История государственного управления

© Петр Савельев, 2023

ISBN 978-5-0060-3511-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ В РОССИИ

Курс лекций. Книга II. Имперская государственность. XVIII – начало ХХ столетий

ПРЕДИСЛОВИЕ

Российская империя составила целую эпоху в истории русской государственности. Имперская идея, в смысле континентальной державы, была вообще всегда присуща русскому народу. Она была вплетена в саму духовно-культурную матрицу, на которой он изначально собирался. В чем-то она напоминает универсалистскую идею державы Александра Македонского и позднюю римскую государственность. Соседская община, охотно принимавшая к себе всех, кто хотел трудиться и жить в ее составе. Этнический, а затем и конфессиональный, союз разных народов, принятие мировой религии в лице православного христианства, для которой характерен духовный универсализм и для которой «несть еллина и несть иудея». Наконец, имперская мечта была присуща княжескому Дому Рюриковичей, с самого начала предъявивших свои претензии на великую державу.

Первым имперским проектом были уже походы князя Святослава Игоревича, сокрушившего могущественный Хазарский каганат и вступившего в решительную схватку с мировой Византийской империей. Как и его предшественник, князь Олег, перенесший столицу из Новгорода, центра земли словен, в Киев, центр земли полян и объявивший его «матерью градом Рускым», Святослав намеревался перенести столицу своей державы на Дунай. Имперским были проекты Галицко-Волынского князя Романа Мстиславича и Владимиро-Суздальского князя Андрея Боголюбского. Все эти проекты не были реализованы. Потребовалось включение Руси в состав действительно мировой империи Чингисхана, чтобы обозначилась истинная перспектива и истинная имперская судьба России – судьба не просто европейской, но евразийской державы. Решающая роль в этом принадлежит эпохальному царствованию последнего пассионарного Рюриковича, – Ивана Грозного, – покорившего самых крупных наследников монгольской империи в Поволжье, шагнувшего «за камень» (Уральский хребет) в Сибирь и сделавшего рывок на запад, к Балтийскому морю.

Империя Петра Великого была завершающим этапом в деле реализации русской имперской мечты, ее европейским оформлением. Однако, универсализм европейской цивилизации и присущей ей государственности коренным образом отличался от русской цивилизационной матрицы и от русской государственной традиции. Европейская цивилизация была построена на разрушении кровно-родственной общины и созидании гражданского общества, враждебного государству – Левиафану. Это была плата за грандиозные успехи европейской науки и техники, за успехи великих географических открытий, которые были, по сути своей, завоевательной экспансией, сопровождавшейся покорением, а иногда и уничтожением туземных цивилизаций и самих народов. России европейский цивилизационный проект отводил роль «подмандатной территории» Шведского королевства (знаменитый проект Лейбница), но Петр Великий разрушил эти планы и сделал из России суверенную европейскую державу. Что сталось далее с проектом самого Петра, показано в настоящей книге.

История Российской империи, ее государственный строй и система государственного управления были подвергнуты интенсивному изучению, как современниками, так и потомками. Над истоками и общеисторическим смыслом эпохи Петра Великого много размышлял великий русский историк С.М.Соловьев. Его фундаментальная История России обрывается 29 томом на царствовании Екатерины II в связи со смертью автора. Было заметно, что под влиянием исторического материала С.М.Соловьев отходил от своего первоначального западничества и все более становился на русофильские позиции. Он чувствовал нарастающий разлад между народной и государственной жизнью, чего не было в допетровскую эпоху, и утрату твердой почвы для своей методологии. Отсюда, в частности, его критические замечания в адрес своего современника, царя-реформатора Александра Второго.

