Read the book: «Проклятие Спящей красавицы»

Font:

* * *

Все персонажи и события – вымысел автора.

Любые совпадения случайны.

Пролог

Вначале была пустота…

Потом появился звук. Едва различимый, но постепенно нарастающий. Пип-пип-пип! Звук усиливался, пока не достиг такой высоты, что захотелось заткнуть уши. Но человек не смог пошевелиться. Тело не слушалось его, однако проснувшееся сознание нашло выход – оно переключилось…

Тогда появился аромат. Мандарина, кажется? Круглый, яркий фрукт с кожурой ведь так называется? Не большой или средний, а маленький? Он ассоциируется с Новым годом! Точно мандарин. И человек его любит.

Воспоминание, вот что появилось следом. О мандаринах под наряженной елкой. Они рассыпаны по сделанному из ваты снегу…

Пип-пип-пип! Противный звук опять пробился через тишину и разбудил новое воспоминание. Те же мандарины, но они не лежат, а катятся, и не по снегу, а по щербатому асфальту… Прямо перед глазами человека. Его только что ударили по виску, он упал, из его рук вывалилась сумка, а из нее – мандарины. Два укатились, а один попал под подошву резинового сапога. Треснув, он брызнул соком. Но почему-то не распространил аромат.

Когда это произошло? Удар, падение? Человеку казалось, что прямо перед тем, как его поглотила пустота. Что такое понятие «время», он готов был вспомнить, но…

Пип-пип-пип! Звук, что уже не только раздражал, но и звал за собой. Направив к нему свое сознание, человек понесся по темному коридору. Как будто по трубе аквапарка, но скользил не вниз, а вверх. Перед тем, как вылететь из нее, зажмурился… Свет слепил!

Человек вылетел из темного коридора, как мотылек, и почувствовал, что сгорает.

– Спящая красавица проснулась! – услышал он перед тем, как превратиться в прах.

Часть первая

Глава 1

Долгожданный отпуск подошел к концу. Увы и ах!

Месяц пролетел так быстро, что Лев перед тем, как ставить будильник на шесть утра, несколько раз проверил, не ошибся ли с датой. Казалось, он что-то напутал, а если не он, то телефон, показывающий не то число. Не может быть такого, что четыре недели пролетели и завтра на работу…

Первые несколько дней отпуска Лева только спал и ел. Через дорогу от его дома находился неплохой кавказский ресторан, и он туда наведывался регулярно. Обедал или ужинал, брал навынос пару блюд, возвращался к себе, дремал, смотрел кино, читал, снова ел, уже разогретое, и опять ложился. Лева ни с кем не общался это время, в том числе с лучшим другом, он копил силы. Впереди – поездка к родственникам! Многочисленным, что естественно для армянина, папа и мама которого родились в больших семьях. Сначала Левон Сарикян должен навестить деда с бабушкой в Волгограде, потом тетку с племянниками в Туапсе, следом папу с мамой в Кисловодске и каким-то чудом успеть проведать брата в Ереване. Остальные члены семьи, естественно, обидятся, но не разорваться же Леве? И так себя не щадил! Семейные застолья хоть и приносили море радости, но и выматывали невероятно. Разговоры, тосты, песни, пляски, горы еды и реки вина, и так каждый день. В поездах и самолетах Лева отдыхал, набираясь сил для следующей встречи с родней.

Он был из династии врачей. Основал ее прадед еще в позапрошлом веке. Он же самому царю-государю Николаю Второму вскрывал фурункул, когда тот прибыл с официальным визитом в Ереван. Сын его образование уже в Советском Союзе получал. В жены взял однокурсницу. У них родилось трое детей, все стали хирургами. Мать Левона – сердечно-сосудистым, чуть ли не первой женщиной – специалистом в этой области. Ее в семье уважали больше, чем других отпрысков. Мальчишки пошли по проторенной дорожке и стали один хирургом-стоматологом, второй – пластическим. Среди армян это самые востребованные специализации. Только младшая дочка прыгнула выше головы.

Пока был жив прадед, а скончался он в возрасте девяноста восьми лет, именно внучку называл своей преемницей и очень ею гордился. Лева тогда был совсем маленьким, но помнил, как старик усаживал его себе на колени и изрекал:

– Этот мальчик станет великим хирургом! Посмотрите на его пальцы!

