Непобедимое племя

7

В темноте думается хорошо. Еще лучше, когда закрываешь глаза. Становится легче, но в моем случае не безопаснее. Я сидел начеку, размышлял, вспоминал, представлял. Отец бы меня точно принизил. Я трус. И верно. Таков и есть в сравнении с ним.

Два года назад. Да, тогда мне было очень тяжко. Я не мог совладать со своими ногами, когда стоял в нашей гостиной у гроба. Колени тряслись, косились и тянули меня к деревянному полу. «Перед отцом нельзя падать!» – так он однажды сказал. Отец выглядел, как живой. Его забальзамировали. Я и сейчас не совсем понимаю, что это значит, а тогда для меня это слово казалось выдуманным. Сослуживцы отца взяли на себя растраты на эту процедуру.

В доме находились неизвестные мне личности. На улице в черных платьях стояли соседи и те, кто отдаленно его знал. Я вышел на крыльцо, с ненавистью зажал меж зубов трубку и прикурил. Смотрел на всех с таким презрением, что хотелось убежать, не видеть всего этого наигранного хлама, придуманного плача и выдавленных слов. Жаль смотреть на тех, кто едва знал отца и плакал, будто дитя родное потерял. Внушали мне доверие лишь трое индейцев из племени аджа, восседавших на своих лошадях в тени бесконечных ив. Они сдержанно наблюдали за происходящим, но лица их действительно полнились печалью. Закрадывались мысли, что и для них отец был не пустой фигурой.

Я держался смело, но подбородок иной раз трепетал. Зрачки мельтешили у нижних век. И я чуть было не разревелся, когда выносили гроб. Не хотел прощаться с отцом, боялся, или просто было больно. Пусть и знал его не так долго. Человек, который не смог явиться раньше, защищал семью издали. Он для меня останется истинным героем, которого я не так давно обрел, но уже потерял.

Гроб пушился красными цветами, и в небо ружья выпустили свой запал. Подобно волкам выли те индейцы, но вскоре ускакали на закат.

Вечером после похорон был поминальный стол в доме. Там собрались все, кто желал вспомнить отца добрым словом. Среди них были трое военных, с кем ему посчастливилось служить, и двое его знакомых, с которыми он в последний раз отправился на охоту. Мама сидела рядом со мной. За последние дни она истощала, ничего не ела, не пила и редко говорила. На ее лице прибавилось морщин, а волосы изрядно побледнели. Я находился рядом, чтобы не случилось страшного. Она смотрела на вилки и ножи с такой жадностью, будто что-то замышляла.

Позже, когда все закончилось и в гостиной осталось несколько человек, я отвел маму в спальню. Она устала и явно желала спать. Находился я с ней, пока не услышал спокойное сопение. Уснула. После этого тихо вышел из комнаты и вернулся к столу.

– Как это произошло? – спросил я у Моргана, который последним видел моего отца в живых.

Морган подсел ко мне ближе, налил нам обоим ром в кружки и подозрительно оглянулся. Кроме нас в комнате были сосед мистер Фокс, некий капитан Нейлз и какой-то там армейский товарищ папы по кличке Порох. Нейлз и Порох общались на своем армейском, у кого штык-нож длиннее, а мистер Фокс молчаливо сидел за столом и периодически подливал себе горючего. Его понять можно. Он был хорошим другом отца. Вместе служили, вместе воевали, а потом Фокса ранили, после чего отправили домой.

– Тебе с самого начала или конец? – спросил Морган.

– Конечно, все! – ответил я.

Он достал из кармана своего пиджака трубку, забил ее табаком и прикурил. В чертах его лица можно было прочесть нежелание вспоминать те события. Тяжелое дыхание раздирало тишину. Я любопытно посмотрел на него. Морган выдохнул густое облако голубоватого дыма и начал:

– Четвертого июня рано утром мы выдвинулись в сторону горного озера Медвежьей лапы. Сам знаешь, охота наша порой затягивается на пару-тройку дней, плюс дорога. Мы прибыли к озеру за полночь, расположились на камнях. Понятно, что ни о какой охоте речи быть не могло, ведь ночь. Мы разожгли костер, соорудили навес, выпили и улеглись спать.

