Обрыв

– Она уехала с ним. Парни, что везли ее, остались на трассе, машины сожжены. Она уехала с ним, ее никто не принуждал, уехала сама. Ты был четыре дня в отключке, хорошо, что нашли быстро. Охрана на парковке видела, что ты спустился, но не выехал.

Я не хотел больше ничего слышать. Я не защитил и не уберег, хотя обещал ей. Клялся, что все будет хорошо, но ничего не вышло.

– Ты думал, что я так просто отдам тебе свою жену? – слова Беса звучали в моей голове, разносились эхом, били по нервам. – За то, что ты сунул в нее свой член, я готов убить тебя прямо сейчас, но парадокс в том, что ты мне еще нужен. Скажи спасибо, что еще ничего не решено по компании, и забудь про мою жену. Моя птичка полетит домой, полетит сама, и никто ее не остановит.

Тот разговор был спустя час, как Вера уехала, как я отправил ее, как мне казалось, далеко, в надежное место. А потом, когда Бес ушел, жутко захотелось курить. Я ничего не мог сделать, только надеялся на то, что их не догонят, не вычислят, по какой трассе едут. Надо было ехать с ними, но я решил, что так будет лучше.

Спустился на парковку за сигаретами, оставленными в машине, и там же получил первый удар. Неожиданный, резкий, сбивающий с ног. Стоял на коленях, только успевал закрывать руками лицо. Их было трое или двое, удары наносились методично, профессионально, били, словно боксерскую грушу. После какого удара головы о бетонный пол потерял сознание, не помню.

***

– Егор Ильич, доброе утро. Как вы себя чувствуете? – все та же молоденькая медсестра в белом колпачке, но уже без маски, заходит в палату.

Прошла неделя, меня перевели в отдельную палату класса люкс. Живые цветы, плазма на стене, отдельная душевая и туалет. Передвигаться удавалось с трудом, но до унитаза как-то доползал сам. Опухоль с лица почти спала, но голова так же нещадно болела, обезболивающие помогали мало.

Морозов ничего не рассказывал, да я и не хотел ничего знать. Я словно полностью отрезанный от внешнего мира, ни телефона, ни выхода в интернет. Даже новостные каналы были отключены, чтобы не тревожить лишний раз пациентов.

Вера уехала, и я уже считал, что это правильно. Смог бы я прятать ее всю жизнь? Разве такого счастья и мнимой свободы я хотел для нее? Конечно, нет. Но как только я понимал, с кем она, хотелось крушить и ломать все вокруг. Хотелось снова разбить себе голову, но не допустить, чтобы она была с этим чудовищем.

– Ну, так как вы себя чувствуете, Егор Ильич?

Медсестра не унималась, строила глазки, а я даже имени ее не запомнил. Все осточертело, эти стены, запах лекарств, приторная улыбка этой девчонки, хотя она ни в чем не виновата.

– Спасибо, все хорошо.

– Эти таблетки надо выпить, и повернитесь, я поставлю укол.

Так повторялось изо дня в день, одно и то же. Медсестра, таблетки, уколы, долбаный день сурка. Сегодня уже три недели, хорошо то, что сам встаю и передвигаюсь, даже могу принять душ. Хотя медсестра все рвется помочь, глупая. Пора валить отсюда домой. Интересно, как там дома без Веры?

Я не смогу ее отпустить, не смогу. Меня ломает и выкручивает изнутри, я рвусь к ней всем своим сознанием, но в таком состоянии, как сейчас, я ничего не смогу сделать. Я понимаю это, я трезво оцениваю свои шансы, но сердце рвет на части.

– Вы слышали, какой ужас творится? Такой скандал, среди белого дня убили одного криминального авторитета. Пуля попала прямо в лоб, не иначе как снайпер, и все на глазах у жены.

Практически не слушаю, что там щебечет медсестричка, но ухо режут слова «авторитет» и «на глазах у жены».

– У нас в городе?

– Нет, что вы, слава богу, у нас такого нет. На юге где-то.

– Когда? –хватаю девушку за руку, больно сжимая.

– Давно уже, в конце того месяца. Ой, больно.

– Извините, не хотел сделать больно,– отпускаю ее руку, она подозрительно на меня косится, потирая запястье.

