Шалинские сказы

Кедрач

Утро очередного январского хмурого дня. В комнате привычно темно, лишь из-за ситцевых занавесок пробивается слабый свет с кухни. В ногах у девочки, на кровати, ворочается кот Серко – так назвал его ещё дедушка, за два года до своей смерти. Кот настолько привык к деду Марковею, что постоянно ходил вместе с ним и в магазин, и коз пасти, и даже на приём в поликлинику, но уже почти год необычно спокоен и тих, как будто хранит печаль о своем настоящем товарище, которого уже нет. Спать любит кот всё же в тепле и на кровати – приручил дедушка.

– А, бабушка, что-то стряпает», – сразу, по запаху, определила Лена, поднимаясь с кровати. Почистив зубы, вымыв лицо она пришла на кухню, присела возле стола.

– Доброе утро, бабушка! Ты вчера вчера обещала мне рассказать про гуменника? – обратилась девочка к хозяйке избы.

– Доброе утро. Только вначале нужно шаньги отведать, потом расчистить тропинку от снега во дворе – помочь старушке, а уж потом сказы творить… Согласна? – сделала деловое условие Агафья Ивановна.

– Конечно.

Примерно через час, когда бабушка взяла в руки вязальные спицы, девочка вернулась со двора. Скинув пальто и валенки, она уселась напротив бабы Гани и приготовилась слушать новую историю из «старины».

– Это случилось во время Первой мировой войны. Обосновалась на самой вершине горы – там был родник – одна монахиня по имени Мария. Гора – то находится теперь можно сказать в центре посёлка Вогулка; там расположена улица Нагорная. Кроме родника там рос огромный кедр – большая редкость в наших краях. Именно возле кедра монашка и обустроилась в скиту. По слухам там было капище – языческий храм народа манси, который жил здесь до прихода русского народа на Урал. Этот народ христиане назвали вогулами, в честь богини – Вогулы, которой этот народ поклонялся.

– И Бог принимал у язычников молитвы? – неожиданно решает прояснить вопрос девочка.

– Бог у всех один, – и их он тоже возлюбил, ибо и они его творение. У монашки была девочка, по всей видимости дочь, а может и приёмная, – лет пяти, пожалуй, не более, – с памятью —то у меня не больно хорошо. Жили они скромно: огородничали, собирали ягоды, грибы. Монахиня совершала определённые обряды среди старообрядцев: крещение, поминки, или иное дело по вере справит, – без этого тоже нельзя было жить. Плата за молитвы была невелика, но женщина стойко переносила все лишения. В трех километрах от скита, на хуторе Козьяльское поле, жило семейство Лопатиных, у них было трое детей. Вот перед самой революцией у них умирает старшая дочь Анна, а ещё через две недели сын Иван. По-«нонешним» временам врачи нашли бы заразную болезнь, от которой умирают дети, а при царе – батюшке всё население не иначе считало, как проделками нечистой силы. И сейчас нечисть много народу приносит неприятностей, только оскудевший разумом человек не замечает этого. Вот и пришла Пелагея Лопатина – хозяйка хутора к монашке Марии и попросила её почитать молитвы: одним – за упокой, а другим – за здравие, чтобы мор не одолел последнего дитя – пятилетнего Сашеньку. В просьбе женщины Мария не отказала, и уже начала укладывать богослужебные книги, как её дочь Катя и говорит, – она весь разговор слышала,

– Гуменника изгоните вначале из избы, а потом молитвы творите…

– Что ты речёшь неразумная? – попробовала её урезонить монашка.

– Духом чувствую, что гуменника занесли с соломой из овина, когда телят, после отёла, в избу заносили… О скотине позаботились – перенесли из стайки, чтобы банник или другая нечисть не уморила, а о детях не подумали! – неожиданно резко «выпалила», как на духу, девочка.

– А как его – заразу из избы – то вытолкать? – заинтересовалась у неё хозяйка хутора.

– Чего проще: калёной кочергой по углам избы нужно поводить, и всё тут… – ответила Катюшка.

