Дочь палача и Совет двенадцати

Надзиратель почесал нос. Потом ухмылка внезапно исказила его лицо, все в красных прожилках.

– Ха! Тогда все ясно! – заявил он с торжествующим видом. – Шлюха сама утопилась. Такое тут часто бывает. Девка понесет от какого-нибудь проходимца, а его и след давно простыл. Она не видит иного выхода, кроме как броситься в воду, – а в Мюнхене одной милой девицей меньше.

Куизль склонил голову набок.

– Хм. Возможно…

– Что значит возможно. Это…

– Возможно, но маловероятно. Ты бы, например, стал бросаться в воду с полным монет кошельком?

Теперь уж растерялся и Симон. Он нахмурился и взглянул на палача.

– Откуда, ради всего святого, вы узнали, что у нее есть кошелек? – спросил он. – Вы ведь даже не осматривали ее.

Куизль усмехнулся.

– Если б вы не галдели, а хоть на секунду прислушались, то услыхали бы тихий звон, когда я опускал ее на землю, – он склонился над трупом. – Полагаю, кошелек где-то под юбкой…

– Руки прочь! – прошипел надзиратель. – Если у нее при себе деньги, то установить это должен я.

– Ага, и спрятать деньги в собственных карманах, – добавила Магдалена и шагнула вперед. – Ну уж нет! Вы должны проследить, чтобы их вернули семье бедной девушки. Возможно, у нее остались родные.

– Да… как ты смеешь ставить под сомнение мои приказы? – рассвирепел надзиратель. – Здесь я принимаю решения… Ну, погоди у меня!

Он замахнулся палкой и двинулся на Магдалену и Барбару. Но Куизль встал у него на пути, перехватил палку, точно тростинку, и поднял вместе с надзирателем.

– Отпусти! Немедленно! – визжал тот. – Я всех вас упрячу за решетку! Я… я…

– Опусти его, Якоб. Этот болван и без того уже стал посмешищем.

Симон обернулся на голос, донесшийся из проулка. Там стоял человек, широкий в плечах, но низкого роста, и руки его казались слишком длинными для коренастого туловища. Лицо у него было угловатое, а глаза светились умом и дружелюбием. Он был примерно одного возраста с Куизлем и носил широкий багровый плащ. Уверенным шагом незнакомец направился к их небольшому сборищу.

– Пропади я пропадом, Михаэль Дайблер! – радостно вскричал Куизль и отбросил взбешенного надзирателя, точно гнилое яблоко. – Откуда ты узнал, что мы приехали?

Человек, названный Дайблером, ухмыльнулся, демонстрируя ряд почерневших зубов.

– Ну, мне сейчас рассказали про верзилу, явно нездешнего, который помог выловить труп из ручья. Тут уж долго гадать не пришлось. Я ведь знал, что ты приезжаешь сегодня, – он хрипло рассмеялся. – Видимо, правду о тебе говорят, добрый братец: трупы прямо стекаются к тебе, как мухи слетаются на мед.

– Этот… этот наглец лезет не в свои дела! – проворчал надзиратель, поднявшись на ноги. – Он отказался повиноваться мне, и…

– Заткнись уже, Густль, – прервал его Дайблер. – Скажи спасибо, что этот наглец помогает тебе. По слухам, еще ни один убийца не ушел от палача из Шонгау.

– Па… палач? – надзиратель отступил на шаг. – Почему он сразу не сказал?

Он опасливо отвел взгляд и перекрестился. Симон знал, что именно так люди в большинстве своем реагировали на Куизля. Палач приносил одни несчастья, в особенности тем, кто посмотрит ему в глаза или коснется его.

– Да сколько же вас тут собралось-то? – поинтересовался надзиратель.

– Двенадцать, если хочешь знать точно. – Дайблер пожал плечами. – Всего-то на несколько дней, потом все разъедутся, и придется тебе снова довольствоваться мной одним. – Он ухмыльнулся и показал сначала на Куизля, потом на труп девушки. – А теперь дай ему заняться своим делом.

Густль молча отступил в сторону, и Куизль принялся обыскивать мертвую девушку. Через минуту палач действительно нашел под юбкой небольшой кошелек. Он открыл его, и оттуда со звоном высыпалась горсть серебряных монет. Симон вдруг насторожился и склонился над деньгами в руке Куизля.

Монеты показались ему знакомыми.

