– Верю, – тихо ответила Маша, – правда.
Катерина медленно отняла от неё руки. Очень сильно хотелось курить, позвонить хриплоголосому собеседнику, сделать перерыв. Она вздохнула.
– Тебя зовут Маша Стрельцова, ты уже много лет живёшь в квартире с моим сыном – твоим мужем, Василием. Который, кстати, скоро будет здесь, если ещё не приехал.
Невестка вцепилась в край койки, видимо, ища у него поддержки.
– Если не хочешь его видеть сегодня – все всё поймут, – устало добавила Катерина, – твой душевный покой сейчас важнее всего. Но утром нужно будет, придёт полиция…
– Я хочу, – перебила её Маша и залилась пунцовой краской, – но…
– Давай сделаем так, – Катерина поднялась, – ложись отдыхать, он придёт, но я попрошу его не мучить тебя расспросами, хорошо?
Маша кивнула.
– Вот и славно, – Катерина улыбнулась краем губ, – он будет рад.
Глава 8
Маша лежала в кровати, накрывшись одеялом до подбородка. В палате горел только старенький ночник на стене – она попросила Катерину выключить верхний свет. Ей хотелось спрятаться в полумраке, скрыть смущение.
Под одеялом она сжалась в напряжённый комок, бегая глазами по обстановке: белые койки – ещё две помимо её (Катерина обещала, что к ней никого не подселят), – бежевые стены, старенький линолеум. Неуютно, тоскливо, по-больничному. Промелькнула мысль о доме – неужели им была та квартира из её сна-воспоминания? Катерина сказала, что они живут там уже много лет. Они… Василий. Ей так сильно, безумно сильно хотелось его увидеть – подтвердить то, что она не сошла с ума, что он реальный, любящий, любимый… И в то же время она чувствовала ужасное волнение – она знала лишь его версию семилетней давности. Какой он сейчас? Как они жили? Ругались? Мирились? Вдруг что-то было не так?
В коридоре были слышны голоса, они приближались к её двери. Говорила Катерина – строго, увещевательно, и мужчина – взволнованно. Звук его голоса вызывал у Маши неконтролируемую дрожь. «Ещё бы не волноваться – второй муж за день», – пронеслось в голове нелепое.
Он открыл дверь и замер на пороге, не решаясь пройти дальше. Маша приподнялась на кровати, пытаясь разглядеть его в полумраке. Склонив голову, она смотрела, как он закрывает дверь, в два шага пересекает палату и опускается на колени перед её кроватью.
– Господи, Маша, – выдохнул он, обхватив двумя руками её ладонь, – господи…
Он уронил голову на кровать, не разжимая рук, весь как натянутая струна. Не сдерживая желания его коснуться, Маша протянула свободную руку и дотронулась до его волос – осторожно, невесомо. Они были короче, чем она помнила.
– Привет, – прошептала она первое, что пришло на ум. Он поднял голову, жадно вглядываясь в её лицо.
– Привет.
Этот Василий был не таким, как в её снах и воспоминаниях – он стал старше, серьёзнее. Маша несмело коснулась его щеки, разглядывая, впитывая, вспоминая. Высокие скулы, прямой нос, горькая складка у губ.
– Я, – начал, было, он, но слова застряли где-то на полпути. Он резко вздохнул и прижал её руку к губам. Его состояние передалось Маше – горьким комом в горле, мешающим дышать. Скользнув руками ему на шею, она склонилась к нему.
Он отреагировал моментально, смыкая объятья, присаживаясь рядом с ней на кровать. Матрас слегка прогнулся под ним, отчего Маша оказалась к нему ещё ближе. Он зарылся лицом куда-то ей в шею, опаляя кожу частым дыханием… Он не был ей чужим. Он был ей нужен.
Память была бессильна, но тело помнило. Его руки легли на её щёки – ровно туда, где им и было место. Его губы осторожно, вопросительно замерли в сантиметре от её рта – ровно так, как было нужно. Она сама поцеловала его. Сердце пыталось проломить грудную клетку и прыгнуть ему на ладони, и она, желая ему в этом помочь, вся подалась вперёд.
