Read the book: «Как славный царь Горох рассудок терял», page 3
И ничего подобного. Бабушка как бабушка, в сарафане и платочке, на ногах лапти. Правда, избушка у неё на курьих ножках, но с кем не бывает.
Рассказала царица бабушке о своей беде, а та дала ей гороховый стручок с пятью горошинками и наказала ей вот что.
– Две горошины съешь сама, две пусть муж съест, а пятую посади. Да не в грядку в огород, а дома, в горшочек, в тёплое, светлое место. Лучше всего на подоконник.
И ещё нашептала царице кое-что на ушко тайное, чтобы Горох не слышал.
Луковна всё исполнила в точности. И родились у них с Горохом один за другим – сначала сынок, царевич Орлик, а следом дочка – царевна Кутафья. А пятая горошинка на тёплом подоконнике проклюнулась росточком, и он рос, рос, зелёненький да стройный, потом расцвёл чудным цветком, а когда лепестки облетели, на стебельке повис стручок. С каждым днём он подрастал, толстел, а когда стал совсем пузатый – взял и лопнул, а из него выскочила крошечная девочка размером почти что с горошинку.
Так её и прозвали – Горошинка.
Царица Луковна сначала поселила её в своей шкатулке, только дырочки провертела для света и воздуха. Ни одна душа не знала о Горошинке, кроме отца с матерью. Даже царевич Орлик и царевна Кутафья – и те не знали.
А потом заказала деревянных дел мастеру игрушечный домик с мебелью. Как будто для Кутафьи, а сама себе забрала. Нашила простынок, одеяльцев, платьиц.
Горошинка была такая же весёлая, как и её отец, славный царь Горох. Царица Луковна запиралась в спальне, чтобы никто не вошёл, и выпускала Горошинку из домика. Та и бегала по столу, как по полю. Карабкалась по маминой руке, пряталась в рукаве.
И по Гороху бегала, когда он приходил.
Кроме того, Горошинка понимала язык мух и тараканов. И они её понимали и слушались. Бывало, оседлает девочка большую муху и летает на ней по всей комнате, хохоча во всё горло. На тараканах ездила верхом, как на коне. А пауков боялась.
Летать по улице на мухе Горошинку не пускали – боялись, что птица склюёт. И вообще на улицу выносили неохотно. Как-то раз попросилась Горошинка в сад, её выпустили на дорожку, так мало того, что песчинки были ей как булыжники, так ещё и лягушка чуть не съела.
Беда с царём Горохом
Было у царя Гороха кроме веселья одно любимое занятие. Любил он в ходить в баню, да погорячее, но это бы ещё куда ни шло, но после бани отдыхал Горох в предбаннике и велел приносить туда ведро хмельного мёду. То есть, в молодости обходился кружечкой, как постарше стал – ковшом, а в последнее годы выпивал не меньше ведра. Бояре угнаться за ним не могли, чем немало Гороха веселили.
А потом уже не смеялся, а всё больше раздражался. Чем больше пьёт, тем сильнее злится. Мог и ведро ногой пнуть, и веник в стену запустить.
Луковна вздыхала, но ругаться на мужа не смела. Когда пьяный – что толку, не соображает, только бесится, а когда наутро протрезвеет, и так нормальный, чего говорит, старое поминать.
И вот как-то раз пошёл царь Горох в баню и особенно много жару поддавал, и не одно ведро, а два велел тащить в предбанник. Луковна за голову держалась, бояре переглядывались, да как ты царю возразишь. Он велит – они подливают, и так до ночи. Заснул Горох прямо в предбаннике, прямо на пол рухнувши. Подняли его бояре, отнесли в опочивальню, положили отдыхать. А как наутро проснулся – будто подменили человека. Осунулся, ни о каком веселье и смехе и речи нет, как не бывало. Пошёл мрачный по хоромам бродить.
Дела забросил, начал придираться.
Приуныло Горохово царство, да и было с чего: стал вдруг царь Горох подозрительный, всюду видел измену и никому не верил: ни боярам, ни воеводам – никому. Созвал в думе боярский совет. Обвёл всех тяжёлым взглядом. Выслушал доклады. Помолчал. А потом сказал:
– Никому не верю! Изменщики! За спиной смеётесь надо мною! Всё про вас знаю!
Бояре и воеводы с мест повскакивали.
– Помилуй, царь-государь, зачем зря говоришь! – завопили они. – Да разве ж мы когда! Да мы ж никогда! Мы, как есть, все-все за тебя!
– Ага, оправдываетесь! Значит, точно виноваты. Тот, кто прав, – не оправдывается!
И стали все бояться славного царя Гороха, которого, впрочем, славным никто уже не называл. Горюют: что за напасть приключилась, такой был весёлый и добрый царь, а тут точно с печи упал, и узнать нельзя.
Сделался скупой, как Кощей. Высчитывает – кто сколько у него съел. Гости перестали приезжать, потому что неприятно.
Гостей не стало, так царь Горох принялся домашних притеснять. Дошло до того, что на кухне следил, сколько ему в щи капусты стригут, да не воруют ли повара провиант.
– Воры! – кричит. – Стоит мне отвернуться, вы же всю говядину из горшка повытаскаете, а мне одну жижу оставите!