«Возможно, это просто совпадение», – подумал он.

Фронвизер посмотрел внимательнее. Действительно, это были серебряные талеры, новые все до одного. На каждой был отчеканен герб Виттельсбахов и стоял год 1672-й.

Отец и Михаэль Дайблер шагали впереди, тихо переговариваясь. Магдалена и остальные старались не отставать.

– Добро пожаловать в Мюнхен, тоже мне! – прошипела Барбара и пнула замерзшее конское яблоко. – Это какая-то преисподняя! У нас в Кожевенном переулке жизнь и то сноснее.

– От города совсем недалеко, – попыталась утешить ее Магдалена. – Уверена, у нас еще будет возможность посмотреть и на мюнхенские дворцы, и на церковь, и на театр.

Она ободряюще улыбнулась, хотя злилась при этом не меньше. Со слов отца, эта поездка представлялась ей совсем иначе. Барбара уже рассказала, что отец отобрал для нее трех претендентов. Но поиски подходящего жениха становились от этого ничуть не легче.

Кроме того, ее злило, что Михаэль Дайблер до этой минуты не обменялся с ней ни единым словом. Понятно, что он был мюнхенским палачом, давно знал ее отца и им многое следовало обсудить. Но разве это давало повод отказываться от элементарных правил приличия? За кого он ее принимал, за служанку?

Симон тоже был погружен в раздумья. Казалось, его занимали какие-то мысли, но Магдалена была слишком измотана, чтобы расспрашивать мужа. Ко всему прочему, у нее болела спина: с той минуты как они сошли на берег, дочь палача таскала на себе Софию, замотанную в платок. При этом девочка внимательно наблюдала из своего кокона за всем происходящим.

Через некоторое время справа вырос еще один большой трактир. Изнутри доносились вопли и громкий смех, потом послышался звон разбитой кружки, и дверь распахнулась. Кто-то вышел, пошатываясь, на улицу, рухнул в грязный снег и пополз на четвереньках. За ним тянулся тонкий кровавый след – судя по всему, у него был разбит нос.

– Ах, знаменитая ночная жизнь Ау! – Дайблер осклабился. – Видно, там уже столпотворение. Но за столом для палачей местечко всегда найдется.

– Это здесь нам предстоит провести несколько дней? – неуверенно спросил Симон и показал на покрытые копотью, потрескавшиеся окна второго этажа.

Михаэль Дайблер кивнул.

– У Радля лучшая таверна в Ау, с теплой печкой и застекленными окнами. Во дворе даже уборная есть. Я отвел специально для вас две хорошие комнаты.

– Лучшая таверна в Ау, – повторила Магдалена глухим голосом. – Очень любезно, нечего сказать.

Она вздохнула и вслед за остальными вошла внутрь.

Их сразу окутало облако табачного дыма, сладковатого и такого густого, что у Магдалены на глазах выступили слезы. Вообще-то в баварских трактирах курение уже несколько лет находилось под запретом, но, похоже, в Ау этому не придавали особого значения. В зале собралось по меньшей мере тридцать человек, преимущественно мужчин, и все курили трубки и пили пиво из массивных кружек. Магдалена предположила, что в большинстве своем это были батраки и простые ремесленники и пропивали они здесь значительную часть своего жалованья. Поэтому и настроение царило соответствующее. Кто-то орал песни, другие смеялись, третьи плясали на помосте, где ярко накрашенные девицы соблазнительно вертели бедрами.

Магдалена заметила, как один из пирующих высунулся в окно, чтобы опорожнить желудок, а потом снова взялся за кружку. Люди теснились вплотную друг к другу, и лишь за одним столом в дальнем углу было относительно свободно. Там сидели несколько человек, по виду не очень приветливых, и молча пили пиво. С остальными пирующими они имели мало общего.

– Как видишь, кое-кто из кумовьев уже здесь! – сообщил громким голосом Михаэль Дайблер и обвел рукой хмурые лица. – Каспар Хёрманн из Пассау, Маттеус Фукс, палач из Меммингена, и даже твой старинный друг Филипп Тойбер из Регенсбурга.

Куизль оглядел присутствующих.

– А мой брат тоже здесь?

Дайблер помотал головой.

– Он прибудет только завтра. Как и Иоганн Видман из Нюрнберга, этот тщеславный пес… Он всегда любит опаздывать, – мюнхенец закатил глаза. – И все-таки он самый богатый и влиятельный в нашей гильдии и может себе это позволить.