Пришла монашка с Пелагеей на хутор и выполнила всё так как им говорила девочка. Когда ткнула Пелагея горячей кочергой под лавку, возле дверей, то там что-то «сфыркало», «чомгнуло», а затем двери в избу сами собой открылись.

– Выскочил гуменник, – заверила Пелагею и хозяина хутора Варфоломея, Мария. – Пора на молитву вставать..

– А как про гуменника – то Катя узнала? – спрашивает Леночка свою бабушку.

– По всей видимости, хозяева хутора, когда закончили работу в овине забыли поблагодарить гуменника или овинника, как его ещё называют, – вот он и осерчал… Раньше это в обычае было. Ну, а то что девочка знала о болезнях людей – то, так это дар Божий ей был дан. Она видела все события повсюду, и ведала какие события будут, – обычные люди, как мы с тобой, порою и себя понять не можем… С тех пор прошло много времени. Добрых дел, сделанных монашкой Марией с дочерью было не счесть. Много раз она собиралась покинуть это место, переселиться, только её дочь, всё время останавливала её, говорила: не пора ещё – не закончилась наша молитва здесь.

А тут уже начались гонения на монастыри и церкви, а вскоре на Урале началась коллективизация: хутора начали сгонять с насиженных мест, – переселяли в деревни. Большинство крестьян переезжали неохотно, – на хуторах привольнее было. Монастыри и церкви к тому времени закрыли, религиозные обряды справляли тайно. Монахиня Мария уже была в преклонном возрасте, а вот дочка Катя расцвела, прямо красавицей стала: глаза большие, голубые, брови дугой, черты лица строгие, а лицо как у царицы – беломраморное… При большой мудрости она была и скромна и деловита. «Положили» на неё глаз двое юношей: Александр Лопатин, которого она спасла от смерти, и переселившийся с далёкого хутора Рогожников Тарас. Дело у них чуть до смертоубийства не дошло; оба думали, что Катюша не любит его по вине соперника, но она никому не оказывала предпочтения. Однажды Александра подкараулил Тарас на дороге в монашеский скит, и ударил сзади жердью по голове. Конец бы Алексашке был, но Катюша с матерью нашли его, – она провидицей была, – и уже мёртвого, бездыханного доволокли в гору, до своего острога. Положили тело под кедром, вспрыснули на него святой водою, и начала Катюша делать над ним какие – то странные движения. Вдруг с её рук вылетел огненный шар и вошёл в грудь юноши и покойник начал розоветь прямо на глазах, и тут же светящийся луч вырвался из груди юноши, воспламенив хвою кедра, – очень намолённое место было.

– Да, там энергетика большая была, поправляет девочка бабушку Ганю.

– По вашему – энергетика, по нашему – намолённое место, ведь не один век вогулы здесь молились. Огненный луч как быстро вспыхнул на груди юноши, так быстро и угас, только монахиня Мария молвила, сожалея,

– Что – ж ты, доченька, всю суму отдала?

А она в ответ,

– Теперь нам пора уходить отсюда, – наша молитва здесь закончилась…

На следующий день их уже здесь, у нас в районе, не было; ушли они из этих мест, сказывали: в Сибирь. Там Екатерина под другим именем должна была более полувека ещё молиться, чтобы в России жизнь по – свободе была; у неё такое предназначение было: семьдесят лет молитвы читать… Вот её молитвы и исполнились…

– А какую – такую суму она отдала Саше? – выразила недоумение внучка.

– Сумой называли силу Духа животворящего, – у каждого она своя. Вот каждый со своей сумой и ходит по свету: у кого большая, а у иных маленькая, пустая. У юной монашки Екатерины сума была огромная, – для нас не подъёмная… – сделала пояснение баба Ганя, продолжив рассказ. – Позднее Александр долго переживал из-за Екатерины, даже в леса ударился: решил по осени под медведя – шатуна попасть. С хозяином леса встретился неожиданно и твердо без оружия решил помериться с ним силою. Только решил он ревущего, стоящего на задних лапах зверя схватить, да вдруг светлый шар между ним и медведем появился… Удар был такой силы, что у медведя шерсть загорелась на груди, одним словом: медведь, рявкая от боли, побежал в одну сторону, устилая дорогу помётом, а Алексашка в другую; понял он: в очередной раз его спасла Екатерина. После этого случая на него пробовал напасть Тараска, – да у того получилось это, как у медведя, – штаны напрочь испортил.

