Булавка. Сборник юмористических рассказов

© Ольга Карагодина, 2022

ISBN 978-5-0059-3911-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

УЛЫБАЙТЕСЬ – ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА!

Булавка

Вспотевший Савелий Петрович в отделе радиотоваров старательно выбирал цифровой радиоприёмник для своего друга Игоря Николаевича. Рядом нетерпеливо дрыгал ножкой внук Тёма, ему хотелось поскорее выйти из магазина и пойти в парк, ведь дедушка обещал покатать его на аттракционах. Но дед упорно крутил в рука всевозможные модели, всё никак не решаясь выбрать наиболее удобный и красивый приёмник.

– Деда-а… Пошли на улицу, – канючил Тёма.

Савелий Петрович, не обращая внимания на внука, поманил продавца.

– Вы не подскажите, какую модель выбрать, чтобы она хорошо работала на улице в любую погоду?

– На улице? – удивился продавец.

– А мы дяде Игорю на кладбище выбираем, чтобы ему там скучно не было! – вставил свои пять копеек Тёма.

Продавец невольно закашлялся.

– Простите за любопытство, а зачем дяде Игорю приёмник? Новости из этого мира слушать?

– Скажете тоже… – хохотнул Савелий Петрович. – Игорёк памятники на кладбище устанавливает, вот и попросил купить ему приёмник. День рождения у него скоро.

После прогулки с внуком, вытрясшим из деда на всевозможные аттракционы половину пенсии, Савелий Петрович сдал Тёму дочери и отправился домой. По дороге в боку сильно закололо. Савелий Петрович остановился – колоть перестало. Постоял немного, пошёл дальше. В бок словно вонзился маленький кинжал.

Савелий Петрович испугался не на шутку, кое-как доковылял до дороги, остановил такси и помчался домой. Пока ехал в машине, ничего не болело, но как стал выходить из неё, снова пронзила, будто жало, острая боль.

– Лиля! Лилечка! Со мной совсем плохо… – ворвался в квартиру Савелий Петрович, на ходу срывая с себя шарф. – Наверное, сердце прихватило. Колет в боку – сил нет. Вызывай бригаду скорой помощи. Помираю…

Взяв радиоприёмник, Лилечка помогла мужу снять верхнюю одежду, уложила его на кровать, схватила телефон.

Савелий Петрович лежал на диване, боясь пошевелиться, потому что если он не двигался – ничего не кололо, но стоило ему пошевелиться – колики возвращались.

Врачи приехали быстро. Измерили пульс, осмотрели слизистые, попросили Савелия Петровича приподняться, нужно было снять с него пиджак и рубашку, чтобы послушать лёгкие.

– А-ай… – приподнявшись, взвыл Савелий Петрович и схватился рукой за левый бок. – Здесь…

Санитар, сопровождающий врача, подхватил больного на руки и аккуратно стащил рукав пиджака, он вывернулся. В районе плеча на рукаве сидела расстёгнутая английская булавка, на которую и уставились Лилечка, врач, санитар и Савелий Петрович.

– Больше не колет? – спросил врач.

– Нет, – хихикнул Савелий Петрович.

Лилечка всплеснула руками.

– Извините нас, пожалуйста, это я заколола булавкой рукав, подшить не успела.

Врач с санитаром улыбнулись, пожелали Савелию Петровичу доброго здравия и удалились. Лилечка ушла готовить обед, а Савелий Петрович задумался о бренности жизни. В этот раз булавка, а в другой?.. Неважно он себя чувствует. Возраст у него приличный, в любой момент может случиться что угодно. Надо всё подготовить, чтобы потом у родни голова не болела.

Савелий Петрович поднялся с дивана, сел за письменный стол, достал проспекты с эскизами памятников, которые забыл у него Игорь Николаевич. Положил перед собой чистый лист бумаги, взял острозаточенный карандаш. Хороший памятник увековечит автора! Памятник надо готовить загодя, иначе твой уход могут и не заметить! Памятник – это восклицательный знак человеку!

Лилечка уже в пятый раз звала к столу Савелия Петровича, однако он так и не вышел из комнаты. Рассердилась, вошла в комнату. Супруг сидел, склонившись над столом и что-то яростно подчёркивая карандашом. Лилечка заглянула через его плечо.

– Сава! Что это?

– Эскиз! Не видишь, что ли?

