Read the book: «Убить Бин Ладена. Книга вторая. Яд для президента»
Глава первая. Летаргический сон
Проклятый сон. Каждую ночь один и тот же проклятый сон, саднящий, как заноза в ладони, изматывающий и опустошающий душу.. Бин Ладен заходил к нему в комнату бесшумно, усаживался у низкого столика на ковре и своим тихим, шелестящим, почти как шепот, голосом произносил: «Я знаю, досточтимый мулла, что это вы меня убили. Глупые американцы, они думают, что добрались до меня. Никогда в жизни! Это вы, мулла, вы меня убили, я это знаю точно. Но даже вы не могли меня уничтожить. Я жив, я вечен.» Худой как скелет, с длинной седой бородой, Бин Ладен отхлебывал чай из пиалы и повторял эту единственную фразу снова и снова до тех пор, пока Роман не просыпался. В темноте, не зажигая света, он нашаривал тонкий серебряный портсигар, извлекал оттуда сразу три сигареты и выкуривал их подряд. Потом, зная, что теперь уже не уснуть, не спеша одевался и выходил во двор. Здесь у крыльца стояла деревянная лавочка, которую он смастерил собственными руками. Усаживаясь поудобнее, начинал неторопливую беседу сам с собой. Эта привычка прочно вошла в его жизнь много лет назад. В ту пору, когда его окружали только враги и ему не с кем было посоветоваться, да и права такого не было, он сам с собой обсуждал проблемы, находил решения, продумывал планы. Вот только теперь можно было обращаться к себе не по бесчисленным своим псевдонимам, а по тому единственному имени, что дала ему при рождении мать.
* * *
Так долго готовящаяся и с таким трудом организованная встреча муллы Закира с новым лидером «АльКаиды» Абу-Махди аз-Зархави – Иорданцем – оказалась по сути дела совершенно бесполезной. Позже, анализируя происшедшее, разведчик пришел к выводу, что иначе и быть не могло. Слишком близок был мулла Закир к предыдущему главарю «Аль-Каиды» Бин Ладену, чтобы новый лидер мог ему довериться. По сути Иорданец лишь задекларировал новую политику организации, которая хотя и претерпела существенные изменения, но звериной сути своей, понятное дело, не изменила.
– Нам больше не интересно стрелять по одиночным мишеням, – вещал аз-Зархави. Подобно Бин Ладену он тоже предпочитал говорить тихо и, перебирая четки, фразы произносил короткие, словно передвигал по нитке каждый очередной камешек, ставил логическую точку. – Нет смысла уничтожать даже крупные политические фигуры – будь то сенатор, министр или даже глава государства. Слишком хлопотно, а отдача несущественна. К тому же жертвы всегда вызывают сочувствие народных масс, а уж это нам совершенно ни к чему. Делать из врага героя – что может быть глупее?! Наша цель – поражать одновременно даже не сотни, а тысячи людей. Идеально – целые районы в больших городах. И тогда сотни ты-сяч еще вчера сытых и беспечных обывателей, охваченные ужасом, превратятся в разъяренную толпу и обратят свой гнев против собственных правителей, становясь, по сути дела, союзниками в нашей праведной борьбе с неверными, – Иорданец чуть скривил в усмешке губы, хотя глаза его оставались холодными и испытующе глядели на собеседника.
Впрочем, собеседником, в прямом смысле этого слова, мулла Закир не был. Он предпочитал слушать, напряженно обдумывая собственную линию поведения. Закиру было понятно, что новый лидер организации не нуждается в услугах, а уж тем более советах человека, который верой и правдой служил ушедшему в лучший из миров предшественнику. Старому штурману в новой команде корабля, ведущего собственный курс, места не было. И вскоре Иорданец подтвердил это.