Утром нас разбудил твой отец. Его измятое сном лицо было встревожено. Если бы я знал, чем все закончится, то остановил бы его. Он выглядел возбужденно, говорил, что антилопы на той стороне озера, и нужно поторопиться. Мы не успели опомниться, как он удрал. Пришли в себя, взбодрились и неспешно побрели на тот берег. Чтобы обойти озеро, нам потребовалось не меньше получаса, а твой отец обежал его за десять минут, или переплыл. Нам так казалось. Когда мы с молчаливым Френком пришли на место, то удивились. Твоего отца нигде не было. Мы кричали, а в ответ наши же голоса. Потом, спустя некоторое время услышали отголосок. Помчались на звук. Долго бежать не пришлось. Буквально через триста метров среди молодых дубов увидели твоего отца… Над ним нависал свирепый бурый медведь. Встреча с ним всегда оканчивается плачевно. Сколько знаю подобных историй… – Морган махнул рукой и налил себе рома. – Эх…

– Почему вы не застрелили медведя? – спросил я.

– Пытались. Выпустили в него несколько пуль, но все мимо. Попробуй в таких условиях попасть в цель, – чуть не плача говорил он. – Только спугнули. Быть может, он до сих пор бродит на той стороне озера и ждет новую жертву. Когда медведь умчал своим тяжелым, развалистым скачем, мы с Френком рискнули подойти к твоему отцу. Кристофер лежал у дерева, стонал и смотрел на меня гордыми глазами, будто бы одолел свирепого. Да, тяжело это вспоминать: одной руки уже не было, она как лишняя деталь валялась в стороне; живот вспорот, а оттуда, как червяки, выглядывали кишки; лицо разодрано, но наивная улыбка не покинула его. Видно, что он был в шоке и не понимал происшедшего. Я склонился над ним и произнес: «Дружище, ты столько медведей на фронте положил, что этот просто испугался и убежал». Он несчастно усмехнулся, будто бы предчувствовал финал. Да и предчувствовать там нечего. И так все было ясно.

Сначала мы с Френком обвязали раны, затем соорудили волокуши из еловых веток, водрузили на них Кристофера и потащили. Было тяжко, он все время вертелся, сползал и стонал от боли. До ближайшего поселка сутки таким ходом. Мы уже не интересовались антилопами и прочими животными, что буквально под ноги нам кидались. Охота окончена, и в ней мы проиграли. Привязав кое-как волокуши к лошади, мы все же ускорились. Каждые двести метров приспускали ход, чтобы проверить, на месте ли он. Ему становилось хуже, а от этого и нам. Кристофера лихорадило. Мы с Френком нервничали и ругались. В один момент чуть не подрались, но там вмешался твой отец. Умел он сплотить людей даже в таком состоянии. Мы все же решили сменять лошадей по очереди. Час он везет твоего отца на Звезде, а час я. Так и двигались. Почти полтора дня прошло, прежде чем мы привезли его домой. Дальше ты и сам все знаешь…

– Да, – ответил я. – Три дня без сознания и все. Никто не смог помочь, даже вера.

– Вера помогает слабым, – ворвался в нашу беседу капитан Нейлз. Он высок, с уверенной осанкой и надменно поднятым подбородком. Его лицо было настолько волосатое, что чистых мест, кроме лба с большим родимым пятном, на нем с первого взгляда не найти. На левой руке отвратно длинные ногти. Это я заметил, когда он схватил кувшин с ромом. Отпив из него несколько глотков, он продолжил: – Так говорят индейцы. Вера помогает слабым, а сильным она не нужна!

– Мой отец не был слаб, – возразил я.

– Я и не называл его таковым. Кристофер был очень хорошим человеком, мудрым, уверенным и правильным. Таких комплиментов не каждый достоин. Я лишь хотел сказать, что отец твой умер, будучи сильным.

– Вы его знали? – поинтересовался я.

– Ох, – тяжело выдохнул он. – Еще как… Я его очень хорошо знал.

– Где вы познакомились?

– Это долгая история, – сказал Нейлз. – Дольше, чем ты себе можешь представить…

– Вы служили с ним? – спросил я.

– И служил тоже, – произнес он и потянулся когтистой рукой к моей кружке. Я забрал ее. – Не сочти за наглость, но можно мне твою кружку?