– А почему все до сих пор об этом говорят? – пытаюсь выведать что-то еще, может быть, это совершенно другие люди, не те, о которых я думаю.

– Так в покушении обвиняют жену, что была с ним в тот момент. Даже не знаю, что и думать, может, и правда она заказала своего мужа.

Глава 41

Вера

– С вами часто такое случается? Может быть, вызвать скорую?

Молодая женщина, управляющая цветочного салона, куда я пришла на собеседование в поисках работы, смотрела с тревогой и подозрением.

– Я что, упала в обморок?

– Не то чтобы упали, но да, вам стало нехорошо. Выпейте воды.

Она протягивает мне стакан с водой, беру, медленно делаю глотки, прихожу в себя. Руки трясутся, голова слегка кружится, хорошо же я сходила на собеседование, что подумала эта милая женщина – даже не представляю. Приняла меня за наркоманку или припадочную.

– Я, пожалуй, пойду. Спасибо.

Ставлю стакан с недопитой водой на стол, беру сумочку, надеваю пальто.

– Может быть, все-таки вызвать скорую или проводить вас?

– Нет, спасибо, мне уже лучше. Нервы.

На двери салона звонко звенит колокольчик, резкой болью отдаваясь в голове. Выхожу на улицу, вдыхаю влажный воздух. Декабрь, а льет дождь. Наверняка у Егора жуткий мороз и ужасно много снега, что не выехать в город. Улыбаюсь.

Я всегда его и все, что связано с ним, вспоминаю с улыбкой. Теперь мороз, снег и холод обязательно ассоциируются с этим горячим мужчиной. А еще яркое слепящее солнце – это тоже он. Так и есть, он был солнцем в моем жизненном мраке.

Голова перестала кружиться, мысли прояснились. Перепрыгиваю через лужи, иду домой. Да, теперь у меня есть дом, хотя он всегда и был у меня, просто я об этом забыла. Надо что-то купить из продуктов, хотя денег не так и много, и неизвестно, когда я найду работу. Слишком много неизвестного вокруг.

Три недели назад моего мужа убил снайпер. Мое спокойное состояние приняли за шок. Полицейские очень долго снимали показания, задавали миллион повторяющихся вопросов. Молодой следователь удивлялся, почему не убили меня, ведь это было бы вполне логично. Я, в свою очередь, удивлялась следователю и его бестактности, отвечая однозначно, не имея ни малейшего желания помогать им в их работе.

Весь полицейский участок, куда меня привезли сразу после покушения, смотрел странно на женщину, которая не хотела снимать шубу даже в помещении. А меня просто трясло изнутри, догадки холодной волной проносились по телу. Я не хотела, чтобы ко всему этому кошмару был причастен Егор. Вот не хотела, и все. Кто угодно, пусть кто угодно грохнул моего мужа, ему прямая дорога в ад, но только не Егор.

– Фамилия, имя, отчество?

– Бессонова Вероника Геннадьевна.

– Кем вам приходился Бессонов Анатолий Александрович?

– Он приходился мне мужем. В моем паспорте есть штамп о заключении брака.

– Кем вам приходился Штольц Геннадий Аркадьевич?

– Какое это имеет отношение к убийству моего мужа?

– Вероника Геннадьевна, давайте вопросы здесь буду задавать я.

Такая избитая коронная фраза всех копов-неудачников в кино.

– Геннадий Аркадьевич мне приходился приёмным отцом.

– При каких обстоятельствах он вас удочерил?

Я вздохнула и отвернулась к окну. За ним разливалось яркое южное солнце, его лучи скользили по грязному стеклу убогого кабинета следователя. А я начала жалеть о том, что у снайпера не нашлось еще одной пули для меня. Тогда бы не пришлось отвечать на эти вопросы.

– Я не знаю, спросите у него.

– Вероника Геннадьевна, вы прекрасно понимаете, что спросить мы не можем. Его убили тоже в вашем присутствии, как и вашего мужа.

– Да, его убили, как и моего мужа, но никакого отношения я ни к тому, ни к этому убийству не имею.

– Где вы находились последние год и девять месяцев?

– Вам не кажется, что вы должны задавать мне совершенно другие вопросы?

– Здесь я решаю, какие задавать вопросы.