На первых реформах Александра II прерывается «Курс русской истории» В.О.Ключевского, который был издан по студенческим конспектам его лекций, отредактированным автором. Он называет имперский период «императорско-дворянским» и дает подробные характеристики большинству царствовавших особ. Последней такой подробной характеристики удостоилась Екатерина II с ее Уложенной комиссией. Сложная социологическая концепция русской истории Ключевского подверглась жестокому испытанию на материале XVIII, и особенно XIX столетий и, похоже, его не выдержала. Однако, он не мог не отметить чужеродность европейских социально-культурных ценностей на русской почве. Он отметил, что на место «московской волокиты» после Петра, и особенно при Николае I пришла затмившая ее тотальная бюрократизация. Описывая отмену крепостного права, он обращал внимание читателей на то, что нужно помнить об органической связи времен. Оканчивая свой курс, Ключевский довольно пессимистично говорил о неудаче своего поколения в его попытках решить злободневные вопросы истории и выражал надежду на следующие поколения¹.

Завершал плеяду великих русских историков ученик Ключевского, академик С.Ф.Платонов, автор классического труда по истории Смуты. Его внушительный курс лекций, многократно переизданный в конце XIX – начале ХХ века (10-е издание вышло в 1917 г.) не столь пространный, как у его учителя, но очень ёмкий и содержательный, заканчивается на реформаторстве Александра Второго².

Последним дореволюционным общим курсом истории Российской империи Курс истории России XIX века, принадлежащий либеральному историку А.А.Корнилову³. В нем подробно раскрыта история государственного управления, начиная с конца XVIII века, подробно характеризуются взаимоотношения власти и общества вплоть до царствования императора Александра III. Особый интерес представляют подробнейшие перечни литературы, посвященной каждому царствованию.

Литература по истории имперской государственности была в большей части представлена политической публицистикой и работами юристов типа книги П.Е.Казанского⁴. На грани богословия, философии власти и теории государства стоит фундаментальное исследование Л.А.Тихомирова о монархической государственности⁵. Эпоха империи богата разного рода мемуарными творениями. Уникальным собранием такого рода документов является 20-ти томная серия мемуаров, изданная Фондом Сергея Дубова⁶. Кроме того, изданы и широко используются переписка генералиссимуса А.В.Суворова⁷, записки и воспоминания генерала-фельдмаршала М.И.Кутузова⁸, генерала Л.Л.Беннигсена⁹, генерала от инфантерии Н.А.Епанчина¹⁰. Свои дневники и воспоминания оставили министры Д.А.Милютин, С.Ю.Витте, В.Н.Ламздорф и многие другие.

Немало работ посвятили изучению истории Российской империи советские и современные российские историки. Правда, работ, посвященных государственному управлению относительно немного. Более актуальными считались темы классовой борьбы и освободительного, революционного движения, но даже в них можно почерпнуть важные сведения. Таковы, к примеру, работы Н.А.Троицкого¹¹. Крупные работы, посвященные государственному строю и его реформированию, написаны об эпохе Петра Великого¹². Исторические портреты государственных деятелей созданы выдающимся советским историком Н.И.Павленко¹³. Немало статей написано сегодня о российских самодержцах, но лучшими, пожалуй, остаются работы А.Е.Преснякова (1877—1929 гг.) об Александре I и Николае I¹⁴. Следует также отметить работы автора учебного пособия для архивистов Н.П.Ерошкина о политических институтах самодержавия¹⁵. Немало интересных работ о власти сквозь призму российской армии написаны П.А.Зайончковским, об аграрном реформаторстве в начале ХХ века – В.С.Дякиным, о взаимоотношениях монархии и Думы – А.Я.Аврехом, о Временном правительстве – В.И.Старцевым и др. Выделим, наконец, фундаментальную коллективную монографию команды крупных петербургских историков под руководством академика Б.В.Ананьича, посвященную многовековой проблеме власти и реформ¹⁶.

История Российской империи, особенно в поздней ее стадии, вызывает ожесточенные споры в современном обществе. Мнения звучат порой прямо противоположные. Такая атмосфера благоприятна для создания и распространения всевозможных мифов об уровне развития страны и об уровне благосостояния народа. В то же время, пересматриваются оценки действий власти и роли отдельных ее представителей в государственном управлении. Так, книга генерала А.Д.Нечволодова¹⁷ проливает свет на истинную роль золотого денежного стандарта в экономическом развитии России в начале ХХ века. Исследования А. В. Пыжикова¹⁸ позволяют по-иному взглянуть на роль просвещенной имперской бюрократии в попытках реформирования государственного строя и промышленной модернизации накануне крушения империи.