Он издал тихий звук и притянул её ближе, не отрываясь от её рта, сминая губы, задыхаясь. Это было похоже на возвращение домой. Словно её место в жизни было именно здесь – в его руках, и не важно, что было вокруг – лишь бы его губы продолжали греть её, лишь бы ладони прижимали к себе. От нехватки воздуха, от избытка чувств, у Маши закружилась голова. Она сползла ему на грудь, чувствуя, как его запах разносится по коже миллионом мурашек.
Оба молчали, боясь разбить это хрупкое мгновенье. Они сидели так, по ощущениям, очень долго, пока Маше в голову не пришла мысль, которую ей показалось важным высказать вслух.
– Надеюсь, Богдан догадается поехать домой.
Василий усмехнулся и посмотрел на неё с улыбкой.
– Я совсем про него забыл.
– А я его в принципе вспомнила только на днях, – Маша отлепилась от него, внезапно почувствовав некоторую неловкость.
– Мама рассказала мне, что ты не помнишь последние несколько лет, – голос Василия звучал мягко и грустно. Маша старательно разглядывала узоры на своей сорочке, избегая его взгляда, – если я тебя сейчас напугал своим напором, прости. Я…я просто… – он запнулся, подбирая слова, – Я так скучал, Мыша.
Услышав это прозвище, Маша подняла на него глаза. Он до сих пор её так звал. Это было ниточкой, связывающей её с прошлым – ниточкой, тянущейся сквозь туман неизвестности.
– Ты меня не напугал, – тихо начала она, – просто я запуталась и устала.
Она опустила голову, чувствуя, как на неё наваливается вся тяжесть пережитого. Злые слова Даниила, неуловимая, но явная угроза, осознание того, что нужно спасаться… И вот она вроде бы спаслась, но как было спрятаться от своих мыслей?
Маша сделала медленный вдох, чувствуя, что вот-вот заплачет.
Василий притянул её к себе. Она казалась себе такой маленькой в его объятьях, беспомощной. Что она могла ему дать – ничего не помнящая и, кажется, ни на что уже не годная?
– Ты можешь ничего не объяснять, Мышка, – он сжал руки крепче.
– Просто я не знаю, чего ты от меня ждёшь, – прошептала она. От ощущения его тепла, ласки рук, невыносимость её положения достигла высшей точки, и она, наконец, заплакала.
Василий слегка отстранился, коснулся её подбородка, приподнимая лицо.
– Я ничего от тебя не жду, – тёплые пальцы очертили скулу, смазывая слёзы, – я просто безумно счастлив, что ты вернулась. И я люблю тебя любую.
Маша смотрела на него, затаив дыхание, ища в его глазах подтверждение словам.
– Ничего не нужно, – прошептал он, – просто будь.
Он ничего ей не навязывал, не ждал ответа. Он говорил то, что чувствует. Его лицо светилось мягкой уверенностью, каждая черта говорила: «Я тебя люблю, я рядом. Всё наладится». И она ему поверила.
У них всё будет хорошо. Рано или поздно, так или иначе.
***
Утро выдалось тяжёлым. Маше пришлось общаться с полицейскими – нужно было подтвердить её личность, объяснить, где она находилась – и если с первым особых проблем не было, то вторая часть вышла эмоционально выматывающей, несмотря на то, что приезжал Богдан и тоже давал показания. Она написала на Даниила заявление, но сомневалась, что её восприняли всерьёз, ведь она не знала ни его фамилии, ни адреса, ни точных дат.
– Они должны будут, как минимум, проверить камеры у ресторана, – хмуро сказал Богдан, когда Василий вышел проводить полицейских.
– У меня вообще сложилось впечатление, что они не верят ни одному моему слову.
– В каком плане?
– Ну, будто они подумали, что я нагулялась с любовником и решила вернуться, как побитая собака, – Маша дёрнула плечом и подняла на Богдана глаза, – ты же тоже вначале поверил, что я могла так поступить.
Богдан присел на кровать напротив Маши.
– Прости меня, – покаянно сказал он, – просто ты, ну, не выглядела пленницей: нарядная, причёсанная, шла сама. А мы все на нервах, я даже раз ездил с Васей на опознание – удовольствие ниже среднего, надо сказать… Это потом уже, когда увидел, в каком состоянии ты была, когда вырвалась от этого урода, меня как ушатом ледяной воды окатили, – Богдан смущённо провёл рукой по коротким волосам, – в общем, прости меня, Машка, я не должен был в тебе сомневаться.