– Ну, будет тебе, Михль… – Куизль шутливо погрозил пальцем. – Ты как-никак палач в столичном городе. Так что не надо тут скромничать.

Дайблер отмахнулся.

– А, с тех пор как палачу в Мюнхене не дают присматривать за шлюхами да еще запретили азартные игры, дела идут неважно. А несколько пыток и казней за целый год тоже не…

– Конечно, не хочется прерывать вашу беседу, – перебила его Магдалена, – но дети устали. – Она показала на Петера и Пауля, у которых и вправду слипались глаза. – Если б вы показали нам наши комнаты…

– Разумеется, – Дайблер кивнул.

Казалось, он впервые обратил внимание на Магдалену. Палач властно махнул трактирщику. Толстый мужчина с бритой головой подошел с явной неохотой, стараясь при этом не встречаться взглядом с ним.

– Отведи детей в комнату, – распорядился Дайблер и строго взглянул на трактирщика. – Надеюсь, ты выкурил из нее паразитов? Иначе я тебя раздавлю, как блоху.

Толстяк опустил голову и перекрестился. Магдалена знала, до чего суеверными бывали люди в обществе одного палача. Каково же ему было принимать у себя десяток палачей? Должно быть, Дайблер выложил немалую сумму, чтобы встреча вообще могла состояться в этом трактире.

– Я, пожалуй, пойду с детьми наверх, – сказала Барбара.

Младшая сестра тоже выглядела измотанной. Только если присмотреться, можно было заметить, что тело у нее округлилось и груди стали немного больше.

– Если хочешь, могу присмотреть за Софией, – предложила Барбара. – Полезно будет немного отвлечься.

Магдалена помедлила, но потом с благодарностью передала дочку Барбаре. София радостно протянула ручонки к тете. Магдалена улыбнулась. После переполоха у ручья она все равно не сможет уснуть. Кружка пива ей не повредила бы.

Когда Барбара и дети поднялись вслед за трактирщиком по узкой, истоптанной лестнице, Магдалена с Симоном устроились рядом с Дайблером за пошарпанным, липким от пролитого пива столом. Куизль уже разговаривал о чем-то с Филиппом Тойбером. Десять лет назад им довелось пережить несколько напряженных дней в Регенсбурге, и тогда они едва остались в живых.^[2] Магдалена невольно улыбнулась, глядя на отца. Дома он разговаривал довольно редко и мало, но, когда оказывался среди своих, буквально расцветал.

Рядом с Тойбером сидел палач с распухшим от чрезмерного пьянства носом, на котором, ко всему прочему, краснел фурункул. Возле него, уронив голову на стол, спал пьяный юноша – по всей видимости, его подмастерье, – чьи волосы плавали в пивной луже. Напротив них сгорбился с кружкой в обнимку хмурый тип с рыжими волосами. Со слов Дайблера Магдалена заключила, что это палачи из Пассау и Меммингена.

– Я, наверное, был грубоват, приношу свои извинения, – сказал Дайблер, обращаясь к Магдалене.

Только теперь она заметила, что при всей кажущейся грубости взгляд у него вполне дружелюбный. Дайблер снял шерстяной плащ, под ним оказалась белая рубашка с кружевными рукавами и чистый жилет из крашеного бархата. Мюнхенский палач явно не испытывал недостатка в деньгах.

– Непросто устроить такую встречу, – продолжал он. – Да еще эти мертвые девушки…

– Мертвые девушки? – Симон в недоумении посмотрел на палача. – А есть и другие?

Дайблер кивнул.

– Ну, это уже вторая девушка за неделю. Такое, конечно, случается постоянно, но эти два случая и вправду немного странные.

– А что случилось со второй девушкой? – спросила Магдалена и с удовольствием отпила из кружки, которую поставила перед ней служанка.

– Скверное дело, – мрачно произнес Дайблер. – Бедняжку нашли у Нижних пристаней, недалеко от Зендлингских ворот. Плотогоны, когда сплавляли лес, выловили труп из воды.

– Она захлебнулась? – снова спросила дочь палача. – Тогда не понимаю, что тут может быть странного.

– Кхм… нет. Ее пригвоздили колом.

