Через боль, но на волю. Дневник матери

Text
Read preview
Mark as finished
How to read the book after purchase
Через боль, но на волю. Дневник матери
Font:Smaller АаLarger Aa

Мы, как видно, другой породы,

если с маху и на лету

в диком вакууме свободы

мы разбились о пустоту.

Игорь Губерман

© Ольга Колодяжная, 2020

ISBN 978-5-0051-3492-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОТ АВТОРА

Как человек и как журналист знаю, что чужой опыт помогает найти выход из своей беды. В одной из командировок, когда разум затмевался отчаянием от мыслей о дочери, мне попалась книга Жаклин Фавр, матери наркомана из Швейцарии, «Осторожно, героин!». Я прочитала ее залпом в поезде, и в моей смуте появилась искра надежды и света. Сегодня мое глубокое убеждение, что в наше время, время эпидемии наркомании, крайне необходимо делиться опытом преодоления, чтобы понимать болезнь, видеть свои ошибки, находить выходы из тупиков. Я видела рядом с собой много людей, которые боялись даже думать о наркомании.

Эпидемия наркомании давно бушует в стране, а мы все прячемся от стучащей в наши дома беды, а когда эта беда врывается, в ужасе и растерянности теряем силы и время. Но мудрость жизни в том, что если ты информирован, то уже вооружен.

Ольга Колодяжная
Симферополь, 2020

Для связи и личных консультаций:

+7 978 806 14 66

olga_promin@mail.ru

Как начиналась эта книга

Когда я задумала эту книгу, моя дочь сидела в тюрьме. Срок был маленький, но я надеялась, что его будет достаточно, чтобы у нее вызрело желание жить без наркотиков. Позади – несколько лет настоящего ада, впереди – надежда: она вернется, и мы начнем с чистого листа.

Как человек и как журналист знаю, что чужой опыт помогает найти выход из своей беды. В одной из командировок, когда разум затмевался отчаянием от мыслей о дочери, мне попалась книга Жаклин Фавр, матери наркомана из Швейцарии, «Осторожно, героин!». Я прочитала ее залпом в поезде, и в моей смуте появилась искра надежды и света. Сегодня мое глубокое убеждение, что в наше время, время эпидемии наркомании, крайне необходимо делиться опытом преодоления, чтобы понимать болезнь, видеть свои ошибки, находить выходы из тупиков. Я видела рядом с собой много людей, которые боялись даже думать о наркомании. Эпидемия наркомании давно бушует в стране, а мы все прячемся от стучащей в наши дома беды, а когда эта беда врывается, в ужасе и растерянности теряем силы и время. Но мудрость жизни в том, что если ты информирован, то уже вооружен.

У меня есть привычка записывать и анализировать происходящее. Мой дневник матери наркоманки сродни тому, когда смертельно больной исследователь начинает фиксировать этапы своей болезни и применение нового лекарства. Он делает это, понимая, что его дневник, даже при смертельном исходе, может стать полезным для последователей и поможет найти эффективное лекарство. Эта книга – мой личный опыт и моя личная исповедь. И еще, я надеюсь, эта книга будет инструментом в работе с родителями наркоманов, если мне помог опыт других, значит, и мой опыт может тоже кому-то помочь… Многие из родственников наркоманов, измученные болезнью близкого, не могут услышать и понять, что им делать. Я такая же, как они, мне хорошо знакома их боль, и я надеюсь, что эта книга станет мостом между нашими сердцами.

Несколько лет я не могла закончить эту книгу. Развеялись иллюзии – вот выйдет дочь из тюрьмы и больше не будет ничего плохого, мы пойдем ровной и светлой дорогой… А дорога оказалась очень неровной, с большими ямами и извилинами.

Наркомания – это болезнь не только моей дочери или проблема моей семьи. Это болезнь общества и всей планеты. Вылечить общество не в наших силах, но исправить положение внутри семьи и измениться самому – это наши задание и цель. Я писала, не зная, какой финал будет у этой истории, ощущая себя на передовой линии в смертельном бою, когда не знаешь, кто останется в живых и выйдешь ли ты победителем.

Узнав, что я пишу книгу нашей истории болезни, дочь не дала добро. Она боялась непонимания, осуждения, и я на годы отложила завершение книги. Пополнялись только дневники.