Лекция 1. ЭПОХА ПЕТРА ВЕЛИКОГО В КОНТЕКСТЕ ТЫСЯЧЕЛЕТНЕЙ ИСТОРИИ РУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

– О причинах неприятия европейской государственности на Руси

– эпоха Петра Великого как актуальное событие двух десятилетий

О причинах неприятия европейской государственности на Руси заставляет задуматься история многовековых безуспешных попыток Запада навязать русскому народу чуждые ценности и формы организации жизни, будь то культурная экспансия или прямая агрессия. Русская почва не знала глубоких корней европейской государственности. У русского народа эти корни уходили в древность первобытнообщинных отношений, в которых формировалось культурное ядро нации. Затем оно оформилось под влиянием самых разных факторов в том виде, в каком застали Русь авторы первых письменных свидетельств. Эти свидетельства не содержат прямых указаний на принадлежность руси и славян к какой-либо определенной из известных к тому времени цивилизаций. В то же время, они не выглядят народом неведомым. Напротив, часто и восточные, и западные авторы подчеркивают его давнюю известность. Обычаи власти и управления у славян-русов также были вполне понятны и привычны для соседей.

С Востоком Русское государство сближало употребление титула Каган (Русский каганат) по отношению к верховной власти. В то же время, славяне и русы были исконно индоевропейским народом. Государство киевского периода развивалось под теми же влияниями, что и остальная Европа – римско-византийская традиция и христианство.

Вместе с тем, довольно рано обозначились и особенности Руси: господство соседской общины, легко принимавшей в свой состав разноплеменное земледельческое население. Благодаря этому Русь складывалась как полиэтничное общество и государство с земским социально-политическим строем, не имевшим аналогов ни на востоке, ни на западе.

С принятием христианства сложилась и духовная матрица русского народа, на основе которой мог идти процесс государственной централизации, то есть стягивание отдельных земель в единое национальное пространство. Она изначально не совпадала с духовными основами, на которых строились западные христианские народы и государства. Уже Владимир Святой при выборе веры с порога отверг притязания Рима крестить Русь, сославшись на то, что предки того не приняли.

Разделение церквей в XI столетии положило первую непроходимую грань между Русью и Европой. На Руси утвердилась византийская церковная иерархия, а вместе с ней усилилось влияние культурной, правовой и властной традиции великой Ромейской державы. Определенным примером для Руси служила, по-видимому, и полиэтничная организация ромейской нации, которая была спаяна христианством – монотеистической религией, для которой «несть еллина и несть иудея…».

От Византии Русь восприняла идею христианской монархии, симфонии духовной и светской властей. Она даже смогла пойти значительно дальше в создании самодержавной монархии, благодаря значительно более однородному национальному составу населения и развитому народному (земскому) самоуправлению.

Христианские книги и литургия были восприняты на своем, славянском (древнерусском) языке, а не на латыни. В последующие века церковно-славянский язык все больше отличался от разговорного русского, который конечно претерпевал все большие изменения в ходе своего развития. Однако, он оставался своим, родным языком для абсолютного большинства населения страны.

Духовный стержень русского народа, воплощенный в русском православии, очень рано был осознан как главное достояние и залог русской государственности и в решающий час предопределил судьбоносный выбор Александра Невского не в пользу католической Европы.

Монгольское владычество не смогло сильно деформировать наметившиеся уже к концу XII столетия тенденции развития русской государственности в направлении складывания христианской монархии. Русь оказалась включенной в мировую империю монголов наряду со многими ее восточными соседями, но сохранила свой внутренний строй.

Орда не претендовала на коренную ломку государственного порядка на Руси. Все звенья этого порядка сохранились: демократические, аристократические и монархические. Но все они на протяжении двух столетий были обращены лицом к востоку. И даже православная церковь с ее Сарайской епархией отвернулась от западно-христианского мира.

