Непутёвая я, Господи…
Всё же верю и молюсь.
Чувства скачут, мысли – россыпью…
Непрощённой быть боюсь.
За детей боюсь, за сродников,
Суечусь и хлопочу.
А душа моя негодная
Плачет: «Радости хочу!».
Где же взять её, родимая,
Где спокойствие найти?
Всюду топь непроходимая,
Ни дороги, ни пути.
Но молюсь, и вижу тропочку.
Свет сияет впереди.
Проявились рядом стопочки.
Ангел Божий, проводи!
Кто гоняется за счастием,
Пропадёт в чужом краю.
Мы шагаем за Причастием,
Погостим в святом Раю.
Фильмы юности были яркими.
Жизнь – прекрасна, а смысла – нет.
Редко радовала подарками,
Проливая Небесный Свет.
Душу я напитала блёстками.
И когда распахнулась дверь,
Шла к священникам я с вопросами,
И шептало мне сердце – верь!
День серый, давит… Ветрено и сыро…
Сугробов шапки поменяли масть…
Тоска во мне, неведомая сила,
Свила гнездо, и прочно прижилась.
Иду из храма, и свечусь тихонько –
Она ко мне боится подходить.
Но подбирается к мечтательной и сонной,
И снова поселяется в груди.
Ещё боится солнечного света.
Лучей ликующих, и звонких трелей птиц…
А обожает письма без ответа,
И вид непросыхающих ресниц.
Она страшится, что я справлюсь с нею.
Ввести в отчаянье меня стремится пусть,
Вернуться к тихой радости – посмею,
Со сладко-горькой грустью – разведусь.
Тоска моя – от недостатка веры,
Отравой жалость плавает в крови.
В отчаяньи граница есть и мера,
И нет границ в смиреньи и любви.
Культура без религии мертва.
Ей нужен культ, на то она – культура…
Кумиры гаснут, крошатся слова.
Не может долго жить макулатура.
Питают озеро подводные ключи.
Они иссохнут – зарастёт осокой.
Коль в книге голос Бога не звучит,
В ней не текут живительные соки.
Том стихотворный крупным кирпичом
Лежит на полке и сияет кромкой.
Коль пуст внутри, и мысли ни о чём,
Его на свалку унесут потомки.
О, Господи! Прости за многословие!
За слепоту и глупость (по грехам) …
Поэтов малокровное сословие
Бежит за славой, а она – лиха.
Она жестока и коварна, тем не менее
Её желают, гимны ей поют,
И служат рьяно, до самозабвения:
Случается – и жизни отдают.
Она же, как капризная царица,
Того помилует, а этого – казнит…
Позор… Успех…Но это только снится.
Душа – в дурмане. Беспросветно спит.
Проснётся – ужаснётся. И отступит
От пропасти – от злобной суеты.
Даст Бог – на Поле Истины вернётся,
Где Божьей мудрости рождаются цветы.
Поэты разные бывают
Тот хвалит Свет, а этот – тьму.
Одни нас, тонущих, спасают.
Другие тянут нас ко дну.
Поэты были, есть и будут,
Их невозможно истребить.
Они должны средь наших буден
Хоть каплю света – но дарить.
Не нужно и славы,
А только – не лгать.
То – сжечь, то – оставить,
Дожать, острогать…
А что остается?
Былинки и сор.
Но их не коснется
Хвала иль укор.
В пыли позабытая
Будет лежать,
До времени скрытая,
Тлея, тетрадь.
Быть может и так:
До скончания дней
Никто, никогда
Не узнает о ней.
Но ТАМ, перед Богом,
Хочу или нет,
За буковку каждую
Дам я ответ.
Слова, слова…Нанизывай на леску.
Сверкают бусины. Но какова цена?
Покуда вес, природа – не известны,
То истинная ценность не видна.
Порой молчанье – лучшая огранка.
В тиши и думах вырастет кристалл,
Один, чудесный, средь пустых обманок…
Мысль – драгоценна, коль чиста, проста…
Мне некто запретил писать стихи.
Назвал их хлёстко, резко – «словоблудием».
Они не хороши, и не плохи…
Душа бездомная скитается по людям,
Всё клянчит подаяния – любви.
