Путь на север в рай. История африканского мальчика, выжившего на самом опасном маршруте в мире

Но ничего из этого я тогда не знал, и, повторюсь, у меня не было причин ожидать, что моя жизнь будет отличаться от чьей-то еще в нашей деревне: изнуряющий труд под палящим солнцем и жизнь в глиняном доме. Однако почему-то у меня было предчувствие, которое обрело смысл только годы спустя. Для нашего народа сны имеют большое значение. Так вот, мне снилось, что я иду вдоль дороги, пересекающей глубокие джунгли. Ближе к концу сна дорога стала подниматься на высокую гору, к самому горизонту, хотя в моем регионе вообще нет гор. Сон был печальный: в нем умер мой отец. Но за этой загадочной горой забрезжил солнечный свет. Мощные красные лучи солнца осветили мое лицо. Было такое чувство, как будто что-то зовет меня к себе.

* * *

Из-за моего умения делать игрушечные машинки люди постоянно говорили моему отцу:

– Твой сын Усман – мастер на все руки. Тебе следует отправить его в город, учиться торговле.

– Он поедет, настанет день, когда я его туда отправлю, – обычно отвечал он.

Мой отец был человеком строгим. Как я упоминал, он никогда не просил, а только раздавал приказы. Вот и когда он объявил мне, что я отправляюсь в ближайший к нам город, Техиман, чтобы стать подмастерьем, это не было просто пожеланием. Предполагалось, что работать я буду в автомастерской, которая принадлежала моему дяде с маминой стороны (в Гане под этим подразумевается работа слесарем-жестянщиком). Мне идея очень понравилась – жажды познавания мира у меня было хоть отбавляй. Вскоре я покинул свой дом вместе с черным пластиковым пакетом, в который поместились все мои пожитки: четыре футболки и кое-что по мелочи. Тогда мне было около девяти лет. Поехал я к дядиной мастерской за восемнадцать километров от нас на тротро (мини-автобус, который отправляется, только когда заполнен людьми). Я не скучал по своей семье, да и не особо о них думал, но самостоятельная жизнь сначала казалась непривычной: я привык проводить время с братьями и сестрами и заботиться о них, пока мать работала в полях.

Когда я добрался до двери нужного дома, то сначала никак не решался зайти. Я так сильно нервничал, что нарезал круги вокруг мастерской, боясь даже постучать в эту дверь. Все это время моя тетя (которую я до этого ни разу не видел) наблюдала за мной из окна, а я и не замечал. Спустя какое-то время она открыла дверь и крикнула: «Ты что там делаешь? Внутрь собираешься?» Я был совсем ребенком и крайне смутился.

Техиман показался мне самым красивым городом в мире, настолько же невероятным, как я представлял себе Нью-Йорк. В нем я чувствовал себя крошечным. Там было все: дома, магазины, рынки. Люди всегда были хорошо одетые, а дороги асфальтированные! По ним можно было ходить даже в дождь, не то что в моей деревне, где ливни превращали все вокруг в грязевые потоки. Запах дорог Техимана во время дождя остается в моей памяти до сих пор. Причем нельзя назвать его особенно приятным, запах был очень своеобразный, как раскаленный металл, но он по-прежнему кажется мне особенным. По выходным, когда мне разрешалось навещать свою деревню, я начинал вести себя заносчиво, так, будто повидал все на свете, – маленький мальчик, вернувшийся из большого города.

– Можно ли на самолетах «выкинуть семерку»? – спросил меня друг во время одного из таких визитов домой.

В Гане «выкинуть семерку» означает высунутую из окна руку во время поездки на автомобиле. Это несет символический смысл, что дела у тебя идут очень хорошо: ведь наличие автомобиля само по себе означало реализацию американской мечты. Роскошь. Каждый раз, когда я возвращался в свою деревню, мне задавали подобные вопросы, ведь я уже «попутешествовал» по миру. А еще мне напоминали наши деревенские поверья: «Белые люди такие суровые, что если женишься на белой женщине и изменишь ей – она тебя убьет, ведь у всех белых есть оружие».

