Хирурги человеческих душ Книга третья Вперёд в прошлое Часть первая На переломе

Алексей молча кивнул судмедэксперту и застыл поблизости, преклонив голову. В этой позе его и застала Царёва, шествовавшая по коридору к выходу.

– Хо…Гражданин Подлужный, – желчно произнесла она, останавливаясь в проходе. – Как нельзя кстати. Попрошу вас незамедлительно пройти за мной в машину. У меня есть оч-чень веские основания, чтобы отобрать у вас объяснение. Пока…объяснение…

– Чуть позже, – выйдя в коридор, негромко проговорил председатель райсовета, не желая устраивать разбирательства в столь неподходящей обстановке. – Срочно проведу оперативку по организации похорон мальчика, а потом – сразу к вам.

– А я говорю: сейчас, – с нажимом произнесла прокурор района. – Ваша причастность не подлежит сомнению.

– Я в полной мере подтверждаю свою ответственность за принятие решения о помещении Кости Тыжных в детдом, – со сталью в голосе ответил Алексей. – И удостоверю это официально. Но чуть позже. Спасибо за понимание.

И не дожидаясь реакции Царёвой, он вышел на улицу.

5

Сясин полгода числился исполняющим обязанности прокурора Среднегорской области. И вот сегодня, наконец-то! поступил приказ из Генеральной прокуратуры, которым Ладомир Семёнович был назначен на должность без всяких там «и.о.». Поэтому неудивительно, что его рыхлое тело было почти переполнено торжествующим жизнеощущением. Присутствие наречия «почти» в данном случае было обусловлено одним нюансом, который и предстояло прояснить безотлагательно. Хозяин надзорного органа закрыл пухлую подшивку документов, которую ему представили для проверки, и начальственно распорядился по селекторной связи:

– Пусть заходят.

– Поняла, Ладомир Семёнович, – в подобострастной интонации ответила ему секретарь.

Из приёмной в высокий кабинет, слегка подталкивая друг друга и блюдя почтительные позы, протиснулись: заместитель прокурора области по следствию Кушаков Зиновий Павлович, начальник отдела кадров Потыквеоком и прокурор Красносыльского района Царёва. Сясин величественно повёл рукой, разрешая им разместиться за приставным столом. Однако подчинённые, прежде чем присесть, взахлёб и наперебой принялись его поздравлять с новым статусом. Посему начало совещания по существу вопроса задержалось минимум на пять минут. Да и то по той причине, что босс по-сталински дал отмашку, ибо в слово- и славовосхвалениях, подхалимаже и заискивании начались скучные повторы.

– Ну, что, ознакомился я с отказным материалом, – когда все расселись, кивнул Ладомир Семёнович на лежащую перед ним подшивку. – Значит, Виолетта Петровна, на уголовное дело действия этого горлопана не натянуть?

– Я наскребла всё, что могла, – беспомощно развела руки та. – Постоянно и с вами советовалась, и Зиновий Павлович меня консультировал.

– Так-так, – в непонятной интонации произнёс патрон, взглянув на Кушакова.

– С таким делом, Ладомир Семёнович, – вступил в переговоры его зам по следствию, – мы влипнем капитально. Тем более с Подлужных. Да он сразу скажет, что за паровоза должен идти глава администрации области вместе с депутатами, срезавшими финансы на медицину. А следом – зав облздрава, прикрывший специнтернат. И тут такая свистопляска начнётся! Неровён час, и до нас доберутся. Дескать, облпрокуратура-то куда глядела? Мы ж надзираем за этими инстанциями…

Сясин слушал Зиновия Павловича и кособочился: его зам в следствии собаку съел, но лицеприятности ему явно недоставало. Хотя, если без дипломатических околичностей, говорил он доказательно и по существу. А жаль.

– …Мы с Виолеттой Петровной предметно изучили и общественное мнение, – продолжал меж тем Кушаков. – Аж самый ярый враг Подлужного…этот…

– …депутат райсовета Сырвачев, – подсказала ему Царёва.

– Именно. Он при мне сказал, – нагнетал страсти Зиновий Павлович, – что живьём бы сожрал Подлужного, но не в этом случае. А ведь у Подлужного статус. На его привлечение к уголовной ответственности должен дать согласие, перво-наперво, райсовет…

– Мне всё ясно, – жестом прекратил «словесный понос» докладчика хозяин.

