Read the book: «Несколько строк о свойствах страсти»

Font:

2-е издание, исправленное

Вход

Добрый день, читатель! А, уже вечер? Да, вы правы. Ну тогда добрый вечер. Заходите. Садитесь. Вы желаете послушать? Ах, вы даже хотите поучаствовать? Прямо-таки жаждете. Это замечательно. Я тронут. Я рад. Да, конечно, это очень трудно – писать без наводящих вопросов. Вы ведь будете их задавать, не так ли? Будете комментировать по ходу дела и высказывать своё компетентное мнение? Чудесно, прекрасно, даже великолепно! И я говорю это совершенно искренне, без всяких скидок на куртуазность и прочую старомодную вежливость. Никакой иронии, что вы, тем более сарказма – ну рассудите сами, зачем мне этот сарказм?

Премного вам благодарен за выказанное внимание и интерес. Польщён и попробую оправдать. Так что пальто в шкафчик, шапку – на полку, и милости прошу. Сейчас начнём. С чего? Сейчас подумаю и обязательно отвечу. Только, пожалуйста, участвуйте взаправду – например, разожгите огонь или хотя бы заварите чай. Да, у меня есть хороший, вон на той полке в жестяной банке слева.

Понимаете, за эти годы здесь на столе, а особенно в ящиках накопилось много разных текстов, и они уже давно друг другу мешают, толпятся, толкаются, забегают вперёд… Их нужно привести в чувство, построить по росту или по возрасту, в общем как-то организовать, пусть даже самым примитивным образом, например, разложить в три стопки. Да, три. Хорошее число, не правда ли? И давайте, мы именно так и сделаем. Иначе будет беспорядок, а ведь мне кажется, что вы его не любите? Да, чашки – в буфете. Берите любые. Спасибо.

И хотя эти тексты и даже целые стопки часто сочинялись параллельно, иногда, впрочем, пересекаясь и дёргая меня в разные стороны, читать что бы то ни было можно только последовательно, поэтому одна пачка, самая тонкая, неминуемо стала первой, а наиболее увесистая – третьей, последней. Хотя, в сущности, эти сочинения составляют только один сюжет, ибо и жизнь у меня всего лишь одна.

В итоге получилась книга, и не такая уж длинная. Если вам что-то в ней понравится, я буду рад. В конце концов, пока я её писал, я почти наверняка жил. Что же вы не пьёте? А, горячо…

Начнём, естественно, с юности, с того времени, которое кто-то назвал бесконечной попыткой разгадать любовь, из чего вытекает, что её, юности, концом становится тот день, когда понимаешь, и уже не умом, а сердцем, что любовь нельзя понять и невозможно объяснить. Но это вовсе не значит, что усилия по раскрытию тайн любви оказались бессмысленными, как жизнь не становится никчёмной от того, что финал её известен заранее.

Самое простое, а вначале всем свойственно идти самыми простыми путями, – поместить в центр событий очевидца и дать ему глаза и уши. И записать всё как можно подробнее, а для пущей объективности – сделать это от третьего лица. Однако потом вдруг обращаешь внимание, что во многих эпизодах действует молодой человек, немного похожий на тебя, но всё-таки не ты. Тогда встаёт вопрос об идентификации, и ты даёшь ему имя – первое попавшееся.

Стопка первая: Временные рамки

Три сигареты

Если придерживаться хронологического порядка, то рассказывать об этом надо прямо сейчас или не рассказывать совсем. Второе заманчивее. Однако – было, никуда не денешься.

Как-то очень юной осенью Костя пришёл на большое сборище, где почти никого не знал, что по тому счастливому времени было делом обычным. Компания собралась разношёрстная и необыкновенно младая, на глазах выходившая из детства непонятно куда. Поэтому все чувствовали некоторую скованность и выпивали чуть больше меры, о которой, впрочем, никто тогда понятия не имел. Костя же стеснялся почти что больше всех и тоже по этой причине часто себе подливал. И как стемнело, ему стало казаться, что симпатичная златовласка достаточно правильных пропорций, которую он, чего скрывать, сразу приметил, поглядывает на него с интересом и даже, можно сказать, приязнью. Выглядела она чуть старше остальной компании, но Костя на это внимания не обратил. Губы у неё были пухлые, чёлка аккуратно подстрижена, а шея гордая.