Маша молчала. Почему-то было безумно стыдно, что кто-то мог так о ней подумать. Она не помнила, чтобы у неё появлялись мысли о других мужчинах – с другой стороны, кто знает, как она могла измениться за последние семь лет.
– Понимаешь, я не обижена на тебя, – наконец сказала она, – просто не понимаю, я что, до этого как-то себя вела, ну… что ты решил…
– Нет-нет, ничего такого не было! Просто тут ещё эта ситуация с…
Они оба вздрогнули, когда в палату вошёл Василий.
– Мышка, я всё узнал, – начал он с порога, – ты сейчас пообедай, а потом за тобой придёт врач… Я помешал?
– Нет, я как раз собирался уходить, – Богдан поднялся, виновато улыбнулся Маше, похлопал Василия по плечу, – напиши потом, что скажут врачи.
– Ладно, – слегка удивлённо сказал Василий, – а ты куда подорвался?
– Да мне же на работу, – Богдан ещё раз смущенно улыбнулся, – ну, бывайте.
Когда за ним закрылась дверь, Василий повернулся к Маше.
– Что случилось у вас? Ты опять буянила, Мышка?
– Я, что? – округлила глаза Маша, – Буянила?
– Да я шучу, ну что ты…
Василий прошёл через палату, приоткрыл форточку. Маша наблюдала за ним, думая о своём. Богдан что-то хотел ей сказать. О какой ситуации шла речь? Это могло быть что угодно. «Вдруг я всё-таки вела себя как-то не так, а он отрицал всё, просто чтобы меня не волновать? Откуда-то в моей жизни ведь взялся Даниил?» – она вздрогнула. Меньше всего ей хотелось вспоминать его и все его злые слова.
– О чём ты думаешь? – тихо спросил Василий. Он стоял спиной к окну, полуденное солнце путалось в его волосах.
– Я хочу понять, что из того, что говорил Даниил – правда, – Маша перевела взгляд на свои руки. Было ужасно неловко говорить с Василием об этом. Он присел рядом с ней на кровать. Их бёдра и плечи касались друг друга, и она чувствовала тепло его тела.
– Давай разбираться вместе?
Маша глубоко вздохнула, собираясь с мыслями.
– Он всё время давил на то, что я никому, кроме него, не нужна. Про мать я помню и сама, но отец… Даниил сказал, что я стала для него обузой, и мы перестали общаться. Но ведь я помню, что он меня не бросал, мы общались с ним, когда уже были женаты с тобой.
– Вы общались, – подтвердил Василий, – но пару лет назад поругались, и ты перестала с ним разговаривать. Я поддерживаю с ним связь, он постоянно узнаёт, как у тебя дела.
– Ого, – тихо сказала Маша, глядя на ножку кровати напротив, – а он в курсе, ну… вот этого всего?
– Я звонил всем, когда понял, что ты пропала. Твоему отцу, Алёне…
– А с ней мы не перестали общаться? – она с надеждой посмотрела на Василия.
– Не перестали. Никто тебя не бросал, Мышка, и все ужасно за тебя волнуются. Алёна пишет мне каждый день.
– Хорошо, – неуверенно кивнула Маша. Всё так запуталось: то, что говорил Даниил, то, что говорил Василий. Ситуация с отцом, подругой, работой… Василий ласково поглаживал её колено, успокаивая и придавая сил продолжать этот разговор.
– А я работаю? – чуть слышно спросила она.
Получив в ответ утвердительный кивок, она робко улыбнулась и даже зажмурила глаза, представляя, чем же она могла заниматься. Впрочем, ничего конкретного она никогда представить себе не могла. Если в детстве у неё и были какие-то робкие мечты, например, стать знаменитой художницей или архитектором – мама её любимой книжной героини строила дома на других планетах, – они все в итоге разбились о прагматичный настрой её родителей, уверенных в том, что специальность должна быть такой, «чтобы устроиться можно было куда угодно». Тем более, она помнила, что училась в экономическом. И всё же, вдруг она набралась смелости и что-то поменяла за прошедшие семь лет? Пытаясь скрыть волнение, она неловко пошутила:
– Вряд ли я работаю волшебницей!
– Ты не волшебница, Маша. Ты бухгалтер.
– О, – разочарованно протянула она, – и как, мне нравится?