Так и рос Левончик с этим грузом ответственности. Его судьбу определили еще при рождении. Он сын потомственного хирурга-новатора с идеальными руками. Кем такому становиться? Не сварщиком же?

А Лева хотел именно этого лет, наверное, до восьми. Мужчины в причудливых масках с дышащим огнем аппаратом казались ему то рыцарями-колдунами, то космическими пиратами. Мальчик не мог спокойно пройти мимо стройки, завидев снопы искр, он бросался туда, где производилась сварка, и замирал от восторга. Его за это ругали. И не только родители, но и рабочие на площадке. Твердили, что опасно находиться рядом без специальной одежды. Добавляли, что можно ослепнуть, если долго смотреть на сварку. Но Леву это только подстегивало. Они точно пираты или колдуны, думал он.

– Я стану таким же! – твердил он родителям.

Маме пришлось принять меры. Однажды вечером она взяла сына за руку и повела к строительной площадке, где еще днем варили забор. Трудовая смена уже закончилась, и рабочие расходились. Сварщика же среди них не было.

– Думаешь, где он? – спросила мама у Левончика.

Он пожал худенькими плечами. Откуда ему знать, чем занимаются эти бесстрашные люди, закончив свои дела?

– Пойдем, покажу.

Они проследовали к вагончику сторожа, где было навалено много строительного мусора, имелись и грубо склоченные ящики. На одном из них сидел пьяный мужик. Точнее, полулежал, облокотившись о забор. Лицо красное, волосы слиплись, по небритому подбородку течет то ли водка, то ли слюна.

– Кто это? – спросил Лева с отвращением. В их семье все мужчины по праздникам выпивали, но никогда он не видел ни одного из родственников в таком непотребном виде.

– Твой герой, сварщик. – Она указала на валяющуюся рядом спецодежду, поверх которой лежала маска. – Без доспехов он такой.

– Не все же они, как он.

– Нет, конечно. Но многие. И даже если ты будешь другим, то общаться по работе и вне ее тебе придется вот с этими, – и указала на всхрапнувшего пьяницу.

Левончик все осознал, но к сварке отношение не поменял. Став взрослым, он купил себе аппарат и в свободное время забавлялся с ним. Дачи у него не было, только гараж, но и в нем можно было творить. Лева сваривал декоративные изделия и раздаривал их. Из практичного у него отлично получались мангалы. Но так как времени свободного катастрофически не хватало, он сварил только два, себе и лучшему другу Макару.

Учился Лева блестяще, поэтому мог бы выбрать любую профессию… Если б был вправе! От него все ждали одного: поступления в медицинский вуз. Он не мог подвести семью и подал документы в престижнейший Московский университет имени Пирогова. Только в него, потому что был уверен в себе. И не зря! Левон Гамлетович Сарикян был зачислен на бюджетное отделение вуза и все годы учебы получал повышенную стипендию.

Семья была им довольна. Но только до тех пор, пока не узнала, что Лева категорически не хочет становиться хирургом.

– Не мое это, понимаете? – говорил он родителям. Но они не понимали и с недоумением таращились на сына. – Нет тяги к хирургии, поэтому и успехов на этом поприще не будет. Не стану я светилом, как прадед завещал! – И потрясал в воздухе своими прекрасными руками с пальцами, о которых даже мама мечтать не могла. У нее были хоть и тонкие, но короткие.

– А к чему у тебя тяга? – вопрошал отец. Он не блистал, но успешно оперировал желчные пузыри, убирал кисты и грыжи. Именно к Гамлету Сарикяну стремились попасть сложные пациенты, зная, что он грамотный специалист, надежный.

– Я хочу в терапию.

– Не на стройку, заборы варить, уже хорошо, – нервно восклицала мама. – Но разве это твой уровень, сынок? Врач приемного покоя?

– У нас мало хороших диагностиков. Я стану таким!

– Или будешь в районной поликлинике давать направления бабушкам к другим специалистам.