Магдалена с Симоном на миг оцепенели. Пьяные крики сделались вдруг очень далекими. Женщина отодвинула кружку, пить неожиданно расхотелось.

– Пронзили колом? – переспросил Симон. – То есть ей загнали кол в сердце? Это же ужасно!

– Именно, – Дайблер кивнул. – Раньше, во времена моего прадеда, такой способ казни был еще в ходу. Считалось, что таким образом злобную душу убитого можно было пригвоздить к земле. Иногда кол вводили приговоренному в задний проход и сажали, так что он еще долго…

– Бога ради, избавьте нас от подробностей! – прервал его Симон, заметно побледнев. – О жертве что-нибудь известно?

– Ну, она была из тех девиц, каких множество приезжает в Мюнхен в поисках лучшей жизни. Одна из многих сотен. Насколько мне известно, даже имени ее никто не знает… – Дайблер вздохнул и глотнул пива. – Жалко мне этих бедных девушек из деревень. Приезжают в Мюнхен в надежде устроиться служанками, а идут к собственной погибели… Должно быть, попалась какому-нибудь пьяному.

– И он вогнал ей в грудь кол? – Магдалена нахмурила лоб. – Даже не знаю…

– Эй, ты, случаем, не Ба… Барбара Куизль? – пролепетал вдруг малый с распухшим носом.

По всей видимости, это был Каспар Хёрманн, палач из Пассау. До сих пор он лишь молча таращился в свою кружку, но теперь, похоже, вышел из транса. Его белая рубашка была забрызгана соусом от жаркого и пивом, шляпа валялась раздавленной на полу.

Магдалена едва взглянула на него.

– Нет, – ответила она, поджав губы. – Барбара – это моя младшая сестра. Она уже поднялась наверх.

Хёрманн захихикал.

– То-то я думаю, старовата ты…

– Ты что себе… – вскинулась было Магдалена, но палач вскинул руки, словно просил прощения.

– Я… не то имел в виду, – прогнусавил он. – Я имел в виду, старовата для за… замужества. – Он кивнул на пьяного юношу подле себя. – Мой красавец-сын слыхал про твою сес… сестру. Твой отец написал нам письмо.

Магдалена, побледнев, взглянула на отца, который по-прежнему увлеченно разговаривал с Филиппом Тойбером. Перед ними уже выстроились в ряд пустые кружки.

«Надеюсь, ты это не всерьез, отец», – подумала Магдалена.

– Ло… Лотар у меня крепкий парень, – сообщил Хёрманн и за волосы приподнял голову сына.

Лотар уставился на них телячьими глазами. У него были кривые зубы, и нос уже распух от пьянства, как у отца. Он громко рыгнул и, когда Хёрманн отпустил его, вновь уронил голову на стол.

– Хм, пьет, может, и многовато, но со временем станет хорошим палачом. Мы с твоим отцом наверняка договоримся.

Он ухмыльнулся и поднял кружку. Магдалена брезгливо отвернулась.

– Барбара, когда увидит, каких женихов подобрал для нее отец, в лицо ему вцепится! – шепнула она Симону. – Остается только надеяться, что среди претендентов есть более привлекательные люди.

С некоторым недоумением Магдалена отметила, что муж снова погрузился в раздумья.

– Что с тобой? – спросила она. – Ты и у ручья был какой-то странный…

– Я думаю об этих монетах, которые обнаружил твой отец, – ответил Симон так тихо, чтобы остальные их не услышали. – Кажется, я такие уже видел. Эти купцы из Вероны заплатили мне похожими монетами.

Он поделился с ней своими предположениями. Магдалена напряженно слушала.

– По-твоему, эти монеты фальшивые? – спросила она наконец. – И при этом все одной чеканки?

– Не то чтобы фальшивые, но слишком легкие. И все они очень новые. Монеты, найденные у девушки, тоже были новыми, и, как мне кажется, чеканка у них та же самая… – Симон потер нос. – Но, чтобы увериться, мне нужно взглянуть на них еще раз и хоть разок подержать в руке.

– Уверена, это будет несложно. Дайблер оставил их у себя. Не думаю, что он их просто присвоит.

Магдалена взглянула на Дайблера: тот разговаривал с рыжим палачом из Меммингена и громко смеялся. Она улыбнулась.