– Не могу сказать, что ты в восторге, – Вася пожал плечами, – но боюсь сейчас наговорить лишнего. Думаю, тебе надо вспомнить самой.
– Наверное, надо позвонить начальнику – или начальнице? – рассказать, что и как?
– Твоей Альбине Борисовне я тоже звонил, – Василий нахмурился, всем видом показывая своё отношение к этой женщине, – она просила передать, что если ты вернёшься до субботы, то тебе придётся пойти на семинар по изменениям в документообороте.
– Не может быть! – Маша удивлённо распахнула глаза, – И что ты ей ответил?
– Послал её, конечно же, – спокойно ответил Василий и уточнил, – на тот семинар.
– Ага, конечно, – Маша улыбнулась, – даже хорошо, что я не вернулась до той субботы!
Поняв, что именно сказала, она с опаской глянула на Василия. Он поднял брови.
– Я бы всё-таки предпочёл, чтобы ты вообще не исчезала.
Глава 9
Больше всего в больнице Катерине нравилось раннее утро. Когда его не было в городе, она могла приехать в отделение к самому подъёму. Ей доставляло удовольствие наблюдать за тем, как постепенно всё вокруг оживало, как работали налаженные процессы, где каждый занимается своим делом, постепенно разгоняя машину ежедневной рутины. Ей нравились утренние конференции, планёрки, ей нравилось проводить обходы с лечащими врачами и общаться с пациентами, ей даже нравилось работать с документами. Катерина была совсем не из тех врачей, кто страдал на руководящих должностях – она могла совмещать абсолютно всё, обладая завидными способностями к управлению собственным и чужим временем. У неё всегда и для всего были составлены планы и расписания, и она придерживалась их чётко и системно. Если бы её поставили управлять всей больницей – да что там: городом, страной, миром, – она бы справилась.
В пятницу утром она приехала в отделение как обычно рано. Почему-то её тревожила мысль, что в больнице ночует её невестка и сын – куда же без сына! Он теперь не отлепится от жены ни на секунду, в этом она не сомневалась. Уровень тревожности и напряжения в их семье с возвращением Маши не ослаб, только поменял вектор – например, накануне Василий абсолютно серьёзно предлагал Катерине покараулить Машу, пока он отлучится домой – привезти ей человеческую одежду.
– Ты с ума-то не сходи, – прошипела Катерина, стоя у окна напротив палаты невестки, – куда она денется из больницы? Кругом персонал!
– Говоришь так, словно у нас тут не проходной двор! – фыркнул Василий, – Я по факту посетитель, который отирается в твоём отделении вторые сутки.
– Ты не по факту, ты по блату, – поправила его Катерина, – и тебя все тут знают. И это у вас в детском бардак: мамашки-папашки бесконечные – не поймёшь, кто пришёл, кто ушёл, а тут всё строго. К тому же, пациенты с нарушениями памяти у меня на особом контроле. Особенно когда эти пациенты по совместительству мои невестки. Невестка.
– Ладно, – Василий вздохнул, – я просто места себе не нахожу. Маша не может ничего толком объяснить – сразу плачет, а я… Чувствую себя абсолютно беспомощным. Как её защитить, если мы не знаем, от кого? Как ей помочь?
– Твоя задача – не нервировать её, – сказала Катерина сухо, – а поможет ей – специалист. Завтра придёт моя хорошая знакомая – она психолог, побеседует с Машей. Если они друг другу подойдут, я настаиваю, чтобы они встречались регулярно.
– В этом есть смысл, – согласился Василий, скрестив руки на груди. Он кинул взгляд на дверь палаты.
– Насчёт нервировать, – осторожно начала Катерина, – ты ей говорил?
– Не говорил, – мрачно сказал сын, – если скажу сейчас, она меня сразу простит – просто потому что так проще. А я хочу, чтобы она видела картину целиком. Но ощущения всё равно паршивые, будто я вру.
– Какие благородные терзания, – Катерина фыркнула и поспешила добавить, – это ты в отца. Лично я считаю, что иногда все эти ваши честные и чистосердечные – не благородство, а эгоизм, – они встретились глазами, – ты признаешься, облегчишь душу, за счёт чего? За счёт того, что переложишь все свои муки совести на другого человека, – она разглядывала лицо сына, понимая, что эти слова применимы не только к этой ситуации, – в общем, я за то, чтобы ты не говорил пока ничего, не нужно ей лишней нервотрёпки.