Крестовый поход на балтийских славян, удар шведов и крестоносных орденов по северо-западной Руси в самый трагический момент Батыева нашествия с востока во многом способствовали этому историческому повороту. По сути дела христианская Европа нанесла удар в спину сражающейся и истекающей кровью Руси. Это историческое предательство вызвало стойкое неприятие и враждебность русских людей к западно-христианскому миру.

После крестоносного погрома 1204 года рухнула и уже не смогла подняться на прежнюю высоту Византийская империя – главная наследница античной цивилизации и законодательница цивилизационных мод на территории бывшей Римской империи. Ее роль и влияние на культурные процессы в Западной Европе стали быстро сходить на нет. Бежавшие от крестоносцев в Европу византийцы привезли сюда свои библиотеки с текстами античных авторов, иные античные артефакты, что способствовало раннему Ренессансу итальянских городов.

Античное наследие несли с собой также арабы, против которых развернулась Реконкиста. В течение XV – XVI столетий Возрождение охватило всю Западную Европу. Складывается культурно-историческая основа европейской цивилизации нового времени, с ее Реформацией, Контрреформацией, революциями в Нидерландах, Англии, Франции, с эпохой Просвещения и промышленным переворотом.

В XIII столетии Европа была смята военным превосходством монгольской конницы. Орда стала самым могущественным государством в Европе и в Азии. Она не создавала на Руси новой цивилизации, но она способствовала сохранению тех ростков организации русского мира, которые выжили в условиях Батыева нашествия и натиска католической Европы. Выжили и оформились в православную монархию, которая предъявила обоснованные претензии на наследие всея Руси, а затем и на наследие Монгольской империи.

Россия XVI – XVII столетий превратилась в крупнейшую европейскую державу, обращенную к Востоку и стремительно растущую азиатскую страну. Ее соседями становятся самобытные восточные цивилизации – государства Османов, Сефевидов, Джунгария, империя династии Цин. Однако, ни одна из этих древних цивилизаций не смогла, да и не пыталась, переформатировать цивилизационную матрицу русского народа.

Включение в состав России крупных мусульманских народов и даже государств не сделали саму Россию исламским государством. Включение территорий, заселенных народами, исповедующими буддизм, даосизм, конфуцианство не привели к перерождению в духе этих великих систем. Россия оставалась христианской страной, но не западного христианства, а восточного, православного.

Более того, русское православие как бы проросло в дохристианское духовное ядро и укоренилось в нем как национальная религия. Следовательно, эти духовные корни были близки, невраждебны друг другу. Существует даже мнение о том, что древние славяно-русы были православными задолго до христианизации.

В XV столетии Русь отвергла флорентийско-феррарскую унию, на которую был вынужден пойти Константинополь. Митрополит Московский и всея Руси Исидор, участник Флорентийско-Феррарского собора был исторгнут церковью и брошен великим князем Василием в темницу, а затем бежал (или был изгнан) за пределы Руси. Попытка продвинуть унию через женитьбу великого князя Иоанна III на Софье Палеолог также провалилась.

Настойчивые попытки склонить Москву под скипетр Римского престола различного рода дипломатическими и военными способами продолжались и впоследствии, но так и не дали результата. Москва упорно двигалась своим путем. Отторжение католицизма было столь решительным, что протестантизм, расколовший Европу, воспринимался в России существенно мягче, а Немецкая слобода в Москве стала своеобразным катализатором формирования личности царя-реформатора Петра Великого. Он и взвалил на себя бремя проводника европейской модернизации в России.

Возрождение культурных контактов с европейцами произошло также начиная с XV столетия, со времени Иоанна III, когда в Москве появились итальянские мастера архитектуры. Это было именно возрождение, поскольку в домонгольской Руси они были обыкновенным делом. Но изменился характер этих контактов. Русь, утратившая свою традицию каменного зодчества, вступила на стезю ученичества.