Но из допроса, хотя эту беседу, длящуюся много часов, называли как опрос свидетелей, я поняла, что подозреваемая номер один – это я. Стало смешно. Ближе к ночи приехал мой адвокат, точнее, адвокат давно покойного Штольца.

Пожилой, можно сказать, далеко преклонного возраста еврей представился как Семен Маркович, начал вспоминать то время, как впервые увидел меня в доме Геши Штольца, каким я была милым подростком. А мне хотелось, чтобы он замолчал и не упоминал никогда при мне имени своего старого друга.

Я сдержалась и не грубила, ведь человек сам вызвался помочь, наверняка он не знал о «пристрастиях» и «шалостях» глубоко им уважаемого человека. Он разрулил ситуацию, но с меня взяли подписку о невыезде, просили оставить адрес места моего проживания. А вот с этим была большая проблема.

Тот же молодой следователь сообщил, что особняк Бессонова опечатан, в нем идет обыск. Я была совершенно безразлична к дому и его содержимому. Единственное, что волновало, это мои документы, а точнее, только диплом, ведь без него я не смогу устроиться на работу.

Но была и хорошая новость за последние сутки – я обрела крышу над головой. Вернулась к себе домой, в то место, где я родилась и жила до пятнадцати лет. В квартиру моей матери, из которой меня увезли после ее похорон. Семен Маркович отдал мне конверт с документами на квартиру и ключами. Так я вернулась домой.

Уже глубокой ночью я открыла дверь, которую не открывала почти двенадцать лет. Тусклый свет старого плафона в прихожей осветил пространство, которое совершенно не изменилось за это время. Штольц оформил квартиру на мое имя, исправно оплачивались все коммунальные услуги, но я ничего не знала об этом до сегодняшнего дня. Да и не пыталась узнать, живя в собственной скорлупе, обиженная на весь мир и несправедливость судьбы.

Прошло три недели, три долгие недели с днями, похожими друг на друга. Меня вызывали в полицию почти через день, задавали все те же вопросы, на которые слышали все те же ответы. Замкнутый круг моей свободы.

Я ничего не знала о Егоре, пыталась искать его в социальных сетях, но не было никакой информации. Набирала в поисковиках его фамилию, узнала название его компании, даже решилась позвонить в офис. Но мне сообщили, что Егор Ильич в отъезде уже давно и когда вернется – неизвестно. Личный номер или номер его начальника службы безопасности мне не дали.

Пришлось попросить Семена Марковича сдать мое обручальное кольцо в ювелирный магазин или знакомому ювелиру, чтобы выручить больше денег, ведь кольцо и правда очень дорогое. Он помог, так я стала из очень богатой женщины женщиной, имеющей небольшие накопления. Их хватит на первое время, но все равно нужна работа.

И вот, сегодняшнее собеседование в цветочном салоне, куда я хотела устроиться флористом, имея хоть какой-то опыт и желание, прошло неудачно. Под ногами сыро, проезжающая машина чуть было не залила все пальто. Странно, но эту машину я уже видела сегодня утром на углу дома, когда шла в магазин.

Почти два года постоянно приходилось оглядываться и оборачиваться. Это чувство даже сейчас не отпустило, хотя искать и следить за мной уже некому. Но машина проехала мимо, даже не притормозив. Решила не идти домой, там все равно никто не ждет. С остановки свернула в кафе, надо что-то съесть, может быть, из-за этого и тошнит, что с утра ничего не ела.

В кафе много народу, в основном молодежь, но снова странное ощущение, словно за мной наблюдают. Оглядываю зал, все заняты своими делами, пары или компании, ни одного одинокого или подозрительного человека. Заказываю салат и чай, но от запаха еды снова мутит. Холодок пробегает вдоль позвоночника, вилка замирает в руке, смотрю в одну точку, обдумывая лишь одну причину моего состояния.

Оставляю на столике деньги, спешу домой, уже не перепрыгивая через лужи и не замечая начавшийся дождь. Темный двор, резкий свет вспыхнувших фар бьет по глазам. Заслоняю их ладонью, замедляя шаг, хотя сознание кричит, что надо идти быстрее. Физически чувствую опасность, надо бы бежать и кричать, но я иду дальше.