Будучи к тому моменту уже вполне раскованным, Костя решил шанса своего не упускать и тут же подсел к прекрасной даме, которая, как оказалось, действительно против него ничего не имела, а наоборот, была вовсе за. Обеими, так сказать, руками. Здесь надо обязательно упомянуть, что Костя тогда никакого послужного списка не имел и вообще был корнет. Посему, обратив внимание на вертикально выровнявшиеся стрелки часов и опустевшую гостиную, он даже подумал: «А может, оно так и должно быть – легко, малопроблемно и без лишних слов?» Объективная реальность, прелестными руками охватившая его затылок, казалось, полностью подтверждала эту глубокую мысль.

Действуя в указанном направлении, они довольно скоро зашли уже очень далеко, и вот тут дама неожиданно начала артачиться, чем застала Костю врасплох.

– Думаешь, ты такой красивый кудряшка, так тебе и всё можно, – сказала она между прочим. – А мне курить хочется, – и в ответ на недоумённо поднятые брови добавила: – Вот принеси мне три сигареты, тогда у тебя что-нибудь получится.

Может, конечно, слова были сказаны другие и даже несколько более откровенные, теперь бы Костя за это поручиться не мог. Но суть оставалась прежней, и, сначала несколько секунд посмотрев на соседний табурет, а потом смяв в руке ещё недавно полную пачку дешёвого курева, он вдруг понял, что должен в чужом и, вдруг стало необыкновенно ясно, окончательно покинутом приятелями-курильщиками доме найти три порции душистой отравы и ублажить даму. Сейчас-то он уже знал, что над ним всего лишь ставился эксперимент, и не самый, между прочим, жестокий. Так то – сейчас.

А тогда схватив за руку удачно подвернувшегося в коридоре хозяина дома, Костя объяснил ему, что решается вопрос жизни и смерти или чего-то очень к этому близкого, выволок его на лестницу и через минуту уже стоял в холодной влажной ночи, покрывавшей запотевший асфальт. Его немного вело от выпитого. И – о, чудо! – тут же на углу показалась парочка. Более того, кавалер оказался понимающим мужиком средних лет и сразу выдал им по папиросе без фильтра. Две трети задачи были, таким образом, немедленно выполнены.

Однако дальнейший ход событий оказался не столь радужным. Уже давно наступила полночь, а местность, в которой они находились, отнюдь не числилась среди туристских достопримечательностей. Иными словами, следующей сигареты пришлось ждать минут сорок, и наши герои уже немного подрагивали от зябкой ночной росы. Надо сказать, что хозяин квартиры не оставил Костю в одиночестве. Настоящий, знаете ли, друг.

– Не найдётся ли закурить? – нетвёрдо, но очень просительно выговорил Костя, наконец-то увидев нового прохожего. Почему-то за последние десять минут он сильно опьянел – напитки, наскоро проглоченные пару часов назад, догнали друг друга и начали активно действовать на речевой и прочие важные центры человеческой жизнедеятельности.

– А вам, ребята, вообще есть где ночевать? – участливо спросил мужик, кажется, тот же самый, доставая ещё одну папиросу.

– О, да! Нам есть! – радостно воскликнул Костя и, раскачиваясь, устремился назад, к центральному отоплению. Дама его, как ни странно, ещё ждала.

– Боже мой, – вздохнула она. – Я «Казбек» уже сто лет не курила.

Дальнейшее Костя помнил смутно. От окружившего тепла его со страшной скоростью разморило, несмотря на неимоверные усилия, которые он изо всех сил пытался противопоставить законам природы. И в какой-то момент он прочно и безысходно отключился. План, таким образом, оказался невыполненным, а приключение оборвалось на самом интересном месте.

