Read the book: «Агнесса и собака на телевидении»
+
Действие этого детектива происходит на рубеже веков, когда люди еще смотрели телевизор и курили всюду, где хотели. Тогда же он и был написан. Все персонажи данной книги придуманы целиком фантазией автора, их сходство с кем-либо из реальных людей может быть только кажущимся – и, насколько мне известно, в здании телецентра никогда не случалось убийств, так что события эти тоже происходили только в моей голове…
Основные персонажи:
Сотрудники телекомпании "Прикосновение":
Агнесса Ивлева, ведущая
Евгения Павловна Котова, ведущая
Тамара Петровна Синякова, продюсер
Толь Толич Крашенинников, режиссер
Степан Кочетков, второй режиссер
Олег Варзин, оператор
Георгий Павлович Андреев, оператор, «Мэтр».
Виталий Попов, звукорежиссер
Виктор Алексеевич, осветитель
Елена Горячева, редактор
Оксана Верховцева, помощник режиссера
Таисия Никифорова, девочка на побегушках
Майк, мальчик на побегушках
Сотрудники охранно-детективного агентства "Ксант":
Марк Крутиков, муж Агнессы
Сергей Крутиков, старший брат Марка, вице-президент агентства
Николай, сыщик
А также:
капитан Филонов, из МУРа,
Глеб Овчинников, муж Евгении Котовой,
Гарий Улитин, продюсер,
Настена, поп-звездочка,
Кристина, бывшая наркоманка,
Глаша, английский кокер-спаниель,
и другие .
ог
1. Собака находит труп
В тот выходной день я отправилась на работу вместе с Глашенькой, моей английской кокер-спаниелькой, и за те полтора часа, что я добиралась от Ясенева, куда мы с мужем переехали совсем недавно, до телецентра в Останкино, я совсем извелась. Из-за мартовской слякоти по пути образовалось множество пробок. Ах, сколько раз, когда на очередном светофоре Глафира энергично принималась меня вылизывать, я клялась, что никуда больше с ней не поеду! По крайней мере, за рулем моего старенького опеля. Но в тот знаменательный день моя золотистая собачка сидела рядом со мной по служебной необходимости.
Дело в том, что она должна была служить элементом фона в моем интервью с модной рыжеволосой певицей, которая всеми правдами и неправдами (больше, конечно, неправдами) рвалась к популярности. Я сама, конечно, никогда бы не выбрала ее в собеседницы, но спонсоров не выбирают – так, по крайней мере, выразилась Тамара Синякова, наш продюсер, когда познакомила меня с ее менеджером.
Тогда и решено было, что на диване рядом с Настеной будет сидеть это мое золотистое очарование, прибавляя тем самым имиджу поп-звездочки человечности и теплоты, а когда той нечего будет сказать (а я не сомневалась, что мои вопросы поставят ее в тупик, потому что хотя приставка "поп" Настене очень шла, все, что было выше этой части тела, а особенно головка, у нее было не столь развито), Глаша будет своим лаем заполнять паузу. Увы, через несколько часов Глаше было суждено сыграть другую, более драматичную роль, но тогда об этом еще никто не догадывался.
Когда мы добрались наконец до телецентра, было уже поздно, и я не сомневалась, что получу от Тамары нагоняй, а от Евгении Котовой, нашей формальной руководительницы – строгий выговор. Впрочем, мне на это было наплевать, лишь бы успеть загримироваться и, главное, проверить, насколько готовы к выступлению перед телекамерами мои сегодняшние собеседницы! Но первая задержка произошла прямо в холле телецентра, более пустынном, чем обычно – все-таки была суббота. Охранник, проверив мое удостоверение, вдруг заступил дорогу Глаше, и та от неожиданности громко и зло на него загавкала – как типичная старая дева, она терпеть не могла агрессивных мужчин. Мы с ней немедленно оказались в центре всеобщего внимания.
– А где пропуск на собаку? – спросил цербер тоном старого служаки.