Фары не гаснут, ярко освещая мне путь к подъезду. Но как только берусь за ручку двери, чьи-то руки до боли сжимают плечи, накрывая лицо тряпкой. Паника накрывает внезапно, дергаюсь, пытаюсь кричать, дышать становится нечем.

– Ну, ну, не дергайся. Резвая какая, – хриплый мужской голос шепчет прямо в ухо, хватка на плечах слабеет от того, что я начинаю терять сознание и оседать на землю.

Последнее, что помню, как снова сильно кружится голова, меня подхватывают на руки, куда-то несут. Громкий хлопок закрывающейся двери, стойкий запах сигарет, холодная кожа сиденья в салоне автомобиля, мужские голоса, они о чем-то спорят, а дальше пустота.

Глава 42

Вера

Очнулась, когда машина подпрыгнула на ухабе. Открываю глаза– потолок салона автомобиля, голова тяжелая, не могу ее даже поднять. Темно, значит, еще ночь, и, может быть, меня не так далеко увезли от города. Играет какой-то блатной шансон, мужчины молчат. Кто-то закуривает, тянет дымом, от него начинает мутить.

Руки связаны спереди, туго перетянуты скотчем. Со мной нет сумочки, что висела через плечо, там паспорт, телефон, немного денег и ключи от дома. Надежда на то, чтобы кому-то позвонить и попросить о помощи, пропала. Я даже не знаю, где она может быть– у похитителей или валяется там, у подъезда. Ужасно хочется пить, поднимаю голову и снова роняю ее на сиденье. Срочно нужен свежий воздух, иначе меня стошнит. Тянусь рукой до переднего сиденья, чтобы позвать и попросить остановиться.

– Послушайте, эй, мужчины, – голос слабый и еле слышен даже мне. Но, на удивление, один из похитителей поворачивается.

– О, очнулась наша крошка. Посмотри, Костян, она очнулась, – он толкает в бок водителя, тот заглядывает в зеркало заднего вида, но меня не видит и тоже оборачивается.

Пробегается по мне взглядом, хмурит широкий лоб.

– Ты чем ее накачал, придурок? Она выглядит, как готовая вот-вот откинуться. Что мы спросим с трупа? Дебил.

– Можно остановить?

– Чего ты там говоришь, крошка?

– Остановите, пожалуйста, мне плохо.

– Костян, ей плохо, что делать?

– За что мне бог послал такого придурка, как ты, Антоха? Вот ты реально дебил. Она сейчас тут все заблюет, и ты будешь отмывать машину, придурок.

Скрип тормозов, машина резко останавливается. Водитель выходит, открывается пассажирская дверь, и меня, словно куль, вытаскивают на улицу. Свежий морозной воздух проникает в легкие, я жадно его вдыхаю, еле стою на ногах, опершись на открытую дверь.

– Да там всего было несколько капель, Костян. Она должна была вырубиться ненадолго, на пару минут всего. Кто ж знал, что ее так рубанет на час?

– Я сейчас тебя вырублю на пару часов, заткнись.

Тот, что Костян– высокий, жилистый, в короткой потертой кожанке, не могу разглядеть его лицо, очень темно. Дышу, прикрыв глаза, стараюсь успокоить поднимающуюся изнутри панику. В голове миллион вопросов, а еще больше обиды на судьбу за то, что она со мной опять так неласкова. А может, это и не в судьбе дело, а во мне, я делаю все не так, живу не так.

То, что они не прячут лица – это уже очень плохо. Я не специалист, но детективы читала и смотрела. Если не прячут лица, значит, не боятся, что я опишу их, значит, меня просто не оставят в живых.

– Можно попить?

В руки всовывают открытую бутылку минералки, медленно пью, смотря по сторонам, но практически ничего не видно, пустая дорога, справа поле, слева редкий лес и ни одной проезжающей машины. Отдаю бутылку, вытирая связанными руками воду с губ.

– Что вам от меня надо?

– Разговоры потом, залезай обратно.

– Правда, что вы хотите? Денег? У меня есть немного, но часть дома, а другая у адвоката. Можем поехать, я скажу адрес.

– Костян, слышал? Деньги у нее есть, может, мы себе заберем?