– Мы высоко ценим, досточтимый мулла, ваши знания и тот вклад, который вы внесли в наше общее дело. Нам также известно, с каким безграничным доверием относился к вам наш покойный брат, да упокоится на небесах душа его. Но, поверьте мне, священное знамя ислама – в надежных руках. Вам же, после всех испытаний, что выпали на вашу долю, следует хотя бы на время немного передохнуть или, скажем так, сменить обстановку. Мне думается, что в одном из наших медресе вам сейчас будет самое место. Ваши знания, авторитет, умение убеждать следует использовать в полной мере. Именно вы сумеете убедить слушателей духовной академии, как им жить дальше, как помогать нам в нашей общей борьбе, – Иорданец, несмотря на грузность, легко поднялся и, вероятно, полагая, что разговор закончен, едва кивнув на прощание, покинул комнату.
Следуя заранее полученной инструкции, Закир выждал полчаса и только потом вышел из этого скромного домика на окраине Карачи. Тщательно проверившись, он убедился, что слежки за ним не было. И это пуще всего иного свидетельствовало о том, что интерес к фигуре муллы Закира Бин Нурлана утрачен окончательно. Попетляв по узеньким улочкам хорошо знакомого города, разведчик вошел в уютную кофейню. Вкус свежесмолотого и прекрасно сваренного напитка освежил и взбодрил его. Следовало продумать дальнейшие действия. Да что там действия! Предстояла просто иная, отличная от прежней, жизнь. А для этого, какое бы решение он сейчас ни принял, была необходима встреча со связным. Учитывая, что подобная встреча в ближайшее время не предусматривалась, организовать ее совсем не просто. Необходимы новые документы, да и об изменении внешности тоже подумать было нелишним. Ясно одно: из Карачи следует исчезнуть, и как можно скорее. Но и исчезнуть нужно так, чтобы ни у кого не возникли подозрения по поводу неожиданно и невесть куда пропавшего муллы. Закир Бин Нурлан еще может понадобиться. А сегодня образ глубоко обиженного и несправедливо оскорбленного в лучших побуждениях непримиримого борца подойдет лучше всего. «Поспешай медленно», – припомнил Закир известный постулат и отправился по своим многосложным делам.
* * *
Трибуны огромного спортивного зала были заполнены до предела. На финальный матч европейского кубка между командами Германии и Швейцарии собралось никак не меньше десяти тысяч болельщиков. Но Марк, молодой хозяин «Берен-отеля», вручил господину Заугелю заранее забронированный билет, не преминув заметить, что место уважаемого гостя – на той самой трибуне, с которой прекрасно будет видна вся игровая площадка. Господин Заугель учтиво заметил, что и не сомневался в этом. Он также счел необходимым любезно добавить, что в полной мере успел оценить, как Марк и его супруга Анна великолепно управляют гостиницей и рестораном с отменной кухней, которую ценят и приезжие, и сами жители небольшого швейцарского городка Билля, расположенного на берегу живописного озера Биллерзее.
С первых же минут гандбольного матча произошло то, что повергло внешне невозмутимого респектабельного господина Отто Заугеля в полнейшее смятение. И хотя внешне это никак не проявлялось, он мысленно твердил: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!» На поле в составе команды Германии выбежал… Во- вка-немец. Тот самый Вовка-немец, с которым они росли в одном, теперь уже почти забытом, ташкентском дворе. Припомнилось, что Вовка лет с пятнадцати увлекся игрой в ручной мяч, редким для того времени видом спорта. Через несколько лет он уже играл в команде мастеров, как-то сразу резко вырос, раздался в плечах. Несколько раз Ромка Лучинский даже побывал на играх с Вовкиным участием, порадовался, что сосед так красиво и хорошо играет. И хотя в гандболе сам Ромка ничего не смыслил, понимал, что Вовка, в команде едва ли не самый молодой, умело разыгрывает довольно сложные комбинации, изобретателен и быстр и голы забивает красивые. И вот теперь, в Швейцарии, на поле играл тот самый Вовка. Такой же, чего быть не может, молодой, только еще более высокий и мощный, превратившийся в настоящего гиганта.