* * *

Работа в автомастерских в Гане выстроена специфически: самый первый мальчик, который стал подмастерьем, считается самым главным среди них, а каждый последующий все менее и менее значимым. Если ты самый новый, вернее, «самый последний», тебе приходится хуже всех. На работу следует являться самым первым, чтобы все подмести и прибрать, подготовить инструменты, тебя же отправляют по разным делам в любое время дня, и ты же самым последним моешься и покидаешь автомастерскую. Из еды тебе достается только то, что не доел твой начальник, поэтому большую часть времени ходишь голодным. И так все происходит, пока не приходит следующий новенький, а ты продвигаешься по карьерной лестнице вверх на одну ступень. Но мне продвинуться по ней не удалось, так как покинул я эту работу раньше, чем на нее поступили другие мальчики.

Мой дядя занимался продажей ветровых стекол и отправлял меня впаривать их всем подряд на улице. Но я-то хотел больше узнать о ремонте автомобилей и оттачивать свои навыки. Ради этого я и покинул свою деревню. Я бы талантлив и быстро учился, но то, что мне приходилось ошиваться на обочинах дорог, никак моему обучению не способствовало. Я покинул автомастерскую спустя девять месяцев после прибытия. Один мальчик в деревне рассказал о своей работе в Кумаси, втором по величине городе Ганы, упомянув, что получает неплохие чаевые. И вот, когда в деревню приехал грузовик за тапиокой и ямсом, я попросил подвезти меня. Мой друг обучался работе механика, он помог мне устроиться на работу в автомастерскую в Кумаси.

В Кумаси люди в основном спали там, где работали: в автомастерских и на уличных рынках – в общем, где только могли. Позволить себе снять комнату было признаком того, что ты в некотором роде финансово преуспел. Я спал в автомастерской, где работал, а еще подружился с мальчиком, чья мать занималась торговлей. Это означало, что она проводила много времени в разъездах, в других странах, поэтому иногда я мог оставаться в комнате в районе Тафо, где было множество тротро.

Самые бедные мальчишки, живущие на улице, которым нечем себя занять, ездят с водителями тротро. Они выкрикивают название пункта назначения мини-автобуса, когда проезжают мимо потенциальных пассажиров на улице. А со временем они обучаются и мастерству водителя, чтобы в один прекрасный день стать обладателем своего тротро. Таким образом, большинство водителей тротро происходят из самых бедных семей, которые вынуждены спать прямо на улице. Они крутятся как могут. Баба, родом из моей деревни, был одним из таких мальчиков. Я познакомился с ним уже в районе Тафо. Мне было интересно обучиться его работе, ведь с ней ты, по крайней мере, не будешь голодать. Тебе удастся поесть хотя бы раз в день.

– Ты только погляди, Баба, – сказал я, – у тебя уже есть какая-то стабильность и определенность в жизни.

– Ты можешь приходить и помогать в дневное время, – ответил он.

С тех пор, иногда после работы (и всегда в позднее время, потому что фиксированного расписания у нас не было и работа длилась до завершения заданий), я поджидал Бабу на обочине дороги, чтобы проехать с ним два-три последних маршрута за день. Около полуночи, когда поездки заканчивались, мы убирались в мини-автобусе и он приглашал меня поужинать с ним. Я всегда старался съесть как можно больше, потому что знал: следующий прием пищи может случиться только через несколько дней.

Баба познакомил меня с Мусой, мальчиком из Кумаси. Мы все вместе чистили тротро и потом вместе ели. По выходным мы вместе отправлялись гулять, ребята хорошо знали район и порядки в нем. Муса был чуть старше меня и более коренастый. Он был интересной личностью. Сначала Муса показался мне очень серьезным и закрытым. Со временем же я понял, какой это добрый, милый и спокойный человек. В нем не было ни тени злого умысла: он был миролюбив и не любил конфликты. Мы с ним никогда не ругались – сомневаюсь, что такое вообще могло бы случиться. Его бедная семья ютилась в съемной комнате. Муса и я вместе стали мечтать о переезде в Ливию, чтобы заработать денег.