Тот, что Антоха, крутился рядом, невысокого роста, щуплый, зыркал маленьким свинячьими глазками. Постоянно курил, мерзко сплевывая. Меня снова передёрнуло от отвращения. А что, если они захотят меня изнасиловать? Если везут именно туда, где изнасилуют, и их будет не только двое?

Ледяной озноб прошиб все тело, я так и замерла, глядя на похитителей. Бежать было точно бессмысленно, звать на помощь – тем более. Кто может меня услышать в этой глуши, непонятно в какой стороне от города.

– Садись в машину. И не заставляй меня повторять тебе что-то по нескольку раз. Мне хватает одного недалекого придурка. С тобой возиться я не намерен.

Я послушно села обратно, к самому окну. Дверь захлопнулась, мужчины заняли свои места. Машина тронулась и понеслась по дороге, набирая скорость.

А может, выпрыгнуть на ходу прямо из машины? Или когда она остановится на светофоре, или сбавит скорость на перекрестке. Но, как назло, не было ни одного светофора или перекрестка, за двадцать минут пути в неизвестность встретились лишь две фуры.

Нет, прыгать далеко не вариант. И не потому, что я боюсь, наверное, страх за свою жизнь меня покинул давно. Я боюсь того, что может случиться дальше. Если на самом деле случится насилие, как я его переживу? Вот сейчас, останови они машину, ночь, пустая дорога, двое крепких мужчин. Один держит, другой насилует. И ведь не хватит никаких сил для сопротивления. Господи, смогу ли я пережить это?

Ехали еще полчаса, фары осветили поворот и табличку на въезде «Губино». Таких Губино полно вокруг города. Остановились, больно дернув за связанные руки, ведут в дом. Проходим дальше так же молча, через пустые и заброшенные комнаты. Старая мебель, рваные занавески на окнах, голые лампочки под потолком.

– Ты сидишь здесь смирно и не дёргаешься. Ты меня поняла?

Тот, что Костян, достает раскладной нож из кармана куртки. Медленно раскладывает, лезвие ярко блестит даже под тусклой лампой. Больно держит за плечо, я слежу, словно завороженная, за его действиями. Резко перерезает скотч на руках, слегка задевая кожу, отчего на запястье появляется алая тонкая линия.

Мужчина смотрит на кровь, переводит взгляд на меня, все еще держа в руке нож. Его взгляд вполне осмыслен, он не под дозой и понимает, что делает. От этого становится еще страшнее. Я не знаю, для чего я им, что будет дальше, но меня точно закопают в огороде около дома, и никто не станет меня искать. Может быть, только зануда-следователь, и то недолго.

– Скажите, зачем я вам? – мой голос дрожит.

Мужчина стирает кровь с раны, размазывая ее по руке. Долго молчит, рассматривая мое лицо. Взгляд задерживается на губах, хочется их поджать, отвернуться, но я этого не делаю и прекрасно понимаю, о чем он думает.

– А ты красивее, чем на фото.

– Каком фото?

– Не суть, – он резко отталкивает мою руку, словно я его раздражаю. – Сиди тихо, как мышка.

Уходит, хлопая за собой дверью. Я остаюсь одна в небольшой комнате, на полу в углу матрац, заколоченное окно, на стенах веселые обои, видимо, это когда-то была детская. Местами они оборванные, пожелтевшие и грязные. На стене горит тусклое бра. В углу навалены тряпки, сыро, холодно и страшно.

Сажусь на матрац, кутаюсь в пальто и намотанный шарф. Отчего-то вспоминаю, как в свой шарф кутал меня Егор, как он пах его парфюмом и слегка табачным дымом. Да уж, от воспоминаний становится еще паршивее. Зачем я снова думаю о нем? Понимаю, что не надо, но он того стоит, чтобы вспоминать и любить.

Глава 43

Вера

Просыпаюсь от того, что чувствую чей-то взгляд на себе. Лежу, не шевелясь, хотя это очень трудно, зная то, что тебя разглядывают. Стараюсь дышать ровно, но получается плохо. Меня начинают трогать, чьи-то руки скользят по ногам от щиколоток вверх до колен, хорошо, что на мне брюки, а не юбка.

Я уснула лишь под утро, одетая и обутая, как была. В куче тряпья не нашлось одеяла, было холодно. Из-за двери доносились мужские голоса, они о чем-то спорили, но сколько бы я ни прислушивалась, мне ничего не удавалось разобрать. Лишь отдельные, ничего не значащие слова.