Начало

Даже ведя дневник, трудно точно определить, когда это началось. Что такое наркотики? Какова последовательность развития болезни? Какие признаки ее в человеке, живущем рядом с тобой? Я ничего не знала, да и знать не хотела, потому что считала, что наркомания – это что-то страшное, не имеющее ко мне никакого отношения. Наркоманы – это люди, живущие на самом дне общества, но никак не в соседней комнате твоей квартиры. Это может быть кто угодно, но только не твоя дочь, которую ты любишь, положила много лет и сил, чтобы вырастить ее здоровой, дать образование, выстроить перспективу. Она умная, красивая девочка, у нее есть все для хорошего старта. Она, как и я, верующая, наконец. Какие могут быть наркотики?! Я была слепой. «Это меня касаться не может!» – так думает большинство из нас. А по статистике России и Украины около половины молодых людей пробуют наркотики еще в школе, и девяносто пять процентов начинают в это время пробовать алкоголь, который медицина тоже относит к разряду веществ, вызывающих химическую зависимость.

Литературы, которая разъясняла что-то молодым и их родителям, в то время было немного. Если мелькало, это было из серии «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Но самое главное – это нежелание даже думать на эту тему, пока тебя это не коснется лично. Происходит это обычно через несколько лет после начала, когда болезнь уже пускает глубокие корни.

Моя история, увы, типичная. Дочь попробовала наркотики лет в четырнадцать. Что помню я о том периоде? Конец девяностых – начало двухтысячных – очень трудное время для меня. Сын от первого брака на семь лет старше дочери, его отец умер. Дочь – от второго брака, ее отец не утруждал себя ни материальной помощью, ни помощью в воспитании. Именно в то время сын, уже имеющий высшее образование, отслуживший в армии, положительный во всех отношениях парень… сидел в тюрьме. Так тоже бывает, не буду рассказывать его историю. Она не связана с наркотиками, просто мальчишеская глупость. То были два с половиной страшных года.

Как живет в это время мать? Что она чувствует? Как она себя мобилизует, чтобы помочь ребенку выдержать испытание, не сломаться психически, не озлобиться, не заболеть туберкулезом, например, который свирепствует в тюрьмах? Помощи ни от кого, заработки – минимальные. С колен не вставала в храме и дома под иконами: ревела и молилась. Помолишься, поплачешь, потом тачку в руки – и зарабатывать. Заработаешь – опять тачку нагружаешь – и в тюрьму с передачей. Чтобы на себя что-то потратить – ни-ни, только самые дешевые продукты, только самые дешевые тряпочки из «секонд-хэнда», так же и дочери: мы на воле, как-нибудь обойдемся. У нас был маленький праздник по вечерам у телевизора: я покупала вафельку за пятьдесят копеек, и мы пили чай. Очень вкусно!

А как жилось в это время моей дочери? Она плохо питалась, когда организм растет и развивается. Она плохо одевалась, когда хочется нравиться мальчикам… Мама все время заплаканная, раздраженная, в тягостном настроении. Я говорила: «Подожди, это временно, брату сейчас хуже, чем нам». А в масштабах ее жизни это «временно» было лишь продолжением предыдущих девяностых, когда почти все мы жили в нищете. С трудом вписываясь в новый уклад, я мало что могла одна, с двумя подрастающими детьми, которых надо было кормить, обувать, одевать, учить. Огромные долги по квартплате, по неудавшемуся бизнесу, хроническая депрессия, потому что не можешь свести концы с концами, раздражительность и нервные срывы… Моталась в поисках заработка по городу, уезжала в Москву, оставляя детей на три-четыре месяца с престарелой бабушкой.

Дети иначе воспринимают наши проблемы. Материальные трудности, которые мы переносим болезненно, они видят под углом: если я сыт и меня любит мама, то все нормально. Наша издерганность, наша неспособность управлять своими отрицательными эмоциями постепенно накладывают и на них отпечаток. Я смотрю на фотографии, когда моей дочери было двенадцать лет. Здесь она еще ребенок – веселый, открытый, улыбчивый. А дальше все чаще появляется хмурый взгляд, кривая усмешка на лице. Могу ли я себя в этом винить? И да, и нет. Есть причины, от меня не зависящие, но много зависело и от меня. Теперь я это понимаю, но прошлого не вернуть, посеянное приходится пожинать.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

«В конце ХХ века во многих странах наркомания была признана социальным бедствием. В Международном антинаркотическом центре в Нью-Йорке существует документ, который указывает, что количество лиц, употребляющих наркотики, на всем земном шаре составляет около 1 млрд. человек. Однако эта цифра приблизительна, так как точно учесть число наркоманов на текущий момент невозможно.