– Какой-то холодильник с бородой. Ты сошёл с ума? Я тебе не того врача вызвала?

– Много ли нужно для сохранения памяти о человеке? – буркнул Савелий Петрович. – Час работы мраморщика и полчаса работы Игоря Николаевича. Вам же с дочкой легче будет. Мне спокойнее, что всё предусмотрел. Пусть будет. Смотри: вот здесь – постамент, на нём – стела, на стеле выбит я в полный рост и – эпитафия: «Любил жизнь до потери пульса». Нет, погоди, надо подумать.

– Пообедаем, потом подумаешь, – рассердилась Лилечка, подталкивая Савелия Петровича в бок.

Наваристый борщ с говядиной, восхитительно вкусный, сразил Савелия Петровича наповал.

– Какая же ты у меня хорошая хозяйка! Дай поцелую твою заботливую ручку, – припал жирными губами к пальцам жены Савелий Петрович.

– Погоди! – всполошилась Лилечка, – Что это там, в комнате, происходит? Слышишь, будто кто бумаги ворошит?

Савелий Петрович выскочил из-за обеденного стола и бросился в комнату. На письменном столе, с хищным выражением морды, кот Васька додирал его эскиз. Вокруг зловредного домашнего животного валялись мелкие кусочки бумаги, в Васькиных зубах застрял карандаш.

– Убью, подлюга! – бросился ловить кота Савелий Петрович.

– Молодец, Васька! – расхохоталась Лилечка. – Рано эскизы рисовать.

***

Оба старичка любят покушать, – вдохнул полной грудью обворожительный запах горячих пирожков Игорь Николаевич, выходя из лифта. Как приятно идти к друзьям, после трудового дня на свежем воздухе. Работа у него хорошая, платят приличные деньги, да и коллектив нормальный; жена вот только много лет назад крутанула хвостом и ушла к директору ритуального сервиса, да и Бог с ней, ну а он как устанавливал памятники, так и устанавливает. Лилечка звонила, сказала, что подарок ему с Савой приготовили. А какой он установил шикарный памятник тёще Савелия… та ещё гарпия, была. С Савелием они со школы знакомы, всю жизнь дружили семьями.

– Дзынь… – нажал кнопку дверного звонка.

Вытирая руки о фартук, раскрасневшаяся Лилечка открыла дверь.

– Игорёк! Заходи!.. У нас тут событие за событием.

– Помер кто? – поинтересовался Игорь Николаевич.

– Бог с тобой, – всплеснула измазанными в муке руками Лилечка. – Сава купил тебе радиоприёмник к дню рождения, а потом сел рисовать себе памятник. Эпитафию сочиняет. Поговорил бы ты с ним, что ли.

– А сам-то где?

– Бутылочку игристого откупоривает.

На столе в гостиной чего только не было: два блюда с горячими пирогами, селёдка под шубой, салат оливье, солёные огурчики с помидорчиками, грибочки в маринаде, запотевший графин с охлаждённой водочкой. От запахов голова кругом. Савелий Петрович старательно выкручивал пробку из бутылки с шампанским.

– Помочь? Не застрелишься? – засмеялся Игорь Николаевич.

– Что пить будешь? – отозвался Савелий Петрович.

– Всё на букву «ш» – шампанское, шамогон и шональют. Лиля сказала, у тебя проблемы?

– Да. С булавкой.

– С какой-такой булавкой? – не понял Игорь Николаевич.

– С английской. Лилька в рукав пиджака засунула и забыла, а она треклятая расстегнулась, всего меня исколола: думал, помру. Скорую вызывали.

– Ты из-за булавки решил себе памятник воздвигнуть? Пригласил бы специалиста. Меня, к примеру.

– А я тебя и пригласил! Первый мой эскиз Васька, сволочь, разодрал.

– В чём-то ты прав, дружище, на посмертную славу рассчитывают только дураки, так что про монументальные мемориальные сооружения лучше задумываться при жизни. Я бы поставил тебе не абы какой, а памятник на колёсиках, чтобы в нужное время ты мог подъехать к родственникам и заглянуть в окно. Живое напоминание!..

– Шалопай, – прыснула в кулачок Лиля.

– Предлагаю поставить памятник булавке, – широко улыбнулся Игорь Николаевич. – Уколовшей тебя в нужное время, в нужное место, благодаря которой ты принялся за рисование и вспомнил свои инженерные навыки.