Хирурги высокомерны, так говорил прадед. И был прав. Даже когда Лева стал доктором медицинских наук, заведующим отделением Первой клинической больницы Москвы, для семьи он так и остался простым терапевтом. Пожалуй, жену брата, медсестру, уважали не меньше, а то и больше Левы, ведь она была сестрой хирургической и являлась правой рукой мужа в операционной. Именно она, а не ассистирующие ему интерны. Возможно, это Левону только чудилось. Беззлобные подколы казались укорами. Советы – приказами. Участие в его жизни – вмешательством. Сочувствие – жалостью. Он сам казнил себя за то, что не оправдал надежд прадеда, и ничего не мог с этим поделать. Иногда Левону хотелось вообще бросить медицину, освоить кроме сварки еще и ковку и открыть мастерскую по изготовлению мангалов, ворот, печной утвари.

Но разочаровал он родственников не только тем, что не стал хирургом. Он не смог построить семью! Было дело, женился по молодости, но брак этот не продлился долго, и в сорок пять Левон оставался бездетным холостяком. Единственным в роду Сарикянов.

Пожалуй, именно из-за этого он редко виделся с родственниками. Они постоянно пытались его пристроить! За месяц отпуска Лева познакомился с таким количеством достойных женщин, скольких за год не встречал. В каждом городе ему приводили «невест». И если когда-то ими были только бездетные армянки, то теперь дамы всех национальностей с потомством от предыдущих браков.

– Неужели тебе никто не понравился? – спрашивал брат, провожая Леву в аэропорт. Только он представил ему трех женщин.

– Все хороши, – честно ответил тот.

– Тогда почему ни у одной телефона не взял?

– Некогда мне трепаться да переписываться.

– С женщинами и трепаться, и переписываться надо, – как дурачку разъяснял ему брат. – А иначе как узнавать ее, сближаться?

– А я, может, как ты, хочу. Работать вместе несколько лет, узнавать ее, сближаться, а потом сразу жениться? – У брата с супругой на самом деле не было конфетно-букетного периода. Одним днем решили быть вместе и подали заявление в загс. Живут уже одиннадцать лет.

– И что же тебя останавливает? Ты заведующий огромным терапевтическим отделением.

– Я присматриваюсь, – соврал Лева. На самом деле он не хотел бы связывать свою судьбу с медицинским работником, доктором, сестрой, физиотерапевтом – не важно.

– К пациенткам тоже?

– А как же! – и тут уже была доля правды. С некоторыми у Левы случались романы (естественно, они начинались строго после выписки пациенток). Но от мужчин в белых халатах дамы балдели только первое время, пока не понимали, что те неромантичные, циничные, вечно уставшие и частенько пьющие.

– Кстати, как Спящая красавица? Ты еще не поцеловал ее, чтобы разбудить?

– Боюсь, ей это не поможет, – хмыкал в ответ Лева.

Речь шла о пациентке, которая поступила в больницу шестнадцать лет назад. У нее была серьезная черепно-мозговая травма, на первый взгляд не совместимая с жизнью. Но женщина не умерла, а впала в кому. Левон тогда только поступил на работу в больницу и впервые остался на ночное дежурство.

– Как ее зовут, напомни?

– Ольга.

– И ее мозг не поврежден?

– Показатели отличные. Ее кто только не обследовал! Сам понимаешь, редкий случай.

– Думаешь, уже не проснется?

– Не могу представить, что ее может разбудить. Мы ведь пытались.

– Говорю тебе, поцелуй! Только он. Но обязательно искренний…

Будто Левон не пробовал!

Как раз перед отпуском, когда он проставлялся за него, доктор Сарикян и позволил себе глупую вольность. Распив с коллегами коньяк, хмельной Левон отправился домой. Но прежде чем покинуть отделение, заглянул в палату коматозницы.

– Не скучайте без меня, миледи, – сказал он ей. – Я вернусь через месяц.

Ольга, естественно, никак не среагировала. Она лежала, подключенная к аппаратам, уже шестнадцать лет. Овощ, говорили о таких, как она, бестолковые люди. Но у тех, кого так называют, отмер мозг, а у Ольги он функционировал. Как и сердце с легкими. Она самостоятельно дышала и, судя по показаниям приборов, видела сны. Ее рефлексы были в норме, а тело имело здоровый вид. Были пролежни, раздражения, отеки, но никакого тромбоза или некроза…

Ольга была настоящей Спящей красавицей. А ее высокая кровать с белоснежным бельем пусть отдаленно, но напоминала хрустальный гроб.