Утром Косте было настолько стыдно за свою нерадивость, что обуревавшее его голову похмелье составляло лишь довесок к общему кошмару. От совокупного позора он даже не смог заставить себя выползти в коридор и проститься с дамой. И даже некоторое время пытался стереть произошедшее из памяти и каких-либо анналов. Но на третий день всё-таки осмелился поставить вопрос ребром: «А было ли у нас что-то?» – и был вынужден признать, что нет, не было.

Впрочем, дама, кстати, посещавшая соседнее и вполне дружественное учебное заведение, на его горизонте больше не объявилась, чем избавила Костю от дополнительных душевных терзаний. И сначала он, в общем, даже обрадовался исчезновению ночной капризницы или, по крайней мере, воспринял её пропажу безо всякой грусти, скорее наоборот. Была в душе у него, понимаете, некоторая неловкость или даже известное замешательство. Например, Костя не знал, что надо будет сказать даме, окажись он с ней снова лицом к лицу, и какую линию поведения в таких случаях положено проводить. Поэтому сам искать её не хотел, но и бегать не собирался, а с чего бы? Как жил, так себе и жил, ничего не меняя в привычках и местах обитания. Оттого поражало полное отсутствие случайных встреч с золотоволосой своенравницей в малочисленных кофейнях, скверах и забегаловках их общих окрестностей, как будто не проживали они свою юность совсем неподалёку друг от друга.

Однако время шло, и постепенно Костя закрутился в иных заботах, но о даме всё же, надо признаться, вспоминал и, как правило, с сожалением. И ещё не успев позабыть облика и имени, месяца через три, а может быть и четыре, снова столкнулся с ней лицом к лицу во время сумеречных общежитских танцулек, куда забрёл без каких-либо стратегических намерений и даже от нечего делать. И вот врут ведь, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку, ибо дама Косте почти не пеняла, разве что для вида, совсем не ломалась и больше не ставила странных условий. Да и он, будучи научен горьким опытом, своевременно остановил излишние возлияния.

– Ты думал, что? А я в вашу столовую специально не ходила, – вдруг сказала она посреди ночи. – Знала, что тебя встречу, и не хотела.

Костя на это никакого внимания не обратил – пусть говорит, что хочет, ему ни жарко, ни холодно. Вообще, ему с ней нравилось. Она была на удивление послушна, чтобы не сказать, покорна, даже пассивна, и никаких маловразумительных коленец не выкидывала. Так что на этот раз он более или менее со своей задачей справился. Более или менее. Это было приятно во всех отношениях. Да. А то, что она ничем своих эмоций не выражала – так и ладно. Разве что спросила через неделю-другую во время их второй или третьей встречи на той же общежитской койке:

– Ты когда в первый раз в жизни поцеловался?

– В четырнадцать, – быстро ответил Костя, соврав, с одной стороны, примерно на год, а с другой, если вдуматься, то на какие-то голубиные крохи. Можно считать, сказал чистую правду. И сразу же вспомнил, что за этот самый год в его жизни довольно многое случилось впервые.

– А я в двенадцать, – чуть помедлив, проговорила она. И добавила: – С моим будущим первым мужем. Господи, как давно это было!

Так как девушка выглядела совсем молоденькой, ну, чуть постарше его самого, то Костю последняя фраза немного удивила. Но и над ней он задумываться не стал – ему-то что? А она, глядя в стену и что-то на ней выводя безымянным пальцем, продолжала:

– Как давно это было! Мне так нравилось целоваться… Я от этого могла… Ну ты не знаешь… А теперь даже так… Ты, правда… Но всё равно. Ничего не получается. Ничего.

С точки зрения Кости последняя тирада выглядела не только бессвязно, но даже несколько тревожно. Поэтому он весь собрался в ожидании подвоха, который, естественно, не замедлил последовать.

Настойчиво и почти жалобно дама начала расспрашивать Костю, где он живёт, и тут же хотела куда-то записать его номер телефона. При этом немного нервно шарила руками по ночному столику, но ни ручки, ни бумаги найти не могла. От этого Косте почему-то захотелось поскорей одеться и удрать куда глаза глядят, тем более что обитательницы соседних коек, временно изгнанные из комнаты, уже раза два нетерпеливо скреблись под дверью.