Количество наркоманов в России составляло около 3млн. человек. Но истинное число наркоманов, как считали специалисты, в несколько раз превышало число зарегистрированных больных. Учитывая возрастную категорию большинства наркоманов – от 13 до 25 лет, можно сказать, что под угрозой этой болезни оказалась фактически треть нового поколения страны. Особое беспокойство вызывало, что увеличилось число женщин и девушек, употребляющих наркотики. Скорость и масштабы распространения наркотических веществ на территории Российской Федерации и других стран мира позволяли говорить о том, что распространяется настоящая пандемия наркомании – повальная эпидемия, охватывающая население ряда стран. «Если не произойдет чуда, то окажется, что в XXI веке наркоманы – это наши будущие ученики, наша будущая паства. … И если ситуация с употреблением наркотиков не изменится в лучшую сторону, то через полтора десятка лет люди, пристрастившиеся к наркотикам, заполнят правительство, парламент, воинские части, медицинские учреждения, университеты и школы…» (Из книги игумена Евмения «Луч надежды в наркотическом мире», который работает с наркоманами уже не один год).

 

Большинство стран бывшего Советского Союза, находится в числе мировых лидеров по росту числа наркоманов и ВИЧ-инфицированных. Статистика взятых на учет наркоманов отражает лишь вершину «айсберга». Каждый наркоман вовлекает в среднем за год 7—10 человек, поэтому наркомания увеличивается на 8% в год – тенденция одна из самых высоких в мире. 70% наркоманов – это молодые люди до 25 лет. Более 60% составляют подростки, а 13% – и вовсе дети 12-ти и менее лет. Женская наркомания, в процентном соотношении, самая высокая в Европе.

Просмотрела

Вокруг дочери всегда было много ребят и мало девчонок. Это удивляло, но не беспокоило: симпатичная, улыбчивая, она нравилась многим из них. На ее шестнадцатилетие наша большая кухня едва вместила около сорока ребят. Пили мало, но были веселые. Мне ничего дурного в голову не приходило.

У дочери уже был парень, на семь лет старше, бывший одноклассник брата, почему-то вертевшийся в их подростковой компании, очень худой и бледный, заторможенный, молча приходил, молча уходил. Позже я узнала, что он и несколько его приближенных потребляли таблетки, курили «травку», делились с малолетками. Они были особенные, вели какие-то, как казалось моей дочери, умные беседы. «Я гуляла вместе с ними по улицам и восхищалась: какие они раскомплексованные, свободные! Я завидовала им, мне тоже хотелось быть такой, я уговаривала их дать мне попробовать и, наконец, уговорила. Сначала от таблеток было очень плохо: тошнило, рвало, болела голова, но потом привыкла».

Нельзя сказать, что я ничего не замечала. Именно в этот период дочь перестала быть привычно послушной девочкой. Мне не нравилась ее дружба с парнем старше ее, но домашние «разборки» могли заканчиваться тем, что она выпрыгивала из окна нашей квартиры на первом этаже в домашних тапочках и убегала на несколько дней. Проблемы подросткового периода – у кого их не было? Я видела только непослушание, возможность ранних женских проблем для девочки… Наркотики – это в другой стране, на другой планете.

Скоро появился новый друг. Ей было 16, а ему 17, когда они начали жить открыто – современные Ромео и Джульетта, «монтекки» и «капулетти» при них, в том числе и я. Возмущение и негодование родителей с обеих сторон привели лишь к тому, что, зайдя как-то утром в спальню дочери, я увидела две пары испуганных глаз, глядящих на меня из-под одеяла.

То, что для нас в этом возрасте было стыдно и крайне редко, для современных молодых людей – норма. Аргументы родителей на темы нравственности выглядят нелепым комариным писком на фоне пропаганды секса в средствах массовой информации. Мои попытки увещевания превращались в скандалы и вели к разрушению отношений, и я смирилась: если сейчас такое время, пускай тогда живут рядом со мной.

