Поднимая веки

I. РАЗВЁРТЫВАНИЕ

Позиция 1. Дверь

Эта дверь была довольно странной. Уже порядка десяти минут я пытался обнаружить на ней хоть какое-то подобие ручки или замка. Визуальный анализ этого металлического монолита не дал никакого результата, в связи с чем было принято решение произвести тактильный осмотр. Я ощупал каждый миллиметр этого гипотетического прохода, но ничего нового от этого не получил. Абсолютно гладкий кусок железа врезанный в стену, поверхность которого искажала моё лицо, когда я пытался всмотреться в гладь его отражающего материала.

В мои мысли стали закрадываться подозрения о том, что либо меня разыграли, либо я что-то недопонял. Следуя здравому смыслу, я всё же склонялся ко второму варианту, так как вряд ли кто-то захотел бы пошутить надо мной, оставив под дверью моей квартиры сумму наличных, что обеспечивала мне беззаботную жизнь, по крайней мере, на ближайшие пятьдесят лет, что в целом расценивалось мной, как обеспеченность до конца моих дней. Помимо денег имелись и прочие причины, что заставляли меня быть здесь, но я едва ли мог проявить их на поверхности своего сознания сквозь завесу материальных благ. Всему этому ещё предстояло уложиться в моём уме.

К посылке прилагалась и анонимная записка, которую я и решил перепроверить стоя перед этой дверью. Я достал свёрнутый жёлтый листок бумаги из заднего кармана брюк, убедился, что пришёл точно по указанным координатам и вслух прочитал единственные три слова, которые были написаны довольно небрежным почерком: «Просто открой дверь».

Почему-то говоря это, я надеялся, что это какой-то код, который работает по принципу сезама из сказки про Али-бабу, но дверь передо мной по-прежнему была закрыта. Я постоял в недоумении ещё пару минут, убрал записку обратно в карман и принялся колотить и пинать эту чёртову дверь. Без ярости и злобы, просто безразлично, но всё же с достаточной силой, чтобы через пару тройку ударов почувствовать боль в мышцах, связках и суставах.

Я не мог просто так уйти, совесть, внушительная сумма денег и что-то за гранью всего этого не позволяли мне дать заднюю. Понял я только одно: все попытки физического взаимодействия с этим куском железа, очевидно, не дадут никаких результатов. Поэтому я решил успокоиться и привести мысли в порядок.

Несколько раз я глубоко вздохнул, походил по кругу пару минут, а затем замер и как можно глубже задумался над словами в записке: «Просто открой дверь». Мать твою, да что это значит? Ну, хорошо, раз я должен открыть дверь и это довольно просто, то почему бы этой двери не открыться прямо сейчас?..

И тут дверь открылась.

Позиция 2. Холм

Каждый день я хожу на холм и смотрю на движение этого небольшого города. Я сажусь на мягкую, как шёлк, траву и сижу так до конца дня. Я наблюдаю, как поток автомобилей внизу с течением времени теряет свою силу. Наблюдаю, как в окнах домов зажигаются лампочки. И только когда в круглосуточной забегаловке прямо у подножия холма меняется смена и на улицу выходит она, я провожаю её взглядом, пока её силуэт не скроется за аллеей тополей, встаю и возвращаюсь домой.

Я не знаю её имени, я никогда не видел её лица, мне знаком лишь её образ и походка. Я никогда не приближался к ней, ни говорил, ни давал о себе знать. Я не знаю о ней ничего, но, странное дело, люблю её.

Я не помню, когда впервые оказался здесь, но точно знаю, что когда-то помнил. Порой мне кажется, что стоит приложить хоть малейшее усилие, как причина моего появления на этом холме станет ясной и очевидной. Но я не желаю вспоминать, сам не знаю почему. Будто так надо, будто иначе будет хуже, а я не хочу, чтобы стало хуже.