Быстро и бессвязно он начал что-то сочинять про ремонт на телефонной подстанции, обещать, что позвонит сам (в общежитие-то!), и самое главное и чего позже никогда не мог себе простить, тут же выдумал, что у него уже есть полноценная подруга, почти невеста, из серьёзной и хорошо упакованной семьи, но он позвонит всё равно… И действительно убежал. И идучи минут сорок по простывшим к вечеру улицам до ближайшей станции метро, почему-то вздыхал с облегчением. Больше он её не видел никогда.

Три с половиной года спустя в разговоре со случайным институтским знакомым Костя узнал, что та дама, которая, как он успел к тому времени понять, уже навсегда будет в некоторых из его жизненных списков значиться под номером один, несколько дней назад, ко всеобщему ужасу и удивлению, выбросилась из окна. С пятого этажа и конечно же насмерть.

Знакомый тоже был этим событием потрясён.

– А почему, – говорил он, – никто понять не может. Хотя, знаешь, она была, в общем… Впрочем, не стоит о покойнице-то… Но вроде наладилось как-то у неё в последнее время. И парень, наконец, постоянный появился. Хороший. Прямо на руках её носил. Стихи даже писал…

«Ещё бы, – подумал Костя. – Стихи. Конечно. Запишешь тут».

Но ничего приятелю не сказал.

В межсезонье

Костя приехал на выходные домой. Было около часа пополудни. Палило. Привокзальная пыль с непривычки обожгла горло. Времени было мало – полтора дня, он страшно устал после двух недель беспрерывной работы и с облегчением открыл знакомую дверь. Как и ожидалось, дом был пуст.

Отдышавшись и приняв душ, Костя плюхнулся в кресло и начал строить всевозможные планы. И через пятнадцать минут с огорчением уразумел, что попал в царство однообразно молчащих телефонов. С помощью забот и развлечений лето успешно выгнало из города многочисленных друзей и немногих подруг. Все разъехались кто куда. Он был ничем не связан, открыт для всего, но совершенно один.

Здесь Костя заснул. И пробудившись между девятью и десятью, понял, что вечер пропал. Ругая себя, он, тем не менее, оделся, вышел из дома и автоматически свернул в метро.

«Куда меня несёт?»

Постепенно он признался себе, что застревая на пересадках и меряя шагами полупустые вагоны, он движется на северо-запад, в малознакомую зелёную окраину, куда недели три назад совершенно случайно, довольно нейтрально и чуть ли не от скуки провожал некую милую ровесницу. Несмотря на нежный возраст, дева была остра на язык и достаточно забавна. И если уж совсем честно, она его за эти сорок минут заинтересовала настолько, что при прощании он начал намекать о встрече и получил уклончиво-положительный ответ. Но на просьбе о телефонном номере она вдруг запнулась – а может, у неё не было телефона? – и тогда он, будучи в лёгком подпитии, не удержался от краснобайства и не нашёл ничего лучше, чем сыграть в героя какой-то очень плохой книги:

– Я камешек в окно запущу, ты и узнаешь, что я пришёл.

– Попробуй, – что она, пьяных не видела? Помнится, даже улыбнулась и склонила голову набок, как будто приглядывалась. Да уж, опростоволосился. Был бы телефон, и то неудобно после такого хвастовства звонить. Или можно? Нет, он даже спросил, какой этаж. Пятый?

И было просто обидно признаться себе, что этот шальной и бессмысленный поход – всего лишь попытка заполнить неожиданно образовавшийся вакуум. Всё равно чем, всё равно зачем.

Выйдя из метро, Костя неожиданно оказался под уверенно моросившим дождём. Что-то сдвинулось в небе, пока он находился под землёй, и долгожданные бурые тучи выскочили невесть откуда и напали на полузадушенный жарой город. На мгновение Костя замер в нерешительности, но делать было нечего. Он шагнул из-под козырька и добежал до сиротливо беззащитной троллейбусной остановки. Улица была пуста. Он ждал. Дождь усилился, это уже был ровный ливень со всплесками ветра, полоскавшими лужи, и безнадёжное одиночество пряталось за каждым столбом, на мокрых газонах и пустой футбольной площадке; и были: ушедший в противоположную сторону трамвай и вечер, и никому не нужная свобода.