Наваждение, как ему и положено, рассеялось. Рассеялось после того, как гигант в каком-то совершенно немыслимом прыжке взлетел над воротами и забросил мяч в сетку. На электронном табло появилось имя игрока, забившего гол: «Евгений Пиунов», а зал, рассеивая последние сомнения, скандировал тысячами голосов: «Пи-у-нов! Пи-у-нов!! Пи-у-нов!!!» После какого-то нарушения, когда судья удалил этого игрока на две минуты и Пиунов уселся на скамейку запасных, к нему подошел Вовка-немец – в этом не было никаких сомнений. Уже немолодой, с проседью в густых волосах, достающий сыну едва до плеча, но это был, без всякого сомнения, он, его сосед и товарищ по детским играм. И объяснял он что-то, совершенно очевидно, ибо сходство было поразительным, своему сыну. По всем законам конспирации зал нужно было покинуть немедленно, но только так, чтобы не привлечь излишнего внимания. Заугель не сомневался, что находится под неослабным наблюдением связного, на встречу с которым он сюда и пришел.
Подав условный сигнал, чтобы связной не приближался к нему, разведчик в перерыве между таймами смешался с толпой болельщиков и уже через два часа, рассыпаясь в благодарностях, прощался с гостеприимными Марком и Анной, заверив, что, приезжая в Швейцарию, будет теперь останавливаться исключительно в их отеле. Марк выразил сожаление, что неотложные дела прервали отдых столь уважаемого гостя…
* * *
Через две недели неприметный скромный автомобиль остановился неподалеку от Грюневальдского леса в предместье Берлина. Стояла ранняя осень, когда деревья лишь слегка начали желтеть. Два респектабельных господина не спеша прогуливались по ухоженным аллеям, ничем не привлекая внимание тех пожилых степенных берлинцев, которые издавна облюбовали это место для послеобеденного променада. Связному было лет около сорока, его внешний вид и характерный берлинский диалект наводили на мысль, что он уроженец здешних мест, хотя и то, и другое было столь же далеко от истины, как не соответствовал беседе беспечный вид человека, беззаботно собирающего в букет опавшие желтые листья.
– Отсутствие бороды, короткая стрижка и цивильный костюм сделали вас настолько неузнаваемым, что лучше бы не сработал самый искусный пластический хирург, – признался связной.
– Я знаю, – сухо отозвался разведчик. – Переходите к делу, – почти приказным тоном заявил он. Ему не нравилось, что бесцельные, почти ничего не значившие реплики излишне затягиваются. Хотя было понятно, что связной готовится к какому-то чрезвычайно серьезному, вполне вероятно – весьма нелегкому разговору, но никак не решается его начать.
– К делу так к делу, господин генерал. Как прикажете, – и, заметив недоуменный взгляд своего собеседника, удивленного таким необычным обращением, добавил официальным тоном: – Принято решение о присвоении вам внеочередного звания – бригадный генерал. Решение принималось не руководителями разведки, а высшим руководством страны. Столь высоко оценено ваше участие в ликвидации террориста номер один Усамы Бин Ладена. Мне также поручено сообщить вам, что ваша деятельность за годы службы отмечена шестью наградами нашего государства. Вместе с поздравлениями велено также передать следующее. О присвоении вам генеральского звания принято решение, понятно – в высшей степени засекреченное. Само звание, а также награды будут вам вручены только тогда, когда вы вернетесь на родину.
Иными словами, закончите с деятельностью разведчика- нелегала и займете штатную должность, допустим, в аналитическом управлении разведки.
– Кто и когда должен принять такое решение? – тон разведчика был вполне невозмутимым, даже равнодушным, хотя известие о генеральском звании и шести орденах не оставило его равнодушным.