Живу я один, но дома лишь сплю. Моя хижина находится в трёх километрах от этого холма. Я всегда хожу пешком. Мой дом достаточно мал. Он находится посреди леса. Из соседей у меня только деревья и птицы. Звери ко мне заходят редко. Пару раз навещал ёж и лиса, остальные обходят мой дом стороной. Внутри только широкая кровать и ванна. Горячая вода и электричество тоже есть. Откуда я не знаю, так как к дому не ведут никакие провода и трубы.

Мой день начинается с разминки. У меня ничего не болит, но я всё равно заставляю себя делать лёгкие упражнения. После зарядки я умываюсь, затем надеваюсь и иду на холм, где и созерцаю движение этого мира, пока снова не увижу её.

Мне нравится открывать своему взору этот вид, он кажется мне гармоничным. Я люблю это кафе под странным названием «501». Я пытался думать над значением этого числа, но так ни к чему и не пришёл. Но то, как светятся эти цифры с наступлением сумерек, озаряясь холодным проникающим белым светом, заставляет меня подолгу не отводить от них глаз.

Таким чередом и идут мои дни. Я не ем, у меня нет чувства голода. Это странно, так не должно быть, но так оно и есть. Почему-то я знаю вкус всех блюд, которые вижу, хотя никогда в жизни ни брал в рот и крошки хлеба. К вопросу о том, сколько я живу. Мне кажется, достаточно долго, настолько долго, что мне кажется, что я родился сегодня. Странно, здесь вообще всё странно, но я чувствую, что так и должно быть, а потому не думаю об этом и просто принимаю этот мир.

Позиция 1. Лестница

Чувство, которое превалировало в этот момент над остальными, было презрение. Следом следовало недоумение и лёгкий трепет на границе с неведомым страхом. Но самого страха не было. То, через что я уже прошёл, не давало ему овладеть мной.

Более я не стал думать и отслеживать охватившие меня эмоции и решительно зашёл в открывшуюся передо мной дверь. Тут же позади раздался резкий звук. Я обернулся, дверь была закрыта. Произошло это настолько быстро, что это невозможно было заметить. Классика. Оставалось только идти дальше.

Узкий коридор длиной порядка пятидесяти метров, освещённый тусклым светом ультрафиолетовых прожекторов, вывел меня к уже широкой белой лестнице, которая не уходила ни вверх, ни вниз. Я нерешительно выглянул из прохода и окинул обе стороны взглядом, так и не дотянувшись остротой своего зрения к концу ни в одной из них.

Сделав глубокий вздох, обозначающий насыщение подобными фокусами, я всё-таки шагнул на ступеньку. Я не мог понять, находилась ли она внизу или вверху. Не мог уловить поднялся я или опустился. Я сделал ещё несколько шагов, но так и не смог определить, как именно перемещается моё тело. Если лестницы и вовсе нет, то это должна была быть гладкая поверхность, но при её рассмотрении отчётливо выделялись ступеньки. Я несколько раз наклонялся и ощупывал их собственными руками и точно могу сказать, что они там были. Но в голове просто не было информации о том, куда они ведут. Будто когда я делал шаг, из моей памяти исчезал отрезок времени, в который я делал этот шаг, но почему-то я понимал, что я его сделал.

В голову закрадывались мысли, чтобы попробовать лечь и проползти вперёд, но это было бы нелепо. Наверняка здесь установлена система слежения и было бы весьма глупо вести себя так на глазах у, как мне кажется, достаточно интеллектуального и интеллигентного человека. В любом случае мне приходилось испытывать и не такое. Я видел не так много, как мои коллеги по профессии, но и этого хватало для того, чтобы не зацикливаться на такого рода вещах. Если быть точным, то за мной числилось, ни больше ни меньше, сто двадцать пять проникновений. Там было и не такое. Но увидеть нечто подобное в реальности всё ещё было довольно необычно.

– Что такое реальность? – неожиданно прозвучал отчётливый голос, доносившийся будто бы отовсюду.