– А вообще, он кажется не таким уж и ужасным. Во всяком случае, для палача… – Женщина взяла кружку и чокнулась с мужем. – Черт возьми, давай просто получать удовольствие от поездки. Может быть, другие претенденты на Барбару не такие ужасные, как этот… – Она сделала большой глоток и вытерла пену с губ. – Что ж, по крайней мере, пиво в Мюнхене недурное.

* * *

Через несколько часов по переулкам Ау брели двое заметно подвыпивших малых. Они слегка покачивались, и время от времени им приходилось хвататься друг за друга. Из темных подворотен за ними наблюдали нищие, грабители и прочие мерзавцы. Обычно пьяные вроде них становились легкой добычей для ворья, которого в Ау хватало с избытком. Но этих двоих никто не трогал.

Причина, скорее всего, крылась в том, что один из них был мюнхенским палачом, а второй выглядел весьма внушительно и грозно.

Грабители крестились и с молитвой на устах бежали прочь. Все-таки не исключено, что им однажды придется положиться на добрую волю палача – или на его твердую руку в случае казни.

Пьяные остановились у ручья, и гигант окунул голову в воду. Потом встряхнулся, как мокрая дворняга.

– Бр-р! Теперь хоть немного лучше, – пробормотал Якоб Куизль. – Думаю, последняя кружка была все-таки лишней.

– Черт, молись, чтобы эта ночная прогулка не прошла даром, – прорычал Дайблер. – Зачем я только согласился на эту вылазку… Ты хоть представляешь, сколько у меня дел перед завтрашней встречей? Да и добрая моя Вальбурга наверняка уже беспокоится…

– Твоя Вальбурга беспокоилась бы куда больше, если б знала, что ее муж еще час назад валялся под столом мертвецки пьяный, – ухмыльнулся в ответ Куизль. – Радуйся, что я вытащил тебя из этой дыры.

– Может, ты и прав. Пьянство, черт его дери! – Дайблер тоже сунул голову в ледяную воду. Поднявшись, он громко рассмеялся. – Ты приехать не успел, а уже суешь нос не в свои дела… Выходит, правду про тебя говорят, и не только среди палачей. Ты и этот мелкий лекарь, вы прямо как две ищейки.

– Ну, Симон скорее уж так, собачонка, – подмигнул ему Куизль. – Ну, пойдем! Я до рассвета хочу лечь спать.

Он зашагал дальше, и Дайблер, по-прежнему слегка покачиваясь, двинулся за ним. Полночи Куизль пьянствовал с другими палачами, в особенности с Филиппом Тойбером из Регенсбурга, с которым до сих пор поддерживал крепкую дружбу. Хотя пил уже не так много, как несколько лет назад, – он дал обещание дочерям. Но сегодняшняя встреча стала исключением, тем более что мюнхенское пиво и вправду было чертовски вкусным.

Тем не менее целиком отдаться веселью не получалось. Одна мысль не давала ему покоя с той самой минуты, когда Якоб снял с мельницы мертвую девушку. Ему нужно было проверить ее, хотя бы для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. А любопытство и раньше было для Куизля лучшим другом, нежели выпивка. Поэтому он попросил Дайблера проводить его к дому судебного надзирателя.

В одном из проулков стоял домик, по виду более массивный, чем остальные халупы. Мюнхенский палач уже рассказывал, что в Ау не было собственной тюрьмы. Поэтому судебный надзиратель частенько держал подозреваемых в подвале собственного дома, вплоть до разбирательства. А если мест не хватало – то и в жилой комнате.

Куизль очень надеялся, что и тело девушки было еще там.

Дайблер с хмурым видом постучал в дверь. Короткая прогулка немного протрезвила его, и все-таки мужчина с трудом держался на ногах.

– Черт бы тебя побрал, Густль, открывай! – прокричал Дайблер, опираясь о стену. – Это я, Михаэль!

Через некоторое время из дома донесся грохот, словно кто-то свалился с кровати.

– Милостивая Дева Мария! – послышался визгливый голос Густля. – Клянусь, я ничего не делал, я…

– Дурак! – оборвал его Дайблер. – Просто впусти нас, никто не собирается тебя вешать. Нам нужно кое… – он подавил икоту, – …кое-что проверить.

Дверь отворилась, и перед ними предстал белый как мел надзиратель в ночной рубашке и накидке.

– Все равно не могу уснуть с трупом в комнате, – произнес он дрожащим голосом. – Не смог добудиться священника, чтоб занялся мертвой шлюхой. Но утром, с первыми же петухами… Эй!