Около одиннадцати он прошёл к её дому через склизкий пустырь и стал высчитывать квартиру по балконам. «Вторая справа?» Укрыться было негде, наверху горел свет, пути назад не было тоже, а он уже приготовил себя к потушенным окнам, означавшим помилование, а не позор. И как в насмешку прямо напротив, у необитаемого пивного ларька, слабо отливала липко-коричневым цветом никому не нужная куча мелкой щебёнки.

Он зачерпнул сразу горсть, слегка приоткрыл пальцы и потряс рукой. Этот тяжеловат, мелкота высыпалась вместе с песком, и осталось штук десять вполне подходящих, ещё несколько сотен точно таких же лежали под ногами.

И подзуживая себя и боясь чего-то одновременно, Костя колебался минуты полторы, а потом, неуверенно размахнувшись, бросил раз, другой. Никакой реакции. Никто не открыл скрипучую раму, не закричал в возмущении. – «Вот сосчитаю до десяти, нет, двадцати, и опять брошу». – Опасаясь одновременно и запулить в молоко, и разбить стекло, он расстреливал камешки мелкими очередями, то и дело замирая и прислушиваясь. – «Попал?» – Звенело ли, нет? Дождь шуршал по листьям, деревья качались сообразно порывам ветра, и во всей вселенной не было больше ничего.

И тут из закрывавших первый этаж кустов по спрятанной асфальтированной тропинке выбежала, выпрыгнула, вынырнула она и бросилась ему на шею.

– Привет. Вот это дождь…

Их первый поцелуй был очень мокрым и настоящим.

– Я, как услышала, сразу говорю маме: это меня, – и совсем немодные спортивные тапочки на босу ногу открывали незащищённые тонкие лодыжки и поглощали влагу с неимоверной быстротой.

Через две минуты они были хоть выжимай и никак не могли оторваться друг от друга.

– Пойдем, прошвырнёмся. Представляешь, всё пусто.

– Да, здорово.

Он поднимал её на руки, как будто прикидывая, по плечу ли, и они снова целовались, и дождь обволакивал их, и лилось с неба, и плавали в этом море прошитые светло-серым туманом аллеи покинутого парка, и деревянная крыша, непонятно для чего поставленная прямо посреди казавшегося игрушечным леса, – просто можно где-нибудь сесть и прижаться, и держаться, крепко-крепко.

Вот такой дождь.

Костя довёл её до дверей. Прощание почему-то получилось немного скомканным.

– Ну, пока, у нас все старухи жутко любопытные.

– Так ночь же… Ну, привет… Я тебе напишу…

– Смотри не обмани… Я тогда отвечу.

Он шёл, давно уже не чувствуя падающих капель, чуть впереди или, он не знал, позади последнего троллейбуса, и был… Наверно, счастлив. И не любил её. Ни минуты, может быть, даже ни секунды, и отчётливо это знал. Да и она его (с чего бы?).

«Но зачем, зачем я сюда шёл?» – но счастливые никогда не знают ответов, и даже вопросы в их устах выглядят несколько странно.

Месяца через два они буднично, почти по-деловому, расстались. Впрочем, они едва ли были вместе. Хотя Костя успел ей написать целую кучу писем (пять или шесть). Он понял, что почти впервые в жизни испытал счастье – счастье, когда тебе выбегают навстречу в спортивных тапочках под проливной дождь после безнадёжного броска на горящий свет. И пытаясь её за это отблагодарить, почти полюбил. Почти.

Одного только Костя не понял. Ведь он воистину бесцельно пустился в путь – от одиночества и скуки, тоски и усталости – и нашёл, как ни странно, почти самые удивительные минуты своей, тогда ещё только начинавшейся юности, которая потом оказалась наполненной отнюдь не одними удачами. Чуть ли не от нечего делать он кидался мокрым щебнем в окно, чтобы помнить, что да – бросал, да – ночью, да – в дождь. А девушка в спортивных тапочках, почему она ответила на его полуночный зов? Ведь кто он был ей? Кто она ему?