Он много говорил о девочке, в которую был влюблен. У ее отца был свой колодец, поэтому мы часто притворялись, что умираем от жажды, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на нее. Если тебе нравилась девочка, то приходилось слоняться вокруг ее дома, как будто просто проходил мимо, и искать хоть какой-то повод заговорить. Или тебе нужно было попросить своего друга сообщить девочке, что ты хочешь с ней пообщаться, – это был продуманный и хитрый маневр. Стать бойфрендом девочки означало, что вы вышли на новый уровень дружбы и можете чаще проводить время вместе. Но ничего больше. Хотя часто этот новый уровень дружбы в итоге приводил к свадьбе.

– Когда мое путешествие закончится, я вернусь в Гану за ней, – говорил Муса, хотя путешествие его еще и не начиналось.

* * *

Впервые отец заговорил со мной по-взрослому как раз в тот период, в один из приездов в деревню из Кумаси. Во время работы в поле он спросил, как мне живется в городе. Он рассказал о личном, как они расстались с моей матерью и она с двумя их детьми отправилась на север в свою деревню. Это было нетипично: в Гане, когда родители расстаются, дети обычно остаются с отцом, будто считаются исключительно его собственностью. Я был удивлен, что отец заговорил со мной об этом: значит, он уже считал меня взрослым, ровней себе.

Земля засыхала в зимнее время, а вместе с ней заканчивалась и работа в Кумаси: спрос на рабочие руки всегда разительно снижался в сезон засухи. Когда нет работы, нет и чаевых, нет чаевых, а значит, и нет еды, поэтому времена для меня настали тяжелые. Я подружился со своим боссом, и он хорошо мне платил, потому что видел, как я вкладываюсь в свою работу. Но когда работы не было как таковой, его щедрость нечем было подкрепить. Друг сообщил мне, что в Аккре много возможностей для заработка, особенно в Тема Харбор, главном порту страны. И это было правдой; это было хорошее место, туда всегда приезжало много грузовиков за товаром. Когда они ломались – за ремонт готовы были заплатить втридорога. Этот друг предложил взять меня с собой, он собирался открыть свою автомастерскую. Но я испытывал чувство вины за то, что покину своего босса, который столь хорошо ко мне относился и иногда даже прощал мне долги, поэтому я не уехал.

Мой друг вернулся на следующей неделе, полный оптимизма относительно Аккры, обещал, что мои дела в порту пойдут очень хорошо, что работы там больше, чем я могу себе представить. Он обрисовал все в розовом цвете и в итоге уговорил меня. Я поехал с ним, всего на неделю, чтобы немного подзаработать. Я чувствовал себя виноватым, поэтому соврал боссу, что еду в свою деревню, чтобы попросить у отца денег и еды. Я совсем не рассчитывал на то, что многие водители грузовиков, которые ездят через Тема, также проезжают и через Кумаси. Они забирают грузы в порту (цемент, соль, и т. п.) и отвозят вглубь страны. Пробыв там всего несколько дней, я получил сообщение от своего босса. Кто-то из водителей обратил на меня внимание и сообщил боссу: «Эй, я тут видел твоего пацана, как там его зовут, Усман? Он работает в Тема».

Мой босс отправил ко мне посыльного с просьбой вернуться назад, упомянул, что не обижен, и я могу вернуться, ничего страшного не произошло. Но мне было настолько стыдно, что я больше никогда не вернулся в ту автомастерскую в Кумаси.

* * *

Я рос, и мир вокруг расширялся вместе со мной. Когда я жил в своей деревне, она была моим миром. Когда я отправился в Техиман, то осознал, что мир чуть больше. В Кумаси он увеличился еще. А уже в Аккре, в порту, я впервые увидел море. Оно было такое синее, такое бескрайнее, что я понятия не имел, где оно заканчивается. Оно пугало меня, и я представлял, что где-то далеко, на другом конце волн, находится Рай. Но по-настоящему я не знал, что такое мир. Я не знал, что это было за море. Я не знал, как пользоваться картами, и уж тем более как в них разобраться. Именно в тот момент стала зарождаться идея покинуть Африку и отправиться на Землю Белых.

