Я хорошо помню, как придумал первое стихотворение. Это было весной 1992 года. На улице Металлистов. В пустой квартире, вечером. И делать, правда, было нечего. Но стихи так и приходят, вытесняя из жизни всё остальное. Слова, пришедшие из ниоткуда, одна или две строки, и пустой вечер. И нет стихов. И нет жизни. Иногда так надоедаешь, что тебя просто выгоняют из волшебной комнаты, как неспособного ученика, которому подарили строчку, а он не смог продолжить её предназначенными словами и сочинить стихотворение.

Я и раньше пытался рифмовать, что-то записывал в тетрадки, но это были не стихи. А в тот вечер я понял, что напишу стихотворение. Объяснить такое непросто. Это ведь просто чувство. И единственное доказательство этому чувству – сочинённое стихотворение. А о предыдущих я знал (и это тоже просто чувство), что это не стихи.

Я нашёл тетрадку, у неё не было обложки. Сел на разложенный диван, который лень было собрать утром. Первая строчка была, она пришла сама. Я стал подбирать к ней следующие, как будто придумывал музыку. Это тоже было непросто. И я провёл за этим занятием часа два. Как будто из обычной тесной комнаты попал в волшебную. И я знал, почему туда попал. Мне нужно было сочинить стихотворение. Дойти до последней строчки. Я её ещё не придумал, но меня направили к ней. И когда я увижу её, то сразу пойму, что это она. И такая уверенность была во мне тоже. Кто-то придал мне такую уверенность. И у меня, в конце концов, получилось стихотворение. Я кайфовал. Сильнее любого наркомана. Не от того, что моё стихотворение получилось великим. Стихотворение было первым. Оно было хорошо, как первое. А от того, что побывал в волшебной комнате и что меня туда пустили. И я до сих пор не знаю – почему?

Из тетради №1
весна 1992 г. – 15 июня 1993 г.

перед вечностью

Смотри! Эти звёзды – мерцающий бисер,
Рассыпанный бесконечным узором;
Немое мерцание; пронзающий холод;
Сияют над всем неподвластным нам счётом.

Я пробую Солнце сравнить с абрикосом,
Мне сниться печаль, облечённая в осень,
Ноябрь под ржавой и мокрой листвой,
И Месяц, прикинувшийся Луной.

Семь часов, как февраль, а до весны ещё восемь,
Я буду ждать лето, я буду ждать осень,
Я буду ждать снова, я буду ждать вновь,
Ведь Он вложил вечность, ведь Он есть Любовь.

Наполнены фляги растаявшим снегом,
Кто-то вылил на окна синюю тушь;
И ресницы зари далеко на востоке
Не сумели сдержать первый солнечный луч.

Он пронзил, как стрела, плащ недремлющей Ночи,
Он исчез как цветок среди сотен цветов,
А большой красный шар сжёг ей плащ, сжёг ей очи,
Но, наверно, её прогнал день суеслов.

Он давно не любитель дождей – самогонов,
И похмелье зимы освежают ручьи,
А по небу плывут облака, как вагоны,
Посеревшие вены кто-то вскрыл у реки.

Тёплый солнечный скальпель срезал снег, словно кожу,
Обнажённые улицы – мусор, асфальт;
И сопливый апрель, он сегодня чуть строже,
Время слижет его, словно волны базальт.

Май трамвайным кольцом стиснул шею весны.
Он вскрикнула? – Нет. Это гром.
Лето вынуло меч – стебель сочной травы
И срубило им себе дом.

В гости осень пришла, дом исчез от дождей,
Словно сахар в стакане с водой,
Много минуло дней и ненастных ночей,
Я опять повстречался с зимой.

сторож

Лежу. Делать нечего, нечего, нечего.
Спать мне не хочется. Нет никого.
Лежу в ожидании воров и грабителей,
Я здесь не живу, но я здесь так давно.

Дождь льёт целый день, а сейчас чуть сильней,
Как скучно смотреть за окно,
Вокруг полумрак, мне уже не тепло,
Скорей бы уж утро, скорей.

осень

Осень, вот и осень, – дождь поёт печально,
Птицы улетают за окном, что в спальной.
Грустно. Впрочем, что же, что же я тоскую?
Я люблю и осень. Осень золотую.

Всё же стало грустно. Где тепло и лето?
Больше стало мрака, меньше стало света.
Осень сыпет золото прям на мостовую,
Что же ты не любишь осень золотую.