Женился Александр на простой девушке из деревни Печи; она нарожала ему семерых детей из них пять сыновей, – один другого здоровее. Был Александр и на войне с германцами и с японцами; до сорока раз ходил в атаку, и не одного даже ранения… Умер он совсем недавно, не более пятнадцати лет назад. И нашли у него на груди небольшой металлический, из серебра видимо, медальон, на котором с одной стороны был вырезан кедр, а с другой облик красивой девушки, по всей видимости Екатерины. Он видать всю жизнь её любил: с женой был неразговорчив, хотя никогда не бил, не материл… Только прозвище: Кедрачи, с тех пор прижилось за его сыновьями, – народ думал: сила, здоровье Александра были от могучего кедра, который раньше находился на самой высокой горе станции Вогулка.

Сылвицы

Конец марта на Среднем Урале обычно считается началом весны. Обильный снежный покров уплотняется и постепенно оседает, обещая обильные и мощные водные потоки. С южной стороны домов снег становится рыхлым и ноздреватым: днем подтает а ночью покроется тонкой ледяной корочкой. В этих ранних весенних «оазисах» появляются первые признаки ожидаемого лета: крупные мухи или бабочки – крапивницы греются в лучах солнца на тёплых стенах домов. Куры, выпущенные добрыми хозяевами на улицу, тоже держатся на этих относительно теплых участках земли. Клочки сена, навоза возле хозяйственных построек дополняют картину только – только вступающей в свои права уральской весны.

Второй день гостит у бабушки Леночка: в школе весенние каникулы. Она сидит напротив окна, щурится от солнца и дергает без причины за уши кота, который развалился на кровати. Серко передёргивает уши, отворачивается от назойливой девочки, но убегать не спешит, только недовольно мурлычет в полудремоте.

– Не мучай кота! – назидательно говорит баба Ганя. – Лучше положи кусочек сухаря под печь, Ерошка там начал вожгаться!..

– Домового жалеешь, а мне о нём, даже ничего не расскажешь, – недовольно протянула девочка, направляясь на кухню. – А кто его, твоего Ерошку, видел? Эй, домушник, покажись?

– Зазря домового не тревожь, он свое дело знает, – немного посерчала Агафья Ивановна. – Ерошка с нами приехал из Глухаря, жил там в новом домике, построенном для лесника, твоего деда Марковея. Вот с тех пор за нами и следует… А как иначе? Положила корочку?

– Положила, да там его не видно.

– Значит, для тебя не пришло время. Садись, буду сказ творить, а ты слушай и вникай. В жизни люди, бывает, большие пакости друг другу делают, а разная нечисть, порою, лучше их бывает… Это случилось давно, ещё до образования Шалинского района. В то время на этой территории было два района: Шамарский и Староуткинский. В Шамарах, почти в центре поселка, возле лога жило семейство Черниговых. Хозяином там был Федор Иванович. Ложок – то в Шамарах до сих пор прозывается Черниговским. На железнодорожной станции, где проживала основная масса народу, у Пестимии Шамариной, вдовы, была красавица дочь Васса, или, как ноне говорят: Василиса. Девушка работящая, приветливая, скромная – завидная невеста для любого парня из посёлка. Но она никого, кроме Ивана Чернигова, не замечала. Вскоре началась коллективизация. Многие коммунисты по той поре, чтобы выслужиться перед начальством, то посулами, то угрозами загоняли крестьян в колхозы. Вступил в колхоз и Федор Иванович вместе со всем семейством – не решился идти против властей. Он сдал в колхоз двух коров, двух лошадей и до десятка овец с хозяйственным скарбом: телегами, санями, лошадиной сбруей, плугом, боронами. Федор Иванович понимал, что в колхозы всё равно придётся всем вступить, власть своё возьмет. Мудрый был человек.