– Мы в дог-шоу, у меня встреча с Михаилом Ширвиндтом, – не моргнув глазом, соврала я и двинулась на дюжего молодца грудью, подтягивая к себе злобно оскалившуюся Глашу. Для тех, кто не знает, сообщаю, что наибольшее число укушенных собаками людей пострадало не от каких-нибудь там ротвейлеров или кавказских овчарок, а от этих милейших игрушечных созданий. Но охранник, возможно, был знаком со статистикой, потому что он смешался, попятился и слегка отодвинулся в сторону со словами:
– Ну раз вы в дог-шоу…
Не знал он, что дог-шоу снимается в одном из павильонов бывшей ВДНХ, а нынешней ВВЦ (впрочем, кажется, это опять ВДНХ)! Я подхватила Глашу на руки и ринулась в ближайший лифт, потом, добравшись до нужного мне четвертого этажа, помчалась по коридорам, волоча ее за собой на поводке. В правильном ли направлении я бегу? – стучало у меня в голове. Наконец, пробежав мимо примерно тридцати, не менее, дверей, и повернув раз пять, я наткнулась на помощника режиссера Оксану Верховцеву – вернее, чуть не сбила ее с ног.
– Наконец-то, – воскликнула та и сильно дернула меня за руку, так что я изменила направление движения и по инерции влетела в первую же раскрытую дверь, которая оказалась гримерной. От неожиданности я выпустила из рук поводок, и Глаша, обретя свободу, помчалась вперед по коридору.
– Быстрее! – распоряжалась Оксана, подталкивая ко мне испуганного мальчика в халатике и с расческой в руках, – Через пятнадцать минут она уже должна быть перед камерой! Вернее, она должна была быть там полчаса назад!
– Оксана, ты что-то перепутала! – наконец сумела вставить я, все еще не отдышавшись после пробега. – Это как раз съемка должна начаться еще через полчаса! Мне сегодня с утра звонила Тайка Никифорова – она сказала, что студия у нас с 16.30.
– Она не могла этого сказать, потому что еще вчера все знали, что съемка начинается в полчетвертого, – безапелляционным тоном заявила Оксана и скомандовала визажисту:
– Теней не надо, общий тон, обвести губы контуром – и вперед!
Тут где-то вдали раздался заливистый, басистый, такой знакомый мне лай.
– Приведите же кто-нибудь собаку! – обратилась я в пустоту, молясь про себя, чтобы именно Тая, младший помощник ассистента и очень противная девка, побежала за ней и оказалась покусанной – я не сомневалась, что Глаша за себя и за меня постоит.
До знакомства с Таисией я и не представляла, что внешность может так соответствовать внутренней сущности человека. Ей было лет девятнадцать, и была она некрасива какой-то подростковой девичьей некрасивостью: костлявая, вся состоящая из острых локтей, коленок и углов, востроносая, с остреньким подбородком и таким же колючим взглядом; двигалась она тоже некрасиво, резко, в ее походке не было и намека на женскую мягкость и плавность. Ходила она обычно в длинной бордовой шерстяной кофте с капюшоном, которая не прибавляла ей обаяния.
Когда я пришла работать на телевидение, то прекрасно представляла себе, что там царит бардак. Но какой именно бардак,я поняла только тогда, когда непосредственно с ним столкнулась. Однако в общий, присущий тут всему хаос властно вмешивались дополнительные разрушительные мотивы, и общий беспорядок усугублялся братоубийственными интригами. Причем чем меньше телекомпания, тем больше в ней было интриг, а объединение "Прикосновение", в котором я подвизалась на поприще ведущей собственной программы, было совсем маломощной фирмой, поэтому шаг в ее стенах (то есть в арендованных студиях) было трудно ступить без опаски, что под тобою провалится пол. Собственно говоря, со мной уже такое однажды случилось – и во время прямого эфира! А Таисия, несмотря на молодость, плела сети интриг так искусно, как будто училась у пауков.