И лишь спустя несколько лет до него вдруг внезапно дошло, что молод и не всегда счастлив был не один только он, что у закрытого окна – всегда два пленника, и что, возможно, ей тоже очень помогла память о том, как когда-то однажды она, в такую же ночь и дождь, второпях выбегала навстречу кому-то в ответ на слабый стук камешков о стекло.

Повторный брак

– …И я тоже женат. Пять, нет, шесть лет уже. А в сумме… Ты же знаешь, мы два раза женились. Нет?.. Ну, первый раз сразу после школы, как у всех. Чтобы никаких проблем с квартирами, родственниками и прочей ерунды. Я от неё без ума был, жил в полном тумане. Ничего не делал, как что – норовил домой и в койку. И конечно, экзамены завалил напрочь. Так что мне осенью – повесточка, и вперёд под знамена родины. Хотя я армии-то не боялся, ростом меня бог не обидел, да и прочее на месте, ну, в общем, я и не ошибся. А вот про что забыл: приписали-то меня во флот, а это, сам понимаешь, три года. И повезли не куда-нибудь поближе, а прямо на Тихий океан – один переезд почти две недели, да ещё карантин…

Очухался я после всего этого, и стало мне довольно тоскливо. Загнали меня поначалу чёрт-те куда – ни кабаков, ни даже магазинов. Но, знаешь, больше никаких проблем, наоборот, авторитет среди своих и уважение от начальства, тем более я там чуть не единственный был женатый. Да, скучал, конечно. Переживал тоже, и без бабы-то, да и так. К тому ж, она мне через полтора месяца – письмо. Мол, так и так, залетели мы с тобой, Васечка, жди, попросту говоря, потомства. Я обрадовался, конечно, ужасно. Мы ещё спорили, как назовём, а я думал, что под это дело мне и отпуск должны дать… А тут, как назло, поход боевой, понимаешь. Но должны были вернуться в срок, так что я не очень волновался. Она, как ей сказал, что писем пару месяцев не будет, помолчала и говорит: «Ничего, что поделаешь, потерплю». Связь-то, правда, была отвратная, я её и не слышал почти.

Ну а дальше, сам понимаешь, всё наперекосяк. Они говорят, сейчас-де бардак. Ха! Так ведь тогда ничуть не лучше было, только не знал никто. Бомбы, правда, на сторону не продавали. А может, продавали?.. С нашими орлами ничего исключать нельзя.

О чём я? Да, вызывают нас как-то раз на мостик и объявляют: дескать, в связи с усилившейся напряжённостью и так далее, вышел приказ о продлении боевого дежурства, но зато и о заходе в дружественный иноземный порт. Все: ура! – довольны, ибо никаких заходов у нас никогда не предусматривалось, а я думаю: так, нехорошо это, не успею я на роды, кисонька моя одна мучиться будет, страдать… Пошёл к замполиту, а он мне: дурак, ты ей такой дребедени привезешь из этой Хренландии, что она вмиг все невзгоды забудет, не говоря уж о долге перед отечеством. И я успокоился как-то, тем более что делать всё равно нечего.

В общем, мотались мы по дружественным и недружественным морям почти полгода. Я, правда, радиограммы слал всякие, но в ответ – ни черта. А мне связист говорит: не волнуйся, все её телеграммы, небось, на базе лежат, придём домой – учитаешься. И пришли. Пьянка была, конечно, страшная. Сам понимаешь, столько времени вдали от родины – положено. Ну, проспался я и пошёл за почтой. А лежит там письмо одно, коротенькое: мол, дорогой Вася, я тебя больше не жду и подаю на развод, к тому же полюбила я другого человека. Как в книжке – прости и до свидания.

Вышел я, а на крыльце ребята сидят и спирт разведенный глотают. Ну, я не глядя полбанки шваркнул разом и только тогда вздохнул.