Аккра мне не очень-то нравилась. Много машин, вечная толкотня и шум. И тем не менее она производила впечатление. В Тема Харбор набирали обороты мои мечты о Земле Белых: корабли прибывали из этой загадочной страны, полные невиданных товаров. Фантастические автомобили (которые были б/у, но для нас как новые), телевизоры, компьютеры (тоже б/у)… Изобилие товаров, произведенных и уже бывших в употреблении за пределами Ганы, ставшие никому ненужными и привезенные в Гану на продажу.

– Каждый год белые люди выкидывают все свои вещи и покупают новые, – рассказал мне друг. – Вот такие они богачи. Живут в роскоши. Все, что прибывает в порт, – это не нужные им больше вещи.

– Но как они могут не хотеть больше обладать такими сокровищами? – ответил я, наблюдая за разгрузкой кораблей.

Баржи, которые прибывали в порт, ломились от дорогих товаров. В порту ошивались воришки; улучив момент, они пробирались в контейнеры, чтобы набрать все, что попадется под руку, и потом продать по дешевке: на улице всегда можно было встретить людей, впаривающих CD- и DVD-плееры, велосипеды и всякое разное. Как только с корабля сгружали очередной автомобиль, мы пробивались к нему, расталкивая окружающих, чтобы просто прикоснуться: так хотелось узнать, какой он наощупь и ощутить аромат белой пыли из Рая – нам нравился аромат Рая. Именно здесь, в Аккре, я впервые смотрел телевизор; до этого я видел только фильмы с проектора. Вообще, телевизоры должны были перегружаться в огромные грузовые автомобили для дальнейшего распространения по стране, но в одну ночь у кого-то получилось подключить один из них. Мы столпились вокруг, чтобы поглазеть. Это был первый раз, когда я смотрел не на сам телевизор, а на происходящее в нем: показывали футбольный матч. Играла футбольная команда «Барса». Я никогда не слышал о Барселоне – на самом деле я и об Испании узнал впервые. Я вглядывался в телевизор, и до меня наконец дошло, что это всего лишь аппарат, а не магический объект. Это было настолько шокирующее открытие, что по сей день я не могу смотреть матчи «Барсы», не вспоминая о том ощущении.

Я ремонтировал грузовики и вел спартанский образ жизни. Мне и другим мальчикам негде было жить, поэтому спали мы прямо в грузовиках: сегодня в одном, завтра в другом. Я был двенадцатилетним ребенком, жившим на пустыре между портом, цементным заводом и рыболовной бухтой. На нем было полно металлолома и мусора, по сути, это была свалка, еще и с кучей комаров в придачу. Каким-то образом мне удалось не заболеть малярией, я даже и не знал, что это такое, чтобы ее опасаться. В моей деревне люди чаще обращались к хилеру, чем к врачу. К примеру, моя приемная мать скончалась от рака, но она думала, что это порча. Она провела два месяца в госпитале, но в итоге ушла оттуда, потому что считала, что это сглаз, а не болезнь. Корни этой веры уходят очень глубоко.

Как-то раз в Тема, когда я занимался сварочными работами, произошел ужасный инцидент. Клапан, соединявший сварочную головку и ацетиленовый бачок, был неплотно закрыт, и газ начал просачиваться наружу. Стоило мне его тронуть, как газ вспыхнул, произошел небольшой взрыв, который обжег половину моего лица. Я почти ничего не видел левым глазом, все расплывалось. С тех пор у меня остался шрам над левой бровью – напоминание об «экзамене по сварочным работам».

Это тоже был один из многих случаев, когда мне едва удалось избежать смерти. Условия работы в Гане плачевные. Никто не заботится о безопасности работников, нет никаких защищающих их законов. Все настолько неприглядно, насколько вообще можно представить. Мы проводили день за днем, разрезая огромные листы металла, без какой-либо защитной одежды и даже без обуви, находясь лицом к лицу с опасностью. Порогового возраста для работ не было – поэтому здесь были и стар и млад. Во многих областях промышленности часто используют детский труд в ужасных условиях, но масштабы использования на самом деле значительно больше, ведь многие семьи также привлекают детей к работе в полях, так же как меня когда-то в Фиасо. Такая работа считается неотъемлемой частью культуры и не считается негуманной.