Но Глашу нашла, увы, не она – собаку поймал и привел ко мне оператор Олег Варзин, приятный молодой человек, которого я не могла ни в чем обвинить, и к тому же красивый блондин, а потому я была очень рада, что его руки остались целы и невредимы – новых врагов в этих стенах мне наживать не хотелось, и так неприятелей у меня было здесь предостаточно. Интересно, Тайка решила меня дезинформировать сама или ее кто-то надоумил?
Но выяснять это сейчас было некогда – Оксана принесла мне темно-коричневый костюм в гримерку. Мой строгий наряд должен был контрастировать с чуть ли не карнавальным обликом певички. Я переоделась у всех на глазах; правда, этим «всем» на это было напевать, а мне – в самой высокой степени. После этого помреж чуть ли не силком поволокла меня в студию, а мальчик-гример мелкими шажками семенил за нами, что-то подправляя на ходу. Перед самой священной дверью нам пришлось снизить темп, дабы не поломать ноги о какие-то валявшиеся посреди паркета железные трубы. Экономят, сволочи, на освещении, подумала я мимоходом – лампочки в коридоре горели тускло, как в карманном фонарике. Наконец, чихая – если бы вы знали, какая тут царит пыль! – я добралась до своего места на подиуме и только тут разглядела, что передо мной сидит не поп-дива, а приятная, слегка испуганная женщина, давно разменявшая пятый десяток, которая была записана в моем кондуите на сегодня как собеседница номер три.
– А где же Настена? – в недоумении захлопала я ресницами.
– Не моргай, а то тебе тушь на щеки сыплется, – услышала я низкий прокуренный голос продюсерши и увидела перед своим лицом ее руку с носовым платком; она тщательно протерла мне нижнее веко. – Теперь все в порядке. А Настена и ее агент еще не соблаговолили явиться, но с дороги сообщили, что едут.
Если бы я могла себе позволить, я бы скрипнула зубами от досады, но я этого сделать не могла, дабы помада не попала на мои недавно выбеленные у стоматолога зубы. Вместо этого я вздохнула и спросила своим обычным голосом:
– А где укротительница гепардов, номер два?
– Лежит дома с тяжелым гриппом. Но ты не волнуйся, студийное время не пропадет, Женя отснимет две свои программы.
Только этого мне не хватало! Я уже не сомневалась, что и телефонный звонок Таисии, и опоздание Настены, и даже грипп укротительницы гепардов – все это происки Евгении Котовой, в одном лице художественного руководителя студии, директора программ и основной ведущей. Если бы это было в ее власти, она не только бы вырезала бы меня отовсюду и лишила эфира, но и уничтожила бы физически!
Не думать сейчас об этом, иначе ты провалишь передачу! И я силком отогнала от себя образ ненавистной Женьки и улыбнулась милой даме, сидевшей в кресле передо мною:
– Ирина Васильевна? Можно я буду называть вас просто Ирина?
И получив ее согласие, завела разговор вроде бы на совсем посторонние темы, даже рассказала ей полуприличный анекдот, так что она натянуто улыбнулась. Мне эта натянутость была вовсе ни к чему, а потому я заговорила о детях – я знала, что у нее недавно родился внук – и Ирина растаяла, на щеках у нее появились ямочки, а глаза потеряли настороженный блеск. Наконец-то! Когда перед тобой сидит человек, много раз появлявшийся на телеэкране, то он обычно легко может отрешиться от камеры, но тот, кто не избалован вниманием телевидения, неизбежно зажат. Раскрепостить собеседника – одна из основных задач ведущего (во всяком случае, я так считаю). Теперь можно было начинать съемку, но, когда установили наконец свет, я поняла, что что-то не в порядке.
– Готова? – донесся откуда-то из темноты до меня голос режиссера Толь Толича.
– Нет, подожди… Тая! Оксана! Срочно сюда!
