– Я уже договорилась, он сделает скидку.
– Сколько? Восемьдесят процентов?
– Два процента. Все! Разговор окончен. Пока.
Короткие гудки.
– Эдуард? Это этот, у которого элитное ателье что ли? – спросил Пашка.
– Этот… Ты не знаешь, почем у них костюмы?
– Тысяч тридцать, может больше… Не знаю.
– Нда…
– Бахнем?
– Давай.
Они опрокинули по второй, закурили по третьей, помолчали.
– Знаешь как я задолбался с этой свадьбой?
– Представляю.
– Нет, Паш, ты не представляешь. Это… Это страшно. Еще татары эти.
– Какие?
– А, Ленина родня какая-то. Пятьдесят человек из под Сыктывкара, или нет, с Саратова. Короче один хрен – пятьдесят человек и, – он, передразнивая Лену, пропищал, – у них традиции.
– Что за традиции?
– Да хрен знает. Ты знаешь что кошерные татары жрут?
– Татары кошерными не бывают.
– Тем более! – и невпопад, – Деньги есть?
– Да у меня еще две бутылки в морозилке, хватит.
– Да нет, – отмахнулся, – одолжить.
– Тебе сколько надо? – Пашка вытащил из кармана пухленькое портмоне.
– Тысяч двести.
– Двести? – почесал затылок, – Это уже сложнее.
– Ай, ладно… Наливай!
Они жахнули по третьей, закусили безвкусными бутербродами, уставились в телевизор.
– Двести не знаю, но тысяч сто – сто пятьдесят есть. – сказал Пашка, не отрывая взгляда от телевизора.
– Пока хватит. – Дима тоже старался не смотреть на друга. – Знаешь сколько у меня уже вся эта свадебная дребедень сожрала.
– Подозреваю.
– Полквартиры коту под хвост.
– Серьезно.
– А то! – Димка осклабился в злой усмешке. – Лучше бы вообще этой свадьбы не было! Жили бы гражданским и…
– Так и жили бы.
– Теперь то что? Поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Маховик истории не остановить, или как там?
– Нда. – Пашка взял бутерброд, покрутил в руках, сказал мечтательно, – Взять да и обрубить это дело. Разом. Представляешь?
– Что? Не жениться? – Димка вскинул брови, но… в глазах его проскользнул шальной огонек надежды, но тут же и погас. – Не могу, люблю я ее, к тому же… Как теперь все это тормознуть? И вообще… Как ты себе все это представляешь?
Снова замолчали. По телевизору, с умными лицами, говорили о чем то глупом менты.
– Она у тебя суеверная?
– Да вроде не особо, во всяком случае до свадьбы была. А теперь… Представляешь, я ее уже две недели не видел! Говорит – месяц до свадьбы ни-ни! А еще вещи там по цветам какая-то мишура у нее: что-то старое и дорогое, что-то новое, что-то блестящее. Для выкупа какой-то фигни понакупил, говорит, чтобы брак был долгий, надо все по традициям делать! А там одних этих традиций тысяч на семьдесят вышло. А потом еще сверху…
– Понял. Хватит. Значит суеверная.
– Есть немного.
– Слушай, ты Толика помнишь?
– Это…
– Миронова.
– Это тот, который за третьей партой? К Светке все клинья подбивал? Он сейчас, вроде, диктор, да?
– Да. Слушай, есть тут одна идея… Где-то у меня номерок был. – Пашка достал из джинсов телефон, пощелкал кнопками, улыбнулся. – А, вот и он. Должок за ним один есть. Подожди, сейчас.
Он нажал вызов, прокашлялся и замер в ожидании.
– Ты чего? – шепотом спросил Димка.
Пашка отмахнулся, прошипел что-то неразборчивое и тут же заговорил в трубку:
– Толь! Привет. Как дела? Что? И правда поздно, прости. Замотался, не заметил… Слушай, тут такое дело, Димку Чурбанова помнишь? Ну да. Ему бы помочь надо. Да, желательно сейчас. Нет, мы подъехать не сможем, – усмехнулся, – укушенные уже. Сможешь за нами подъехать? Да, все там же, на Дмитровской. Ну давай, жду. – И Пашка победно сунул телефон обратно в карман. – Вот и славненько.
– Что?
– Подожди, увидишь.
– Что?
– Давай еще по маленькой, да на улицу. Он тут, неподалеку живет, минут через пять подъедет.
Толик подъехал очень скоро, они даже докурить не успели. Толин «opel» с молодцеватым визгом тормозов остановился у подъезда, открылась дверь ухающего басами салона и тут же рванула освобожденная музыка. Толик был красив, подтянут, одет в костюм по фигуре и даже при галстуке – орел мужчина.
– Ты откуда такой красивый? – спросил Пашка.
– Из дома, – легко отмахнулся Толик, так, будто дома так и полагается сидеть в костюме да при галстуке. – По какому поводу пьянка?
– Димка женится.