Чтобы постучать и попросить что-нибудь, чем можно накрыться, не было и речи. Мужчины пили, это было слышно по звону посуды. Провоцировать их не хотелось. Так и заснула на этом старом матрасе, а вот утром у меня был гость.

На мне распахивают пальто, дальше только тонкая водолазка и белье. Как только рука накрывает грудь, резко вскакиваю, отстраняясь к стене. Тот, что поменьше и моложе, Антоха, смотрит на меня мутными глазами, двигается ближе.

– Ну чего ты испугалась, красавица?

– Чего ты хочешь? Почему ты здесь?

– Ты такая ладная и складная. У меня никогда не было таких красивых. К тому же жена самого Беса. Ну чего, будешь ломаться? Иди ко мне.

Он двигается совсем близко, тянет меня к себе, отвратительный запах перегара и немытого тела накрывает хуже паники. Цепляет пальто, резко дергает на себя, он хоть и невысокого роста, но гораздо сильнее меня.

– Подожди, подожди, пожалуйста. Давай не так.

Выставляю руки вперед, опираясь на его грудь. Пытаюсь дышать ровно и смотреть ему в глаза.

– Антон, да? Ведь тебя зовут Антон?

Чуть сокращаю между нами расстояние, двигаясь боком к открытой двери, которую я до этого не видела за его спиной.

– Да, Антон, – он смотрит с подозрением, но интересом.

– Вероника.

– Да я знаю, кто ты. Ты жена Беса и ты заговариваешь мне зубы. Иди сюда. Мне не нужен этот тупой базар. Я просто хочу тебя трахнуть, пока нет этого зануды Костяна.

Мужчина снова дёргает меня силой на себя, начинает стаскивать пальто. Я вырываюсь, но он задирает водолазку, больно сжимая кожу.

– Нет, нет, подожди. Давай не так. Я сама.

– Что ты сама? Сама разденешься?

– Да, сама, только скажи, зачем я здесь?

– Какая хитрая сучка. Наверняка что-то задумала, но Антоху не проведешь даже такой смазливой мордашкой и классными титьками. Ну, покажи, какие у тебя классные титьки.

Он тянет снова ко мне руки, вот тут окончательно накрывает. Отбиваюсь, кричу, но мужчина сильнее, давит своим телом, рвет тонкую ткань одежды на груди, царапая ногтями. Задыхаюсь, пинаю ногами, один раз попадаю ему в пах, он сгибается, стонет.

– Сука!

Удар тыльной стороной ладони обжигает лицо, лопается губа, чувствую во рту соленый привкустеплой крови. Антоха замирает, а я, лежа на матрасе, с силой, какая только есть у меня, ботинком на тонком каблуке ударяю его в живот. Срываюсь с места, пока он сыпет матами мне вслед и корчится от боли, бегу к открытой двери через другие комнаты. Вылетаю на крыльцо и резко натыкаюсь на высокую фигуру в поношенной кожаной куртке.

– Куда собралась?

И снова этот взгляд, пронзающий, абсолютно неживой. Так, наверное, смотрят трупы или на трупы. Ему больше сорока, гораздо больше, глубокие морщины между бровей и сеточка из мелкихморщинок вокруг глаз. Резкие черты лица, темные волосы, шрам на скуле, которого я не заметила ночью, и глаза– холодные, пронизывающие.

Он держит меня за плечи, склоняет голову ниже, чтобы разглядеть лицо. Я пока не чувствую боли, но пульсирует нижняя губа, а во рту теплая кровь, пытаюсь ее проглотить, но начинает мутить. Резко кружится голова, тошнота подступает к горлу, вырываюсь из рук мужчины.

Он отпускает, а меня сгибает пополам на краю крыльца и выворачивает на землю одной горькой желчью. Сплёвываю кровь, не могу отдышаться, тошнота подкатывает опять, но уже просто нечем. Сердце бешено рвется из груди, опускаясь прямо на крыльцо, вдыхаю холодный воздух.

Позади меня какая-то возня, слышен сильный грохот. Оборачиваюсь, вижу, как тот, что Костян, пинает валяющегося на полу Антоху ногами.