Без лишних слов оба палача протиснулись в комнату. При этом Куизль ударился лбом о низкую притолоку и недовольно заворчал себе под нос. Голова у него и так болела.

Тело, лишь замотанное наскоро в полотно, лежало на столе посреди комнаты. Взглянув на него, Куизль мигом протрезвел. Только теперь он обратил внимание, до чего же она худая – и совсем еще юная. На вид ей было лет шестнадцать или семнадцать, не больше. Золотистые волосы, бледная кожа и множество веснушек, несмотря на холодное время года. На мгновение Куизль проникся жалостью к этому ребенку: еще вчера она, наверное, жила мечтами и заботами молодых девиц. Он представил себе, что на ее месте могла быть Барбара. Но потом прогнал эту мысль и сосредоточился на предстоящем деле. Палач склонился над девушкой…

И потянул носом.

– Эй! Что это он там делает? – возмутился Густль, вошедший вслед за ними в комнату. – Это мой дом, и я не позволю… Это же отвратительно!

– Здесь тюрьма Ау, и мой друг помогает разобраться в преступлении, – прорычал Дайблер, который по-прежнему боролся с икотой. – Так что помолчи, Густль.

Попытки унять икоту придавали ему вид еще более свирепый, чем обычно. Цветом лица он теперь и сам напоминал покойника. Густль подался назад в смятении и замолчал.

– Ну как, выяснил что-нибудь? – спросил Дайблер через некоторое время.

Куизль втянул воздух над трупом. Несмотря на холод, тело начинало уже издавать зловоние. Палач всегда мог положиться на свой нюх, но сладковатый запах, который Якоб уловил еще вечером, развеялся. И расширенные зрачки, на которые он обратил внимание у ручья, стали нормальными. До этого зрачки показались ему слишком широкими, а у покойников они, как правило, не такие. А может, ему просто показалось?… Палач склонился над приоткрытым ртом. Здесь еще угадывался слабый запах. Куизль обнюхал ее лицо, затем перешел к ладоням, в предсмертных судорогах стиснутым в кулаки. Он хотел уже отвернуться, но тут заметил слабый блеск между пальцами левой руки.

– Что-то зажато в кулаке, – с нахмуренным лицом сообщил Якоб и повернулся к надзирателю. – У тебя есть клещи? Тело уже окоченело, просто так пальцы не разогнуть.

– Боже правый, ты же не собираешься… – начал было Густль, но Якоб отмахнулся:

– А может, и так получится.

Он надавил на онемевшие пальцы. Послышался громкий хруст. Надзиратель вздрогнул.

– Ну вот, что я говорил!

Палач с торжествующим видом поднял тонкую цепочку с крошечным медальоном. Присмотрелся внимательнее.

– Хм, женщина в венце, да еще с нимбом… Должно быть, Дева Мария. Спрашивается, что делает медальон у нее в руке.

– Может, она хотела с его помощью уберечься от смерти? – предположил Дайблер.

– Ну, это может означать что угодно. Но я, кажется, знаю, отчего умерла бедная девочка, – отозвался Куизль. – Только вот чтобы убедиться в этом, нужно ее вскрыть.

Густль издал слабый стон. Дайблер тоже растерял былую уверенность.

– Якоб, чтоб тебя! – прошипел он. – Это может стоить мне должности. Если об этом узнает мюнхенский судья…

– Ты ведь тоже хочешь знать, что стоит за этим убийством, – возразил Куизль. – Ну так не валяй дурака! Можно подумать, палачу впервые доводится вскрывать труп.

– Да, но не жертву же убийства! Висельников, про которых никто и не вспомнит, я и сам иногда взрезаю. Из чистого любопытства. Ну, и сердце какого-нибудь вора можно продать за хорошие деньги… Я даже получил разрешение от мюнхенского судьи. Но сейчас это может дорого обойтись нам обоим.

Якоб пожал плечами.

– Ничего нам не будет, если я аккуратно ее зашью и она будет в платье. Никто даже не заметит.

Дайблер помялся в нерешительности и наконец вздохнул.

– Ладно, в интересах истины…

Он достал две серебряные монеты и сунул надзирателю, который внимательно следил за их разговором.