Я остановился.

Позиция 2. Тропа

От моего дома до холма ведут несколько дорог, но я выбираю самую извилистую из них. К тому же более короткие тропы уже достаточно сильно заросли, а у меня нет желания расчищать эти пути. Я встаю с первыми лучами солнца, а город оживает несколько позже. Иду я неспешно, мне нравится красота здешней природы, и порой я останавливаюсь, чтобы послушать, как бежит холодный ручеёк, вальяжно огибая камни и корни деревьев, или рассмотреть, как гармонично расположены листья папоротника.

Кроме меня по этой тропе никто не ходит, но откуда-то она появилась. Когда я оказался здесь, она уже была вытоптана. Но сколько бы я по ней не ходил, я никого не встречал. Мой путь занимает от получаса до часа. За редким исключением я добираюсь до холма за два часа, когда что-то естественное увлекает меня настолько сильно, что стираются понятия времени. Но не было и дня, чтобы я не успевал до того, когда она приходит на работу в забегаловку у самого подножия холма.

Порой мне кажется, что моё стремление увидеть её не случайно, как будто бы я должен быть на этом холме именно в это время. Меня не покидает ощущение, что если я не явлюсь в этот час, то не увижу там ни кафе, ни всего этого города. Но при этом я никогда не торопился, и иногда мне казалось, что моя дорога длится вечно, но когда я оказывался на холме, солнце было точно в том же месте, где оно было всегда, когда я наблюдал его с этой позиции по своему приходу. Это странно, я не уверен, так ли должно работать время, но, кажется, это не должно меня волновать.

Сама тропа стала уже родной для меня, я буквально ощущаю её частью себя. Когда мои ноги передвигаются по её изгибам, я чувствую тяжесть собственного тела, что слегка проминает почву. Мне кажется это естественным. Когда и на ней начинают прорастать ростки сорняков, я точно знаю где именно и намеренно наступаю на них, чтобы эта дорога не зарастала. С каждым новым днём их начинает становиться всё больше и больше, но мне всё ещё не сложно поддерживать чистоту земли под ногами. Наверное, настанет час и мне придётся пробираться сквозь гущу листвы с каким-нибудь мачете в руках.

Иногда на холме и перед сном я думаю, а что если однажды я приду к началу тропы и не смогу разглядеть прохода за толщей растительности? По какую из сторон я бы хотел остаться? Что мне важнее, мой уютный дом или моя неизведанная любовь? Конечно, глупый вопрос, я бы слепо предпочёл видеть её.

Позиция 1. Что такое реальность?

…

Определение пятнадцатое: Реальность – то, что не подчиняется никому.

Определение шестнадцатое: Реальность – то, где ты не один.

Определение семнадцатое: Реальность – то, что есть.

…

В этой книге, что несла очевидное название «Реальность», было ещё порядка тысячи определений этого слова, но я почему-то решил прочесть и обдумать именно эти три. Когда я закрыл книгу и положил её обратно на край стола, я задумался о том, почему не прочёл первые три определения. Ответ не был найден.

Между тем, помимо меня, в аудитории было ещё четыре человека. Два парня и две девушки. Одна из них была высокой и худой, другая маленькой и достаточно полной. Будь они рядом друг с другом, это вызвало бы во мне тот смешок, от которого было бы потом стыдно, но они сидели на разных стульях в противоположных сторонах помещения. Мы же с парнями расположились ровно посередине рядом друг с другом, я сидел в центре. Чем была вызвана такая композиция человеческих тел, я не знаю, всё вышло случайно.

Все мы были на первый взгляд примерно одного возраста. Эти ребята были похожи друг на друга и оба походили на меня. Если бы взглянуть на нас под правильным углом, то можно было бы легко поверить в то, что мы близнецы. Но у каждого из нас были глаза разного цвета, мне достался голубой, разный подъём носа, разные ушные раковины, припухлость губ, ширина скул и подбородка, разная причёска, ширина плеч, размер обуви, но во всём остальном мы были похожи.