Я люблю цвет осени и узор зимы,
Летом солнце нравится, свежесть – у весны,
Дождь бывает нравится, только не зимой
И не после смерти осени златой.

ещё про осень

За окном Сентябрь впрягся в колесницу,
Осень жирно красила золотом ресницы,
Чистотой сияют обода и спицы;
То ли это правда, то ли это снится?

А глаза у Осени – небо голубое,
Руки, словно радуги, не сравнить с Зимою,
Кольца светло-жёлтые, платье золотое,
Голос – шёпот ясеня, стан сравню с сосною.

Осень отложила зеркальце на столик,
Календарь раскрыла: «Ах! Сегодня вторник!»
Губы медно-красные улыбнулись вкрадчиво:
«Сей же час мы едем в Питер через Гатчину!»

Апрельское утро

Я вышел на улицу – меня больше нет,
Меня проглотил троллейбус номер 12,
Мелькают дома; тёплый солнечный свет
Нагрел мне щеку. На часах – 8:20.

Опухшие лица с обрывками сна
В глазах полусонных людей,
Читающих Чейза и Куприна,
Желающих ехать быстрей.

Изжёван, измят, выжал сок и другое,
Я – плевок на асфальте, я качусь до метро,
Турникет – верный страж – мне отбил руки-ноги,
Я влезаю в вагон, мне уже всё ровно.

За окнами ночь здесь всегда, круглый год,
Здесь лето почти как зима,
И лишь по тому, в чём одет был народ,
Здесь опознают времена.

Мне, впрочем, пора, здесь моя остановка,
Не стоит прощаний и слёз,
Я еду строго наверх, навстречу парень в спецовке
С букетом больших алых роз.

На улице солнце блестит во всех лужах,
Я весел, я этому рад.
Я так же ходил здесь и в ливень, и в стужу,
Сегодня я снова желаю вернуться назад.

Где ждут меня мои стены,
Ещё не остыла постель,
И в этом тепле я опять отогреюсь,
Усну. Что мне, правда, апрель?

ожидание

Все что-то обещают, мне остаётся ждать,
Мне остаётся верить, потом напоминать.
И сам я всех не лучше, и не светлей мой лик,
И в тот момент как будто кто-то тянет за язык.

Кому-то обещаю, им остаётся ждать,
Я чувствую вину, от них спешу удрать,
И много извиняюсь, кручусь, вдруг нагло вру,
Ах, что же я? ах, что же? ну, что же? Ну и ну!

я смотрю в окно

Вино фонарей тускло льётся по улице,
Цвета шампанского – окон огни,
Ситро светофоров мигает и жмуриться,
И словно вода журчат дни, журчат дни.

Как жаль, что у окон нет губ и нет щёк,
По ним бы печально так слёзы катились,
И ржавые ноздри всех сточных труб
Шумели от влаги – дома простудились.

Я долго смотрел бы в глаза им внимательно,
Что ища в их необычных глазах,
Потом бы закрыл веки-шторы старательно,
Так и не отразившись в лунном зрачке.

придумываю

Ночь. Впрочем, что я? Быть может и день.
Опять за окном дождь плетёт канитель.
Тетрадка лежит на столе, как больной,
Меня угнетая своей белизной.

Вот первый надрез, кровоточит бумага,
Сложилась строка, как хромая собака,
Изрезана тут же пером, словно бритвой,
Исчиркана – как разбомбили Ханой.

За клубами дыма слова, словно мухи,
Слова, словно мамины оплеухи,
Слова – шоколадки из гуталина,
Как ловко их все глотает корзина.

Пожалуйста, чаю! Покрепче! … Спасибо!
Как смотрится чай в чашке сверху красиво,
Я чувствую силы находятся вновь,
И бурным течением в венах движется кровь.

Вот новый надрез. Он красивей, приятней?
Наверное, нет фраз его неприглядней.
Он смыт, он зачиркан, он вырван и съеден.
Сколько страдать мне? Я бесполезен!

бесприютность

Мокрый серый город – тягостно и грустно,
По утрам туманы пеленают густо,
В двери луж стучатся дождевые капли,
Люди их обходят, прыгая как цапли.

Не люблю я утро. Утром так тоскливо.
Дождь стучит в окошко, свет такой плаксивый,
Свет такой невзрачный. Холодно и сыро.
Пробуждение – тягостно, сон – на сердце миро.