– Сука ебаная, я говорил тебе держать свой отросток в штанах и не лезть к девчонке! Сука, я говорил или нет? Отвечай, тварь!

– Костян, да ты чего? Чего меня метелишь из-за какой-то бабы! Дай попользоваться, да ее хватит на нас двоих. Там-то все равно ее отымеют по полной программе. Да она не выйдет уже от тех людей живой!

Застываю и леденею от такого откровенного признания Антохи. Спасибо, теперь понятно, что меня куда-то везут, я для чего-то нужна тем людям, и обратно мне дороги уже не будет. Господи, это какой-то кошмар, и он никогда не закончится. Точнее, нет, скоро уже закончится.

Возня утихает, Антоху перестают пинать, хотя, думаю, это было чисто в воспитательных целях, и никто его не покалечил. Но вот у меня начинает болеть правая сторона лица, губа опухла, трогаю ее пальцами, стирая кровь и слюну. На колени падает бутылка с водой.

– Пей и иди умойся.

Напившись воды и еще раз сплюнув кровь на землю, иду к умывальнику на убогой кухне. Видимо, это чей-то дачный домик, хозяева закрыли его до лета или вообще много лет не появляются. Кругом раскиданная утварь, посуда, детские игрушки, наткнувшись взглядом на которые,я забываю, куда шла.

– Умывальник дальше, – грубый голос вырывает меня из ступора.

Прохожу мимо сидящего на табурете Антохи, он держится за ребра и зло смотрит исподлобья. Ничего, мы с ним, можно сказать, квиты.

Старый умывальник с треснутым зеркалом, лучше вообще не смотреть в него. Холодная вода приносит минутное облегчение, но губа так же болит. Приглаживая волосы, всё-таки смотрю на себя, худое и бледное лицо, большие глаза и разбитая губа. Как там сказал Антоха– я уже не жилец?

– Вы можете сказать, зачем я вам? Куда и к кому вы меня везете?

Недобрый взгляд в сторону Антохи, мужчина сплевывает на пол и отворачивается.

– Вы мне ответите?

– Иди, попей сладкого чаю и съешь что-нибудь.

Он не собирается отвечать на мои вопросы, кивает в сторону стола, на котором стоит чайник и продукты. Есть не хочется, но я чувствую, что надо. Еще придется бороться за свою жизнь, поэтому капризы тут ни к чему.

Все дальнейшее происходит молча, горячий сладкий чай обжигает горло, впихиваю в себя булку и печенье. Мужчины молчат, лишь несколько раз у Костяна вибрирует в кармане телефон, это очень хорошо слышно, он уходит говорить на улицу. А я жую булку с маком и не знаю, что меня ждет дальше.

Глава 44

Егор

Мне снился сон. Реальный такой, яркий. В нем я чувствовал запахи, слышал голоса. В нем я заходил в комнату, я четко знал, что нахожусь у себя в особняке, но этой комнаты там раньше не было. Она светлая, уютная, но я ничего не замечаю вокруг, потому что у окна стоит Вера. Я точно знаю, что это она, никакая другая женщина, только Вера. Моя Вера.

Она держит на руках ребенка, что-то показывая ему в окне, тихо говорит, я не могу разобрать слов, но малыш смеется и тоже показывает пальчиком в окно, я тоже хочу заглянуть в окно и разглядеть то, что так увлеченно рассматривают Вера и малыш. Но стою, словно парализованный, не решаясь сделать еще хоть шаг и спугнуть это видение.

Но тут Вера поворачивается, видит меня и улыбается. Ребенку на ее руках по виду нет еще и года, пухлые щечки, короткие черные волосики, это мальчик, точно мальчик. На нем синяя кофточка с нарисованными машинками и такие же штанишки. Малыш тоже обращает на меня внимание и улыбается, словно узнавая. Вера опять ему что-то тихо говорит, и малыш начинает тянуть ко мне ручки.

Оглушенный эмоциями, я медленно подхожу, жадно разглядывая Веру и малыша. У нее отросли волосы, теперь они ниже плеч, она такая же тонкая и хрупкая. Малыш снова поворачивается к ней, но Вера смотрит на меня, улыбаясь, чуть склонив голову. Она такая красивая, словно светится изнутри.