Взорам итальянских мастеров предстали величественные образцы древнерусской архитектуры, сохранившиеся в Новгородской и Владимиро-Суздальской Руси. Для самих русских они стали уже недосягаемой вершиной. Нужно было заново осваивать и иные ремесла. Но даже в такой нищете русский стиль сохранился.

Длительная борьба за простое выживание народа страшно упростила культурно-хозяйственную жизнь русского города. Не до развития ремесел и искусства было и князьям. На первом месте была задача государственного строительства. Оно должно было стать и стало краеугольным камнем суверенитета и развития государствообразующего народа.

Иоанн IV возвел задачу европейского ученичества в ранг государственной политики. Он же первым столкнулся и с сопротивлением европейских соседей против передачи московитам новейших европейских технологий. Россия стремилась познакомиться с последними достижениями в области материальной культуры, но с порога отвергала любое идеологическое заимствование, что и породило известную русофобию на Западе.

В XVII столетии, после разрушительной Смуты, с приходом к власти династии Романовых ситуация стала существенно меняться. В стране наметился цивилизационный разлом, проникший в духовную сферу и приведший к церковному расколу. Сторонники решений Стоглавого собора 1551 года, провозгласившего национализацию Русской Православной церкви, не приняли реформы патриарха Никона. Они увидели в этих реформах уклонение в латинство.

Исправление богослужебных книг и самой обрядности по греческим образцам означало в глазах ревнителей «древлего благочестия» признание унии с католиками, на которое двумя веками ранее пошел Константинополь. Сам патриарх оказался жертвой инициированных им преобразований. Более того, трагедия Никона (суд над ним и лишение патриаршего сана) запустила процесс огосударствления церковной иерархии, полного подчинения ее царской власти, а затем и ликвидации патриаршества.

Социально-культурное, а тем более государственно-политическое значение многовекового раскола в русском народном сознании, нуждается в кардинальной переоценке. Господствующее на протяжении веков официальное мнение о незначительности этого конфликта для русской истории, о маргинальности и малочисленности сторонников старой веры, казалось бы, поставило точку в этом вопросе.

Однако, массовое распространение староверия, зафиксированное правительственными исследованиями середины XIX столетия, а затем растиражированное литературными кругами, указывает на то, что раскол оставался мощным народным духовно-нравственным социальным явлением на протяжении всей новой и новейшей истории России. Оно таилось, менялось, вырабатывало новые формы и способы выживания в неблагоприятной официозной среде дворянской империи, но сохраняло притягательность для народа на фоне кризиса и утраты кредита доверия синодальной иерархии.

Какую роль сыграл раскол в дальнейшей истории русской государственности? Со второй половины XVII столетия от государственного строительства и государственной жизни вообще были отстранены элитные группировки, способные противостоять нарастающей западнизации. Епископат Русской Православной Церкви наводнили выходцы с западной Руси, прежде всего киевское духовенство. К концу столетия они уже занимали главенствующие позиции в церковной иерархии.

Старое боярство потерпело историческое поражение в противостоянии с новой знатью, ориентированной на европейские ценности. На стороне последних оказались, наконец, и сами Романовы, начиная с безобидных придворных развлечений Алексея Михайловича, реформаторских экспериментов Федора Алексеевича и заканчивая исполинской фигурой Петра Великого, создававшего свое регулярное государство по западным образцам.

Европеизированная государственность прививалась на русскую почву насильственно, кровавыми мерами. Главной государственной силой становилось дворянство. Оно должно было служить. Народ был отдан ему в обеспечение его службы. Дворяне сделались главными землевладельцами и единственным сословием, обладающим правом владения крепостных душ – помещиками. Новая знать («российское шляхетство»), с ее европейничаньем, стала быстро отрываться от основной массы народа, усвоила себе чужой язык, чужое платье, чужие идеи.

Однако почва, к которой прививалась европейская государственность, оставалась русской. Основные представления о том, как должна быть устроена его жизнь, народ не изменил. Это было невозможно. Даже Петр не решился посягнуть на крестьянство. Его реформы почти не затронули деревню. Сохранилась соседская община – истинный оплот русской государственности. Она распоряжалась землей, платила подати, выполняла повинности как в государственной, так и в монастырской и крепостной деревне.