Я недоверчиво толкнул ее по столу. Он присел на стул рядом, взял кружку и наполнил ее ромом. Был похож на незваного бездомного, что оделся в хороший мундир, снятый с мертвого солдата. Я повернул голову, но Моргана и след простыл. Оставалось томить время с этим странным волосуном с не менее странной фамилией.

Я взял кружку Моргана. Она воняла рыбой и отталкивала от себя, но горькая жажда мучила. Налил спиртное, задержав дыхание, сглотнул, а затем отважился спросить:

– Где воевали?

– На западной границе, – ответил Нейлз. – Жили в форте Мирра. Когда я прибыл туда, твой отец уже был там.

– Если вы так хорошо его знали, расскажите мне о нем.

– А ты его совсем не знал? – удивился Нейлз и приторно посмотрел на меня. Блеск его зеленых глаз тянул из меня слова. Сухие тощие губы растянулись в предвкушении моего ответа. Половину его лица освещала керосиновая лампа, стоявшая на столе. Вторая половина мохнатого лица скрывалась во мраке.

– Я не успел его узнать. Он несколько месяцев назад вернулся…

– Откуда? – врезался Нейлз.

– Вы его друг и вам виднее, где он пропадал, – ответил я. – Нам с мамой он не рассказывал. И вообще…

– Вот что, – перебил Нейлз, плеснул нам обоим рому, выпил и продолжил: – В следующую субботу я устраиваю в своем доме встречу. Приглашаю тебя лично!

Я удивился, а затем поинтересовался:

– А кто там будет?

– В большей части военные, но и про друзей я не забыл. Среди них писатели, музыканты и даже священники. Если примешь мое приглашение, то это будет дань памяти твоему отцу… Там и узнаешь, каким он был.

– Конечно-конечно, – затараторил я. – Буду. А где? Куда приходить?

– Мой дом ровно противоположен этому. На другом конце города. Пройдешь вдоль реки влево двести метров, увидишь хлипкий деревянный мост, его перейдешь, а там уже и мой дом. Только больше никого с собой не тащи, договорились?

– Договорились! – сказал я и протянул ему руку. Он небрежно посмотрел на нее и сказал, что не любит эти жесты и рукопожатия.

– Глаза говорят обо всем, – сказал он и ушел.

Нейлз был последним, кто покинул дом. Я и заметить не успел, как остальные испарились, хотя выпивки еще хватало на целую гвардию. Так или иначе, я выпил еще бутылку, но что произошло дальше, вспомнить не в силах.

8

Наступило утро. Я трясся от холода и думал, что помру до пробуждения Брэдли, но меня внезапно взбодрил шорох у входа в пещеру. Я притаился. Было страшно, но еще страшнее, что Брэдли рычал, как дикий медведь, а будить его нельзя, иначе шуму окажется вдвое больше. Мне пришлось беззвучно подняться и также беззвучно пройти к выходу из пещеры, к тому узенькому проходу, в который закрадывался сладковатый воздух хвойных гор. Тот, кто копошился снаружи, явно что-то учуял и не собирался уходить. И я не ошибся. Спустя несколько секунд у выхода появилась остроносая волчья морда. Зверь смотрел на меня пугливо, с каждым моим шагом отступал. Волк выглядел усталым, его тощее брюхо говорило о голоде, короткая серая шерсть, местами скрывавшая проплешины, казалась грубой. Он не сводил с меня желтых глаз, хотя уши постоянно отвлекались на ворон, чей издевательский смех доносился с разных сторон. Я выставил руку вперед, давая понять животному, что не опасен. Волк оценил мой жест, жадно облизнулся, а затем опустил нос к земле. Иногда волки так делают, когда признают поражение. Нет, я не считал себя победителем. Будь у зверя желание, он бы расправился со мной, как с мягкой игрушкой. Хотя… его несчастный вид не вызывал опасений. Я подошел к выходу, высунул голову и посмотрел по сторонам. Под рассветным небосводом все вокруг казалось синим. Туман опоясывал деревья и гладил камни. Воздух щекотал ноздри до чиха, что совсем некстати. Собратьев серого я не увидел. Быть может, его изгнали из стаи или… его семью убили индейцы? Ведь неспроста на одном из них была волчья шкура.

– Думаешь свалить? – вдруг прозвучало из глубокого мрака.

– Если бы хотел, уже бы свалил! – не оборачиваясь отозвался я.