– Смеёшься над больным человеком? – скривил гримасу Савелий Петрович. – Сердцу не прикажешь, раз и нет пульса…

– Можно подумать, ты командир самой большой мышце в организме, – захохотал Игорь Николаевич. – И вообще, принимать алкоголь гораздо безопаснее для организма, чем принимать всё близко к сердцу. Предлагаю первый тост за женщин! Потому что женщина – это пуля со смещённым центром тяжести, которая попадает в сердце, бьёт по карманам и выходит боком. За виновниц торжества – Лилечку и булавку!

– А нет ли у тебя с собой новых проспектов с монументальными изделиями? – поинтересовался Савелий Петрович.

– Нет, у меня и навигатора теперь в машине – нет. Я его разбил, он привёл меня на кладбище и сказал: «Ваш путь окончен!», а ты мне про английские булавки рассказываешь. Приезжай ко мне на работу. Походим вдоль оградок, нервы успокоишь. Кругом тишина, умиротворение, и – сразу жить хочется. Я тебе такие памятники покажу, закачаешься.

– Нет уж, – махнул рюмочку водки Савелий Петрович. – Лучше в тир сходим, я всегда там напряжение снимаю. Как только меня жена, дочка или внуки разозлят, так я сразу в тир и вместо мишеней их лица представляю; и знаешь, отпускает. Держи приёмник, сам выбирал. Давай-ка его включим, проверим. Он на батарейках, можешь его с собой в кармане носить.

Савелий Петрович повернул рычажок. Приёмник зашипел, чихнул и красивым баритоном сказал: «А сейчас мы расскажем сказку о булавке, которая уколола одного человека в самое сердце…».

– Тьфу! – выругался Савелий Петрович, поворачивая тумблер назад. – Давай ещё по одной. За дружбу! Твоя твёрдая рука вырвала шипы из моего сердца.

***

Уютно устроившись в кресле, Лилечка старательно считала петли. Свитер для Савелия Петровича должен быть удобным и согревающим, остаётся довязать красиво оформленный реглан, переходящий в высокий тёплый воротник.

– Двадцать четыре, двадцать пять… Дзынь! Тьфу… – рассердилась Лилечка, бросая спицы.

Открыла дверь. На пороге стояла соседка Анна Михайловна.

– Лиля! Нет ли у тебя английской булавки? Не могу у себя найти. Штору в комнате сына заколоть. Порвалась.

– Заходи, соседушка, булавок множество, выбирай любую. Впрочем, возьми эту, – улыбнулась Лилечка, подавая злосчастную булавку, уколовшую Савелия Петровича. – Чаю выпьешь?

– Нет-нет, – заторопилась Анна Михайловна. – Дел по горло.

Анна Михайловна вышла замуж поздно. В тридцать четыре года родила сына. Роды были тяжёлыми. Ванечка родился слабеньким, много болел. Анна Михайловна души не чаяла в родном дитятке, и заранее ненавидела свою будущую невестку. Баловала сыночка, кормила только телятинкой да курочкой с местного рынка, при первом же чихе ставила на уши всех врачей, возила своё чадо на море, водила по музеям – в общем, всю душу вложила в отпрыска.

Ванечка рано начал интересоваться девочками, но маме старался о своих увлечениях не рассказывать. Когда Анна Михайловна обнаружила в ящике письменного стола порнографические картинки с отвратительными девицами в извращённых позах, пришла в ужас. Записала сына-балбеса на плавание, но сынок успевал везде: и спортом заниматься, и с девочками дружить.

Сначала Ваня влюбился в одноклассницу, потом поступил в институт и с однокурсницей закрутил долгосрочный роман, длившийся четыре года. Анна Михайловна случайно вернулась домой пораньше и обнаружила в своей спальне Ванечку с девушкой Светой: абсолютно голых, в интересной позе. Многоэтажный дом вздрогнул от звериного крика, когда Анна Михайловна вытаскивала Светочку за длинные локоны из кровати любимого сыночка. Ваня попытался заступиться за девушку, но маманя огрела его скалкой по широкой спине. Светочке Анна Михайловна сказала.

– Деточка, ещё не родилась та женщина, которая подойдет Ване. Так что, милочка, не думай, что с помощью постели ты сможешь отнять у меня сына.