И получает – то куски, то крохи…
А некто мне: «не плачь и не зови,
Иначе, уж поверь, окончишь плохо…»
Я знаю, что во всём он прав почти.
Моя душа – червивая и злая.
Я не пою, скорей – скулю в ночи.
Но Бог не бросит, это точно знаю.
Прости, очередной наставник мой.
Кто как умеет, я молюсь – стихами.
Мои стихи – молитва, вздох и вой.
Я в рифму о грехах своих вздыхаю.
Сначала причудливо вяжешь слова.
Потом ослабеет стихов тетива.
Цвет облетит и останется кость,
Имя которой – злость.
Ненависть, и не иное,
Слёз сострадания – нет…
…Так бы прожить, чтоб опало земное,
И остался – небесный свет…
Нам за строчками не спрятаться.
Всё, что на душу легло,
Пишем. Стоит напечататься –
Мы прозрачны, как стекло.
Говорим о том, что ближе нам,
Кто наш недруг, кто – кумир…
Мы, спокойно или с вызовом,
Приглашаем в личный мир.
Популярности заложники,
Мы лелеем каждый стих.
Беззащитные художники,
Ищем средь толпы своих.
…Мало ль, что о нас судачится.
Не распутаем клубок…
Что на самом деле прячется
В наших душах – знает Бог.
Наберётся десяток стишат,
Что за тучи на небо спешат.
Наберётся немножечко строк,
Что обгонят назначенный срок.
Наберётся лишь горсточка слов,
Что найдут себе пищу и кров.
Лишь два слова: «Господь» и «прости»
Нам помогут в далёком пути.
Тоска – поэзии сестра.
Ища во всем первопричину
(Так ищет женщина мужчину),
И осторожна, и мудра.
Она не трогает основ, скользит,
На дно не погружаясь,
Случайно, вроде бы, касаясь,
Неторопливых берегов.
Любовь – поэзии под стать.
Мечтает в мире воплотиться,
Не может до конца раскрыться,
И, мучаясь, не любит ждать.
Но – ждет. Становятся одним
Любовь, тоска… И жажда жизни,
Которая прозреньем брызнет,
Но Небо властвует над ним.
Стихи я писать разучилась.
Не выразить то, чем живу.
Мое житие расслоилось,
И вижу я сны наяву.
Я душу небесным питаю,
Бегу от привычных утех,
На ниточке сердца летаю,
Забыв и позор, и успех.
Порой обхожу я музеи
Былых обольщений и грез.
Сквозь пыль и тенета глазеют
Портреты развенчанных звезд…
Я думал, что душа моя черна.
Чернее ворона. И злоба – остроклюва…
Я падал… И когда достигну дна?
Но честен был, с душою однолюба…
Я не надеялся, о, Господи, спастись.
Я падал, и конца тому не видел.
Но Голос мне сказал: «Остановись!»
Я замер. Сам себя возненавидел.
Я рукописи жёг. Я рвал листы,
Бросал в огонь, и корчились страницы.
Исписаны, исчерчены, густы
Горели дни, воспоминанья, лица.
Я в пепле, Господи, стою перед Тобой.
Я серым стал, от пяток до макушки…
Стою, седой поникнув головой,
Как нищий возле старенькой церквушки…
Не чёрный ворон я, а слабый птах.
Готов я мёрзнуть, погибать от зноя…
Позволь, позволь летать в Твоих садах
Перед Твоей Небесной Белизною…
Мне иногда безразлично,
Что после меня останется.
Ну, кипа бумажек личных,
Да рукопись – бесприданница.
Таланты над головами
Восходят, сверкают, гаснут.
И – забываются нами,
Влюблёнными в новые сказки.
Честнее, труднее, правдивей
Слушать Бога и сердце.
В итоге, толпе на диво,
Не сгинуть, не затереться,
Душу не измурыжив,
Радости чистой дождаться.
И, умирая, выжить.
И от стихов отвязаться.
Торопимся дела доделать.
А их не убывает груда.
Почти не слушается тело,
И слышен зов из Неотсюда.
Спешим, стихи собрав, издаться,
Бумаги разобрать по папкам,
Архив подшить, в шкафах прибраться,
И даже приготовить тапки…
А всё – пустое, прах и пепел.