Но и Тая, и Оксана куда-то исчезли, а вместо нее через секунду рядом со мной была грузная Тамара, которая, несмотря на толщину, очень ловко и быстро передвигавшаяся по студии. Она относилась к тем редким женщинам, которым полнота ничуть не мешает и их не портит. Это именно она вместе с подоспевшей вскоре Оксаной подкрасила серебристой тушью для волос простую прическу Ирины там, где из-под благородной седины пробивалась вульгарная исходная желтизна – на телевидении надо уметь делать все. Объявившаяся же наконец Тая была послана за моей сумкой, из которой я извлекла старинную черную кружевную шаль моей бабушки; ее задрапировали на плечах Ирины так, чтобы большая дырка оказалась на спине. Я строго-настрого запретила использовать заднюю камеру. Если эта камера снимет всего-навсего один кадр, то можно не сомневаться, что он попадет в окончательно смонтированный вариант передачи, никто этой дырки вовремя не заметит, а потом позора не оберешься. У бардака тоже есть свои законы – законы наибольшей пакости.
Теперь можно было начинать. Мы остались с Ириной один на один перед глазками телекамер. Начало прошло неплохо, но тут, пока она говорила, я опустила глаза, чтобы проверить кое-что по рабочему конспекту – и обомлела. Перед съемкой я бегло просматривала записи, подготовленные редактором Леной Горячевой и распечатанные ею самым крупным шрифтом – я слегка близорука, в очках смотрюсь на экране плохо, а в линзах сниматься тоже не могу, поскольку от яркого света юпитеров у меня слезятся глаза. Но вместо знакомого конспекта в папочке, что я держала в руках, находился черновик беседы с Настеной, причем написанный от руки и бисерным почерком Лены, так что я не могла ничего разобрать! Конечно, это не прямой эфир, в любой момент я могла прервать съемку, заставить помощников найти нужные записи и потом продолжить работу, но время было дорого, а Ирина – не профессионал, она захлопнется, и после паузы ее уже не раскрутишь. Сейчас я интуитивно нащупала ту ниточку, дернув за которую, я помогла ей раскрыться. Собственно говоря, за это меня и ценили как ведущую, на этом и держался и даже рос рейтинг моих передач – я умею дать почувствовать собеседнику, что он мне интересен и симпатичен, и он расцветает на глазах и забывает про камеру. Недаром в одном журнальчике, малоизвестном даже в профессиональных кругах, про меня была напечатана статья, в которой утверждалось, что я не только сама восходящая звезда телевидения, но могу сделать звездными до того совершенно неизвестные лица! Кстати, в отличие от многих популярных ведущих я предпочитаю брать в герои своих ток-шоу людей по первому впечатлению обыкновенных, до того неизвестных широкой публике, как бы из толпы. Нет, я не могла позволить Ирине зажаться и испортить программу! И, полагаясь на память, я продолжала диалог:
– Расскажите пожалуйста, как вы познакомились с мужем.
Ирина молодо зарумянилась, вспоминая, и мне захотелось, чтобы камера передала эту легкую краску на щеках:
– Это было в бассейне Москва. Он работал там спасателем, а я плавала по абонементу раз в неделю. Мы поженились через три дня после первой встречи…
Я немного отвлеклась, сохраняя на лице выражение полного внимания. Я уже знала эту незамысловатую историю. Казалось бы, чего в ней романтичного? Но послушайте конец:
– И вот ровно через тридцать лет, день в день, мы пришли с Леней на то же самое место. Только теперь вместо бассейна там уже высился Храм Христа Спасителя, и мы заказали благодарственную службу.
А дальше по моей просьбе Ирина взяла в руки гитару и стала петь. Она исполняла испанские романсы – и притом практически профессионально, прекрасным высоким голосом. Вот где пригодилась шаль моей бабушки! Ирина окончательно раскрепостилась, она пела, забыв о камере, а я откинулась и тоже расслабилась – это было уже завершение. Я уложилась в срок, и внешне все обошлось без накладок.
Потом, как всегда, кутерьма, шум, всеобщие разговоры… Тая сняла с Ирины микрофон, и мы с ней простились. Я немедленно отправилась на поиски Настены и моей собаки. И ту и другую я обнаружила в раздевалке, которая была закреплена за нами на эту съемку и куда кто-то успел отнести мои вещи.