Весь вечер Ваня слушал рыдания матери и выкрики, какой он есть подлец. Его растили, кормили, одевали, возили на курорты, а он посмел променять маму на какую-то белобрысую лахудру.

– Хотя бы предохраняйся, стервец, и подпись свою никуда не ставь! А впрочем, женись, женись! Сделай маму сиротой…

Поэтому маме Ваня не показывал Алёнку до последнего дня, лишь осмелился было, когда они с невестой подали заявление в загс.

Горе матери было беспредельно. Что же он в ней нашёл-то? Ножки тощенькие, ручки-прутики, глаза испуганной овцы. Гадюка пригрела сына на своей тощей груди. Однако свадьбе – не бывать!

Ваня ушёл из дома. Через два месяца свадьба всё-таки состоялась. Новоиспечённая свекровь скрепя сердце пришла на торжество, и теперь с тоской смотрела на молодых – раб божий Иван и страх божий Алёна. Горе горем, а с невесткой нужно наладить отношения, иначе можно навсегда потерять сына.

Анна Михайловна обладала огромным количеством уловок. Сняла отдельную однокомнатную квартиру для молодых в соседнем подъезде и уже знала, как изничтожить невестку. С помощью магии.

Первый же чёрный маг, попавший в поле зрения Анны Михайловны, оказался негром. Сей чудодей, как выяснилось невзначай, оказывал качественные услуги чёрной магии и колдовства секс-меньшинствам. Правда, воинственно настроенную маманьку сие обстоятельство не смутило. Анна Михайловна со словами: «Чтобы эта тварь от моего сынулечки отсохла», протянула чёрному-пречёрному магу булавку и фотографию невестки. Чужеземный ведун блеснул очами на чёрном-чёрном лице и горячо зашептал: «Я, как клоун морду корча, навожу на бабу порчу…».

Счастливые дети вернулись из Питера. Ваня расстелил постель, прыгнул в кровать и взвился к потолку от резкой колющей боли в ягодице. Из дивана торчала иглой вверх огромная английская булавка.

– Алёна! – взвизгнул ошарашенный Иван. – Иглы и булавки собирай за собой!

Примчавшаяся на вопли мужа Алёна молча уставилась на кровоточащую царапину.

– Ложись на живот и лежи смирно!

– Тр-р… – затрещал мобильный телефон.

– Сынок у вас всё в порядке?

– Всё в порядке, мама. Если не принимать в расчёт того, что в диване торчит огромная булавка, которая впиявилась в меня, когда я ложился спать. И теперь у меня зелёные трусы, зелёные руки, зелёная простынь и тихая ярость, потому как больно мне, мама, ой как больно…

Анна Михайловна охнула. Булавка предназначалась Алёне. Весь заговор насмарку.

– Ваня! А что Алёна? Не спит?

– Зелёнкой меня мажет. Мы боимся в кровать ложиться. Всю ночь теперь будем диван прощупывать. Так и без глаза остаться можно.

Анна Михайловна пошла на попятную.

– Ванечка! Да нет там больше булавок, я случайно обронила одну, когда заходила полить цветочки.

Ключи от квартиры у свекрови забрали. Булавку Алёна выкинула в окно.

Порыв ветра закрутил шаловливую приколку, завертел сияющей на солнце стрекозой и с силой швырнул в букет ярко-красных роз проходившей мимо дамы.

***

Валерия Леонидовна возвращалась с работы в отличном расположении духа. Отмечали на работе её день рождения. Коллеги подарили шикарный букет роз и отпустили её домой. Вот только неудобно с ним идти, да и в метро сложно с таким букетищем ехать. Надо бы такси взять.

Валерия Леонидовна вышла к шоссе, подняла руку. Рядом притормозил белый фольксваген.

– Садитесь! – выглянул из приоткрытой дверцы улыбчивый мужчина средних лет. – Куда едем, прекрасная незнакомка?

– На другой конец Москвы, – села на переднее сиденье Валерия Леонидовна, вдыхая аромат роз и крепче прижимая букет.

– Замечательно! Николай, – представился мужчина. – У вас сегодня торжество?

– Валерия. У меня сегодня день рождения.

– Кем работаете? – поинтересовался Николай.

– Продавщицей в ювелирном магазине. А вы?