Левон сам не понял, как решился на поцелуй. Он просто поддался порыву! Смотрел на Ольгу, смотрел, а потом резко наклонился и припал к уголку ее рта.

Поцелуй не продлился и пяти секунд. Левону стало стыдно за свое поведение. Ладно, в семь лет он видел в сварщиках колдунов, но в сорок пять пытаться разбудить коматозницу поцелуем – это уже странность, граничащая с серьезным психическим расстройством. Только алкогольное опьянение его оправдывает, и то не сильно. Не так уж Левон в тот момент был и пьян.

Он быстро покинул больницу и запретил себе вспоминать о том инциденте. Обо всем, что касается работы! Отпуск есть отпуск.

…И вот прошел месяц, и Лев снова идет на работу. Сердитый, небритый, невыспавшийся. Он плохо все рассчитал и не успел отдохнуть от отдыха. Ему бы пару дней на адаптацию, но он вчера днем прилетел из Еревана, а сегодня в восемь утра должен выйти на обход. Сейчас семь тридцать, а Левон еще только паркуется у больницы.

– Здоро́во, Хищник! – поприветствовал его охранник Димон. Не друг, но хороший приятель. Ему Лев уже полгода мангал варит. – С возвращением!

– Привет. Тут для тебя гостинцы, – он передал приятелю пакет, в нем бутылочка «Арарата» и несколько видов чурчхелы. Димон ее обожал и удивлялся, почему кавказец Левон к ней равнодушен. Это же лакомство богов!

– Спасибо, дорогой! – Он коротко обнял Сарикяна. – У меня для тебя тоже кое-что есть. Зайди ко мне.

– Опаздываю, брат.

– На секунду, – настаивал Димон и тянул приятеля за собой.

Четыре года назад он лежал в отделении Левона. Спецназовец с ампутированной ногой. Молодой, крепкий, но упавший духом парень не знал, как жить дальше. Все твердили ему одно и то же: главное, живой, ты найдешь себя. А Димон в спецназ по зову сердца пошел. Ему именно этого хотелось, подавлять массовые беспорядки, брать штурмом здания, освобождать заложников. Он уже себя нашел, но потерял… когда лишился ноги!

Он собирался покончить с собой, выбравшись на крышу здания больницы.

– Не такой уж ты и беспомощный, да? – крикнул ему Левон, высунувшись в окно своего кабинета. Тот находился на последнем этаже. – Вон как резво взобрался!

– Док, отвали!

– Подумаешь, ноги нет. У кого-то мозгов нема, и ничего, живут.

– А я не хочу!

Левон уселся на подоконник, чтобы удобнее было разговаривать.

– Если б в меня Катюшка была влюблена, я бы хотел, – сказал он.

– Какая еще Катюшка?

– Медсестричка наша. Пухленькая такая, с ямочками на щеках.

– Которая уколы ставит?

– Согласись, лучше всех?

– Да, рука у нее легкая.

– И характер такой же. Чудо, а не девушка.

– Ты сказал, что я ей нравлюсь? – недоверчиво переспросил Димон.

– Очень. Неужели не замечал, как она на тебя смотрит?

– Как на калеку. С жалостью. Зачем ей безногий?

– Для мужика что главное?

– Член.

– Ой, дурак. Душа. – Левон взял с подоконника, на котором еще и чайник с приборами стоял, коробку конфет, что подарили благодарные пациенты. – Смотри, что есть у меня.

– «Птичье молоко».

– Катюшкина любимая сладость. Спускайся и топай ко мне, я тебе эту коробку отдам, а ты ей подаришь, когда придет тебе вечером укол ставить.

С той коробки конфет и начались отношения Димона и Кати. А еще с вранья Левона. Ничего о своей симпатии к покалеченному спецназовцу она не говорила, но все знали, что девушка очень хочет замуж, да попадаются все не те. Димон же был парнем порядочным, и доктор Сарикян решил, что хуже не будет, если он ребят друг к другу подтолкнет.

– Ты только не говори Катюшке, что я ее секрет тебе открыл, – предупредил он Димона. – Она девушка скромная, засмущается. А то еще на меня обидится, а я ее хорошим отношением дорожу.