– Доверие к вам, как и оценка ваших заслуг, столь велики, что решение оставляют за вами. С одной-единствен- ной поправкой. Вне зависимости от того, решите ли вы остаться на поприще нелегала, или вернетесь в Израиль, вам надлежит «уснуть», так сказать, летаргическим сном, или, говоря по-простому, законсервироваться на довольно долгое время. По крайней мере, на полгода-год, никак не меньше. Страну пребывания и вид деятельности определите сами. Руководство полагает, что в вашем случае вы, как никто другой, сумеете выбрать и осуществить самый правильный в создавшейся ситуации вариант. Через две недели в вашем любимом кафе «Аида» в Вене нам желательно узнать о вашем решении. Связной будет другой…
– Двух недель на обдумывание мне вполне достаточно, – перебил новоиспеченный генерал, – а вот связным будете вы и только вы. Я не хочу расширять круг людей, знающих мой новый облик.
– Ну что ж, наши руководители предвидели, что вы можете внести свои коррективы в наш план, и я уполномочен принять решение на месте. В таком случае жду вас через две недели в «Аиде». В течение трех дней я будут там обедать ежедневно. До встречи.
* * *
Кафе «Аида», как и много лет назад, было в полдень заполнено до отказа. Так что сидящий с чашкой кофе и маленькими карманными шахматами господин весьма любезно согласился на соседство за своим столиком человека, не сумевшего найти свободного места. К тому же новый сосед неплохо разбирался в шахматах, поэтому тему для общего разговора им искать не пришлось. Из кафе «новые знакомые» вышли вместе.
– Я еду в Россию, – негромко, непререкаемым тоном заговорил разведчик. – Мое новое, а вернее, старое имя – Роман Лучинский.
– Но позвольте, – запротестовал связной. – Это же против всех правил конспирации.
– Не против, а – напротив. Насколько мне известно, вот уже много лет, как это имя изъято из всех документов. О нем знает столь ограниченный и чрезвычайно доверенный круг людей, что опасаться нечего. К тому же в России я никогда прежде не жил, так что ни меня, ни моего имени знать никто не может. Обосноваться я решил в маленьком городе Клинске, это под Москвой. Я пенсионер, арабист, специалист по истории исламской религии. Могу иногда преподавать, консультировать, наездами бывая в Москве. Возможно, буду путешествовать по стране, побываю в других странах, бывших республиках СССР.
– Ваше новое место пребывания с чем-то связано? Я о таком городе даже не слышал…
– Абсолютно не связано ни с чем, и в этом я вижу преимущество такого выбора. А если и связано, то в первую очередь с тем, о чем вы только что упомянули. Об этом городке вообще мало кто знает. Маленький, неприметный, вполне себе тихий и, я бы даже сказал, патриархальный. Ни одного сколько-нибудь значащего предприятия, а о секретных объектах и речи быть не может. К тому же весьма удобно расположен – от Москвы недалеко, каких-нибудь сорок минут на электричке. Одним словом, удобно во всех отношениях. Это не обсуждается. Поговорим о средствах связи, когда они понадобятся вам или будут необходимы мне.
Через два часа связной вернулся в кафе «Аида» за забытыми шахматами, а его собеседника в это же время можно было увидеть на одном из венских вокзалов, где он садился в поезд, отправляющийся в Прагу.
* * *
Вот уже несколько месяцев, как Роман Ильич Лу- чинский обосновался в этом уютном домике на одной из тихих улочек Клинска. Домик, словно сошедший с лубочной картинки, был старым, но вполне еще пригодным для жилья. Только пришлось поменять мебель, уж больно она была ветхой, да и не хотелось пользоваться вещами, которыми до него пользовался неизвестно кто. Обитатели тенистой улочки скоро привыкли к новому соседу, неизменно вежливому, приветливому. Его прямая осанка, твердая поступь – Роман и об этом позаботился, обдумывая свой новый облик – привели соседей к единодушному выводу, что новичок – из бывших военных и про себя они окрестили его: «Отставник». Только шустрая девчонка Янка звала его по имени и отчеству, хотя произносила его так быстро и, глотая гласные, что получалось что-то вроде «Ро-льич». Янке было лет девятнадцать, одевалась она исключительно в клетчатые рубашки и модные джинсы с прорехами. Впрочем, ее джинсы из этих самых прорех состояли чуть ли не целиком. Янка провалила вступительные экзамены в технический московский вуз и теперь якобы готовилась поступать в следующем году. Она постоянно ходила с какой-нибудь книжкой в руках; приглядевшись, Роман отметил, что читает девушка вовсе не учебники, а художественную литературу. Впрочем, книжки были хорошие.