Больше всех в Шамарах над народом изгалялся Родя Попов – его в народе называли не иначе как «созлый коммунист». И на беду его сын, Еремей, такой же, как и отец, никудышный, ленивый и драчливый парень, захотел иметь в невестах Вассу Шамарину. Только она на него и не смотрела. Он разными путями пытался привлечь к себе её внимание: дарил пряники, платки и даже привез из Кунгура духи «Персидская сирень» – самые модные по тем временам. Васса все подарки вернула обратно. Вот и пожалился никудышный женишок своему отцу на строптивую девку. «Созлый коммунист» рассудил по своему,

– Сначала уберем соперника. А уж потом и её можно легонько взять… Пиши донесение в органы.

Вот и состряпал Еремей донос, где сообщил: Чернигов Федор Иванович по социальному положению бывший кулак, служил в царской армии унтер – офицером и за свою службу имеет орден и медаль, никому об этом не говорит. В колхоз пошел не по идейным соображениям, а вынужденно. И подписал: Дворник – под такой кличкой проходил в органах милиции Ерёмка Попов.

Через неделю после доноса, ночью, к Черниговым пришли три милиционера. Ночных визитов этих незванных гостей тогда все боялись, знали, зачем те приходят: хулиганства и грабежей по Шамарам не было. Жена и трое маленьких детей Черниговых плакали во весь голос. Только Иван угрюмо смотрел на милиционеров, которые торопили Федора Ивановича. Отец лишь успел на прощание сказать,

– Перед властью у меня, видит Бог, вины нет.

Следствие длилось не долго: отца – Чернигова отправили в Архангельскую область, на лесоповал, сроком на десять лет.

После этого Ерёмка – по другому его в народе и не называли – предупредил Ивана: если он будет ухаживать за Вассой, то, как и отец, отправится на лесозаготовки. Не вытерпел Иван и ударил сына «созлого коммуниста» кулаком по лицу, назвав его подлецом. Буквально через день в органы пришёл донос от «Дворника» и на Ивана. В кляузе Ерёмка написал: Чернигов Иван Федорович занимался хищением колхозного имущества: унес с колхозного склада к себе мешок ржи под предлогом недополучения её отцом, врагом советской власти Черниговым Федором Ивановичем.

И Ивана упрятали в лагерь, тоже на десять лет, вышел от оттуда во время войны с фашистами. А Ерёмка после такой пакости думал, что женится на Вассе. Он её предупредил: если не пойдешь за меня, то и твою мать сгноим в лагерях… Долго думала Василиса и за неделю до свадьбы, перед самыми петровками⁸, в конце июня, ушла на реку Сылву и бросилась в омут, что выше Черниговского лога. Там и теперь ещё очень глубоко.

Ерёмка – горе – женишок – после этого сильно запил и совершенно перестал совеститься людей: то за брагой залезет в чей – то погреб, то, похабник и бесстыдник в баню к девкам заползет… А уже в августе – месяце пошел он как – то в пьяном виде на реку… Что там произошло, не ведают, но нашли Ерёмку мертвым на перекате, что выше Черниговского лога. Нос и рот у покойника были забиты пеной. Народ сказывает: растрёпы, космачки, нечёсы, чертовки защекотали его до смерти. Это всё русалки, среди которых была, наверное, и Васса. Кротким нравом русалки не отличались. Поэтому летними ночами по этой реке слышится дикий хохот и плач. Отбыв десять лет на лесозаготовках, вернулся на родину Иван Чернигов. Родственники ему всё рассказали.

За это время подросли его две сестры и брат Николай. Отец семейства. Федор Иванович, остался навсегда в архангельских лесах – не хватило здоровья претерпеть все лишения. Пообщался Иван с роднёй и отправился на берег реки. В это время в заводях расцвели кувшинки. И вдруг услышал он тихий и нежный шепот Василисы,

– Иди ко мне, мой долгожданный!.

Екнуло сердце мужика, и он, не раздумывая, бросился в воду. В тот же миг на реке зазвучали свадебные мелодии тальянок.

– Лучше бы, бабушка, свадебный марш Мендельсона, – вмешалась в рассказ Агафьи Ивановны девочка.