Три года их браку исполнилось. Живут душа в душу, Катюша сейчас в декрете, а Димон уже и не помнит того момента, когда хотел с крыши спрыгнуть.

– Это тебе, – сообщил он, вынув из ящика стола коробку, завернутую в черный полиэтилен.

– Что это?

– Понятия не имею, просили передать доктору Сарикяну.

– Кто? – Он потряс коробку, но в ней ничего не грохнуло. Значит, не коньяк.

– Мужик какой-то. Вчера вечером ко мне постучал, спросил, знаю ли я тебя, когда я ответил утвердительно, попросил передать.

– Странно, что не в приемном покое оставил, ну да ладно.

– Откроешь?

– Потом. Я и так опаздываю. – Но Лева предположил, что в коробке восточные сладости. Чурчхелу он не любил, а вот тающие во рту халву и пахлаву очень, и все об этом знали.

– Да, еще же новость есть! Опупительная!

– Все, Димон, некогда, – и не стал слушать приятеля, пытающегося выдать-таки опупительную новость.

Узнал ее Левон от старшей медсестры отделения Розы.

– Спящая красавица проснулась! – торжественно объявила она сразу после того, как поздоровалась.

– Да ты что? – Тут же вспомнился забытый поцелуй, и стало немного стыдно. – Когда?

– Неделю назад она очнулась и очень всех напугала! Думали, потеряем. Но реанимировали, перевели в интенсивную терапию. Окончательно пациентка пришла в себя вчера вечером! В восемнадцать ноль-ноль. Символично, правда?

– Не понял?

– Сегодня девятнадцатое.

– А, вот ты о чем. – Левон вручил старшо́й (так ее называли, а еще Розалиндой, но это уже ухаживающий за ней электрик) презентик из Армении. – Как она?

– Нормально. Уже в своей палате. Ольга соображает, двигается, как может после шестнадцати лет лежания, шепотом говорит, ест.

– Даже так?

– Через трубочку, но сама. Удивительная пациентка. У нас некоторые после двухчасового наркоза себя хуже чувствуют, а потом еще сутки валяются и ноют, а эта встать пыталась.

– Психолог с ней беседовал?

– Сразу вызвали. Он и вечером был, и на ночь остался. Сейчас спит у себя, домой не идет, вас дожидается.

– Тогда я к нему после обхода…

– Иван Дмитриевич, – так звали психолога, – не велел к пациентке никого водить. Разрешил только мне, она меня уже знает, и вам.

– Буду иметь в виду.

Он направился к себе в кабинет, чтобы переодеться, но Роза окликнула его:

– Она ничего не помнит, Левон Гамлетович. И пока не знает, какой сейчас год.

Кивнув, он двинулся дальше. До обхода оставалось пять минут.

* * *

Она полулежала на кровати и смотрела в окно. Жалюзи на нем были раздвинуты, и Ольга видела серое небо, голые ветки вековых осин, птиц, взмывающих с них ввысь, и моросящий дождь.

– Можно попросить закрыть окно, – прошелестела она. – Пейзаж навевает тоску.

Роза выполнила просьбу. А чтобы в палате не было мрачно, включила свет. Она еще и телевизор хотела врубить, но Иван Дмитриевич качнул головой.

– Роза, иди, занимайся делами, мы тебя позовем, если что, – сказал ей Лев.

Старша́я с неохотой подчинилась. Ей хотелось присутствовать при разговоре докторов с пациенткой, но она не нашла предлога, чтобы остаться.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Левон участливо. Пока он стоял, но намеревался опуститься на стул, в данный момент занятый дополнительной подушкой.

Пациентка впервые на него посмотрела, до этого лежала, отвернувшись.

Бодрствующая, она выглядела иначе. Из-за глаз, понял Лев. Они оказались серыми, как небо за окном. На смуглом лице они не только выделялись, но по-особенному играли. Как драгоценные камни, выложенные на контрастную поверхность.

Когда ее глаза встретились с Левиными, пациентка вздрогнула. Он испугался, подумал, что у Ольги судорога, но нет. Она повела себя так, будто увидела кого-то знакомого.

– Вы меня узнали? – спросил Левон.