Никто из нас не произнёс ни слова, пока мы были здесь одни. Дамы по бокам пустым ровным взглядом смотрели перед собой и, кажется, были взволнованы больше, чем мы, что ёрзали на стульях и жадно осматривали всё вокруг. Все мы ждали некоего наставника, который должен был объяснить как зачем и почему именно мы находимся здесь.

Тогда мы имели лишь смутные представления о том, чем занимаются внедрители и, думаю, никто из нас не мог поверить в то, что станет одним из них. Кто-то называл их электронами, кто-то аксонами, кто-то пилигримами, кто-то крючками, тогда ещё не устоялось название этой профессии, но постепенно в обиход вошло простое и не замороченное «внедритель». У самой же организации, участниками которой мы собирались стать, было ёмкое и лаконичное название – «Ядро».

Позиция 2. Верх

Первое время я стою и смотрю прямо на солнце. Мне нравится, как его лучи обжигают мои глаза, как его жаркие волны обтекают контуры моего лица. Я всегда отдаюсь его воле, позволяю ему ослепить меня, если так ему будет угодно. Затем, когда этот красный гигант поднимается чуть выше и смотреть на него становится невыносимо, я предаю его, но всегда остаюсь прощённым.

Я опускаюсь вниз, ложусь на землю и смотрю на пролетающие мимо облака, белые и пористые, как сладкая вата. Они никогда не проливают слёз, здесь никогда не идут дожди. Я пробовал соорудить из их форм собственную картину, создать уникальное творение с помощью воображения, но в итоге приходил к тому, что вряд ли я могу представить что-то прекраснее самих облаков. Поэтому, когда их воздушные формы протекают по бескрайнему верхнему морю, я не думаю ни о чём, созерцая их великое странствие.

Когда их парад утомляет меня, я поднимаю туловище, скрещиваю ноги и жду, когда в кафе у подножия произойдёт смена. В это время город тих и бездушен, только местный бродяга неподалёку от кафе встаёт с картонки и сидит взявшись за голову несколько долгих минут. Наверное, он думает о своей судьбе, о том, как жестока к нему жизнь. Кажется мне, каждый раз, когда он просыпается здесь ему сложно понять, кто он и как сюда попал. Когда же эти ответы приходят к нему, он поднимается и начинает свою стандартную разминку, которая повторяется словно по записи. Когда его тело хоть как-то приходит в тонус, он собирает свои вещи в рюкзак и уходит прочь в неизвестность, чтобы вернуться сюда ночью, когда ухожу я. Иногда мне чудится, что он приходит на тот же холм и спускается только утром прямо перед моим приходом. Но почему-то мне кажется, что я не должен об этом думать. И я не думаю.

Когда движение внизу становится интенсивнее, я жду, когда она выйдет из-за аллеи тополей. Я чувствую, когда её аромат приближается и могу точно определить, сколько шагов ей осталось сделать, чтобы я увидел её. Когда её силуэт показывается мне, всё моё существо трепещет от той любви, что я испытываю к ней. Её лицо закрывают её фиолетовые волосы, она всегда смотрит вниз, будто грустит о чём-то. Эта минута, что она идёт до дверей кафе и скрывается в них до конца дня, длится для меня вечно. После этого я могу увидеть её лишь тогда, когда её образ скользит мимо окон кафе.

Позиция 1. Заказчик

– Думаю, вы и так знаете, что такое реальность.

Голос рассмеялся. Я стоял на месте и ждал, когда он утихнет и, наконец, проведёт меня по этой лестнице туда, куда я должен был прийти. Хоть я и встречался с достаточным количеством странных вещей, но всё ещё не привык к обилию подобных изобретений. Не так давно мы стали заимствовать эти технологии из вселенных тех или иных личностей, но, тем не менее, я уже переставал удивляться их странностям и функциональностью. Переставал, но не перестал. По ряду этих и прочих причин, эта лестница и дверь вызывали во мне лишь отвращение к тому, кто решил установить их в своём доме, очевидно только ради того, чтобы продемонстрировать своё богатство и власть.