– Это из кошелька девицы, – пояснил Дайблер. – Можешь оставить их себе, если будешь держать рот на замке. Через неделю получишь еще талер. Ну а если проболтаешься… – В его голосе прозвучала угроза.

– Я… я нем как могила, – пролепетал Густль и жадно сграбастал монеты.

– Тогда покончим с этим поскорее.

Куизль задрал на девушке платье. Потом вынул нож, такой же острый, как и палаческий меч, и сделал первый надрез сверху вниз.

За свою жизнь Якоб взрезал уже десятки трупов. Его, как и Дайблера, завораживал внутренний мир человека, до сих пор почти неизведанный. В вопросах медицины Куизль, с полным на то основанием, считал себя более сведущим, чем большинство ученых врачей от Мюнхена до Шонгау. Дома у него имелась небольшая библиотека на латыни, уйма всевозможных лекарств и хирургические инструменты, которые он время от времени одалживал своему зятю.

«И все равно он – лекарь, а я – презренный палач», – промелькнула у него мысль.

Якоб рассек тонкий слой кожи и жира, затем взрезал соединительную ткань и осторожно раздвинул внутренности. Он осмотрел по очереди каждый орган, хотя, в сущности, интересовал его только один: туго наполненный ярко-красный мешочек. Отыскав желудок чуть ниже грудины, палач надрезал его, и оттуда хлынула красновато-черная масса.

В ней обнаружились черные ядрышки и полупереваренная кожура. Комнату наполнил уже знакомый сладковатый запах, который подтвердил предположение Куизля. Палач торжествующе ухмыльнулся.

– Так я и думал, – проговорил он.

– Господи, о чем же ты думал? – прохрипел Дайблер, зажимая нос. – Говори, не тяни! Мне и так уже дурно.

Соответствующие звуки из соседней комнаты говорили о том, что Густль не выдержал ни запаха, ни зрелища. Якоб накинул полотно на тело и повернулся к Дайблеру.

– Желудок полон ягод красавки, – пояснил он. – Бедняжка, должно быть, съела их целую миску. Думаю, это был компот с черникой или ежевикой. Я еще вчера почуял запах, да и зрачки у нее были чуть расширены. Значит, она отравилась не так уж и давно, – он кивнул на труп под полотном. – Содержимое желудка все показало.

– Хм… Выходит, она по каким-то причинам приняла яд, привязала к поясу мешок с камнями и бросилась в ручей? – спросил Дайблер. – По-твоему, так все было?

Куизль задумчиво склонил голову. Он с удовольствием сейчас закурил бы, но у него и так болела голова от густого дыма в трактире.

– Красавка весьма коварна, – задумчиво произнес Якоб. – Три-четыре ягоды возбуждают желание, но дальше наступает безумие, а потом и смерть. Судя по расширенным зрачкам, можно предположить, что девушка была не в себе, прежде чем оказалась у ручья. В таком состоянии мешок с камнями к поясу не привяжешь. Кроме того, это не могло остаться без внимания. Отравленные впадают в бешенство, орут и бесятся…

– И что ты думаешь? – Дайблер выставил подбородок. – Выкладывай! Я же по глазам вижу, что у тебя есть предположения.

– Думаю, эту девушку кто-то отравил. Судя по всему, это засахаренные или высушенные ягоды красавки. В это время года сама она набрать их не могла. Девочка, должно быть, съела их с большим аппетитом. В желудке имеются остатки какой-то выпечки. Убийца дождался, когда бедняжка умрет, затем притащил ее к ручью, привязал к поясу мешок с камнями и утопил.

– Тогда и с медальоном все стало бы понятно, – добавил Дайблер. – Может, она надеялась замедлить действие яда, вот и схватилась перед смертью за амулет…

– При таком количестве ягод даже пресвятая Дева Мария бессильна. Как бы там ни было… – Куизль снова показал на труп, – …это было не самоубийство, Михль, а четко спланированное убийство. И убийца разгуливает где-то по Ау… – Он устало потянулся. – А теперь принеси-ка мне иголку с ниткой, чтобы мы успели хоть пару часов поспать перед завтрашней встречей.

Пока Якоб зашивал труп, его не покидало странное чувство, будто он что-то упустил – что-то связанное с мертвой девушкой и ее вскрытием. Но голова по-прежнему была слишком тяжела, чтобы раздумывать над этим.

И постепенно эта существенная деталь ускользнула от его внимания.