– А должна?

– Я проводил первичный осмотр, когда вас привезли к нам на «Скорой».

– Вы грузин? – задала очень странный вопрос она.

– Армянин. Меня зовут Левон Гамлетович, и я все еще ваш лечащий врач.

– Вы мне кого-то напомнили, – задумчиво проговорила Ольга, и глаза ее затуманились. – Но не врача. И этот кто-то был грузином, – сказав это, женщина запела. Несмотря на то что голос ее не восстановился, слушать ее было приятно. Хороший слух у Ольги, и песня хорошая, грузинская колыбельная. – Он пел мне ее когда-то…

Левон бросил взгляд на свое отражение в экране телевизора. Кавказская женщина никогда бы не перепутала грузина с армянином, но русской простительно. Его некоторые принимали за турка, другие за грека. Мама же говорила, что у Левы международная внешность. Он был высок, худощав, длиннонос и темноволос. Волосатость у него была средняя, так что ни ковра на груди, ни моноброви. Чисто выбритый Левон мог сойти и за русского, но с примесью кавказской крови. Сейчас же он был с щетиной.

– А что вы еще вспомнили, Оленька? – обратился к пациентке Иван Дмитриевич. Была у него привычка добавлять уменьшительно-ласкательные суффиксы к именам. Да и не только к ним! Таблеточки, капельки и порошочки прописывал он пациентам. А они не дошколятами были, а взрослыми людьми!

– Небо, – ответила Ольга. – Серое, как сегодня. Смотришь на такое, и жить не хочется.

– Вам не хочется жить? – насторожился он.

– Неправильно я выразилась. Тоска у меня ассоциируется с таким пейзажем за окном. Безысходность. А раз я попросила закрыть жалюзи, значит, жить я хочу. Верно?

– В вас жажда жизни неуемна, – воодушевился Иван Дмитриевич. – Вы очнулись спустя много лет, потому что…

– Сколько лет я лежала? – прервала его пациентка.

– А вы как думаете?

Она стала озираться по сторонам, осматриваться, как в первый раз. Пожалуй, так и было. До этого… Ей было не до этого!

– Лет пять, не меньше, – подвела итог своих наблюдений Ольга.

– Откуда такие выводы?

– Мне все в этой палате привычно. В вас тоже. Вы в классических туфлях, брюках, белом халате. Но мой лечащий врач в костюме, как доктор Рос из американского сериала «Скорая помощь». Обувь у него необычная, – а это были всего лишь кроксы. – Но главное – часы. Они какие-то супер-пупер крутые. – На руке Левона был фитнес-браслет. – Но врачи не так много зарабатывают, чтобы позволять себе шиковать. Вывод: такие часы не редкость сейчас. И раз так, прогресс сильно шагнул вперед.

– Какая вы умница, Оленька, – похвалил ее психолог. Левон с ним мысленно согласился. Только из комы вышла, а уже логические цепочки строит. – Но вы все же дольше, скажем так, отсутствовали.

– Можно конкретнее?

– Я отвечу на все ваши вопросы сразу после МРТ…

– Значит, больше. Поэтому мне и зеркала не дают. Я старуха, да? – И спросила она это у Левона. – Руки у меня страшные. Все в венах. Кожа дряблая…

– Это пройдет, – успокоил ее он. – Как и отеки. Они ведь беспокоят вас?

– Меньше всего.

– А что больше?

– Я хочу быстрее пойти. Но ноги не слушаются. Я ими еле двигаю.

– С вами будет заниматься физиотерапевт, и вы не только пойдете – побежите. – Левон поднялся со стула, чтобы пересесть на кровать. – Мне нужно осмотреть вас, Ольга. Опуститесь пониже.

– Потом вы мне дадите зеркало?

– Я бы посоветовал пару дней подождать, – вклинился психолог. – Когда сойдет одутловатость, цвет лица более или менее нормализуется.

– А я не вас спрашиваю, – сказала ему Ольга. Несмотря на то что голос ее был тих, прозвучало это грубо. – И я бы хотела отказаться от психолога.

– Почему? – поинтересовался Левон, начав осмотр с элементарного: проверки реакции зрачков на свет.