Ярко-рыжая Настена кормила почти такую же рыжую Глашу шоколадными конфетами! Я похолодела, хотела вмешаться, но вовремя себя остановила. Тебе с ней работать! Когда менеджер певицы, моложавый мужчина слегка азиатской наружности, чем-то похожий на покойного певца Виктора Цоя, нас знакомил, в комнату ворвалась Тамара и радостно объявила:
– У Жени уже началась съемка, так что Настена должна быть готова примерно через час.
Я с трудом сохранила улыбку на лице – наверное, это была весьма бледная улыбка. У Настены же лицо вытянулось:
– Ну как же так, у нас в семь вечера прослушивание…
Ее агент, менеджер и, по некоторым слухам, любовник (по другим слухам, любовник ее бывшего мужа) пытался ее успокоить:
– Но, Асенька, мы же сами с тобой опоздали…
Но я уже не слушала их и набросилась на продюсера:
– Кто заменил сценарный план в моей папке? Кто велел Тае сообщить мне, что съемка начнется на час позже?
– Я не могу отменить эту встречу! Мы с Гариком уходим! – раскапризничалась Настена.
– Ежели ты опаздываешь, то нечего обвинять в этом других, – сипела Тамара, отвечая нам обеим одновременно.
Какое-то время все говорили разом, но тут не выдержала Глаша и вмешалась; ее лай нас отрезвил. Тамара схватилась за сигарету, мы встретились с нею глазами и молчаливо условились отложить выяснение отношений на поздний вечер, когда работа будет завершена. Поручив Глашу заботам Оксаны, я повела сопротивлявшуюся Настену гримироваться. Пока наш визажист колдовал над ней, я попыталась кое-что с ней отрепетировать, однако это оказалось бесполезно, и я внутренне дрогнула: куколка оказалась точно такой пустоголовой, какую я и ожидала встретить. Заставить ее произнести что-то хоть малость интеллектуальное – напрасный труд… Вздохнув, я пошла в студию посмотреть, как идут дела у Котовой. Спрятавшись в пыльных кулисах и стараясь не чихнуть, я наблюдала за тем, как она, очевидно любуясь собой, вышагивала царственной походкой по подиуму, почти не обращая внимания на главных действующих лиц своего ток-шоу.
Царственной? Ее верный поклонник, второй режиссер Степан Кочетков как-то назвал ее если не царицей, то царевной телевидения. Ну как же, «Лицо первого канала» – но это все в прошлом. Как слепы бывают влюбленные! Следя за тем, как она ступает, гулко топая ногами в туфлях на платформе, придававших дополнительную полноту ее и так не слишком изящным щиколоткам, я решила про себя, что если она и похожа на какую-нибудь царевну, то лишь на царевну Софью – своей тяжеловесностью. И чем кончила царевна Софья, знают все, кто проходил русскую историю…
В любом случае, Котова студию освобождать в ближайшее время не собиралась, и у меня образовалось окно; я могла собраться с мыслями и немного передохнуть. По счастью, мы уже не раз пользовались одной и той же гардеробной, и мне был знаком ее секрет. Вернувшись в эту пустую сейчас комнату, длинную и узкую, как кишка, я открыла почти незаметную дверь в самом ее дальнем конце – и оказалась в маленьком тесном помещении, раздевалке для избранных – так называемой "комнате отдыха". Кроме трех деревянных, то есть фанерных, шкафчиков, точно таких же, как и в общей раздевалке, но с замками, и висевшего на стене большого потемневшего зеркала, тут стояло большое кожаное кресло – древнее, потрепанное, но, как ни странно, очень удобное. Забравшись в него с ногами, я закрыла глаза и расслабилась, выкинув из головы все, что меня беспокоило, даже забыв на время про Глашу. К тому моменту, как нас с Настеной пригласят в студию, я буду в самой лучшей форме.