Янке нельзя было отказать в наблюдательности. Она скороговоркой рассказывала Роману Ильичу все городские новости, попутно давала характеристики соседям, подчас весьма точные и забавные; добровольно взяла на себя миссию приносить новому соседу по утрам так любимое им кислое молоко, которое по его просьбе покупала у неведомой ему «татарки тети Гули». Захаживал к нему по-соседски и живший на той же улице дядя Саша, совсем уже пожилой человек, маявшийся легкими, но продолжавший нещадно курить крепкие сигареты «Прима» без фильтра.
Дядя Саша был из народных умельцев. Не закончив и четырех классов школы, он в тридцать седьмом, после ареста и расстрела отца, пошел работать на местную ткацкую фабрику и восьмилетним мальчишкой кормил семью из пяти человек. Дядя Саша мог заменить перегоревшие электропробки, сложить печь и отремонтировать швейную машинку и пылесос, залудить кастрюли и прибить набойки на исхудавшие каблуки стареньких ботинок. Рассказывали, что в молодости он был женат, в жене своей, доброй, веселой и хозяйственной, души не чаял. Но однажды она вышла из дому, и ее сбил пьяный водитель. Дядя Саша сдал разом, горе сломило его. Он пристрастился к «горькой», ни на одной работе подолгу не задержи-вался. Их крепкий дом, словно разделяя горькую участь хозяина, ветшал на глазах и даже как-то скособочился. Дядя Саша, по-прежнему помогавший, когда был трезв, соседям, на свое собственное хозяйство махнул рукой. Единственное, чего он делать не умел да и терпеть не мог, так это готовить еду. В счастливые семейные годы жена его даже поощряла это, говоря, что на кухне мужик только ложку держать может. Был он неприхотлив, с военных голодных времен считал, что если в доме есть вода, луковица и краюха хлеба, то этого вполне достаточно. Впрочем, сердобольные соседи его вниманием не оставляли – кто наваристых щей занесет, кто котлеток или пирога…
Так и жил вдовец, старея в своем одиночестве. До тех пор, пока не оказался в больнице. Было это под ноябрьские праздники. Сестра-хозяйка больницы Зинаида наготовила дома всякой праздничной еды и решила кого-нибудь из больных угостить. Дежурный врач посоветовал ей накормить домашненьким пожилого одинокого человека, которого никто не навещает. Оказалась у Зинаиды с собой и припасенная по праздничному случаю бутылочка сладенького винца. Выпили они по глоточку, разговорились.
Зина рассказала, что вдовствует уже пятый год. Старший сын – инженер, живет в Москве, женат, двое маленьких детишек у него. Младшенькой пошел пятнадцатый год, и никакого сладу с ней нет: то в артистки себя готовила, целыми днями перед зеркалом крутилась да басни заучивала, а вот теперь ни с того ни с сего решила в мореходное училище поступать – виданное ли для девчонки дело! Дядя Саша о себе рассказывал скупо, плохой из него рассказчик, да и нечего ему было рассказывать, все больше Зинаиду слушал. Стала она приходить к нему каждый день, кормила тем, что дома приготовила да что врачи рекомендовали больному. Через месяц, когда дядю Сашу выписали, ушли они вместе.