Добрых сновидений!… Ты уже не слышишь?
Ты уже забылся, медленнее дышишь.
Что тебе приснится? Грязный, серый город?
Войны, катаклизмы, чьи-то стоны, голод?

Может тебе снятся призрачные страны,
Розы, эдельвейсы, горы и бананы,
Или снятся люди, – все чистые, хорошие,
Они живут со знанием, что зло уж дело прошлое.

Не сможешь, не спасёшься под пеленами сна,
Ведь грязный, серый город не канул в никуда.
Во сне ты улыбался. Улыбка с губ сползла,
Когда ты вновь проснулся. И тут пришла зима.

Ты сел на край постели. тебя ждёт обычный день.
Сирены вновь запели, вновь подниматься лень.
Потоки жизни бурно плескались у окна,
Как тяжко в них плескаться. Я не хочу туда!

рассвет в июле

Ты чувствуешь дыхание зари?
Молчишь? Наверное, в твоём окне лишь день.
Тогда немедленно закрой мои стихи!
Дождись, когда минует ночь, если не лень.

И вот настала ночь.
Теперь ты чувствуешь дыхание зари?
Вот-вот должно начаться волшебство,
Быть может через час, быть может чрез три.

Ты главное дождись, всё время глядя на восток,
Тот миг, когда та сторона начнёт синеть.
И мне уж не найти тот верный слог,
Чтоб описать, как звёзды вдруг начнут бледнеть.

Чтоб описать, как горизонт охватит пламень,
Сначала чуть заметный, а потом сильней,
Как выхватит из мрака первый луч прибрежный камень,
И озеро вдруг станет всем светлей.

И предлагаю молча созерцать,
Как солнце поднимается из леса,
И предлагаю просто помолчать
И насладиться появлением света.

зиме

Зима! Твой чёрный и раскисший туп
Смердит в лучах весны,
И похоронный матч поют
Тебе всю ночь коты.
В изъеденных глазах твоих
Затянуто всё мглой,
Из ран твоих точит вода,
В сугробах тает гной.

А ты не верила и зря
Смеялась надо мной,
Самодовольно заявляла:
«Мир кончится со мной,
Пока я здесь никто другой
Не сможет одолеть
Мои снега, мой лёд времён.
Моих метелей плети».

Теперь твой белый цвет померк,
Как вретище – наряд,
Нет ни бровей, ни губ, ни век,
Торчит отвислый зад,
Холодный мозг размяк и сгнил,
Словно щенки в пруду.
Твой стан когда-то был так мил,
Теперь ты скрючилась в ягу.

Зима, зима! Я не люблю тебя!
И твой последний вдох усилит свет.
Смотри, как радостью блестят мои глаза,
Я над тобой не стану плакать. Нет.

В унылый мир, бесцветный и жестокий,
Ты поселила всех. Зачем скорбеть о нём?
Я радостно пою весне. Подайте роги!
Мы это счастье вместе сполоснём вином!

нежнось

Ах, если б кто-нибудь сумел увидеть нежность
В его скучающих и с холодком глазах,
В шипах молчания, в едком дыме смеха,
В сухих, костлявых, настороженных словах.

Ах, если б кто-нибудь сумел понять, что это стены,
Что за стеной волнующим цветком
Давно забытая, в пыли, но всё же нежность
Боится быть раздавленной вдруг чьим-то каблуком.

кот Маркиз

Солнцеподобный Маркиз возлежал на столе,
Ловец тряпичных мышей, любитель рыбных филе,
Он – лучший комнатный сфинкс, он – любимец всех дам,
Не зная цены ни хвосту, ни усам.

Прости!

Не надо! Не плачь!
Какая дивная ночь!
Ты видишь, падает снег,
Как замороженный дождь.
Листы декабря кто-то вырвал и съел,
Под окнами ветер не по-зимнему пел.

Разбуди улыбку! Что же ты не будишь?
Неужели злишься? Вот и брови хмуришь,
Покраснели щёки – грозовые тучи,
Может будет дождик, может быть и хуже.

Ну, прости! Не можешь? Неужели правда?
Будешь злиться вечно или лишь до завтра?
Мысли льются в сердце злоточивым ядом,
Ты уже болеешь страшно кислым взглядом.