Брэдли закопошился, растворив тишину и спугнув волка, что до этой секунды сидел, не сводя с меня взора. Зверь убежал вглубь леса, в туман. Исчез, будто он мне привиделся.

– Какой план? – спросил Брэдли, неуклюже подходя ко мне.

– Нужно бежать!

– Куда? – спросил он. – Единственный выход через логово бритых. Как мы и пришли. К тому же, на чем мы доберемся обратно? Наверняка, Сахара уже убили и съели. Какой план, умник?

– Тогда идти дальше. Если горы где-то начинаются, значит, где-то они заканчиваются. Пойдем туда…

– А если и там ситсы?

– Не исключено! – сказал я. – Тогда мы в ловушке…

– Останемся здесь? – спросил он.

– И? – негодовал я. – Ждать, пока один из нас не сожрет другого?

– Тогда пойдем. Выбора нет.

Мы вылезли из пещеры, осмотрелись и двинулись к пику, который нас должен был ждать впереди.

Часы подъема остались позади. Мы шли из последних сил. Ногам было больно, а макушку припекало палящее солнце. Гора не хотела заканчиваться. То и дело мы сходили с пути, чтобы обойти ту или иную пропасть, которые часто скрывались за кустами. В одну из таких едва не угодил Брэдли.

Я не помню, сколько мы шли, но в голову закрадывались мысли, что идея наша плоха. Меня все бесило, не покидало чувство, что за нами следят. Спустя пару часов мы оказались у обрыва высотой метров двести. На ту сторону не перебраться. Мы переглянулись, и Брэдли спросил:

– Никак?

– Посмотри вниз, – ответил я. – От тебя даже костей не останется! Придется возвращаться.

Следующие часы мы провели в спуске обратно к тому месту, откуда начали. И опять меня не покидало чувство слежки. Оглядывался, но никого не видел. Часто тормозили. Брэдли по дороге нажрался каких-то ягод, от которых у него вскоре разболелся живот. Он выл от боли, то нырял в ближайшие кусты, то просто садился и, держась за живот, качался, как маятник. Мне было его жаль, но я предупреждал, что ягоды могут быть опасны, а он всякий раз посылал меня в задницу.

Когда мы пришли к той пещере, где провели ночь, я посмотрел на небо. Оно было таким же розовым, как утром. Солнце уже закатилось за горы, а редкие облака, окаймленные красными полосами, ползли вдаль.

– Пришли, – выдавил Брэдли, держась за живот.

– Неужели, – съязвил я.

– Переночуем?

– Я здесь больше не останусь!

– Я с этими болями точно не боец. И тем более, не беглец!

– За мной должок, – обреченно сказал я.

– Что ты имеешь виду?

– Если не сможем пройти через дикарей, то я их отвлеку, а ты проскочишь к Сахару… если он еще жив.

– Нет уж, – возразил Брэдли, будто бы позабыв о болях. – Никаких отвлекающих маневров. Книг начитался и строишь из себя героя?!

– А что предложишь?

– Вместе как-нибудь проскочим. Не может быть, чтобы они были повсюду, и все слышали!

Брэдли впервые был прав. Лучше тихо пробраться, чем дать им знать, что мы там.

Немного погодя, мы решились и сдвинулись с места. Этот спуск тоже был достаточно долгим. В ущелье, вдоль которого мы шли, бушевала река, а где-то вдали слышался водопад. Звук падающей воды ни с чем не спутать. Он эхом разносился на огромные расстояния, и чем ближе мы приближались к нему, тем сердце колотилось быстрее.

Стемнело. Наконец мы спустились к реке и притаились за невысокой скалой. Из-за нее хорошо проглядывалась та пещера, в которой обитали ситсы. Я видел ее темные, мерцающие от костра стены. Брэдли оперся спиной на скалу и держался за живот. Я прочел в его несчастных глазах всю боль, то, как он хочет выругаться, крикнуть, но этого делать нельзя. Он крепко держался.

– Что там? – прошептал он.

В эту секунду я разглядел тень, движущуюся вдоль стены. Сама пещера становилась ярче. Из нее вышла высокая фигура с лучиной в руке.

– Тсс, – ответил я.