Здесь жил и развивался русский язык, народная русская одежда, народная русская вера. В этом смысле между русской государственностью и российским государством пролегла трещина, которая все расширялась на протяжении двух последующих столетий. В начале ХХ столетия государственная машина, созданная Петром Великим и его наследниками из династии Романовых по европейским лекалам, потерпела крушение.

Эпоха Петра Великого, к которой мы теперь переходим, всегда вызывала жгучий и неподдельный интерес, начиная с его современников, а затем и всех последующих поколений русских людей всех сословий и званий. Она и сегодня одна из наиболее часто упоминаемых эпох в истории русской государственности.

Ее непременно приводят в сравнение при характеристике всех последующих крупных реформаторских периодов и даже революций. В последние годы все чаще используется термин «модернизация», и тогда петровские преобразования, ставятся в один ряд с социалистической индустриализацией – «сталинской модернизацией».

Между тем об истоках и смысле петровских реформ никогда не было, и сегодня нет единого мнения, так же как и о личности самого реформатора. Признается, конечно, что это была весьма радикальная за всю предшествующую историю России смена ориентиров развития, ломка устоявшихся стереотипов в жизни всех сословий, в организации государственного управления и государственной службы.

Однако в вопросе о том, была ли оправдана эта ломка по историческим меркам и по ее последствиям для дальнейших судеб государства и народа, единства нет. Вслед за этим фундаментальным вопросом возникают и его более частные эманации – чего лишилась Россия с реформами Петра и что приобрела? В каком отношении стоит петровская «революция» первой четверти XVIII столетия к величайшей в мировой истории, а не только в российской – революции первой четверти века XX-го?

Император Петр Великий

Многие поколения историков проделали титанический труд, чтобы ответить на вопрос – КАК был возможен Петр с его бешеной европеизацией? Но следом возникает еще более сложный вопрос – ЗАЧЕМ? К ответу на этот вопрос еще и не приступали. Более того: не исключено, что ответ на него потребует пересмотреть и результаты рассмотрения предыдущего…

В свое время величайший русский историк С.М.Соловьев для объяснения феномена Петровской эпохи вынужден был сделать глубокий исторический и отчасти историософский экскурс во всю предшествующую историю страны и народа. Это и был ответ на вопрос об истоках петровских преобразований: Они были подготовлены всем ходом предшествующей истории России. Эпоха Петра не была чем-то случайным, не связанным с общим ходом истории.

Еще более масштабная историософская работа была проделана тем же автором в его знаменитых Публичных чтениях о Петре Великом. Здесь он также высказался и о смысле эпохи Петра: «… это было не иное что, как естественное и необходимое явление в народной жизни, в жизни исторического, развивающегося народа, именно переход из одного возраста в другой – из возраста, в котором преобладает чувство, в возраст, в котором господствует мысль».

Движение русского народа, как народа одного с европейцами арийского племени, было однотипным, но несколько медленнее из-за неблагоприятных внешних условий – географической среды и обширности государственной территории при малочисленности населения. Поэтому тот переход в «новый возраст», который европейские народы успели совершить в XV – XVI столетиях, русский народ осуществил двумя столетиями позже.

Таков взгляд на истоки и суть событий наиболее крупного специалиста по русской истории и по истории Петровской эпохи в особенности. Эта точка зрения в целом оставалась преобладающей в имперский и в советский период отечественной историографии. Но была ли Россия тождественна европейским странам и народам?

Основательные возражения против отождествления России и Европы, высказанные крупными исследователями славянофильского направления, не изменили ситуации. Фундаментальный труд Н.Я.Данилевского о цивилизационных различиях России и Европы не получил серьезного развития в историографическом и историософском дискурсе и остался в гордом одиночестве.