Они помолчали, погрузившись в свои мысли.
– Так ты за ней приглядишь?
Пришлось заверить сына, что она не отойдёт от его жены ни на шаг – как будто бы у неё не было других дел. Катерине вообще начинало казаться, что ему тоже не помешала бы консультация психолога.
В эту пятницу должен был быть плановый обход главного врача, и Катерина заранее предвкушала вопросы, не касающиеся её отделения. По правде говоря, Елена Юрьевна Катерине не нравилась. Что-то было в её манере общения, какая-то нарочитая любезность, которая шла вразрез с её предпочтениями. С другой стороны, пересекались они только по работе, так что, как говорил Катеринин отец, детей им было вместе не крестить.
– Сейчас наполненность отделения – 85%, – привычно рассказывала Катерина, когда они проходили между палатами. Обход главного врача всегда выглядел как торжественная процессия, потому что к ним обычно присоединялись лечащие врачи и ординаторы, – в основном поступают пациенты с рассеянным склерозом, невритами, болезнью Паркинсона. На этой неделе поступили на плановую госпитализацию двое больных с эпилепсией и, в среду ночью, пациентка с ретроградной амнезией.
Елена Юрьевна бросила на Катерину быстрый взгляд.
– После черепно-мозговой?
– Неуточнённая причина, но, скорее всего, было сотрясение.
– Мне вчера утром принесли на подпись извещение для полиции. Показалось интересным совпадение фамилий.
– Невестка моя, – нехотя ответила Катерина, понизив голос.
– Это которая пропала?
– Другой у меня нет.
– Однако, – пробормотала главный врач, продолжая на неё коситься.
«И что “однако”?» – раздражённо подумала Катерина, – «к ней мы всё равно не пойдём». Она поспешила завернуть в ближайшую палату, вынуждая всю процессию проследовать за ней.
– Что ты решила с Быковой делать? – спросила Елена Юрьевна, когда обход был уже завершён, и они расположились в кабинете Катерины.
– Я своего мнения не поменяла, – Катерина сжала губы в тонкую линию, – считаю, что нужно уволить.
– Может, обойдёмся выговором?
– Выговор был в прошлый раз – как видишь, не помогло. Очередное дежурство и очередная отлучка – повезло, что ничего не случилось. А ведь её не было часа три!
– Слушай, Катерина, мне эту твою Быкову не жаль, но найти тебе ещё одного врача в отделение я сейчас не смогу. Как вы будете справляться?
– Пик неврологических обострений уже прошёл, – пожала плечами Катерина, – буду вести пациентов сама, если возникнет необходимость. До лета справимся, а там ремонт.
– Если ты уверена, – покачала головой главврач, – то пускай пишет заявление.
– Уверена, – Катерина потянулась к стопке историй на столе, надеясь, что Елена Юрьевна поймёт намёк. Но та не спешила уходить, подалась вперёд, положила руки на стол.
– Насчёт твоей невестки… Может, всё-таки дашь нам с ней пообщаться? Такой интересный случай! Да и ординаторам будет полезно…
– Не могу, – сухо сказала Катерина, – не нужно её волновать.
Коллега поджала губы.
– Скажи честно – дело в том, что это твоя родственница?
Катерина открыла, было, рот, чтобы ответить что-то хлёсткое или жёсткое, но мысленно махнула рукой. За годы жизни она поняла одну простую истину: порой не имеет никакого смысла кого-то в чём-то убеждать. Ну, начнёт она сейчас доказывать неприятной Елене Юрьевне, что она поступила бы так с каждым пациентом, что от этого изменится? Во-первых, это было не совсем правдой: в другом случае она бы уже начала собирать материал для научной статьи. Во-вторых, главврач проигнорирует все её слова и останется при своём мнении. Так что в любом случае она будет выглядеть как птица, что растопырив крылья прикрывает своё гнездо. Катерина посмотрела коллеге прямо в глаза и сказала:
– Да, дело в том, что это касается моей семьи.
Главврач кивнула, удовлетворившись её ответом.
– Хорошо, давай по поводу капремонта…
***
Только после того, как Катерина убедилась, что Машин лечащий врач – назначенный ей же, – протащил её по всем обследованиям, уместным в данном случае, она решилась отпустить её домой.