Индеец пристально осмотрелся, затем повернул и направился вдаль от нас. За ним из пещеры вышли еще двое. Они несли тело убитого товарища. Когда все трое скрылись в чаще леса, я выдохнул и прошептал:

– Ушли!

– Куда? – спросил Брэдли.

– В другую сторону. Унесли того, которого ты огрел булыжником!

– Зачем?

Я задумался, снова выглянул из-за скалы, а затем ответил:

– Наисса!

– Что?

– На языке Аджа, похороны.

– Так и говори! – прошипел он и тоже выглянул. Через мгновение добавил: – Пошли!

Мы быстро перебрались через реку. Брэдли шел впереди, а я постоянно озирался и тяжело дышал. Мои колени тряслись, как ненормальные. Я тщательно смотрел под ноги, чтобы не поскользнуться или не наступить на сухую ветку. Любой сильный шум мог выдать нас. Хоть рядом и водопад, но посторонний шорох всегда выделяется. Обычный человек может и не услышать его, но индейцы – другое дело.

Мы пробрались через заросли лещины и оказались на открытой местности. Широкую прерию освещал оранжевый диск луны, зловеще выглядывающей из-за облака. Брэдли неторопливо пробрался к роще, в которой оставил Сахара. Через минуту радостно, но вполголоса произнес:

– Живой!

Я тут же кинулся к нему. Конь стоял на том же месте. Видимо, понимая всю опасность, не производил ни единого шороха. Да, это невероятно, но к Сахару даже волки не приблизились, хотя тело лошади, что валялось в нескольких метрах от нас, уже блестело белесыми костяшками.

Брэдли отвязал коня и передал мне поводья. Я посмотрел на него непонимающе, а затем кинул взгляд на морду Сахара.

– Ты поведешь, – тихо сказал Брэдли, держась за живот. – Я не ездок!

– Я тоже с ним не справлюсь!

– Справишься! – сказал Брэдли и кивнул на седло.

Я взобрался на коня с третьего раза. Вскарабкался и больной Брэдли. Он обхватил меня за талию, вымученно дышал над ухом. Я потянулся к поводьям и увидел впереди, в полуметре над землей два огонька – два жгучих волчьих глаза. При виде их Сахар панически заржал, встал на дыбы, едва не скинув Брэдли. Эхо разлетелось по сторонам. Он топтался на месте и не поддавался вперед. Беспомощно смотрел на голодного волка, что таращился на него в ответ. За спиной зашелестели деревья, а пронзительные хлопки и вовсе сбили меня с толку. Я ошарашено обернулся, но Брэдли был уже без сил. Он уронил мне на спину голову и прохрипел:

– Мчи! Ну же!

Я хлестнул коня поводьями, но он лишь сделал несколько шагов. Через мгновение, как небо, на нас обрушилось тело. Огромный ситс. Сахар в ужасе завизжал и кинулся вперед. Дикарь ухватился за поводья и тащился за нами по земле. Мимо моей головы, едва не прихватив с собой ухо, пролетело копье. Двое бежали за нами. Я пытался ускорить коня, но он лишь замедлялся, волоча за собой индейца. Тот крепко вцепился руками в поводья и тянулся ко мне. В зубах он стиснул нож и не спускал с меня голодного взора. Пока мы мчались, он поднимался все выше. Я пытался вырвать у него вожжи, но тот, словно врос в них. Он крепко ухватился одной рукой, а в другую взял нож. Через секунду я испытал острую боль в лодыжке и тут же ударил индейца по лицу той же ногой. Ситс сполз, но удержался. Ноги его все еще волоклись по земле. Он намеревался повторить попытку. Я хлестнул Сахара в надежде придать ему скорости. Обернувшись, заметил волка. Два искристых глаза мелькали позади индейца. Как только смуглокожий занес нож, и лезвие блеснуло в лунном свете, волк жадно вгрызся в его ногу. Вмиг поводья стали легче, а Сахар опрометью бросился вперед. Я видел, как индеец рьяно отбивается от зверя, а другие две темные фигуры пораженно смотрят нам вслед.

9

На рассвете я увидел вдали факторию. Спасение совсем близко. Сахар выдохся, и галоп от него было не выпросить. Брэдли спал за спиной, крепко обхватив меня за талию. Наверняка, он и не помнил, чего мне стоило отбиться от индейцев. Не знаю, как Брэдли чувствовал себя, но храп у него был здоровый.