– Мне он не нужен. Всегда сама решала проблемы, справлюсь и сейчас. И не спрашивайте, откуда я это знаю, не отвечу.

– Иван Дмитриевич хороший специалист, он нам нужен. Просто вы от него устали. – Лев взглядом попросил психолога удалиться. – Вы помните, как выглядели раньше?

– Нет.

– Значит, зеркало вам нужно, чтобы познакомиться с собой?

– Сколько мне было, когда я поступила?

– Двадцать восемь.

– Я так и думала. – Она по просьбе Левона задрала рубашку. Он отметил, что у нее силиконовая грудь. Когда Ольга только поступила, это не бросилось в глаза. Сейчас, когда тело потеряло форму, это стало заметно. – Когда увидела Розу, назвала ее про себя «женщиной в возрасте». А ей ведь лет пятьдесят?

– Сорок шесть.

– А мне?

– Вам меньше.

– Вам тоже?

– Я посерединке между вами, – улыбнулся Левон. – Кроме имени своего, что еще пом-ните?

– Имя я не помнила, узнала от медперсонала. – Она указала на телевизор. – Я знаю, что это, как работает. Могу вспомнить фильмы и передачи, которые смотрела.

– Сериал «Скорая помощь», например?

– Еще «Дом-2». Он давно закончился?

– Все еще идет.

– А «Битва экстрасенсов»?

– Тоже.

– Я точно несколько лет в коме пролежала? – засмеялась Оля, но тут же закашлялась. Левон дал ей попить и стал укладывать пациентку, поняв, что утомил ее. Но та возражала, она хотела закончить свою мысль: – Я к чему про телевизор начала? Смотрю на него и вспоминаю передачи. Может, когда гляну на себя в зеркало, произойдет то же? Пока я о себе вообще ничего не могу рассказать. Где живу, с кем. Что произошло со мной… Кстати, что со мной произошло? Как я попала сюда?

– Вас нашли на улице с проломленной головой.

Ольга тут же поднесла руку к тому месту, где была рана. Нащупала шрам.

– Его практически не видно, – успокоил ее Левон. – Под волосами скрыт.

– Они у меня густые?

– Шикарные.

– Как солома. Трогаю, и неприятно. – Она сморщила вздернутый носик. – Больше ран на теле нет? Я вижу себя только спереди.

– Было сломано ребро, но оно благополучно срослось. – Левон нажал на кнопку вызова сестры. – Скорее всего, на вас напали с целью ограбления. Но злоумышленников спугнули: сумки при вас не было, очевидно, ее вырвали, но забрать украшения и сотовый телефон из кармана не успели.

Прибежала Роза. Так быстро, будто на низком старте все это время находилась.

– Поставь эти уколы, пожалуйста, – сказал ей Левон и передал рецепт. – Пациентке нужен отдых.

– Не нужен, – запротестовала та. – Я столько времени потеряла! Дайте мне посмотреть «Дом-2» или «Экстрасенсов». А еще зеркало, вы обещали.

– Если хотите быстрее встать, нужно сейчас больше отдыхать. И слушать своего врача. Не перетруждайтесь, вам это не на пользу. И память не бередите, рано. Вам нужно окрепнуть, а уж потом подвергать себя стрессу от просмотра реалити-шоу.

Левон встал, расправил постель на месте, где сидел. Отметил, что белье приятное на ощупь. В вип-палатах оно особенное, а Ольга содержалась именно в такой. Все шестнадцать лет!

– Зеркало Роза вам принесет, но к вечеру. Сейчас вам обязательно нужно поспать.

– У меня еще есть небольшая просьба.

– Слушаю?

– Если не телевизор, то хотя бы приемник. Хочу слушать музыку. И уберите эту мрачную картину, – она указала на пейзаж, висящий на стене. На нем горы на закате. – Мне бы цветочки или ягодки. Натюрморт, в общем.

– Будут вам цветочки с ягодками, – улыбнулся Левон, а затем снял со стены картину и, сунув ее под мышку, направился к двери.

Прежде чем покинуть палату, он обернулся к Ольге и сказал:

– Хочу сообщить вам, какое прозвище вы получили, лежа у нас. Думаю, оно вас немного успокоит. Для всех в больнице вы Спящая красавица.

Он подмигнул ей и вышел.