Успеть простить бы, примириться.
И будет наш отрезок светел.
И, может быть, ещё продлится.
Говорят, мы устали, и много нам лет.
Горсть таблеток на завтрак, и две на обед.
Голова поседела, читать тяжело -
Видно, надо в очках посильнее стекло.
Что сказали вы? Ась?.. И походка слаба…
Отступаем, сдаёмся. Короче – труба.
Но слабеющим слухом мы слышим порой
Шелест крыльев – проносится ангелов рой…
Слеповатые, видим на лицах следы
Ран душевных, и линии прошлой беды.
Ослабевшие, можем мы руку подать…
И уже не людского страшимся суда.
Солнце радует нас, не печалит луна.
Получается, старость – открытий полна.
Пережитого кадры – немое кино…
Объясняется смысл, обнажается дно…
Чемоданы обид и оплошностей кладь
Разобрать бы успеть… То, что занял – отдать…
Чтобы нам уходилось почти налегке -
Свет любви и прощенья лежал в узелке.
Дни летят, как бешеные кони.
Но тоска вне времени живёт.
Годы горбят наши спины, клонят,
Копится печали горький мёд.
Кажется – земное время канет,
А тоска повиснет на плечах.
И как плащ, шурша, взмахнёт крылами,
И обнимет, отражая страх.
Страшно? Да. Но мы не веселились,
Так, чтобы последнее забыть.
Каялись, надеялись на милость,
Грусть и радостью великой не избыть.
Спросят: а о чём душа грустила?
Об ущербности своей, неполноте.
Пока жизни форма не застыла,
Были дополнения… Не те…
Вечно нам чего-то не хватало.
Были миги радости святой…
Ликование сквозь пальцы утекало,
Лес унынья нарастал густой…
Мы надеялись, мы шли неутомимо…
Дни мелькали. И душа – росла.
Смерть – как сито: пыль и пепел – мимо.
В Божьих дланях – души и дела.
Успеть закончить все дела,
Чтоб ничего не тяготило.
Чтоб лёгкою душа была,
К земле не пригибала сила.
Успеть простить, простить, простить.
Желать молитвы, словно хлеба.
Мечты на волю отпустить,
Как шарики в просторы неба.
Раздать одежду, что висит,
Пылясь, напрасно в шифоньере.
Просеять мысли сотней сит,
И чувства на грехи проверить.
…Гляжу вокруг – и жуть берёт:
Коробки разные пылятся.
Вещей глухой круговорот –
Не хватит жизни разобраться.
И длинный-длинный список дел.
А вдуматься – пустого много.
Уже и волос поседел.
И в небеса глядит дорога.
Слава Господу за всё.
Жизнь мы сами усложняем,
Вяжем петли, рвём, скрепляем,
То нас топит, то несёт…
Слава Господу за всё!
Словно бешеные кони,
Мчатся мысли и желанья.
Даже лёжа на диване,
Мы под их скопленьем стонем,
Задыхаемся в погоне.
А когда покой обрящем?
Мы блуждаем в тёмной чаще,
Мы живём ненастоящим.
Нам успеть бы укрепиться,
С покаяньем сжиться, слиться,
Чтобы ТАМ не заблудиться.
Не теряя с Богом нить,
О молитве не забыть!!!
Скоро, скоро позовут меня к ответу.
Дел хороших, и молитвы – нету.
Жизнь – грязна, грехами замаралась.
Только покаяние осталось.
Только слёзы, просьба о прощении,
Да икон небесное свечение…
Я спешу в своей душе прибраться.
Сколько ж можно во грехах валяться!
Да, земных забот осталась горстка.
Но и сил немного, полнапёрстка…
С Божьей помощью бы перебрать архивы.
Дневники прочесть… Найду ли силы?
Пропущу через себя заразу.
Думаю – а может сжечь их? Разом?
От бумажной кипы отвязаться,
И с душой наедине остаться…
Чтобы волки мысленные, воры,
С Богом не мешали разговору…
Ещё горит моя лампадка…
Трепещет, бьётся огонёк.