Мой полусон-полутранс прервал телефонный звонок – это надрывался мобильный у меня в сумочке. Странности связи – повсюду на четвертом этаже сотовые молчали, а в этой каморке работали. Я взглянула на свои часики – было точно без четверти семь. Что случилось с моим мужем – по нему в последнее время можно было проверять часы! Кстати, я отдыхала дольше, чем рассчитывала…
– Привет, Аньес, – услышала я родной голос.
Только Марк меня так называет, и то только тогда, когда он в хорошем настроении или на него нападет приступ нежности. Он звонил из Швеции, где был в командировке, и мы говорили друг другу общие слова – что соскучились, что погода и там и там премерзкая… Не говорить же по телефону о любви, право слово – тем более с мужем, бок-о-бок с которым прожит не один год. Но он был в тот день необычайно краток:
– Целую, тут полная горница людей, некогда трепаться…
Судя по звукам, раздававшимся в горнице, она была очень похожа на бар или ресторан. Но чего можно ожидать от мужчины, в течение двух недель лишенного облагораживающего женского влияния? Впрочем, мне тоже было некогда трепаться. Хорошо хоть не надо переодеваться, с исполнительницей испанских романсов я должна была беседовать в другом наряде, но все смешалось в доме Облонских…
Одна из привилегий ведущей – это то, что обычно перед съемкой ей приносят чашку черного кофе, но сегодня этой привилегии я была лишена. Что ж, на Тайку надежды не было никакой, Оксана была занята моей собакой, и я сама решила спуститься вниз, в буфет, за дозой моего наркотика. Хоть убейте, не могу работать без кофеина!
Я вышла из каморки не через гардеробную, а через запасную дверь, которая открывалась прямо в коридор и которая обычно бывала заперта, но сегодня оказалась открытой. По дороге я заглянула в общую раздевалку; там никого не было, даже Глаши. Пока я шла к лифту, то заметила в полутьме коридора Тамару с ненавистной Тайкой, выходивших из студии, и по-детски спряталась от них за выступом стены, чтобы они меня не заловили и не утащили с собой – наверняка программа Котовой шла к концу и подходила наконец моя очередь. Спустившись вниз на цокольный этаж и отыскав там работающий буфет, я быстро проглотила два двойных кофе и поспешила наверх – и вовремя! Настену под чутким руководством Тамары уже усадили на диван, который притащили из соседней студии, и красиво задрапировали длинный зеленый подол ее платья – так, чтобы одна из ее действительно стройных ножек четко вырисовывалась под полупрозрачным материалом.
– Агнесса, куда ты запропастилась? – обратилась ко мне редактор Лена Горячева, которую я сегодня еще не видела. – Никто из нас не может справиться с твоей чертовой собакой!
Глаша забилась в дальний угол; очевидно, ее напугала обычная студийная суматоха и свет юпитеров. Она показывала зубы, обещая дорого продать свою жизнь, и насильно извлечь ее из-за проводов и какой-то рухляди было невозможно, о чем свидетельствовала кровь на руке второго режиссера, Степана Кочеткова. Это был человеком со странностями; невысокий, сутулый, с какой-то ободранной бородкой – словом, внешне неказистый, беззаветно и безответно влюбленный в Котову, он просто по определению не мог не ненавидеть меня, ее соперницу, и сейчас у него был вид такой, как будто он готов был задушить собственными руками если не меня самое, то хотя бы мою собаку. Я выманила перепуганную псинку из ее убежища, поцеловала в носик, утешила и с помощью печенья усадила рядом с Настеной; они вдвоем действительно смотрелись великолепно, причем расчесанные спаниельи уши повторяли контуры рыжей гривы певицы. Можно было начинать – тем более что я проверила свою папку и убедилась в том, что у меня в руках был тот самый сценарный план, который нужен. Но не тут-то было! Казалось, все неприятности, которые только могли только произойти, случились в ближайшие четверть часа.