Сергей (назовем его так) действительно ее любил, после школы пошел работать и учиться заочно. Дочь окончила школу, поступила в институт. Они были вместе, им было хорошо. С Сергеем мы подружились, хороший, умный мальчишка, энергичный холерик, искренний, одинокий при живых родителях: отец с матерью давно в разводе. Мать уехала на заработки в Италию, оставив сына с отчимом – крутым йогом, которому пасынок был только помехой для пребывания в нирване. Новая жена отца категорически не принимала пасынка. Сергей прибился к нашей семье, как щенок, который был выброшен хозяином за порог, потому что доставлял много хлопот. Его зарплаты хватало на несколько дней, чтобы потешить любимую девушку, а потом оба сидели на моем иждивении. Это было главное, что вызывало мое раздражение. Я не замечала теневой стороны их жизни: ссоры, ну, какие-то выяснения отношений… Все как у всех, особенно молодых и неопытных.

Моя жизнь потихоньку налаживалась: смягчалась материальная ситуация, сын вернулся и начал работать, у меня появился в доме мужчина. А что происходило с моей дочерью? Были ли в их жизни наркотики? Теперь понимаю, что были: от случая к случаю, то «травки» покурить в компании, то пивко с «Трамадолом» – дешевле и приятнее, чем водка. Уже мелькали фразы: «Марихуана – это не наркотик, а удовольствие», «Трамадол» – это лекарство. Не водку же нам пить, чтобы снять напряжение?!» У меня было много вопросов: почему моя дочь не хочет семьи и ребенка? Почему ничего не говорит о своих планах на будущее, живет бесцельно? Почему бежит из дома куда-то к друзьям каждый вечер? Почему возвращается ближе к полуночи, когда я уже сплю? Почему до полудня никак не может проснуться и встает разбитой? Почему так безответственно относится к учебе? Почему она, девушка, так неряшлива, в ее комнате постоянный бардак? У нее даже появилась домашняя кличка – «Разруха»: обувь горит, одежда рвется и не чинится, мебель ломается, техника быстро выходит из строя… Отношение к любимому человеку такое, что никакая любовь, особенно первая, нежная, неопытная, долго не выдержит. Сергей мог прийти с работы пораньше по ее просьбе, а она появиться после полуночи, ничего не объясняя или явно обманывая. Он весь вечер обрывал телефон, нервничал, в поисках ее, но ничего не говорил мне. Круг друзей сменился: появились какие-то типы, не смотрящие прямо в глаза и вызывающие чувство смутной тревоги. Появилась подруга, с которой они подолгу где-то болтались вместе, и почему-то при этом очень сердился и волновался Сергей. «Ты ничего не понимаешь в жизни молодых», – таковы были ответы на мои попытки разобраться в ситуации.

Я никак не могла связать то, что происходило, с наркотиками. Лень – да, отсутствие цели – да, никаких интересов, кроме развлечений – да, неряшливость, разболтанность – да. Это констатировалось как факт, это вызывало мое недовольство и раздражение, это было поводом для скандалов. Мы могли очень резко поговорить, даже поссориться, но мы любили и прощали друг друга. Она – даже быстрее и искреннее, чем я. Она не чуралась круга моих друзей, насколько это было возможно. Я показывала, что есть люди, которые живут творчески, интересно, старалась привить и углубить этот интерес, и не жалею об этом, как ни странно это звучит сегодня. Она ходила время от времени вместе со мной в церковь на причастие и исповедь, но все реже и реже, объясняя это тем, что ей некогда или «нужно лучше подготовиться». Это не радовало, но это типично для молодых. Теперь понимаю, что я многого не знала из уже взрослой жизни дочери. Вскоре Сергею мать купила дачный домик на границе с городом, и молодые стали жить отдельно.

Первый августовский крик

Я закричала от ужаса первый раз жарким августовским днем, когда поехали отдохнуть на несколько дней на море, а меня попросили присмотреть за плохо закрывающимся домом-дачей, уже набитым дорогущей техникой. Как и все мамы, я решила прибраться в доме, недостроенном и неухоженном, да еще и с такой хозяйкой, как Маша. Веник и тряпку в руки и… то в одном углу, то в другом я находила скомканные газеты и фольгу с остатками конопли, и не только с остатками. Находила пустые пачки из-под «Трамадола»… Десять, двадцать, пятьдесят… Уже не считала, сгребла все в кучу во дворе, подожгла вместе с мусором… И завыла в голос от страха и внезапной ясности – это потребление не от случая к случаю и не по чуть-чуть, это уже наркомания.