Мысль С. М. Соловьева о том, что петровские преобразования органически вырастали из предшествующей истории России и даже были подготовлены и отчасти уже намечены его предшественниками, оказалась также вполне близка марксизму, под знаменем которого была совершена Великая Октябрьская социалистическая революция. Теория марксизма выросла на почве европейской цивилизации, и исторический опыт Российского государства казался его неопровержимым подтверждением. Однако, все оказывается не так просто и однозначно.

Судя по всему, для оценки истинного смысла радикальных преобразований (а реформы Петра Великого из их числа) недостаточно указать их предпосылки. Исследователь ищет их в предыдущей эпохе, исходя из современного ему понимания сути реформ. Полтора столетия спустя, когда писал С.М.Соловьев, реформы Петра оставались еще актуальным событием. Порожденные ими формы государственного устройства и принципы государственного управления были живы и казались вполне прочными.

Развитие капиталистического уклада в экономике, казалось окончательным подтверждением принадлежности России к европейской цивилизации. Поэтому и петровская «европеизация» России казалась закономерным этапом, подготовленным всем предшествующим ходом русской истории, которая вышла таким образом на магистральный путь развития.

Иные процессы, не вписавшиеся в эту модель, оказались на периферии внимания науки и общественной мысли. Германская философская школа (Гегель), а также германская же историко-юридическая школа (Савиньи) безраздельно господствовали в русской науке. Наконец, родовая теория дерптского профессора Густава Эверса, на которую также опирался С.М.Соловьев, позволила ему сформулировать стройную концепцию борьбы родового и государственного начал.

Реформы Петра Великого стали апофеозом этой борьбы, окончательной победой государственного начала. Хорошо, но что дальше? Нельзя не заметить, что дальнейшее изложение истории государства у С.М.Соловьева как бы утрачивает концептуальный стержень и превращается в простое описание событий и явлений. У него исчезает основной конфликт, двигавший ход истории в допетровские времена. А без него утрачивается и смысл развития.

С.М.Соловьев не дожил до заключительного этапа в исторической судьбе петровских преобразований. «Момент истины» для государства, созданного гением Петра и усилиями его потомков, наступил позже, в начале ХХ столетия. Эпоха реформ Петра оказалась событием, растянувшимся на два столетия. Революция 1917 года стала завершением этого события, потому что рухнула система, созданная Петром в форме европейской монархии.

Революция освободила те силы, которые были стянуты европейским мундиром, придавлены и придушены европейским капитализмом с его «денежной цивилизацией» и «золотой удавкой». Она вскрыла, как всегда бывает на изломе истории, иное противоречие, противоборство, которое составляло движущую энергию российской государственности на протяжении ее многовековой истории. Оно было фундаментальным, на уровне типов развития, то есть на уровне цивилизационном.

Наивные рассуждения нашего великого историка о смене эпохи чувства на эпоху разума у нашего народа, который двинулся по столбовой дороге европейской цивилизации с некоторым запозданием и, благодаря Петру, обрел наконец ее нетленные ценности, не учитывают этого фундаментального расхождения.

Петр тащил свою страну в Европу за волосы, но смог втащить туда только свою новую, переформатированную элиту. С тех пор у правящего класса сложилась привычка во всем оглядываться на Европу, перенимать ее культуру и самый язык. Это породило раскол между новым российским «шляхетством» и народом. Народ остался в своей жизни.

Один из лучших наших современных социальных философов А.С.Панарин подчеркивал, что разгадать историю самого народа – значит разгадать, каким путем он сохраняется, несмотря на разрывы времен и вмешательства неожиданных обстоятельств. И впрямь, несмотря на резкие перемены при Петре, народ был все тот же, а значит прежней оставалась его духовная матрица.

При этом деятельность Петра не вызвала массовых антиправительственных выступлений. Движение Кондратия Булавина укладывалось в традиционный казачий протест. Главные струны народной жизни, его культурно-историческое ядро не были затронуты реформами. Потребовались два столетия, чтобы цивилизационные несовпадения переросли в кризис неприятия и открытого протеста против несправедливости, которую нес с собой западный капитализм. Протеста против переродившейся власти и даже против царя.