стихами Берггольц, представляющими два других нарратива, я уже сталкивался не единожды, а, например, поэму Шишовой и стихи Крандиевской прочитал только сейчас).
Для полноты картины всё это очень нужно и если, не ровен час, в официальной историографии от блокады опять останется один героизм-стоицизм, по этим (и другим, ещё, может, и не найденным) стихам, по блокадным дневникам (в диапазоне от "осталась одна Таня" до "опять обед с водкой") и так далее всё-таки можно будет восстановить действительную жизнь города, полную глобального отчаяния и мелочных радостей.
Отзывы 3