* * *
Ближе к полудню Роман выходил в город. Пешие прогулки совершал он ежедневно, невзирая на погоду. Сначала делал это по давно укоренившейся привычке, желая изучить расположение улиц. А когда поймал себя на мысли, что при нынешнем образе жизни никакой практической необходимости в этом, пожалуй, нет, понял, что ему просто доставляет удовольствие бесцельно бродить по городу. Долгие годы он последовательно осуществлял какую-либо ясно видимую или поставленную перед собой цель, всегда четко зная, куда и зачем направляется. А оказалось, что можно просто получать удовольствие от вида какого-нибудь вычурного строения столетней давности, причудливо изогнутого дерева, уютного скверика, где так хорошо думается. Горожане привыкли к этому седоволосому, подтянутому человеку, всегда гуляющему в одиночестве, раскланивались с ним, и он неизменно вежливо отвечал на приветствия. Во время одной из своих ежедневных прогулок Лучинский набрел на маленькое кафе. Хозяин, пожалуй, его ровесник, был родом из Узбекистана. Полный, с одышкой, он тем не менее удивительно легко двигался, проворно снуя из кухни в зал и обратно. На кухне и в зале ему помогала русоволосая женщина, такая же быстрая и сноровистая, как муж. В кафе было всего несколько столиков и готовили здесь невиданную для местных краев узбекскую кухню. Причем готовили отменно.
Когда Роман появился здесь впервые, то с первого мимолетного взгляда определил национальность хозяина и поздоровался с ним по-узбекски: «Ассалом уалейкум».
– И-йе! – восхитился хозяин, склоняясь в поклоне и прикладывая руку к груди. – Уважаемый знает наш язык?
– Нет-нет, – поспешил заверить его новый гость. – Просто когда-то в армии служил в Узбекистане, полюбил ваш край, несколько слов запомнил. И, кстати, вашу кухню тоже сумел оценить по достоинству.
– Тогда садитесь вот сюда, здесь вам хорошо будет, – и хозяин пригласил его к уютно расположенному возле окна столику. – Меня зовут Рашид, а как к вам позволите обращаться, уважаемый?
– Роман, можете называть меня просто Роман.
– Хоп, хорошо, Роман-ака. Тогда позвольте мне для первого раза предложить вам блюда на мой вкус. – Рашид широко улыбнулся и заверил: – Клянусь Тимурчи- ком, это мой младший сын, не пожалеете.
– Ну, если Тимурчиком, – беззаботно засмеялся Роман, – тогда согласен. – Он вдруг почувствовал, что ему удивительно хорошо и спокойно в этом небольшом зале, который, казалось, впитал себя дух искреннего гостеприимства и радушия.
Уже через несколько минут Рашид водрузил на стол расписанный узбекским национальным орнаментом пузатый чайник и точно такой же росписи пиалу, а женщина расставила маленькие тарелочки с зеленью, брынзой, овощами.
– Моя жена, Лариса, – представил ее вновь появившийся перед столом Рашид. – Мы здесь вдвоем работаем, управляемся сами, без помощников. Зато и спрашивать не с кого, сами с себя спрашиваем, и вы с нас спросите, если что-то не понравится. – И он поставил перед гостем тарелку с двумя шампурами шашлыка, от которого исходил манящий и будоражащий запах хорошо промаринованной баранины.
За шашлыком последовала великолепная самса, а увенчал стол, как и положено у узбеков, плов. Роман всегда был почти равнодушен к еде, уж в чем в чем, а в чревоугодии его никто заподозрить не мог, и в бытность свою муллой Закиром Бин Нурланом он в своем окружении слыл малоежкой. Всем было хорошо известно, что мулле порой на весь день хватало лепешки, горсти орехов, перемешанных с изюмом, да пары чайников зеленого чая. А тут, в этом уютном кафе, где хозяин угощал так радушно, оторваться не мог от давно забытых яств. В памяти невольно, но явственно возникли картины детства.
Вот в их махалле – квартале – готовится свадьба. Мужчины, все как один в белых рубашках и твердых, даже на взгляд, новеньких тюбетейках, протягивают гирлянды разноцветных лампочек, располагая их на огромном ковре причудливым узором. Под этим ковром будут сидеть жених и невеста. Кипят-бурлят на кострах огромные котлы. Из каждого такого казана можно накормить двести человек. Казаны эти привозят специально на свадьбы, под них из кирпича сооружаются очаги, да и повара, которые готовят на свадьбах, настоящие кудесники. А вокруг снуют стайки мальчишек. Сегодня и у них особый день – им разрешили помогать взрослым, таскать засохшие ветки саксаула для мангала, подносить к столам посуду. И себя видит Роман на этом празднике – долговязого, худющего, помогающего взрослым протягивать электрические гирлянды. Мальчишки ему молча завидуют – работа серьезная, это тебе не за ветками бегать…
Из оцепенения его вывел вкрадчивый голос Рашида: «Роман-ака, что же вы не пробуете? Плов любит, когда его горячим едят».