– Охранником. Иногда извозом занимаюсь. Зарплаты у нас низкие… Вы замужем?

– А вы себе спутницу жизни ищете? Да, у меня есть семья, так что у вас никаких шансов, – улыбнулась Валерия Леонидовна.

– Вы мне напомнили одну историю, – хохотнул Николай. – Как грамотно отшить кавалера. Правда, это история о девушках. В далёком 1976 году прошлого века меня забрали после школы в армию. Попал служить в Сибирский военный округ. Ни о какой дедовщине мы тогда слыхом не слыхивали. Был определённый порядок, который никто не нарушал. Салаги-первогодки мыли полы, убирались. Второгодки, они же деды по-нынешнему, в основном в нарядах стояли. Никто никого не бил и не издевался. Жили дружно. И служил с нами кореец. Звали его Хунг. Без слёз не взглянешь. Природа на нём оттянулась по полной. Маленький, кривоногий, с огромной головой, которая по форме напоминала грушу, только хвостика на макушке не хватало, с узкими чёрными глазами-семечками и ртом наподобие щели почтового ящика. Понятное дело, все подсмеивались над внешностью Хунга.

В то время было модно писать из армии девушкам письма. Нам начальство специально адреса подкидывало. Где они их брали? Одному Богу известно… Нам для писем специальное время в Красном уголке нашей войсковой части отводили. Мы делали фотографии, писали разным девушкам, вкладывали своё фото и ждали ответа. Между прочим, многие после армии поехали к своим девчонкам по переписке, чтобы поближе с ними знакомиться.

Пристали мы однажды к Хунгу.

– А у тебя есть девушка?

Он в улыбке расплылся:

– Есть.

– Корейка? – спрашивает мой дружок Витька.

Хунг обиделся, чуть было не замкнулся.

– Корейка – свинья, у меня – кореянка.

Витьке неймётся.

– Красивая? Покажи карточку.

А сам меня в бок толкает: «Сейчас поглядим на его красавицу. Вот уж не думал, что кто-то в такого может влюбиться».

Хунг лезет в карман, у сердца снимок зазнобы носит. И вот достаёт и подаёт Витьке карточку, а там… просто анекдот, а не загляденье. С карточки на нас смотрит каракатица, словами не описать. Стоят с Хунгом друг друга.

Мы похвалили его невесту. Сказали, что очень красивая. Сами еле держимся, чтобы от хохота не повалиться, и придумали такую штуку.

Девушки нам разные отвечали: красивые, некрасивые, толстые, худые, кривые, косые, рыжие, белобрысые. Бывало, напишешь письмо. Отвечает складно да занятно, просишь прислать фото, а на нём «невеста Хунга». Как отвязаться, чтобы не обидеть? В общем, нащёлкали мы на фотоаппарат Хунга, и как только надо девице дать отворот-поворот, в конверт ей его фотокарточку. И тишина… ни ответа, ни привета.

Валерия Леонидовна задохнулась смехом.

– А что это у вас на ухе висит? – спросил Николай. – От сглаза носите? Или модничаете?

– А что у меня там висит, – схватилась руками за уши Валерия Леонидовна. На одном из них, зацепившись за серёжку, висела простая английская булавка. – Откуда она взялась?

– Вам лучше знать, – скосил глаза Николай.

– Боже мой!.. – охнула Валерия Леонидовна. – Кто-то решил меня сглазить и подсунул мне эту булавку.

– Плохо вы знаете продавцов цветочных магазинов, – засмеялся Николай. – Смотрите! Один бутон в вашем букете сломан! Он был закреплён на булавку. Они частенько так делают, когда покупают большой букет, обязательно всунут некондицию. Ох уж эти букеты…

– Приехали! А булавку эту оставьте здесь, уж я найду ей применение.

***

В соавторстве с Евгением Пахомовым (г. Элиста)

Николай рванул с места, но через секунду жезл сотрудника ГАИ его остановил. Николай чертыхнулся, нажал на тормоза и механически опустил руку в карман. Туда упала и булавка.

– Нарушаем, – ехидно поприветствовал его гаишник. – Ваши права.

Николай протянул небольшую книжицу.

– Что это? – вытаращил глаза блюститель дорожного спокойствия.

– Конституция! В ней всё о правах написано, – усмехнулся Николай.

– По мне хоть «Камасутра», где всё нарисовано. Где права? – раскрыл потёртые корочки гаишник.