Уехала в монастырь на несколько дней, выстаивала до потери сил долгие монастырские службы, чтобы упасть замертво в ночь, а утром опять молиться и плакать. Готовилась к исповеди, но кричавшим от боли сознанием так и не могла сформулировать, в чем каяться. Подошла к аналою и выдохнула: «У меня дочь – наркоманка! Я не знаю, что мне делать!» Мудрые слова батюшки запомнила на всю жизнь, они перевернули мне душу: «А теперь люби ее так, как никогда раньше не любила!»

Это был страшный вопрос себе: а я люблю свою дочь? Во мне кричали обида и страх. Несколько последних лет общения с дочерью – это постоянные скандалы, претензии, обвинения, нарастающее отчуждение и непонимание. А до этого? Старалась, как и все одинокие матери, обуть, одеть, накормить, дать образование, и это давалось нелегко. Но только ли это нужно было моему ребенку?

Я занималась ее воспитанием? В нищете беспросветной, к которой мы оказались неготовыми, в девяностые, когда приходилось думать о хлебе насущном в самом прямом смысле, что-то было урывками. Признаюсь, что большая часть воспитания состояла в том, что я, усталая и задерганная, занудно что-то внушала, требовала, наказывала… Разговоры в резких тонах и выражениях с моей стороны и бунт – с ее стороны, особенно в подростковом возрасте. Сейчас я с ужасом наблюдаю подобные отношения в других семьях, которые, увы, нередки. Да, я казнила себя потом, каялась в церкви и перед дочерью. Мы плакали вместе, и она меня прощала, не обвиняя, ничего не требуя. Да кто из нас любил по-настоящему? Это было страшное признание себе! Но как исправить ошибки прошлого, даже понимая, как горьки плоды тех ошибок?!

Без возможности облегчить душу через покаяние моя жизнь была бы просто невыносимой. И как же тяжело неверующему, когда он живет с чувством вины и без надежды освобождения от нее.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

В конце минувшего века в мировую, а затем и в отечественную медицинскую практику был введен новый обезболивающий препарат «Трамадол». Он пополнил собой длинный перечень опиоидных анальгетиков, который к тому времени включал морфин, героин, метадон и многие другие подобные соединения как природного, так и синтетического происхождения. Всем опиоидам присуща тесная взаимосвязь между обезболивающим эффектом и способностью вызывать наркотическую зависимость. Несмотря на упорные усилия фармакологов, отделить первый (несомненно полезный) эффект от второго (весьма нежелательного) до сих пор не удалось.

Не стал исключением из этого правила и «Трамадол». Специалистам с самого начала было ясно, что его бесконтрольное применение неизбежно повлечет за собой формирование болезненного пристрастия. Поэтому повсеместно «Трамадол» был отнесен к группе лекарственных средств, которые без рецепта врача пациентам не отпускаются. Этой меры оказалось достаточно для того, чтобы предотвратить распространение злоупотреблений «Трамадолом» практически во всех странах мира, кроме Украины и некоторых других государств СНГ.

Очень скоро в наркологических клиниках появились те, кто начал свой путь в наркотизацию именно с «Трамадола». Их число быстро росло и составляло от трети до половины всех пациентов. Причина этой крайне неприятной ситуации состояла в том, что на территории Украны аптечные сети грубо и систематически нарушали рецептурный режим. К этому их поощряет естественное для бизнеса стремление к прибыли, с одной стороны, и неадекватно мягкое по отношению к таким нарушениям законодательство, с другой. Более десяти лет он был в свободной продаже в аптеках в Украине. Его производили как легально на фармацевтических заводах, так и нелегально. Объем «Трамадола» и его вариантов, поступавший в продажу, превышал примерно в ПЯТЬДЕСЯТ раз его потребность для больных, нуждающихся в обезболивающих. По официальным данным, ежедневно в Украине выпускалось около 236 тысяч «лишних» доз. Обычно с целью опьянения употребляется 5 – 10 терапевтических доз одновременно. Простые подсчеты показывают, что фарминдустрия ежедневно обеспечивала трамадоловым дурманом 23,6 – 47,2 тысячи потребителей.

Только под нажимом многочисленных акций общественных организаций, с большим трудом правительство Украины признало официально «Трамадол» наркотиком. Квоты производства были уменьшены, но никто не отслеживал, куда были направлены запасы производства. До сих пор он присутствует на наркоманском рынке, но цена его выросла в десятки раз.