– Да в меня уже ни рисинки не влезет, так вы меня обкормили. Вот если только вы со мной присядете.
Посетителей в кафе в это время было немного, да и поболтать по душам с таким солидным человеком, каким представлялся ему новый знакомый, хозяин был не прочь. А увидев неподдельное внимание, поведал Рашид новому знакомому свою невеселую историю.
* * *
…В конце девяностых появился в их предгорном районе, расположенном на границе между Киргизией и Узбекистаном, новый мулла. На один из мусульманских праздников отправился в мечеть и Рашид, хотя до этого бывал здесь лишь изредка. А тут неудобно было не пойти – собирались все мужчины их кишлака. Мулла поначалу говорил о священном празднике Рамадан, а потом как-то незаметно перешел к разговору о том, что мусульмане-де на своей родной земле чувствуют себя уг-нетенными, глубоко обиженными. Истинную свободу им может принести только халифат и полное освобождение родной земли от неверных. Всем присутствующим роздал мулла листовки, призывающие к священной войне. Небольшая пачка таких листовок, штук двадцать, тридцать, не больше, оказалась и у Рашида. А поздно ночью залаяли в кишлаке собаки, в домах стал зажигаться свет – в поселок нагрянула милиция. Рашид не стал дожидаться, когда зайдут и в их дом. Сунув в печь листовки, он наскоро покидал в мешок кое-какую одежонку да пару лепешек, накинул на себя теплый стеганый узбекский халат – чапан, наказал жене отвечать всем интересующимся, что муж уже несколько дней как уехал на горную пасеку, и был таков.
Рашид знал, что делает. Времена в их краю были неспокойными. Особенно в Ферганской долине. Отсюда родом были главари самой радикальной в Центральной Азии террористической организации Юлдаш Тахиров и Джура Наманганский. Именно они стояли во главе покушения на президента Узбекистана в феврале девяносто девятого, они подняли опьяненную и одурманенную толпу, когда резали и жгли в Фергане турок-месхетин- цев, когда громили в Андижане армян и евреев, и стычки с соседями-киргизами тоже были их рук делом. Потому и власти не щадили никого, кто был хотя бы косвенно причастен к террористам. У дальнего родственника Рашида, жившего в соседнем кишлаке, обнаружили всего несколько листовок, которые он и не думал распространять, а приговорили его к двадцати годам и отправили в тюрьму Жаслык, расположенную на плато Устюрт в Каракалпакии. Об этой тюрьме ходили страшные, леденящие душу легенды. Поговаривали, что там даже охраны почти нет, ибо бежать из Жаслыка бесполезно – все равно в солончаковых степях волки загрызут…
Хорошо знакомыми с детства горными тропами он уже к утру добрался до своей пасеки, но увидел ее дотла разоренной. Видно, киргизы топтали пасеку конскими копытами, руками бы такого сделать не удалось. Три недели скитался Рашид в горах, ловил рыбу в быстрых горных ручьях, тем и питался. А когда ударили первые морозы, решил пробираться домой. Шел только ночью, обходя стороной пастбища, чтобы не наткнуться на кир- гизов-чабанов. Столько лет жили рядом добрыми соседями, а вот теперь даже случайная встреча могла оказаться небезопасной. Только на четвертую ночь добрался Рашид до своего дома, а вернее. до того, что от него осталось. Онемевший от горя и непонимания происшедшего, стоял он на пепелище былого жилья, где вкусно пахло приготовленным заботливой женой ужином, где шумели, а он порой раздражался, трое неугомонных его ребятишек.