– Так-так, – изрёк страж правопорядка. – Сержант Екатерина Петровна, подойдите сюда, – обратился к девушке в полицейской форме.

– Что это за знак в правах, похожий на булавку?! Как представитель женского пола, что вы можете сказать.

Сержант на секунду задумалась и предположила:

– Думаю, за рулём была женщина.

– Где женщина? – обратился он к Николаю.

– Какая женщина?..

– Которая сидела за рулем.

– Так это, она рядом сидела.

– Что? У вас на груди сидела? – съязвила сержант.

– Нет, рядом.

– Почему булавка у вас в документе: на память о встрече или как?

– Или как… – задумчиво протянул Николай. – Сначала мы говорили о цветах, а потом она исчезла.

– Где? Под колёсами? Откройте ваш бумажник, тьфу, багажник, мне нужно посмотреть, что там у вас?!

– Ружьё и чучело тёщи!

– Разговорчики! За нарушение ношения водительских прав с вас небольшой штраф из четырёх цифр. А булавку придётся изъять в назидание другим непонятливым водителям.

– Тьфу… – сплюнул Николай. – Операторы машинного доения. Булавкой не уколитесь. Заговорённая она.

– Почему одна фара не горит? – нахмурил брови гаишник.

– Новая модель «Фольксваген-Кутузов», – парировал Николай, поскорее залезая в машину.

– Екатерина Петровна, выпишите-ка ему ещё один штрафчик на четыре цифры, за пререкания. Поезжайте, уважаемый, – сложил бумажки в карман гаишник. – Екатерина Петровна, а вы пройдёмте-ка со мной. Составим протокол во-о-н в том кафе.

***

– Скажи-ка, дядя, ведь недаром… В кустах ты прячешься с радаром… – мурлыкал себе под нос Виктор Павлович, возвращаясь домой с дежурства. Жене он отзвонился, микроволновка уже жужжит.

– Верунчик! – зашёл в квартиру Виктор Павлович. – Масик вернулся с работы. Кто встретит Масика? Масик голодный и холодный.

– Иду, – вышла из кухни Верочка. – Раздевайся. Ужин готов. Дай я тебя поцелую, – прижалась губами к щеке мужа. – А что нам сегодня Масик принёс?

– Небольшую премию, – полез рукой в карман брюк Виктор Павлович. – Ой-й… Зараза. – Выдернул руку с несколькими бумажками, одну из которых проколола английская булавка.

– Дай поцелую пальчик. Масик укололся. У собаки боли, у кошечки боли, а у Масика заживи, – глубоко вздохнув, погладила руку мужа Верочка. Нос уловил лёгкий запах женских духов. Купюры пахли женщиной. Где шлялся? – резко вырвала из рук Масика деньги Верочка, вертя между пальцами булавку. – Пакостник! – замахнулась полосатым жезлом. – Получишь «енотовой палкой»!

– За что? – прикрыл руками голову Виктор Павлович.

– Откуда булавка? – рявкнула Верочка.

– Мужика сегодня штрафовал, случайно к деньгам прилипла.

– Давай-давай… – кипятилась Верочка. – Ври дальше.

– Сама помнишь, как пришла под утро – чулки наизнанку, лифчик из сумочки торчит? – пошёл в атаку Виктор Павлович, тихонько забирая жезл из рук любимой.

– А кто мне тогда кричал: «Я птица вольная, где хочу, там и летаю»? – побагровела Верочка. – И раз так, то ты – птица вольная, а я – подневольная: когда отпустили, тогда и прилетела!

– Ах ты… – вырвал назад деньги Виктор Павлович. – Ничего не получишь.

– Вот тебе! – воткнула булавку пониже спины Верочка.

Почувствовав ощутимый укол и вспыхнув словно спичка, Виктор Павлович схватил любимую, приподнял над полом и понёс к комнате. Верочка, трепыхаясь в руках муженька, успела вцепиться ему волосы и выдрала солидный клок.

Виктор Павлович начал терять контроль над собой. Открыл ногой дверь комнаты, втолкнул разбушевавшуюся гарпию внутрь и закрыл, крепко подперев дверь спиной. Раздалось змеиное шипение. Увидев вбитый в стену гвоздь и висящий на нём ключ от комнаты, Виктор Павлович протянул руку к «ключику возмездия» и запер Верочку, только после немного успокоился. Вытащил вогнанную по предохранительный замок булавку, бросил её на пол, и она провалилась в щель между половицами. Негодуя, направился к холодильнику. Час пил горькую под музыкальный вой из-под двери. Потом ушёл.