Прошагав еще с час, мы все же добрались. Я привязал коня и помог спуститься Брэдли. Забрал у него револьвер. Брэдли ничего не понимал, бубнил и, как пьяный, разбрасывался тягучей слюной. Телега наша стояла на месте. Фактория будто мертва. Ни души. Я довел Брэдли до дальнего дома, что был выделен под нас, открыл дверь и вошел. На полу под столом, уставленным кувшинами и чашками с объедками, валялись дикобразы. Элл и Стил, видимо, и не заметили нашего отсутствия. Мул их знает, сколько они здесь могли так накидываться. Наверное, пока не вышвырнут их за неимением денег. На ложе спал Гимли. Невозмутимое лицо, немного улыбчивое, с румянцем на щеках говорило о том, что парень идет на поправку. Нога выглядела намного лучше, чем до нашего отъезда. Мы с Брэдли сделали пару мучительных шагов, и Гимли тут же закопошился.

– Где вы пропадали? – сонным голосом прохрипел он.

– Долго рассказывать! – ответил я и повел Брэдли к лестнице. – Нам нужно отдохнуть.

– Там… эм… – сказал Гимли, стеснительно указывая на дверь на втором этаже.

– Что там? – раздраженно спросил я и задрал нос. – Ядреный корень!

У двери стояла Эвелин. Без всякого сострадания к мальчишке, совершенно голая. Ее бледная кожа, местами в синяках, вызывала только отвращение. И, судя по всему, никто в трезвом уме на этот ужас никогда не позарился бы.

– Ты тронулась?! – завопил я и развернулся, отвернув за собой Брэдли.

Дверь наверху хлопнула, и я по дурости своей решил, что Эвелин ушла, но сильно ошибся. Из комнаты вышел еще один неандерталец чем-то похожий на Стила… или Элла. Не важно. На кусок глины с бородой и усами походил. Он медленно спускался по лестнице и застегивал на ходу рубашку, а я возьми и брякни:

– Соболезную!

– Что? – резко выплюнул он.

И лицо его выглядело таким недовольным, что хотелось взять и ножом его срезать. Я растерялся, когда поймал на себе свирепый взгляд. Он был готов сожрать меня с потрохами. В эту секунду Брэдли затрясся, скорчил страшное лицо, наклонился и срыгнул точно на сапог несчастного, что прошлой ночью впускал в себя гонорею.

– Он сказал за меня! – ответил я, кивнув на Брэдли.

Мужик что-то прорычал, затем подошел к столу и схватил один из десятка кувшинов, что стояли на нем. Отпив немного, с треском поставил его, громко выдохнул и ушел. Я тут же кинулся к столу. Жутко хотелось есть и пить. Но тот кувшин я не трогал. Тошно было браться за него. Хотя понимал, все содержимое стола было тронуто мерзкими пальцами этого мужлана. Благо этого я не видел. Пытался не думать. Из еды на столе кроме обглоданных косточек ничего. Я лишь нашел пару глотков вина в дальнем кувшине.

Когда Эвелин оделась и спустилась, я все же рискнул одарить ее своим неодобрительным вниманием, но ничего не сказал. Она села рядом с Брэдли на ступеньку. Смотрела на него, как любящая жена. Молчала и гладила его по голове, а тот лишь устало сопел и краснющими глазами пялился в ноги. Спустя полминуты она соизволила спросить:

– Что случилось?

– Ягод каких-то обожрался, вот и страдает… самый удачливый! – негодовал я.

– Я про вас обоих! – беспокойно сказала она.

– От индейцев удирали, – тускло ответил я. – Два раза. И оба раза чудом остались живы.

– Вы с ума сошли! – вскрикнула она. – Какого черта вас туда потащило?

– А кто ты такая, чтобы так беспокоиться за нас? – возразил я. – Это наши жизни, наши дела и тебе в них делать нечего!

Тут от моих, видимо, криков проснулся один из дикобразов. Элл или Стил, не важно, поднялся, подошел ко мне и промычал. Я не понял, чего он хотел, но знал – без языка у нас диалог не построится. Тогда ему на помощь пришел товарищ. Я путал, кто из них кто. Они выглядели одинаково: небриты, в потрепанных костюмах, с дырявыми шляпами на головах. Сами грязны и вонь от них стояла, как от конюшни.