Все хитрости науки, полученные из миров великих умов, использовались в основном в целях хвастовства. Не так многое имело практическую ценность, так что всеми этими «чудесами» пользовались только коммерческие организации и тщеславные олигархи. Посещая какой-либо банк или развлекательный центр, ты имел колоссальные шансы наткнуться на что-то типа комнаты, выйти из которой можно только когда войдёт следующий человек, или банкомат, который производил выдачу денежных наличных средств прямиком в твой кошелек. Для этого было необходимо вшить в бумажник чип и находиться в полуметре от банкомата, в противном случае материализация не срабатывала.

Коврик, который завязывает шнурки, зеркало, которое отражает твою спину без использования камер, татуировки, эскиз которых можно изменить за секунду, без всего этого простым людям жилось и так хорошо, а с учётом высоких цен мало кто мог позволить себе эти новшества. Да и некоторые из тех, кто мог, потеряли энтузиазм уже через месяц после начала новой эры. Каждое новое изобретение было подобно вспышке. Их популярность длилась не дольше, чем неудачная попытка зажечь огонь зажигалки «Zippo». Но зато как ярко…

– Ах, ладно, – наконец заговорил голос, сменив тон на более спокойный, – я не такой уж и тщеславный, как можно обо мне подумать. Стойте на месте, сейчас поднимется лифт… обычный, стандартный лифт.

Я повиновался, снизу послышался гул, ступеньки передо мной стали медленно расходиться в стороны и уже через пару секунд исподних выполз действительно обычный лифт. Его двери отворились, и я вошёл внутрь.

– Минус седьмой этаж, – произнёс голос, и я нажал нужную кнопку.

Лифт тронулся. Внутри играла приятная классическая музыка, название и композитора которой, честно признаться, я не знал. В её определении мне помогла бегущая строка, где рядом с чередующимися этажами медленно двигалась надпись – «Ludovico Einaudi – Life».

Я с удовольствием слушал её, но меня не покидало чувство, что это не совсем то, что должно играть в лифтах, как будто эта музыка и этот лифт были несовместимы. Как по мне уже давно должны были быть написаны целые альбомы, предназначенные специально для поездки в этой грузоподъёмной машине. Нет, безусловно, есть приятные мелодии, словно рождённые для этой коробки, но лично я не знаю ни одного музыканта, что занимался бы этим намеренно и на постоянной основе. Производители лифтов должны заказывать звуки, которые будут наполнять это уютное помещение. Но почему-то никому до сих пор не пришло это в голову, все заполняют свои лифты тем, что им кажется подходящим, но ещё никто не подошёл к этому делу ответственно, а ведь здесь зарыта золотая жила.

Я медленно спустился на нужный этаж и ровно в тот миг, когда композиция подошла к концу, двери лифта раздвинулись в стороны. Думаю, это было сделано специально. Около входа стояла женщина в фартуке лет пятидесяти, на лице которой только-только начинали прорисовываться морщинки. Она слегка поклонилась мне и молча отошла в сторону, разрешив мне таким образом пройти. Я вышел из лифта и несколько неловко кивнул ей в ответ, она улыбнулась и указала на дверь впереди. Кроме неё была ещё одна дверь чуть левее, все остальные стены бардового оттенка, обитые чем-то бархатным, были полностью пусты. Я сделал несколько шагов, повернул ручку, потянул дверь на себя и зашёл внутрь. Ту женщину я больше никогда не видел.