– В те времена, у нас, здесь такой музыки не было – откуда ж её и сылвицам было знать? Сылвица – это русалка, которая выходит замуж каждый год в июле – месяце, когда цветут белые кувшинки. Они зовутся у нас василинами. Такой июльской ночью, там, где в заводях растут эти цветы, можно и сейчас услышать свадебные мелодии гармоник. Даже дикая и бурная река Сылва замирает, глядя на сылвицу Вассу и её долгожданного жениха Ивана. А ещё бытует поверье: если кто сорвет белую кувшинку – василину, то счастлив сможет быть только среди сылвиц.

– Я, бабушка, никогда рвать цветы не буду, – испугалась внучка.

Погладив девочку по волосам, баба Ганя поднялась со стула.

– Пора на стол собирать, внучка – то у меня проголодалась.

– Ага. А чем питаются сылвицы в реке, бабушка? – интересуется слушательница.

– Не знаю. Пока наши ученые на этот вопрос не дали ответа, – лукаво улыбнулась старушка.

Кот Чирок

Утро. В тёплой, пахнущей сеном постели, – бабушка Ганя обычно набивала матрацы свежескошенной тра-вой, – ворочается Леночка; она проснулась… Вот её рука под одеялом тянется в ноги и хватает лежащего там кота Серко; девочка вновь ради шутки начала дергать его за усы. Кот довольно громко и сердито «заурчал».

– Лена, ну что ты кота-то мучаешь, изгаляешься? – вступилась за животное баба Ганя, спускаясь с русской печи, на кухне; она там «разогревала» суставы ног.

– Лучше вставай, умывайся, садись за стол, а потом займись уборкой в избе.

– Ага, – выпуская кота из рук, ответила девочка, – и чего ты бабушка его жалеешь? – Они – животные ничего не понимают, только и умеют, что мышей ловить да молоко лакать!

– А вот сделаешь уборку – облегчишь бабушке жизнь – расскажу об одном коте, который своего хозяина дважды спас от смерти, вот и посмотрим: как ты будешь думать о котах и собаках, – возразила внучке Агафья Ивановна.

– А моя другая бабушка Аня говорит: в кошках и собаках только черти могут обитать, – поднимаясь с постели продолжала ерничать девочка.

– Может и такое бывает, но и по – другому случается… Только вначале тебе внучка поработать надо, прежде чем дело дойдет до рассказа.

Часа через два бабушка прилегла на постели, прикрывшись пуховой шалью, а рядом, с котом на коленях, примостилась внучка, она уже с нетерпением ждала очередной сказ.

– Это было в начале двадцатого века, почти сто лет назад. В те времена на месте нашего районного центра рос вековой ельник. Серапион Сафонов не построил своего дома на Сипиной горе, на которой мы сейчас с тобой находимся, – в честь его, первого жителя Шали, названа эта горка. Он в оные годы прожил ещё в Сылве, и был в возрасте не более пятнадцати лет. О Серапионе, или просто Сипе мне поведала его дочь Елизавета, которая проживала в его доме, да вот совершенно недавно отдала Богу свою Душу.

В начале века начали здесь строительство железной дороги. Подряд смог получить богатый кунгурский купец Половинкин. Хороший он был человек или плохой – мне не известно, но до сих пор между населёнными пунктами, у нас в районе, существуют на дорогах особые отметки: половинки. Раньше на строительстве дороги приказчики часто рабочим выдавали не всю заработную плату. В этом случае рабочие иногда, если было время, жаловались купцу Половинкину. Про тех кто смог выбить свои деньги в народе обычно говорили: они дошли аж до «Половинки», то есть прошли самый трудный участок пути. Вот так с тех пор и живет в районе память об этом человеке. Дойти до него было трудно, ибо он большую часть жизни жил за пределами Кунгура.