– Где пропадали? – спросил говорливый.

– За картой ездили! – ответил я. – О’Блик похитил ее и умчал. Мы кинулись за ним. Нас индейцы чуть не четвертовали. Правда, старика мы больше не увидим…

– Была карта? – удивленно спросил тот.

– Представь! – скорчив гримасу, сказал я. – Не могли проверить чемодан пацана.

– Вы ее вернули? – внезапно спросил Гимли.

– Да. Она у Брэдли.

– Отлично, – улыбчиво сказал парень и, схватив костыль, поднялся. Он прихромал ко мне и спросил: – Когда двинемся?

– Я смотрю, ты уже двинулся, – раздраженно ответил я. – Раз уж решил, что мы по твоему слову сели и поехали. Или змеиный яд по мозгам дал? Мы с Брэдли едва жизней не лишились. Он в состоянии полета сейчас. Не видишь, блюет каждые три минуты. А что у него в штанах творится, тебе лучше и не знать. Мне с этим ужасом пришлось всю ночь ехать. Нам нужно отдохнуть, отмыться, наесться и вообще…

– Что вообще? – спросил Гимли.

– Не задавай вопросов!

– Он выживет? – накинулась на меня Эвелин.

– Сдохнет! – завопил я. – И ты, и я, и все мы сдохнем! Жизнь – она такая!

Я был в ярости от всех этих расспросов. Чувствовал себя говорящим музейным экспонатом. Схватив кувшин, что первым мне попался под руку, убежал наверх и закрылся в комнате. Я сел на кровать, выпил немного и впервые за долгое время расслабился. Порез на лодыжке не давал повода беспокоиться. Не сильный. Я снова отпил из кувшина, а затем откинулся на кровать. Как же было приятно ощущать эту мягкость под собой, эту легкую свободу. Как руки тянулись к подушке, набитой перьями. Мне не хотелось отсюда уходить. Чувство, когда ты освободился и просто лег, непередаваемо. В лицо предательски светило солнце, но и оно у меня выпрашивало улыбку. Я лежал с закрытыми глазами, как умалишенный, то радовался, то хихикал, то замолкал и сопел. Я не мог уснуть долгие часы. Стресс. Сердце билось, а в голову лезли воспоминания о ситсах. Я был на волоске от смерти не один раз. Почему не смерть? Почему жизнь?

Проснулся вечером. За окном смеркалось. Весь день продрых, как неживой. В животе урчало, а во рту сухо. Спина упиралась во что-то твердое и холодное. Револьвер. Зачем он мне понадобился, только черт знал. Я вынул его из-за спины и впихнул под ремень спереди. Я не мог сообразить, который час; озирался и чего-то будто боялся. Выглянув в окно, увидел на улице толпу людей. Те кричали, кто-то играл на скрипке, кто-то плясал. Картина, как в день нашего приезда. Лишь одна фигура меня взволновала. В конце фактории, точно у нашей телеги, стоял толстенный мужик. Лица его было не разглядеть, но я подозревал, что это Литл Черч, владелец фактории. Возле него стояли еще люди, среди которых я высмотрел Генри. Он что-то рассказывал толстяку и указывал на наш дом. Я накинул сюртук и спустился в холл. Дикобразы снова пребывали в пьяной сказке: один из них орал, а другой мычал, били друг друга по щекам. Гимли лежал и читал книгу, а Эвелин заботливо отпаивала Брэдли.

– Дружище, – прохрипел он, когда меня увидел. – Мы спаслись!

– Без тебя знаю, – ответил я, смотря на его вспотевшее лицо. – Как чувствуешь себя?

– Уже лучше, но желудок все еще крутит. Отлежусь ночь, а с утра тронемся!

– С меня хватит, – грозно ответил я. – Мы и на километр не приблизились к хеллисинам, а смерть за нами, как за прокаженными, идет. Три дня и три раза я чуть не погиб!

Брэдли встал и подковылял ко мне. Он был истощен, еле стоял на ногах, как вопросительный знак. На него было жалко смотреть, поэтому я увел взгляд.

– Просто так возьмешь и развернешься на половине пути? – спросил он.