Разве же так можно? Что ты в самом деле?
У тебя же сердце искусают шмели,
Злоба съест остаток твоих нервных клеток,
Потеряешь разум, детка, напоследок.

А завтра ты проснёшься с обновлённым взглядом,
Солнце светит весело, радость плещет рядом,
Наберу семь цифр, и ты простишь всё разом,
Так прости сегодня! Так прости всё сразу!

падал снег

Изнеженный вальсом снег падает ниц,
Так стройно, так быстро, так нежно,
Как будто сто тысяч неведомых птиц
Кружат над родным побережьем.

Но музыка кончилась, ветер устал,
Метель оборвала все струны,
А вьюга вообще опоздала на бал,
Весь день она красила губы.

Окончилась музыка, снег погрустнел,
Смотрел, как на облаке ветер
Свой контрабас убирает в портфель,
А рядом с ним светит Юпитер.

Закончились танцы – тишина,
Луна в роли школьной технички,
И Млечным Путём она метёт облака,
Надев из Плеяд рукавички.

Закончился бал. Я сижу у окна,
Я в ложе почётных гостей,
Аплодисментами хлопают глаза,
Мерцают звёзды из ложи властей.

Вновь музыка грянула, это «на бис»,
И снег закружил с вьюгой в вальсе,
Нас всех поджидал любопытный сюрприз:
На крыше Январь заиграл вдруг на саксе.

Протяжно и мощно орган подхватил
Мелодию выпитой ночи,
От трубно и зычно всем возвестил:
Кончается ночь, так что вы тут не очень.

Но снег всё кружился и ночью, и днём,
В снежно-сливочном вальсе,
Я сидел у окна, я что-то курил
И тихо шептал: «Не кончайся».

расставание

Все те, кто нас провожали,
Все слёзы, что лились нам вслед,
Все те, кто стоял на причале,
Исчезли вдали. Их там нет.

Как грустно и пусто на сердце,
Прощание – жуткая роль,
И сердце моё, словно ржавая дверца,
И мысли летят в него, словно картечь.

Я ранен. Смертельно? А может быть только задело.
Неважно. Я падаю в трюм.
Но врач мне сказал: «Притворяться не дело,
Вы в полном порядке, молодой человек».

Душевные раны врачей не заботят,
Я харкаю сердцем в пространство.
И это пройдёт, время всё заболотит,
Страшит лишь ежедневное пьянство.

8 женщин

Я знаю восемь женщин, не любящих цветы,
Они ещё младенцы и лица их чисты,
Они кричат, смеются, для них мужчины нет,
Их мамы простодушно поют им не совет.

Их мамы так устали, им хочется так спать,
Им так вас надоело упрашивать молчать,
Но вот усталость вскоре одолевает всех,
Вам снится светлый сон, а вашим мамам стих.

О, маленькие дамы, проходит двадцать лет,
Вы так похорошели, а может быть и нет,
Но всё ровно сияете, исполнены побед,
Купаетесь в шампанском и дуете в кларнет.

Бедняжки, ваши мамы, проходит двадцать лет,
Вы мам своих сменили, а счастья нет и нет,
Я знаю восемь женщин, не любящих цветы,
Они ещё наивны, они ещё они.

путешествие

Я сбавил темпы, провинциальный город
Встретил меня светом своих фонарей,
Я чувствовал, что хочу спать, но более голод;
В автобусе тесно от лиц мне знакомых людей.

Наш поезд застыл до утра у причала-перрона,
Прибрежные лужи его отражали огни,
И проводница – хозяйка восьмого вагона
Решила немного поспать, ведь все гости ушли.

На улице дождь падал вниз бесконечно и вяло,
Все в городе спали, им снились бессвязные сны,
Приятно лежать под хрустящим от чистоты одеялом
И наслаждаться отсутствием суеты.

А днём я проснусь,
Радость тронет слегка сердца струны,
Окно мне покажет, что всё в нём, увы, как вчера,
Все те же слова, та же жизнь, те же шутки и стоны,
Я ставлю клеймо: жизнь доныне здесь так же сера.

Да, скука – бич всех городов и посёлков,
В ней тает, как сахар в воде, любой высокий порыв,
Я чувствовал здесь себя лучше не так уж и долго,
В городе все говорят, что движение – миф.

Я вновь сбавил темпы, провинциальный город
С горсткой огней оставлен мной позади,
Жёлтый автобус попал в бездорожья омут;
Прошло два часа, – вот и цель моего пути.