Сначала все шло вроде бы гладко: Настена старалась улыбаться не слишком глупо, а блестящий ход, придуманный Оксаной – она надела на ее смазливую мордашку немодные, в толстой оправе, очки – оправдал себя: певичка стала немного походить на студентку-первокурсницу. Честно говоря, сперва я никак не могла сообразить, зачем ей нужна моя программа, которая шла отнюдь не в прайм-тайм – ей отводилось дневное время по будням, хоть и на одном из центральных каналов "1+1", так что смотрели ее в основном домохозяйки – однако Гарик объяснил нам, что пришла пора расширять ее аудиторию, которую до этого составляла одна молодежь, и домохозяйки для этого тоже годились. Ток-шоу катилось, хоть и со скрипом, по намеченному сценарию, когда меня прервал голос звукорежиссера:
– Стоп! Звук не идет.
Пришлось начинать все сначала и, конечно же, получилось хуже. Однако на этот раз что-то произошло со светом… Внутренне закипая, я в третий раз пошла по накатанному пути, однако теперь моя собеседница выглядела какой-то деревянной… Проследив за направлением ее взгляда, я обнаружила, что Глаша, разлегшаяся на диване, как маленький сфинкс, передними лапами подтянула к себе подол Настениной юбки и стала его жевать. Съемку остановили, Глашу пристыдили, и она, как будто осознав свою вину, кинулась вылизывать Настену. Я схватила ее на руки, но было уже поздно – грим надо было накладывать заново, Настена блестела, как свежевылупившийся младенец! Я готова была застонать от досады, особенно когда выяснилось, что Миша, наш сегодняшний гример, уже ушел. Совместными усилиями Тамара, у которой, по-моему, уже дрожали руки, и Оксана кое-как привели Настенину физиономию в порядок, пока я усиленно пудрила нос и красила губы – любимой хозяйке тоже, конечно, досталось от Глашиного язычка. Пока мы снова усаживались, я краем глаза заметила, как Оксана, сжимая голову руками, качается на стуле – то ли от отчаяния, то ли, скорее всего, от еле сдерживаемого смеха. Когда наконец все было готово и мы начали уже в четвертый раз, то нам удалось дойти только до второго вопроса – в этот момент с грохотом взорвалась лампа, и нас на подиуме засыпало осколками; впрочем, никакого ущерба они не причинили, кроме морального. Истерический Глашин лай смешался с истерическим Настениным смехом, и кроме этого было слышно только, как громко и смачно ругается матом осветитель, уже немолодой и весьма благообразный мужчина. Я поняла, что все катится в тартарары, что это полный провал и что необходимо сделать перерыв. Очевидно, та же самая мысль пришла в голову и Тамаре, потому что она своим прокуренным низким голосом зычно объявила:
– Перерыв!
– Ой, не могу! – Настена согнулась пополам от смеха, не в силах успокоиться, и была похожа в этот момент на смешливую старшеклассницу.
Я посмотрела на часы – 19.30. Студию надо было освобождать ровно в восемь. Если мы за десять минут не приведем себя и студию в порядок, то сделать программу сегодня не удастся, а это такой удар по финансам компании, которого Котова мне не простит. Что ж, остается только положиться на Бога и продюсера… И, внутренне смирившись, я отправилась на поиски своей собаки.
Сразу же после взрыва Глаша подскочила и понеслась куда-то прятаться. Сейчас вся команда, кроме продолжавшего грозно и грязно ругаться осветителя, развлекалась тем, что пыталась ее найти. Наконец Оксана, заглянув за старые декорации, сваленные у задней стенки, торжествующе воскликнула:
– Она здесь! Глаша, Глашенька, иди ко мне!
Она была не такая дура, наша Оксана, чтобы протягивать руки прямо к оскаленной собачьей морде, но таким дураком оказался звукорежиссер Виталик, плечистый парень атлетического вида. Ему повезло, клыки только скользнули по его предплечью, и держался он стойко, как и подобает мужчине, только чертыхнулся вслух. Я не успела еще подбежать к живописной группе, как Глаша вырвалась на свободу и, выскользнув в дверь, побежала по коридору в неизвестность. Съемочная группа с улюлюканием бросилась вслед за ней, но тут я их остановила:
– Ребята, если вы не хотите гоняться за собакой по всем этажам, то оставайтесь здесь. Она добровольно пойдет только со мной.