Я подхожу совсем близко, поднимаю руку, чтобы коснуться ее лица. Но сильный шум отвлекает. Чей-то голос выдергивает из сна.

– Егор, проснись, – Глеб трясет за плечи.

Я так и заснул, одетый, на неудобном кресле в Вериной маленькой квартире. После того, как улыбчивая медсестра рассказала мне последние новости, которые, как оказалось, скрывали от меня из лучших побуждений, я кипел и скрипел зубами. Медсестричка была с матом выгнана и со слезами на глазах убежала, в стену полетели поднос с едой и ваза с цветами.

Как хорошо и шикарно я устроился– отдельная палата, обслуживание и лечение, когда там моя девочка совершенно одна. Я, дурак, думал, что она уехала с мужем, что она с ним. Куда я против него сейчасв таком состоянии?

Грыз себя ночами, думал, много думал, как бороться с Бесом, как вырвать из его рук Веру. Проклинал себя за свое бессилие, за то, что ничего сейчас не могу сделать, а время идет. Жалел о том, что спустился на парковку, что так глупо подставился. Что сам отправил Веру в руки мужу. Надо было держать возле себя и никуда не отпускать, и похуй на все и всех. Прятал бы всю жизнь.

А оказывается, Беса грохнули. Уже потом я прочитал на новостных сайтах, отобрав планшет у главного врача, потому что мой, сука, горе-начальник охраны не отвечал на звонки.

Узнал, как аккуратно снайпер снял Бессонова Анатолия Александровича в тот самый момент, когда они с женой подходили к автомобилю на парковке аэропорта. Что ведется следствие, отрабатывается несколько версий, в том числе причастие его супруги к убийству собственного мужа.

Далее шли статьи о таком внезапном появлении законной жены, которую никто не видел на протяжении почти двух последних лет. Версии были одна фантастичней другой: от лечения от алкоголизма и наркозависимости до побега к любовнику, который как раз и отправил на тот свет уважаемого в городе и области человека.

Мне было плевать на смерть Беса, возможные ее причины и версии, собаке – собачья смерть. Но то, что я ничего не знал о Вере, напрягало больше всего. Что с ней? Как она? Где и с кем? Может быть, ей нужна помощь, хороший адвокат? Бессилие убивало, а бездействие рвало на части.

Но скоро пришел мой пропавший начальник охраны Морозов и получил от босса по полной. Он не пререкался, как только хотел вставить хоть слово и перебить меня, тут же замолкал, натыкаясь на недобрый взгляд. Медленно, но передвигаясь самостоятельно, я покидал элитную клинику. Морозов тащил коробку с лекарствами, но мне было плевать на нее, так же, как и на все вокруг.

Дорога в аэропорт, не заезжая домой, одежду тоже купил прямо там. Ожидание рейса и долгий, почти шестичасовой, перелет дался нелегко. Таблетки и обезболивающие уколы пригодились, от молчаливого Морозова была хоть какая-то польза.

Прилетели вечером. Машина еще не въехала в незнакомый город, как Глебу позвонили, он недолго слушал и отключился.

– Она не возвращалась еще домой. И не смотри на меня так, да, за ней приглядывали. Не следили, а именно присматривали. Один мой друг.

– Хоть за это можно сказать тебе спасибо.

– Не надо мне ни за что говорить спасибо. Я сразу был против всей этой затеи и возни с девчонкой, ты знаешь.

– Морозов, лучше молчи.

Осеннее пальто так кстати подошло по погоде. Декабрь, а тут льет дождь, словно в октябре. Машина петляла по дворам в поисках нужного дома, чуть было не окатили из лужи какую-то девушку, снова заехали не в тот квартал.

Мы опоздали. Двор был пуст, тусклый фонарь за углом освещал лишь его часть. Женская сумочка валялась почти у подъезда, как ее еще никто не подобрал, удивительно. Я увидел ее сразу, по сердцу полоснуло острым стеклом. В сумочке был ее паспорт, ключи от дома и немного денег.

Ударил несколько раз кулаком в закрытую обшарпанную подъездную дверь. Боль эхом отдалась во всем теле, сильно сжал зубы, так, что, казалось, они начнут крошиться. Морозов стоял рядом, что-то набирая в телефоне.