И кажется мне, что сердце моё не бьётся. Слушаю, и действительно тихо. Руку на грудь положил – нету стука никакого, пустота. Как я тогда не умер, ума ни приложу. Но откачали – пьяных там хорошо навострились пользовать.

Ладно, три дня я сидел на камне и смотрел в дальнюю даль. А потом приходит бумажка разводная, которую подписать надо, не возражаю, мол. И одновременно в штаб меня вызвали. Что, как я теперь понимаю, был перст божий. Есть, говорят, запрос на ответственного матроса для перевода на особо важный участок службы. Как ты, значит, насчёт того, чтобы в город перебраться? Не возражаю, говорю. А они мне: что ты, дурак, до потолка не прыгаешь, это ж мы тебе специально, от души, будешь теперь в порту обмундированием заведовать. В море ни ногой, а взамен одни удовольствия и некоторый прибыток. Тем более ты человек семейный. Так точно, отвечаю. То есть служу родине и вечно предан. Спасибо, значит. И сразу пошёл, подписал бумажку, запечатал и отправил по указанному адресу.

Если б не этот перевод, я бы удавился, конечно. Серьёзно, удавился бы. Ух, как я её любил тогда, прям вспомнить страшно. И как представлял, что она с кем-то… Каменело всё во мне, обрывалось, хоть об стенку головой бейся. Иногда часами заснуть не мог, что мне – служба, не служба.

Но, кстати сказать, жизнь моя армейская превратилась в полную лафу: делать ничего не надо, только отчётность держать в порядке. К тому же склад, сам знаешь, та ещё лавочка. Там такие дела проворачивались – ого! Ну и мне кой-чего перепадало. И с одной стороны, втянулся я потихоньку во всё это, а с другой – слышал, как сотоварищи говорят: мол, Василий-то настоящий деловой человек, слово держит и никогда не заложит. А потом страсть во мне даже проснулась к этому самому бизнесу и стал я ночами выдумывать комбинации разные и возможности просчитывать. И ничего – неплохо получалось.

К тому же, тогда как раз реформы начались и кооперативы всякие. И вернулся я домой отнюдь не с пустыми руками, да. И даже с рекомендациями – куда пойти и в какую дверь постучаться. Поэтому проблем, как говорится, с трудоустройством никаких не было.

Денег мы тогда наделали кучу и не одну. А толку-то? Всем-то по двадцать с небольшим годков – не копить, тратить хочется. Так что кабаки я посещал часто. И девок мы там снимали, случалось. Только, сам понимаешь, какие это девки. Да я к тебе как раз заходил тогда, рассказывал. Какой я был – мрачный, говоришь? Наверно. Ведь такое дело, любил-то я её по-прежнему, даже адрес пытался раздобыть, тем более сказал мне кто-то, разошлась она со своим…

Но копал я вовсе без толку, тогда ведь в одночасье всё сдвинулось, люди стали со старых квартир съезжать, снимать, где ни попадя. Не уследишь… А потом закрутился я, и вспоминал о ней в редкие, как говорится, минуты отдыха, больше по ночам, конечно. Не судьба, думаю – ладно, прорвёмся, самое страшное-то уже позади. И как-то раз приятель мне говорит: надоело по этим притонам шастать, давай устроим в субботу приватный вечер с выпивкой и девочками, то есть дамами, коньяку купим, то да сё…

Я ему: что, значит, за дамы? Имеются ли, так сказать, конкретные предложения? Милка, говорит, у меня завелась, хочу её впечатлить по полной, но ты не волнуйся – у неё подруга есть близкая, и не уродина отнюдь, я сам видел, и нормальная такая баба, очень не против выпить в приятной компании. А остальное уж, дружочек, на твоё личное усмотрение. Ладно, говорю, усмотрю чего-нибудь.

Были у нас тогда ключи от квартиры одной. Мы её привели, как полагается, в порядок, бельё, тож, постелили чистое в обеих комнатах, жратвы набрали всякой, банок иноземных, и расставили в произвольном порядке по столикам. Как сейчас помню, долго их почему-то не было. Потом – звонок. О, говорит мой дружбан, вот и девочки. Я галстук поправил и пошёл открывать. И конечно, ты уже понял, она – та самая подруга и есть.

