Assassin's Creed. Черный флаг

Как-то раз я отрезал человеку нос… Сказать точно, когда это случилось, не могу: кажется, году в 1719-м. Не помню я и где именно это произошло. Зато хорошо помню, при каких обстоятельствах: в момент нападения на испанский бриг. Нам, разумеется, нужны были их припасы. Я горжусь тем, что моими заботами кладовые «Галки» никогда не пустовали. Но, помимо припасов, на борту брига имелось еще кое-что, необходимое нам позарез. Точнее, кое-кто. Корабельный кок. Наш собственный кок и его помощник к тому моменту были уже мертвы. Помощника застукали мочащимся в балласт, чего я не позволял. За это полагалось традиционное наказание: виновный должен был выпить кружку мочи, куда каждый из команды «брызнул»

Хэзертоном и Бристолем. Я был завсегдатаем заведения. Летом, когда родители вплотную занимались стрижкой овец и мои частые поездки в город не вызывали подозрений, я ухитрялся бывать в «Старой дубинке» по нескольку раз в день. Должен признаться, поначалу я даже не обратил на эту девицу никакого внимания, что уже само по себе было для меня необычным. Я любил покрасоваться в присутствии хорошеньких женщин. Но «Дубинка» не относилась к числу мест, где можно встретить красотку. Женщины туда заглядывали, но иного пошиба. Эта же девица, насколько я мог судить, была не из их числа. Совсем молоденькая, – похоже, моя ровесница. И одета она была не так, как посетительницы этой таверны: скромное

курсе, как выразить это словами, и лишь говорил, что ощущаю себя непохожим на других. Возможно, по этой причине, а может, вопреки ей я решил, что не собираюсь всю жизнь заниматься разведением овец. Я осознал это в первый день, когда пришел на ферму в новом качестве – родительского помощника. Детство кончилось. Я посмотрел на отца и понял, что уже не смогу, как раньше, просто прийти сюда, немного поиграть и отправиться домой – мечтать о будущем плавании по далеким морям. Отныне моим будущим становилась работа на ферме. Год за годом я стану помогать родителям, а потом женюсь на какой-нибудь местной девице, у меня появятся сыновья, они подрастут и тоже начнут учиться ремеслу их отца и деда. Я отчетливо понял, что ждет меня впереди, и не ощутил удовлетворенности такой жизнью, не говоря уже о счастье. Такое будущее, похожее на стопку свежевыглаженной рабочей одежды, меня изрядно ужаснуло. Правда была в том (прости, отец, да упокоит Господь твою душу), что я ненавидел свою работу. А после нескольких кружек эля я ненавидел ее меньше, только и всего. Может, я заливал элем свои странные мечты? Наверняка. Но тогда я как-то об этом не думал. В те дни меня снедало неутихающее презрение к тому, как я живу и во что превращается… или хуже того, уже превратилась моя жизнь. Это презрение почему-то виделось мне шелудивым котом, устроившимся у меня на плече. Похоже, мне не хватало благоразумия. Порой я вел себя опрометчиво, намекая собутыльникам, что судьба уготовила мне жизнь лучше нынешней. Что тут скажешь? Я был молод, самонадеян и высокомерен. Помножь все это на пристрастие к элю. Даже в лучшие времена такое сочетание давало взрывоопасную смесь. А те времена уж никак нельзя назвать лучшими. – Тебя послушаешь, так мы что, тебе в подметки не годимся? Я часто слышал этот вопрос. Слова менялись, но суть оставалась прежней. Сейчас я понимаю: нужно было проявить крупицу дипломатии. Сказать, что они меня не так поняли или что-то в этом роде. Но я отвечал в своей тогдашней манере, после чего вспыхивала потасовка. Их в моей тогдашней жизни хватало. Наверное, мне хотелось

Думаю, ты согласишься, что у выпивки есть свои достоинства. Эль развязывает язык, устраняет скованность, ослабляет тиски нравственных принципов…

пока однажды его топанье не прервал крик и громкий всплеск.