Ребята вернулись с отдыха и были бурные объяснения, взаимные слезы и обещания, что такое больше не повторится… Мне очень хотелось им верить. Да и как можно не верить, если мы поняли друг друга? Ребята осознают, что шалости зашли слишком далеко, они приняли решение прекратить. Очень хотелось верить в то, что процессом можно управлять, что происходящее не настолько серьезно, чтобы делать из этого трагедию. Они хорошие умные ребята и не могут не понимать, что наркотики – это вредно и опасно для жизни и здоровья! Такой вот наивный самообман, как и у большинства родителей.

Позже я узнала, что Сергей сам приучал Марию к «Трамадолу», сам пытался регулировать потребление, сам старался «спрыгивать», когда доза «разгонялась», как выражаются наркоманы, становилась очень большой. Он был ведущим и делал все, чтобы они с Марией шли вместе. Иногда у них получалось «спрыгнуть». Но это иллюзия всех наркоманов, что они могут управлять процессом потребления, особенно когда дело касается двоих. Моя дочь его любила, доверяла, осознания опасности и чувства самоконтроля в ней явно было меньше, а обманывать человека, который тебя любит, легко.

 

Смотрю на их фотографию того периода – такие молодые, красивые, влюбленные обнимаются под вишней… Они хотели пожениться, обустраивали дом. Сергей неплохо зарабатывал. Мать слала ему деньги из Италии, отец откупался деньгами. Дочь продолжала учиться в институте. Все выглядело совсем неплохо. Отношения с Сергеем длились почти пять лет, но так и не стали тем, чем должны были стать. Влечение к наркотику сильнее любви, за редким исключением. Обычная история развития зависимости: сначала пробуют «легкие» наркотики, потом идет утяжеление, а потом как снежный ком – все больше доза и все крепче капкан. Страшно, но «Трамадол» продавался во всех аптеках города, и его можно было купить в любом количестве. Живя с Сергеем, дочь начала колоться опиатами. Это было уже серьезно, но я узнала об этом только через несколько лет. И моя слепота объясняется только одним – очень не хотелось верить, что наш случай типичный.

Сначала Маша пришла пожить на время холодов, дачный домик для них был плохо приспособлен. Дома продолжалась ее «странная» жизнь: едва проснувшись к полудню (она училась во вторую смену), шла в институт и возвращалась в полночь в непонятном состоянии. Пыталась работать, не получалось, но для студентки на стационаре это не обязательно в понимании большинства родителей, и моем тоже. Училась плохо, пару раз ее отчисляли из института, с большим трудом восстанавливалась, но дотянула до диплома.

При каждом удобном случае я пыталась с ней поговорить. Мало тогда зная о наркомании, я что-то ей объясняла, доказывала, иногда казалось, что жизнь налаживается. Теперь понимаю, что она пыталась бросить, но это было труднее, чем начать снова. Большинство наркоманов время от времени пробуют бросить по каким-то им известным схемам, кое-кому это даже удается. Но болезнь очень коварная, и физическая тяга – это не самое главное в ней. Много ли надо молоденькой девчонке, с уже травмированной нервной системой, чтобы снова захотелось забыться и успокоиться?

Были периоды, когда мы пытались начать лечение. Как думает большинство? Надо идти в больницу! Мы тоже посетили нашу наркологическую клинику и психбольницу, где есть отделение наркологии. Дочь, казалось, бодро держалась, активно узнавала все про лечение, дала согласие, но потом говорила, как ее угнетала атмосфера этих заведений. Наше впечатление было схожим: все, начиная от запаха и нищеты и заканчивая отношением к больным, презрительным, унижающим, вызывало желание поскорее убежать и никогда сюда больше не возвращаться. Конечно, в этом не виноваты люди, которые там работают. Такое субсидирование, такое отношение к медицине в нашей стране, особенно к проблеме алкоголизма и наркомании… Когда привозят в белой горячке или в наркоманском передозе, тогда, конечно, спасают. Но прийти самому, если ты еще способен думать и чувствовать – это своими глазами увидеть, что надеяться не на что. Нашла в дневниках описание своего состояния после посещения этих «богоугодных» заведений: «Я воочию увидела, насколько не нужны я и моя девочка нашему государству. В таких заведениях, если находиться долго, то захочется самой чего-нибудь выпить, чтобы только не видеть этих облезлых стен, не чувствовать спертого запаха, не видеть раздраженных лиц медперсонала».