– Ох ты! Ну поздравляю, поздравляю! – Толик лихо подскочил к Димке, хватанул ухоженными, чуть пухлыми ладонями Димкину левую руку, в правой у него была початая бутылка водки, затряс истово. – Красивую хоть урвал?
– Не то слова. – с тоской сказал Димка и снова вздохнул.
– Молодец! – похлопал по плечу. – Вот молодец! Не ожидал от тебя, а ведь в школе – тьфу и растереть, а сейчас… Фотка есть?
– Погоди, Толь, погоди. Ты про должок помнишь? – вклинился в разговор Паша.
– Помню. – резко посерьезнел Толя.
– Просьба есть одна. Мы сейчас на студию скататься можем?
– В первом часу? Вы что, ребята, охренели?
– Надо.
– В чем хоть дело?
– Поехали, по дороге объясню.
Через четверть часа Толина машина остановилась перед обветшалым двухэтажным зданием, в котором находился телеканал местного значения. Из машины вышли двое: Толик и Пашка, Димку они из салона вытащили за ноги, даже не смотря на то, что тот и отбрыкивался. Димка был пьян – крепко и основательно пьян.
– И как ты себе это представляешь? – Толик нервно закурил, руки его чуть заметно дрожали.
– Легко. Заходим, включаем, делаем, уходим. Просто!
– Ага, не твоя шея в петле. Подведешь ты меня под монастырь.
– Толь, не ной, я тебе тоже не без риска помогал. Глотнешь для храбрости? – Пашка протянул ополовиненную бутылку Толику, тот мотнул головой. – Как хочешь. Давай, берем.
Они взяли покачивающегося Димку под руки и едва ли не волоком потащили к дверям. Там остановились, поставили Димку к стеночке, сам Пашка встал чуть подальше, чтобы не фонило сивухой, а Толя поправил галстук, прокашлялся и постучал в дверь. Тишина, долгая, затянувшаяся тишина.
– Слушай, там вообще есть кто-нибудь? – тихо спросил Пашка.
– Тсс! – Толик оглянулся, сделал страшные глаза, Пашка пьяненько прожестикулировал, мол де молчу.
В конце концов послышались шаркающие шаги, медленные, словно гигантская черепаха на двух ногах шла, потом снова тишина, наверное бабушка-сторож прикладывалась ухом к двери – слушала.
– Татьяна Петровна, откройте пожалуйста. Это я, Толик Миронов.
– Толик? – дребезжащий старушечий голос заставил Пашку поморщиться.
– Да-да, Татьяна Петровна, я это.
– Толик, поздно уже. Не положено пускать. Домой езжай.
– Татьяна Петровна, я ключи от дома забыл. Пустите, пожалуйста.
– Ладно, только недолго.
Послышался звон ключей, возня с замками, потом тихий скрип – дверь приоткрылась и в щель просунулась маленькая сморщенная старушечья головка на морщинистой же черепашьей шее. Старушка щурилась, вглядываясь в улыбающуюся физиономию Толика.
– Толик, ты что ли?
– Я, я Татьяна Петровна.
– А с тобой кто?
– Друзья. Можно они тоже зайдут? Не на улице же…
– Пущай проходют, только не хулиганьте, а то, – она распахнула дверь целиком, развернулась и, все так же продолжая говорить, шаркая пошла обратно по коридору, – Эльза Гордеевна, до чего серьезная дама, букхгалтер, а все туда же, с неделю назад: пьяная, с мужиком каким-то… Тьфу, вспоминать противно. Вот разве ж в наше то время…
– Давайте-давайте, и дверь закрой. – шепотом подгонял Толик Пашку, а тот корячился, чуть не на горбу тащил Димку следом за размышляющей Татьяной Петровной, и все боялся – вдруг оглянется бабушка, куда тогда, к какой стенке Димку прикладывать?
– Ладно, Татьяна Петровна, я в студию, там вроде оставил.
– А, ну ладно, только не хулиганьте. – она так и не оглянулась, дошла до своего места, что напротив маленького переносного телевизора, уселась и сделала погромче. Показывали «Дом-2».
– Не будем. – пьяно промямлил Димка.
В студии они усадили Димку в кресло режиссера, и Толик тут же приступил к работе: он включил осветительную аппаратуру, он выгнал из угла огромную, на роликах камеру, поставил ее напротив дикторской стойки и долго, с тщанием, крутил линзы, ловил фокус, по чуть-чуть менял угол. После всех действий он подошел к огромному настенному зеркалу, осторожно провел ладонью по идеальной укладке, и сказал чуть пренебрежительно:
– Сойдет.
Он прошел за место диктора, встал, прокашлялся, взял в руки пару листочков, наверное для солидности, и сказал Пашке.
– По сигналу нажимай зеленую кнопку, как закончу, красную.
– Какую?
– Да разберешься. Давай.
Паша нажал на зеленую кнопку, которая и правда была одна, и Толик начал. Он абсолютно серьезно смотрел в камеру, его лицо было как гранитный монолит, во взгляде ни капли иронии, страха, смеха – абсолютный диктор, такому и только такому можно и нужно верить.