Срок жизни слишком, слишком краткий…
Успеть, пока он не истёк,
Дела доделать, домолиться,
В пути надежды не терять.
Дать в книгу перевоплотиться,
Стихам, что пишутся в тетрадь.
Зовёт небесная дорога.
А я вещами обросла…
Их так невыносимо много,
Что не раскинутся крыла.
О, эти жизненные путы…
Господь болезнью наградил,
Чтобы драгоценные минуты
В молитву разум превратил.
Чтоб за земное не цеплялась
Сластолюбивая душа.
…Немного маслица осталось,
Горит лампадка, чуть дыша…
Окажется, страх смерти – это малость.
Бояться надо духов, что придут.
Потребуют, чтоб им душа досталась.
Заявят, что навеки заберут.
Молись, душа! Кричи: «Помилуй, Боже!».
Хотя при жизни надо бы вопить.
Страшусь момента этого до дрожи…
И умоляю с покаяньем жить…
Я уйду, дела не доделав.
Не успев что-то там долепить.
Станет ветхой одеждой тело,
Оборвётся слепая нить.
И увижу во рву, под пылью,
Тихо тонущее во тьме:
Снимки, книги, архив фамильный…
Всё, что тешило душу мне.
Что служило грехам: тщеславью,
Празднословью, блудным страстям,
Божий гнев истребит, расплавит,
Как ненужный, смердящий хлам.
Что останется, если даже
Слово искреннее «прости!»
Исчернила греховной сажей,
Не хотела свой Крест нести…
Не могу ничего, не умею.
И пока ещё тут дышу,
На иконы смотреть не смею,
О помилованьи прошу…
Нам не всё равно ли, кто ты, Смерть?
Встреча неизбежна. Нам-то надо
За тебя, в далёкое, смотреть,
Где иль пораженье, иль награда.
Нам о Боге думать. О душе.
Ну а ты… О милости не просят
Коль явилась, странная, уже.
Как горох о стену все вопросы.
Ты добра к измученным костям,
Милосердна к измождённой плоти.
Для усталых – просто медсестра.
Их от встречи ужас не колотит.
Ты страшна для возлюбивших жизнь.
Любящих комфорт и наслажденье,
Тело…Что повержено лежит.
И былых страстей кружатся тени.
Смысл пропадает – просто жить и жить.
Уйти, как в яму, кануть – и ни звука…
Так даже легче: "сказки, миражи"…
Хотя не жизнь, а мерзостная скука.
Жить телевизором, едою, барахлом,
Смотреть, как сыплют шутками артисты…
Когда нежданно смерть приходит в дом,
Вы слышали, как воют атеисты?
Скорые ездят. Спасают народ,
В вены вливают лекарства.
Тех, кто внезапно и быстро умрёт,
Ждёт ли Небесное Царство?
Выйдет душа, и к своим полетит,
К тем, кого в жизни любила.
Примет себе соответственный вид,
Будет искать то, что мило.
Тот, кто любил непотребное петь,
Вечно – с нетрезвой походкой,
Не перестанет за гробом хотеть,
Шумных компаний и водки…
В истинном свете увидев себя,
Каждый из нас – ужаснётся…
Жил ли с надеждою, верой, любя?
Доброе дело найдётся?
Страшно мне, Господи. Смерти боюсь,
Зная, что нет её вовсе.
Это – лишь дверь, я пройду, и явлюсь…
Кто ты? – Господь меня спросит…
Что – напоследок? Буйство, кутежи?
Иль – покаянье, тихая молитва?
Один считает: «Страсти развяжи».
Другой решает: «Наступает битва».
Последнее сражение идёт.
Иной и видя – ничего не видит.
Уже на сутки переходит счёт.
Отстаньте, сожаления, обиды.
Скорей, скорее свитки развернуть,
Назвать грехи и с бесами расстаться,
Пока не потащили в страшный путь,
Длиной в мытарства, этажами – двадцать.
Успей сказать, пока ещё не нем:
«Достойное я по делам приемлю!
Ты помяни мя в Царствии Твоем…» …
И в радость будет, что оставил землю…
…Когда до смерти несколько шагов,
То Небо от волненья замирает…
Ты не пихай в котомку ничего,
Чем легче груз, тем проще путь до Рая…