– По всем показателям ты здорова, – сообщила она невестке, постукивая ручкой по столу в своём кабинете, – самое неприятное сейчас – амнезия.
– Неприятное, – фыркнул Василий, сидевший на диване для посетителей рядом с женой, не отпуская её руки, – потрясающий подбор слов, мама.
– Как бы там ни было, – проигнорировала его Катерина, – какие-то воспоминания к тебе возвратились. При медикаментозной поддержке дело, надеюсь, пойдёт веселее.
– Я смогу вспомнить всё?
– Не буду тебя обнадёживать, – Катерина откинулась на спинку стула и бросила быстрый взгляд на сына, – но нужно сделать всё, что возможно.
– Я… хорошо, – Маша разглядывала свои колени.
– Продолжай вести дневник воспоминаний, занимайся любимыми делами, гуляйте побольше. Ты когда на работу? – она повернулась к сыну.
– Через десять дней.
– Значит, пока отдыхайте, гуляйте, дышите свежим воздухом. Я бы посоветовала вам съездить за город, но, как понимаю, лучше сейчас не уезжать надолго?
– Статус пропавшей без вести снимут только через пару дней, но нужно быть в городе, да, потому что мы ждём ответа на Машино заявление, – ответил Василий.
Маша почему-то сжалась.
– Сынок, сходи погуляй, – без обиняков попросила Катерина. Василий поднял брови, но спорить не стал, поднялся, коснувшись Машиного плеча.
– Мыша, не бойся мамы. Она только на вид такая грозная.
– Я не боюсь, – Маша подняла на него лицо, и оно осветилось робкой улыбкой.
«Мило, – подумала Катерина, усилием воли подавив в себе желание закатить глаза, – даже слишком». Они всегда были такими. Их отношения, кажущиеся Катерине чересчур трепетными, с самого начала развивались в подобном ключе. Она видела, как Маша действует на её сына – от её взгляда его лицо становилось взволнованным, будто у мальчишки на первом свидании. Катерина, в принципе, могла его понять – когда на тебя смотрят такими большими, распахнутыми глазами, да ещё и так, словно ты лучший человек на свете, трудно оставаться равнодушным. С такими женщинами, как Маша, было легко. Тяжело, например, было с Катериной – она всегда гнула свою линию, на дух не переносила публичные знаки внимания а, под настроение, могла и нахамить. Он говорил, что лет через двадцать она будет той бабкой, что ругается со всеми в очередях. Но Катерина искренне надеялась, что через двадцать лет у неё будут занятия поинтересней. Она могла бы жить у океана, вдали от забот, проблем и тревожного прошлого, до сих пор не дававшего ей покоя.
Когда дверь за Василием закрылась, Катерина обратила свой взор на Машу.
– Значит так, послушай меня, – начала она серьёзно и тихо, – ты сегодня общалась с психологом и, как, наверное, уже поняла, я настаиваю на том, чтобы эти встречи продолжились.
Маша кивнула, сложив руки на коленях.
– Я вижу, что ты очень подавлена, и у тебя есть для этого все причины. Тем не менее, нужно выкарабкиваться из этого состояния.
Катерина знала не понаслышке, к чему могут привести подавленные состояния. Хотя без этого знания ей бы жилось куда проще.
– Я, если честно, говорю с тобой максимально деликатно, – почему-то решила оправдаться она, – как с пациенткой.
– А если говорить со мной не как с пациенткой? – Маша даже немного улыбнулась ей.
– Я бы сказала тебе собрать себя в кучу и прекратить реветь. Либо воспоминания вернутся и всё наладится…
– Либо?
– Либо всё наладится и без воспоминаний.
Катерина, конечно, сама в это слабо верила. Учитывая обстоятельства, в которых оказались дети, шансов на то, что всё будет как прежде трепетно и безоблачно, почти не оставалось. Мало кто из пар справлялся с такими сложностями, возвращался к исходным позициям. Василию она не сказала, но та самая знакомая психолог когда-то писала диссертацию о работе с пациентами с амнезией, и статистика была неутешительная. Чаще всего партнёры решали, что начать всё с начала с кем-то другим – наиболее приемлемый выход.
Несмотря на скептический настрой, Катерина слегка улыбнулась.
– Езжай домой, отдыхай, гуляй, вспоминай. Старайся не думать ни о чём плохом.
«В конце концов, о плохом всегда могу подумать я».