– Мы и четверти не прошли! – ответил я. – И да, я устал со всеми вами возиться, как со слепыми котятами! То Гимли, теперь ты. Посмотри на этих чертей! Опять насосались! Команда, твою вошь!

– Если так считаешь, то твое право, – обозлившись произнес Брэдли. – Но не забывай, что я тебе жизнь спас…

– А я тебе, – добавил я.

– Нам нужна твоя помощь. Ты, как никто, знаешь их язык и сможешь договориться, чтобы они впустили нас к себе… в племя!

– Они не рады пришельцам. К тому же ворам. А если увидят этих двоих, – я кивнул на ничего не подозревающих Элла и Стила, – тут же скальпируют. Неужели ты готов ради своей выгоды нарушить покой неповинных людей?

– Дикарей, – поправил он.

– Нет, Брэдли, людей!

Он ничего не успел ответить, так как дверь внезапно открылась. На пороге стоял здоровяк Литл Черч. Лицо его было недовольно-кислое, он громко дышал то ли от злости, то ли от усталости. Войдя в дом, оценивающе посмотрел на всех. За ним вошел Генри, что в сравнении с толстяком казался карликом. На его недовольном лице открылись все морщины, которых до этого из-за вечной улыбки было не разглядеть. Видимо, он понимал, что совершил ошибку, впустив нас.

– Кто это? – грозно спросил Литл.

– Этот мистер сказал, что отлично знает вас, – произнес Генри и указал на Брэдли.

– Впервые вижу этого червя, – натужно произнес Литл. – Выгнать этих слизняков отсюда! – вскрикнул он, задрав палец вверх. – Чтобы духу их не было через пять минут!

– Что мы сделали? – возмутился я.

– Ездили в горы! – ответил он. – Не хватало мне от аборигенов неприятностей!

Что Литл Черч мог, так это кричать и краснеть. У него и подручных не было. Разве что Генри. Да и тот, по лицу видно, недолюбливал хозяина. Пять минут мы стояли молча и смотрели друг на друга. Литл боялся что-либо сделать. Вероятно, толстяк и оружие при себе не носит, раз не кичится им, как это делает каждый второй на западе. Я поднялся в комнату, забрал свои чемоданы и спустился.

– Пойдем, – тихо произнес я.

Удивительно, но даже дикобразы услышали меня. Они схватили со стола по кувшину спиртного и вышли за мной. Затем дом покинул хромой Гимли, Брэдли, а за ним вышла и Эвелин.

Я миновал толпу гуляк и направился к телеге. Слышал за спиной ярость Черча. Ругал он не меня и тех, с кем я был, а Генри. От этого мне становилось не по себе. Человек нас угощал, искренне улыбался, помог с доктором, а этот хряк его гнобит. Я было развернулся, но кривой Брэдли остановил меня рукой.

– Не нужно, – сказал он. – Уедем тихо!

Я посмотрел вдаль, на Литла Черча, потом на Брэдли, а после кивнул. Брэдли был прав. В очередной раз он показал свой интеллект. Мне этот парень начинал нравиться, хотя глупых поступков было наперевес.

Когда мы подошли к коню, я понял, что мой план побега провален. Сахар один, а нас пятеро. Черч орет, как умалишенный. Не лучшее время, чтобы оставлять Брэдли на произвол судьбы. Я заглянул в телегу. Как ни странно, все вещи на месте. Даже бочонок с ромом не вскрыт.

– Сахар нас не потянет, – сказал я. – Мы сдвинемся, но в день пройдем не больше ста километров. Это как улитка за мухой.

– И что предлагаешь? – спросил Брэдли.

– Черч уже идет в нашу сторону. Поэтому я предлагаю просто запрячь коня и ехать на свой страх и риск. Если уж тебе, Брэдли, так важны эти драгоценности, то лезь в телегу!

– Можешь забирать Сахара, а мы как-нибудь справимся! – сказал он.

– Лезь в телегу! – грубо повторил я.

Дикобразы помогли Брэдли забраться, а затем и Гимли туда подсадили. Я стоял и смотрел на Литла, как он тяжело, с отдышкой шагал к нам. Мне было интересно, что он скажет на сей раз.

– Вы плохо слышите? – крикнул он издали.

– Вы о чем, сэр? – спросил я.

– Убирайтесь!

– Как видите. Запрягу коня и уедем. Не стоит за нас беспокоиться!