Стоим мы в прихожей и друг на друга смотрим. А приятель-то и не заметил ничего, сразу свою кралю на лежак поволок, без всякого, понимаешь ли, угощения. Стоим, значит. И я говорю: «Что, теперь уже в девочки записалась?» – А она молчит, глядит на мой, стало быть, галстук с французскими узорами. И спрашивает потом: «Ну как, сына поедем смотреть?» – «Поедем», – говорю. И поехали.

Ну, когда мы во второй раз расписывались, то это было совсем по-другому. На трёх машинах подъехали, чин-чинарём. Ребята нам столько надарили, я сам не ожидал, а она так вообще обалдела. И вот живём с тех пор. Уже второго родили. Я трёх хочу, правда. Да и четырёх не страшно, потянем. Дела только изматывают иногда, я ведь уже третью фирму открыл. И филиал в Ярославле. А ты-то как?

– Неплохо, – ответил Костя и искоса поглядел на рассказчика. Всегда странно, когда на не очень нужной вечеринке встречаешь кого-то из друзей детства. Даже и не друзей, а когдатошних знакомых. Кого лет десять не видел и не то чтобы очень скучал. Но уж лучше его слушать, чем пить без продыху.

«Вообще, надо сдерживаться, не маленький уже. Сидеть, слушать, кивать, молчать… Блюсти приличия и прочее. Не сбегать же из гостей оттого, что здесь… Что там… Тем более, что от себя-то и не сбежишь никуда – пей, не пей.

И похоже, он действительно верит, что это была счастливая случайность. Бывшая деревенская красавица встречает отставленного ею будущего миллионера. Гораздо вероятнее, что она это всё спланировала. Мужчины на такие штуки очень падки. Например, я бы на подобный трюк запросто купился. Заглотил бы и не поперхнулся».

Костя почесал щёку. «Или, – пришло тут же в голову, – он как раз от недоверия всем и рассказывает, чтоб удивлялись и охали, чтоб поздравляли и разносили во все стороны слух, нет, зачем слух, самую всамделишную правду о невиданном доселе чуде. Впрочем, какая разница? Пусть хоть у кого-то будет в жизни сказка, если у тебя самого не получилось. Нечего завидовать чужому счастью», – и перевёл глаза на женщину, что сидела напротив Васи и тоже внимательно его слушала.

Профиль её был столь же прекрасен, как девять, нет, восемь или даже семь лет назад, когда он, Костя, безумно и почти безнадёжно любил эту женщину, и не вспомнить об этом сейчас было невозможно. Васю вдруг позвали из соседней комнаты, он откликнулся, хлопнул кого-то по плечу, обернулся и пропал. Костя, ждавший и боявшийся этого весь вечер, остался с ней наедине. Она закашлялась.

– Что с тобой? – автоматически спросил Костя.

– Да так, – она попробовала улыбнуться. – Бронхит прицепился. Вредный такой. Уже недели три не отстаёт. Нужна микстура эта… Ну, ты знаешь… А её только венгры делали да югославы, а они теперь нам не шлют ничего. Да и нету теперь югославов-то.

– Да, – сказал Костя, – не шлют. У меня, правда, эта микстура есть. Ты же знаешь, где я работаю. Я бы мог…

– У меня-то её нет, – она сделала ударение на слове «меня» и опять как-то грустно улыбнулась. – Знаешь, Костенька, давай, не будем. У тебя семья, дети. У меня… – она неопределённо махнула рукой, – дети… И поздно уже, тебя, наверно, дома ждут?

– Меня? – вслух подумал Костя. И мгновенно солгал. – Может и ждут.

– Вот и замечательно, – заторопилась она. – Ты и езжай. А я выйду на балкон и посмотрю, как ты в машину садишься. И рукой тебе помашу на прощание.

– Хорошо, – сказал Костя. – Помаши. А я на тебя тоже гляну из окна. И ещё обернусь напоследок – красиво получится, правда? Прямо не жизнь, а кино какое-то. С приключениями.