В начале железную дорогу хотели проложить через село Сылву от станции Вогулка до станции Сарги, но часть богатых жителей села Сылвы во главе с Булычевым – у него было много земли – смогли подкупить проектировщиков, и дорога прошла через крутые горы. В горах надо было делать глубокие выемки, а низины, лога засыпать камнем и грунтом.. Камень частью брали из выемок, а дополнительно ещё «ломали» на речке Шале и Варлашовке. Возили камень на лошадях. Котлованы строили из тесаного камня – такие большие трубы для пропуска воды в логах. Подобную работу выполняли только рабочие из Москвы или Петербурга. На выемке породы из выемки а горе использовали только кайло, лом и лопату. Вывозили породу тачками, грабарками – тачками на четырёх колесах., иногда использовали вагонетки: под гору они катились по рельсам, а в гору затаскивали их лошадями, – экскаваторов в те времена ещё не было. Особенно много неприятностей доставила выемка на Шатлыке, возле разъезда Пастушный.

Вот и отправил однажды Лаврентий Сафонов своего сына Серапиона с подводой на строительство железной дороги, дабы заработать для семьи лишнею копейку. Направили приказчики мальчугана на Шатлык. Вместе с мальчиком из родного дома выехал и кот Чирок, – увязался за подводой и всё тут, – хоть что делай! Чирком его прозвали после того, как он однажды как собака сплавал за уткой, подстреленной на сылвинском пруду. В выемке к тому времени почти весь грунт выбрали, как было положено по проекту, а в самой середине остался монолитный столб из неизвестного всем материала, который не могли разрушить кувалдами, решили взорвать его порохом. Заложили для этой цели тридцать зарядов – рванули. Рабочие с кувалдами и возчики на подводах направились к центру выемки. Хотел туда ехать и Серапион, да только кот Чирок неожиданно прыгнул с крыши казармы, где временно обитали рабочие, прямо на шею лошади Сафоновых, которая со страху бросилась по дороге домой, в Сылву. За лошадью побежал мальчик; поймал он её только через два километра, и когда возвращался обратно, то вновь услышал взрыв. Это «грохнули» неразорвавшиеся заряды, когда рабочие ударили кувалдами по столбу. Погибло тогда трое рабочих и двое возчиков. В начале – то Серапион, со злости, потаскал кота за хвост, но после того, как понял, что кот своим поступком не позволил ему попасть в выемку – обрадовался, и начал его прикармливать рыбой. Через пять дней, после похорон погибших при взрыве рабочих. вновь решили этот «треклятый» столб взрывать, ибо первый подрыв не причинил ему никакого вреда. Заложили на этот раз аж шесть десятков зарядов. После того, как прогремел взрыв рабочие въехали в выемку, а столб как стоял – так и стоит! Только Серапион опять не смог приехать, кот вновь с подводы прыгнул лошади на гриву, и та «залетела», не не слушаясь вожжей хозяина, в болото. Пока он в болоте скыркался⁹ с лошадью, в выемке рабочие начали стучать кувалдами по столбу, и вновь произошёл взрыв неразорвавшегося заряда, – погибли и рабочие и возчики… После этого случая рабочие уже боялись заходить в выемку. Пригласил тогда купец Половинкин отца Сергия. Поп побрызгал святой водою на столб, почитал молитвы и он – столб, на глазах изумлённой толпы рухнул. В основании столба увидели отпечаток петушиной лапы, размером более двух метров. Вот тут все поняли: это был сам дьявол, который держал столб и не давал строить дорогу. Потом этот столб, когда пустили по дороге поезда увезли в Петербург для какого – то музея.

– Бабушка, да это отпечатки лап динозавра были, которые здесь жили очень давно, – дала пояснение старушке учёная девочка.

– Ученые многое знают, но почему не ответить на то, что этот столб не упал от взрывов и рухнул от святой воды? Почему кот Чирок спасал таким образом мальчика Серапиона? Можешь ответить? – настойчиво вопрошала к девочке баба Ганя.

– Учёные найдут ответ и на эти вопросы, но кота Серка я не буду дёргать за усы: вдруг он такой же умный, как Чирок…

– А сейчас почитай книгу, пожалуйста, – я немного по старости вздремну…

– Спи, баба, а коту я прочту сказки Пушкина, – радостно воскликнула девочка.

– Он это оценит. – зевнула бабушка Ганя, обозначив единственный зуб в полости рта.