Я спал опьянённый воздухом больше недели,
Потом упивался лугами, лесами, рекой,
Но скоро мне эти прогулки вдруг надоели,
Ведь нет в этом смысла, я вновь заболел тоской.

Я маялся дни напорот на мятой постели,
Тупо уставясь, расматривал потолок,
За окнами люди смеялись, пили и ели,
А я всё гадал: есть ли в их поведении толк?

Нет, думал я, в этой жизни безумия много,
Но далее темпы я сбавлять не хотел,
На скорости хочется жить, пусть ещё хоть немного,
Я оделся, вышел, сел в поезд и повеселел.

влюблённый

Если б я был художник, я бы выбросил кисти,
Я бы сжёг свои краски, мольберт,
При одно только в мозг мне закравшейся мысли,
Написать на холсте твой портрет.

Я провёл бы все ночи средь обрывков бумаги,
Дни провёл бы в бессонном бреду,
Вместо капли росы я пишу стакан браги;
Непонятно, что я имею ввиду?

Если б я умел звуками выткать узоры,
Как зима на оконном стекле,
Я вы выбросил ноты, мой слух украли бы воры,
И я никогда не смог петь о тебе.

Мне мало красок и звуков, мне не хватает уменья,
Вот потому я не берусь описать,
Твою улыбку, слова, твои в пространстве движения,
Как стало мне вдруг тебя не хватать.

Но может быть всё однажды бесследно исчезнет,
Мой разум проснётся, всё станет другим,
Моя любовь умерла, и она не воскреснет,
Ведь это была не любовь, это был только дым.

Но сейчас я не верю, я надеюсь, что время
Не погасит во мне этих чувств,
А они навалились на меня словно бремя,
Они сегодня так долго мне мешают заснуть.

колыбельная для N.

Спи, спи, прекрасная N.!
Я буду хранить твой трепетно сон,
Волшебно светит в окно луна,
Но я не выпущу из руки лом.

Спи, спи! Вокруг всё спокойно.
Спи, спи! Я рядом, как пёс.
Спи, спи, прекрасная N.!
Пока меня сон не унёс.

Спи, спи, я буду рядом.
Поверь, ты увидишь прекрасные сны,
Ты будешь гулять по вишнёвому сад
И есть украдкой болты.

Спи, спи, прекрасная N.!
И если кто-то потревожит твой сон,
И если кто-то появится слева,
Мы будем кричать в унисон.

А за окном огни, а не звёзды,
И вместо Луны светит жёлтый фонарь.
Прекрасная N., мне снятся сны в стиле noise rock,
А ты видишь сны в стиле «розовый рай».

Спи, спи, прекрасная N.!
Так ночь коротка для тебя и меня,
А утром с востока бледно светит Венера,
Через шесть минут проснётся страна.

И воздух наполнится скрипом паркета,
Шумом воды, звоном вилок, ножей…
Ну, всё! У тебя остаётся минута,
Но впереди ещё так много ночей.

возлюбленной

Моя возлюбленная где ты?
Я образ твой по прежнему храню.
И двадцать лет ищу, но тебя нету,
А я тебя ещё сильней люблю.

И знаешь, многие занять мечтали
Твой из слоновой кости выточенный трон
И губы от бессилия кусали,
Ведь для тебя лишь предназначен он.

Я буду ждать. Чего мне это стоит?
Похмелье снов и пьяный бред стихов,
Мой разум помрачён, а сердце сладко ноет,
И это мне не нравится; любовь – запой ума.

И я не верю. Я не вижу смысла.
И не хочу лежать на потолке,
И сознавать, что в голове нет мыслей,
Помимо мыслей о моей любви к тебе.

Я не хочу таскаться с кобелями,
Чтоб падая, с теплом всё вспоминать,
И с сожалением разводишь руками:
Опять обман! Опять, друзья! Опять!

Но всё-таки, возлюбленная, где ты?
Настанет время, я тебя найду.
Но всё-таки, возлюбленная, где ты?
Я больше всех, увы, тебя люблю.

отчёт

Сто сорок строк,
Исполненных волнений,
Я написал во время
Дешёвых вдохновений.

Другие сорок шесть
Нашёл я плагиатом,
Лишь пол строки
Мне было надо.