– Экстренное сообщение, – начал Толик абсолютно серьезным голосом, – по только что поступившим данным наша планета, в скором времени, пройдет через зону повышенной гравитации. Согласно показаниям уже потерянного разведывательного зонда «Омега-16» мы движемся в сторону космического тела, имеющего сверхгравитационное поле, предположительно черной дыры. Простите. – Толик ослабил узел галстука, достал из кармана платок и промокнул им абсолютно сухой лоб. – Время прохождения через точку невозврата, предположительно семь ноль-ноль по московскому времени восьмого сентября… – он остановился, нелепо уставился на листки в своих руках, округлил глаза и с ужасом перечитал, – восьмое сентября? Это же завтра! – посмотрел в камеру, в глазах ужас, неверие, паника, губы бледные, и вроде бы даже дрожащие. – Простите еще раз. – сглотнул, продолжил выдуманное чтение, – Населению рекомендуется проследовать в ближайшие бомбоубежища… Что за бред! Какие бомбоубежища! – он гневно кинул листки на стойку, так, что один из них соскользнул со стола и трагично спланировал ниже, прочь из кадра. – Маразм… Простите.
Он вышел из-за стойки, лицо трагическое, ужасающе правдивое, настоящее. В этот момент даже Пашка поверил в то, что завтра, в семь ноль-ноль наступит вселенская амба.
Все, Толик вышел из кадра, Пашка нажал на красную кнопку.
– Ну ты… – начал он.
– Как тебе? – Толик просто сиял. – Так-то! Это вам не чтение по бумажке – это искусство! Разницу чуешь? Смог бы так Хлебов? Или эта сиськастая Яна, а? Нет! А ну, дай, – он вырвал из Пашиных рук бутылку, лихо свернул пробку и застыл на долгое мгновение в позе горниста.
– Ты где так намострячился?
– Что? – Толик оторвался от бутылки, громко выдохнул, но так и не поморщился, будто воду пил. – А, это. Это я, брат, в народном башкирском театре играл по молодости. Первые роли даже были. Одна… Одна была главная роль. Только меня к премьере заменили…
Толик совсем скис.
– Знаешь, даже я поверил! – Пашка принял бутылку из рук Толика, тоже отхлебнул, сморщился, скривился, будто червяка съел. – У тебя рожа была!
– Закурить есть? – Толик уже вовсю орудовал с камерой. Он извлек из нее видеокассету, чуть покачиваясь протопал до стоящего тут же на монтажном столе видика, вставил кассету, включил аппаратуру. – Сейчас на диск перельем. Я не понял, сигарета где?
– А, вот, держи. – Пашка сам наскоро прикурил и сунул уже дымящуюся сигарету Толику в рот. Тот орудовал – священнодействовал. Он отмотал пленку, поймал начало, какой-то программулиной включил раскадровку, вырезал нужный фрагмент и включил запись на диск.
– Все, готово. Конец света у тебя в кармане!
– Спасибо! Спасибо, Толян! Ты не представляешь, что ты сделал!
Пискнул DVDром, медленно и даже как-то помпезно выкатилась по направляющим подставка с блестящим диском.
– Владей! – Толик торжественно вручил Паше диск, – И это тоже забери. – отдал и кассету.
– Зачем? У меня и видика то нет.
– Выкинешь. Мне лишние улики не нужны. – он откинулся на спинку кресла, блаженно затянулся сигаретой, – Хорошо вышло.
– Ага.
– Ах вы ж паскудники! – дверь в студию распахнулась, на пороге стояла разгневанная черепаха – Татьяна Петровна. – Ах вы ж алкашня! Сукины дети! А ну! Пшли отсюда! Поганцы, я к ним как к родным, с поним…
– Татьяна Петровна, – соскочил Толик, сигарета выпала из уголка рта, – это не то, что вы…
– Пшли отседова! Трое все, пшли! – и она гневно указала узловатым морщинистым пальцем в сторону коридора.
– Пошли… – тихо прошептал Паша, они наскоро подхватили похрапывающего Диму, и прошлепали мимо застывшей, словно статуя, Татьяны Петровны.
– Кассету взял? – тихо спросил Толик.
Пашка показал кассету, что сжимал в руке, сказал тихо:
– И диск.
– Молодец.
Почти у выхода Пашка увидел мусорное ведро, в котором уже лежала пара кассет. «Наверное списанные выкидывают» – пронеслось у него в голове и он, не раздумывая, кинул туда и свою кассету.
Они вышли, дверь за их спинами с железным лязгом захлопнулась, наступила тишина.
– Во попали. – тихо сказал Толик.
– Есть немного. – согласился Пашка.
Димка громко всхрапнул и сонно зачмокал губами.
– Может накатим? – спросил Толик с надеждой.
– Не помешало бы.
Они уселись в машину, уже начинающий пьянеть Толик сказал:
– Дай сигаретку.
– Да ты же… а… – махнул рукой и достал пачку. Толик закурил, улыбнулся. Машина тронулась с места.