Вернулся поздно. В квартире стояла тишина. Дверь в комнату оставалась запертой. Виктор Павлович тихонько открыл комнату. Свернувшаяся калачиком Верочка мирно спала на диване, прижав к груди плюшевого зайца. Пухлые губки что-то шептали, полудетское личико с упрямо сжатыми губами выглядело безмятежным и умиротворённым.

На Виктора Павловича накатила волна нежности. На цыпочках подошёл к дивану, положил рядом с зайцем заработанные за день деньги, легонько поцеловал жену в затылок и вышел из комнаты. До замужества Верочка была членом команды стритрейсеров, и он их ловил… Попадалась Виктору Павловичу и Верочка, которая полюбилась ему за боевой характер.

***

На улице светило весеннее солнышко. Падая на подоконник, лучи отражались в вазочке с водой и пускали по квартире игривые блики. Один из них упал на руку Виктора Павловича, прыгнул на циферблат наручных часов, скользнул по стеклу, ослепив их владельца солнечным зайчиком. Виктор Павлович, громко чихнув, отодвинулся от окна и подошёл к клетке с хомяками.

В клетке кипела настоящая супружеская жизнь. Самка недавно родила восемь хомячат и теперь сидела в домике с ними. Голые, слабые и беззащитные, они нуждались в материнском тепле. Их папашку деятельная родительница выдворила из родных пенатов, и тот, один-одинёшенек, лежал на крыше домика да чутко прислушивался к тому, что происходит внутри. Детишки громко пищали, требуя молока. В дом его не пускали, хоть он и рвался помогать своей избраннице.

Виктор Павлович мрачно смотрел на отверженного самца. Ему, суженому, обязательно нужно помириться с Верочкой. Да, он был не прав, сорвался, а зачем она воткнула булавку? Этот же заурядный конфликтик – совсем не повод собирать вещи и уходить к маме?!

Виктор Павлович ещё раз посмотрел на самца. Тот слез с крыши и попытался сунуть нос вовнутрь домика, оттуда разъярённой фурией вылетела самка и грозно щёлкнула зубами перед носом незадачливого папаши. Самец тут же попятился назад, к миске с кормом, решив снять нервное напряжение.

– Набирай вес, дружище, ведь чтобы победить такую стервочку, нужно крепко стоять на лапах. Держись, мужик, – натянул мятую рубаху Виктор Павлович.

Потоптавшись в коридоре, сел на корточки, шаря по полу в поисках предмета ссоры. Через некоторое время булавка нашлась. Засунув её в нагрудный карман, Виктор Павлович вышел за дверь.

Через десять минут Виктор Павлович стоял у ларька с цветами, выбирая букет для любимой. Розы! Верочка любит розы! С одной стороны – белые хороши, с другой – они не подойдут. Получается, будто он белый флаг выкидывает перед противником. Красные? Агрессивный цвет. Цвет войны, эти розы могут Верочку разозлить. Малиновые? Такие цветы старухам на юбилеи дарят. Розовые? Это для пятнадцатилетних нимфеток. Остаются жёлтые.

– Девушка, дайте мне, пожалуйста, семь крупных жёлтых роз на длинных, крепких ножках.

– Вам в целлофан или красиво оформить?

– А что означает – красиво?

– Ну-у… Могу развернуть лепестки у роз, и они будут казаться крупнее. Веточку зелени можно приложить, красивую бумагу взять, витой подарочной ленточкой с бантиком букет завязать, но это будет стоить дороже.

– А-а… Вяжите ленточками. Моя жена ненавидит жадных мужиков. Она и меня проверяла, когда я за ней ухаживал. Заведёт куда-нибудь в магазин с украшениями и смотрит, куплю ей хоть что-нибудь, а если куплю, буду ли торговаться за каждую копейку? В моём случае лучше не экономить.