ночь вампира

В моём окне ночь
Выкрашена чёрным.
Ти-ши-на.
Всё кажется мне мёртвым.
Падал снег
Вяло и не слышно,
Падал пух
Торжественно и пышно.

Так тепло!
Так тихо и покойно!
Так светло!
Так радостно и вольно!
Мне б летать!
Да крыльев мне не дали.
Мне бы петь!
Да в доме все уж спят.

Каждый день
Мне тесно и тревожно,
Страшно жить,
Но говорят, что можно.
Только ночь
Покой мой и отрада.
Только ночь
За муки дня мне плата.

Спать бы днём,
А ночью жить, трудится,
Снег смотреть,
Молчать и веселиться.
Я ожил,
Ведь за окном всё в чёрном.
Вновь покой,
Мир кажется мне мёртвым.

Холодно

В такую погоду лучше смотреть в окно
И сознавать, что тебе хотя бы тепло,
Но когда ты снаружи, идти совсем нелегко,
Унылые лужи уже совсем замело.

Нет, это не осень. И не зима. Весна.
Такую погоду сегодня сюда принесла,
Но я не в обиде, я просто ускорю шаг,
А дома я буду смотреть из окна. Как-то так.

творчество

Хочу испечь пирог. Но где миндаль и мята?
Где сок лимона, где орех и мёд?
Где запах волн, роса из яхонтового сада?
И пламень солнца и вода, и лёд?

На кухне кран кап-капает на нервы.
Мука. Яйцо со штампом на боку.
Хочу испечь пирог и испеку, наверно…
Задумчиво жую томаты в собственном соку.

Я испеку пирог простой и странный,
Из рифм-не рифм, из мук, из изумрудных слов,
И высшей пробы золото исканий
Я вытяну десятком строк.

Я молоко не стану разбавлять водою,
Здесь денег нет, здесь только духа рамки,
Бальзам и мякоть моих слов испейте,
Бардак и хаос, пустоту и блеф.

отец плачет

Он плачет? Он умеет плакать?
Он прячет свои слёзы за ладони.
И жальче осень может только плакать
И прятать слёзы за домов ладони.

Он плачет. Он так долго плачет,
Не видя стен, не видя ничего.
Он плачет. Он так горько плачет
И словно смотрит в мутное стекло.

Я пожалеть его хочу, но не умею.
Умею яд бросать в наполненный бокал,
Но утешать я не умел и не умею,
Зато умею ковырять словами корку ран.

Умею говорить, чтоб было больно,
Умею радость погасить зловонием,
И зло, я думаю, что мной довольно,
Я на последнем издыхании.

Он плачет. Кто его утешит?
Кто слёзы высушит теплом своих лучей?
Кто скажет и как будто бы расчешет
Рукой весны осенний мрак кудрей.

в меня влюбились

Плач обо мне и думай обо мне,
Терзай себя и жди, и лей проклятья,
Тебе так трудно все свои глаза открыть
В одно прекрасное и солнечное утро.

Проснись, красавица! Открой свои глаза!
Сними с меня ботфорты и доспехи,
И после тысяч «нет» не жди от меня «да»,
Но можешь ждать, я весь из превращений.

Плачь обо мне! Да, я с душой урода.
Терзай себя! Я создан, чтоб терзать.
И нечего мне дать. И мне нужна забота.
И мне ужасно трудно по жизни с песнями шагать.

Я ухожу и это самый верный выход,
Он даст чуть-чуть, а может ничего,
А может всё, а может… либо…
Плачь обо мне, мне тоже нелегко.

Катя Гроза

Она лежала.
В камине теплилась печаль.
Она молчала
И гладила пледа ткань.
Она смотрела
На игру потолочных теней.
Она запела,
Чтоб стало чуть-чуть веселей.

Она привстала,
В комнате было темно,
Она потянулось,
Ей стало на минуту легко.
Она закружилась
По комнате,
Как пчела.
Она влюбилась
И от того так светла.

Потом загрустила
И снова легла на диван,
Она уснула,
Ей снился в прихожей капкан.
Она стонала,
Ей снились убийцы-врачи,
Она проснулась
И очутилась в ночи.

Она лежала,
В окнах погасли огни,
Она молчала,
Ей что-то там наплели.
Она забыла,
Что все её мечты ерунда,
Она узнала,
Как вычерпать их до дна.

12 Next

Я – дерево, которое костёр

Предисловие

Из тетради №1весна 1992 г. – 15 июня 1993 г.