Глупо было пытаться анализировать голос, говорящий со мной на лестнице, так как изменить его в наше время мог любой школьник. Это мог бы оказаться кто угодно, в независимости от пола и возраста. Я бы не удивился, если бы та мадам и разговаривала со мной на лестнице. Мне лишь оставалось надеяться на честность и доверие заказчика, который, судя по тому, что я слышал, должен быть мужчиной преклонного возраста и, как я уже видел, это действительно был мужчина преклонного возраста.

Он сидел ко мне в профиль на тёмно коричневом кресле, скрестив ноги. Напротив него стоял маленький столик со стеклянной столешницей и деревянным основанием. С противоположной от него стороны стояло точно такое же кресло. На столе располагался кувшин с жидкостью, напоминающей вино, и два пустых бокала.

Помещение было достаточно просторным, вдали был расположен фактурный камин, где медленно тлели несколько красных поленьев. Все стены были точно такого же цвета, как и при входе. Вдоль них где-то стояли цветы на высоких подножках, где-то шкаф с книгами, где-то статуя женщины, пребывающей в шоке от наличия у неё рук. Освещение было тусклым, как от света свечи, но ни одного предмета излучающего свет, кроме камина, я так и не обнаружил. Примерно так в детстве я представлял себе интерьер замка вампира.

Сам же старик имел седые, я бы даже сказал абсолютно белые, усы и козлиную бородку. Выражение его лица было вполне дружелюбным и осмысленным, при этом казалось, что в его голове происходят процессы, величие которых мне сложно понять. Одет он был в коричневый клетчатый костюм и белую рубашку с галстуком цвета морской волны, в грудном кармашке пиджака был свёрнут платок оттенком чуть светлее самого пиджака, на ногах же были лакированные туфли с острым носом, которые казались мне единственным безвкусным предметом в этом помещении. Из чувства вежливости и приличия я оставался на месте, пока он, наконец, не вышел из своего задумчивого забвенья и не произнёс, даже не взглянув на меня:

– Присаживайтесь.

Я расположился напротив него на точно такое же кресло, мягкость которого нивелировала всё, что мне доводилось испытывать своей пятой точкой опоры до настоящего дня. При всём при этом я не утопал в его материале. Надо сказать, что это несколько обескуражило меня, и я на мгновение забыл цель моего визита. Казалось, что вот оно то, что я должен был испытать здесь, теперь можно вставать, благодарить этого старика за приглашение и идти домой. Он же всё это время пристально осматривал меня и только когда убедился в том, что кресло перестало занимать весь мой разум, заговорил:

– Прежде чем мы перейдём к предмету нашей встречи, я имею, по меньшей мере, тысячу вопросов, которые я хочу задать вам перед тем, как раскрыть суть заказа, но постараемся обойтись, допустим, одиннадцатью.

Я слегка улыбнулся.

– Спрашивайте всё, что хотите, за такие деньги я готов отвечать на ваши вопросы всю жизнь.

Он с презрением посмотрел на меня.

– Такая мелочь и вы готовы отдать за неё свою свободу?

– Нет, – признаться, я почувствовал себя униженным, – просто наш мир, каким бы он ни был и какие бы ценности не проповедовал, так или иначе, всегда зиждился на тех или иных благах, которые мы приобретаем с помощью денег.

– Ладно, – удивительно спокойно ответил он, – я согласен с вами, но люди вашей профессии, как мне кажется, знакомы с такими вещами, которые одним своим существованием затмевают все наши блага. Поэтому мне и показалось странным ваше утверждение по поводу этих пресловутых денег.

– Да, так и есть, я понимаю вас, но всё это только там, в их разуме, здесь же миром правят купюры.

– Что ж, – подвёл он итог, – на этом и сойдёмся и перейдём к тому, что мне необходимо узнать лично от вас, прежде чем я предоставлю вам данные вашего задания.

Он сделал паузу, предоставив мне пространство для согласия с его правилами, но я ответил молчанием, что также послужило сигналом задать его первый, точнее, второй вопрос:

– Как, мать твою, вообще всё это работает?