К дому тёщи Виктор Павлович шёл, внутренне содрогаясь. Только бы её дома не оказалось. Старая гарпия всё испортит. Наверняка со вчерашнего дня сидит, смакует подробности их ссоры. Радуется, что дочка домой вернулась. С первого дня их совместной жизни старуха зудела дочери по телефону, что не ровня он ей – со свиным рылом припёрся в калашный ряд. В запале благоверная напомнила ему об этом. Позвонил в дверь. Дверь открыла Ангелина Борисовна.

– Явился. Чего надо?

Виктор Павлович, боясь, что старуха захлопнет дверь, протиснулся боком в квартиру.

– Вера дома?

Ангелина Борисовна, блестя очами, тряся накрученными на бигуди крашеными буклями, зашипела среднеазиатской змеёй щитомордником.

– Протиснулся-таки, паразит. Без мыла в любую дырку влезет. Садись, скоро придёт. Ты почто мою кровиночку в комнате запер?

– Она мне сделала больно! – достал из кармана булавку Виктор Павлович. – Она воткнула в меня вот это!

– Правильно воткнула! Надо было огреть тебя твоей полосатой палкой!

– Но-но! Не палкой, а жезлом, – сел на краешек стула Виктор Павлович, старательно пряча цветы за спину.

Ангелина Борисовна села на диванчик под старинными массивными часами с кукушкой, подаренными ей бабушкой, и только собралась открыть рот, как в замке заскрипели ключи.

Ангелина Борисовна полетела турманом к входной двери, пытаясь предупредить дочку о нашествии узурпатора. Только она встала, как массивные часы сорвались со стены и упали ровно на то место, где только что сидела Ангелина Борисовна.

– Тьфу, – сплюнул на пол Виктор Павлович. – Вечно они опаздывают! – и тоже вышел в коридор.

На пороге стояла Верочка, тоненькая, красивая, длинные вьющиеся волосы разбросаны по плечам, пухлые губки улыбаются, блестя васильковыми глазами. У Виктора Павловича аж защемило в груди. Он бы прямо сейчас кинулся к ней, поцеловал бы её, отдал букет, и они, конечно, помирились бы, но… Впереди всех на лихом коне скакала Ангелина Борисовна.

– Вера! Турни вражину! Он вероломно проник на нашу территорию.

Виктор Павлович попытался отодвинуть вредную старуху и пробиться с боем к Вере, но клюка пошла в атаку. Выхватила букет из рук Виктора Павловича, и с криком: «Вот тебе за мою дочку!», врезала цветами по его лицу.

Пять из семи бутонов отлетели с первого удара, остальные два – после второго. Ангелина Борисовна встала у дверей с семью колючими палками наперевес, как с семью вязальными спицами. Верочка осыпана лепестками роз, а у Виктора Павловича – веером царапины. Это было уже чересчур!

Виктор Павлович схватил тёщу и приподнял над полом. Повиснув в его руках, Ангелина Борисовна даже сноровистей дочери вцепилась мёртвой хваткой в его волосы и дёрнула за них что есть мочи, сделав гораздо заметней проплешину на голове зятька.

Взвывший от сплошной невезухи Виктор Павлович вышиб ногой дверь кухни и, скинув Ангелину Борисовну на диванчик, быстренько запер дверь на щеколду.

Последующие два часа под тёщины завывания уговаривал Верочку вернуться к нему, и она, наконец-то, смягчилась. Смазала йодом на его лице царапины, собрала сумку и заодно о матери порадела – выпустила её из кратковременного домашнего заточения, после чего помирившиеся супруги пошли домой.

Ангелина Борисовна, здорово осерчав на дочь и вусмерть разобидевшись на зятя, подала заявление в суд. Ждать пришлось долго, суд рассмотрел обращение заявительницы лишь через месяц, после чего её вызвали к мировому судье.

– Маркелова Ангелина Борисовна. Возраст? – крутил в руках заявление мировой судья, с изумлением разглядывая пучок волос.

– Мне дают не больше тридцати пяти! – закокетничала Ангелина Борисовна.

– Будете выдумывать, срок дам, – охладил старушкины мечты грозный голос.

– Шестьдесят восемь.

– То-то же! Поехали дальше.

Судья открепил клок волос.

– И не стыдно вам так обращаться со своим зятем?

– А вы видели моего зятя? – зло буркнула Ангелина Борисовна.

– Нет. Не имел случая.

– Так о чём же тогда говорить?! Я однажды заснула, проснулась, а он меня рулеткой измеряет! – налилась краской Ангелина Борисовна.