Я вышла из студии и закрыла за собой дверь, оставив за спиной свет и смех. Куда же она направилась? Бедная девочка – в какой она, должно быть, панике, ведь даже праздничные петарды выводят из равновесия ее слабую нервную систему! В замешательстве я раздумывала, в какую сторону мне направиться, как вдруг услышала приглушенный лай, который доносился откуда-то слева и из глубины здания. Я тут же рысцой понеслась туда, но вновь слышна была только гулкая тишина, и я несколько раз сбивалась с пути, пока совсем рядом со мной не раздалось приглушенное рычание. Дверь следующей комнаты была распахнута настежь; это была кладовка, в которой хранился разный реквизит. Здесь было почти совсем темно, свет проникал сюда только из коридора. Первое, что я смогла разглядеть – это силуэт моей собаки со вставшей дыбом на загривке шерстью. Потом я рассмотрела тот предмет, на который она приглушенно рычала. Это было тело Евгении Котовой, безжизненно раскинувшееся на каких-то полотнищах или коврах, сваленных на полу. Лицо ее казалось совсем бледным, почти белым в полумраке, только блестели белки закатившихся глаз.
II. Детективное агентство «Ксант» берется за дело
– А твоя новая секретарша отлично варит кофе, – заметила я, потягивая обжигающий напиток из крошечной чашечки. Я никак не могла согреться, меня всю трясло, несмотря на то, что в небольшом офисе моего деверя – то есть брата моего мужа – стояла комнатная температура.
– Не заговаривай мне зубы, Агнесса, – сморщившись, произнес скучным тоном Сергей Крутиков, вице-президент охранно-детективного агентства "Ксант", моя единственная опора и надежа в данный момент. – Давай ближе к делу.
Хорошо ему говорить – ближе к делу! Ближе к телу! Это ведь я, а не он обнаружила труп популярной телеведущей, это ведь я вчера до позднего вечера – вернее, сегодня до раннего утра – объяснялась с милицией.
Когда я, шаря по стене наугад, зажгла в кладовке свет, то поняла, что мое первое впечатление было верным – ничто не могло уже вернуть жизнь в безжизненные глаза Евгении. Поясок от светло-бежевого бесформенного костюма, в котором она была на последней съемке, перетянул ее шею, уродливо врезаясь в отливавшую синевой кожу. Смерть не была милостива к звезде телеэкрана, она выглядела отнюдь не как невинно убиенные дивы в мыльных операх: юбка задралась, светлые колготки на некрасиво, даже непристойно, раскинутых ногах разодраны…
– Похоже это было на изнасилование? – прервал ход моих мыслей Сергей. Я и не заметила, что размышляла вслух.
– Нет, такое было впечатление, что она сопротивлялась; убийца хотел опрокинуть ее назад, а она пыталась устоять на ногах. А колготки разорваны не сверху, а сбоку, как будто она, падая, за что-то зацепилась. Ну, например, за какой-нибудь выступающий гвоздик. Там, кстати, было много старой мебели. Так что ее не изнасиловали, ее просто убили.
– А почему ты так расстроилась? Ты же эту Котову терпеть не могла, – неожиданно спросил он.
Я подскочила:
– То есть как это? Как же мне не расстраиваться, когда я не только нашла труп – это бы еще полбеды, но я еще и главная подозреваемая!
– Ну, не преувеличивай, – уголок рта у Сергея слегка дрогнул, что должно было обозначать улыбку. – Это дело милиции – подозревать всех. На убийцу ты никак не тянешь.
– Все знают, что я с радостью бы заняла Женино место – уж она-то это прекрасно понимала и травила меня как могла. Да к тому же, если принять к сведению, что у нее нашли…
– А что у нее нашли? Ты мне еще не рассказала.
– У нее в руке были зажаты листки бумаги – это был сценарный план моей передачи, которая снималась в тот день. Его, кстати у меня украли перед самой съемкой.