Подошедший сосед даже не сразу узнал Рашида. За несколько минут волосы его стали совершенно седыми, а лоб и лицо пересекли глубокие, как шрамы, морщины. Сосед и поведал, что с неделю примерно назад произошла у них стычка с соседями из киргизского аула. А на следующую ночь вспыхнуло сразу пять домов в их кишлаке, в том числе и дом Рашида. В живых не осталось никого.
– Проклял я эту власть и бандитов, проклял всех, кто лишил меня моей спокойной жизни, и подался сам не знаю куда. Скитался года два. Где я только не был, – вспоминал с горьким вздохом Рашид. – Жил в Воронеже и в Самаре, работал то на стройке, то батрачил на ферме, откуда еле-еле сбежал, нас там за рабов держали. Разные люди попадались, хороших меньше. Потом вот сюда, в Клинск, занесло.
Устроился Рашид работать на здешнюю мебельную фабрику. Работа немудрящая, делали, в основном, простенькие платяные шкафы, кухонную мебель, столы, плетеные стулья, которые у местного населения особым спросом пользовались. Была на фабрике маленькая кухонька, но работали здесь преимущественно мужики, так что на кухне только чай кипятили, еду каждый из дому приносил. Как-то раз, получив зарплату, зашел Рашид перед работой на рынок, купил все необходимые продукты и к вечеру, попросив у мастера Николая отпустить его на пару часов раньше, приготовил на кухне плов. Хвалили его так, что он не знал, куда от смущения деваться. С тех пор частенько баловал он мужиков узбекскими блюдами. Так у них теперь повелось – после каждой зарплаты собирали деньги, отдавали их Рашиду, а он шел на рынок, покупал продукты, готовил для всех то шурпу, то лагман, то еще что-нибудь, но непременно из узбекских блюд.
На фабрике Рашид особенно сдружился с Николаем. Были они оба молчунами, но дружбе это не мешало. В доме мастера, куда он пришел по его приглашению в один из выходных, Рашид и познакомился с Ларисой, сестрой Николая. Об исчезнувшем невесть куда муже своем Лариса говорила беспечно: «Встал, сатана, вечером, пиджак накинул, схожу, говорит, за сигаретами. С тех пор и не видела, уж года четыре, почитай». В сынишке своем, названном в честь родного брата Коленькой, души не чаяла. Рашид Ларисе приглянулся сразу – степенный, неразговорчивый, но по глазам видно, что человек добрый, отзывчивый. Стал Рашид в их доме бывать частенько. К малышу привязался, с Ларисой по городу прогуля-лись – брат Николай не возражал, видел, что Рашид – человек серьезный. Только вот когда решили пожениться, закавыка вышла. О муже Ларисы, с тех пор как исчез, никто и слыхом не слыхивал. А чтобы развод оформить, требовалось его согласие, хотя бы и письменное. Да где ж его сыскать-то было? Обратилась Лариса в милицию, заполнила какие-то документы, отправили запрос, но предупредили, что дело это не быстрое, может, и не один год займет. Так и жили нерасписанные. Но родившегося сына Тимура Рашид, понятное дело, на себя записал.
Николай первым и подал Рашиду идею открыть кафе.
– Готовишь ты так, что пальчики оближешь, а узбекской кухни в нашем городе сроду не бывало. Вот увидишь, отбою от посетителей не будет, – увещевал он нового шурина.
Кое-какие деньжонки Рашиду скопить удалось – платили на фабрике хорошо, а на себя он почти ничего не тратил. Недостающую сумму для аренды помещения одолжил брат Ларисы, да не такой дорогой была та аренда, больше денег ушло на оборудование – плиты, казаны, кастрюли, посуду да мебель в зал. Слова Николая оказались пророческими. Узбекская кухня пришлась клинчанам по вкусу, и слава о новом кафе разнеслась так быстро, что в обеденные часы и вечером здесь не так уж просто было найти свободное местечко.