– Ну, как-то вот так, – обескуражено взглянув на него, покорно умолк Кушаков.

– А вы не догадываетесь, Виолетта Петровна, почему я вас собрал вместе с кадровиком? – многозначительно спросил Ладомир Семёнович.

– Не-е вполне, – озадаченно ответила та. – Наверное, вы не согласны с принятым решением? Так я же постоянно ставила вас в известность.

– Отнюдь, – важно произнёс Сясин. – Закавыка в том, что Подлужный, прознав про отказ в возбуждении уголовного дела, а, быть может, и не потому…Неважно… Короче, он решил подать в отставку и вернуться в органы. Какую пену он там гнал, Вадим Данилович?

– Гнал…, – чуть не поперхнувшись слюной, затараторил начальник отдела кадров. – Заявил, что не хочет быть причастным к антинародным преобразованиям.

– О, как! – изобразил новомодный жест в виде «перевёрнутой распальцовки» руководитель прокуратуры. – И, к несчастью, этот стервец имеет право занять место, на котором сейчас сидите вы, Виолетта Петровна. Каково?

– Ой! – смятенно воскликнула Царёва. – Уважаемый Ладомир Семёнович! Я вас попрошу меня защитить. Я же всегда, как могла, старалась найти с вами…общий язык.

– Я вас, конечно, в обиду не дам, – успокоил пышнотелую женщину Сясин, имевший к ней особое расположение. – Мы для вас что-нибудь подыщем…

– Простите великодушно, Ладомир Семёнович, – перебила его подчинённая, – но мне очень бы хотелось досидеть свой срок до конца. Ничего не менять по службе. У моего сына в следующем году выпускной класс. Да и мужу до выслуги осталось полтора года. Он же начальник ГАИ…

– Я в курсе, в курсе, – покровительственно остановил её шеф, набивая себе цену. – Хорошо, будем думать…

– Ну, ты переговорил с этим горлопаном? – свысока обратился Сясин к Потыквеокому, когда Кушаков и Царёва скрылись за дверью.

– Да, Ладомир Семёнович, – угодливо ответил тот.

– И чего?

– Да вы знаете, он вовсе не горит желанием возвратиться на прежнее место. Откровенно говорит, что в Красносыльске ему многое стало родным. И чинить прокурорский спрос там ему будет непросто. Но, естественно, к чёрту на кулички его не заманишь.

– Ты ему, как договаривались, про Варначинск намекнул?

– Да. Я прокукарекал, что у Генина в октябре истекает второй прокурорский срок. Что он отчаливает на покой. И, стало быть, по этому варианту придётся лето переждать.

– Так-так…

– Подлужный практически согласился. Взял сутки на раздумье. Сегодня будет звонить.

– Лады. Надо его загнать в Варначинск. Там криминогенная обстановка – не дай боже. Вот пусть и кувыркается. Чтоб на дурь времени не оставалось. Глядишь, там себе башку и свернёт. А Царёву не надо с места трогать.

– Понял, Ладомир Семёнович. Надеюсь, столкуемся.

– Да, и предупреди его, чтоб о конкретике по будущему месту службы держал язык за зубами. Решать же будет генпрокуратура.

6

В России с 1992 года стали нарастать противоречия между бывшими союзниками и единомышленниками: командой Ельцина и парламентом. Отчасти они явились отражением глубинных процессов, протекающих в стране. Отношением людей к стремительным буржуазным изменениям, осуществляемых в угоду нуворишам. Верховный Совет РФ, а также примкнувший к ним вице-президент России Руцкой всё более остро критиковали ельцинский курс, а с некоторого времени открыто принялись противостоять ему.

По сути возражения парламентариев сводились к тому, что капитализм нужно строить не так. Внимая им, Подлужный саркастически усмехался и говорил: «Угу. А вы где-то видели «капитализм с человеческим лицом»? Да те же Штаты или Англия всю жизнь кого-то да угнетали. В меньшей мере – своих. На полную катушку – чужих». Слыша ехидные реплики мужа, Татьяна удивлялась:

– Алёша, тебя не поймёшь: ведь ты же против Ельцина. Руцкой и Хасбулатов – тоже. Что ж ты над ними потешаешься?

– Милые бранятся – только тешатся, – отмахивался тот. – Одного поля ягода. Сообща рушили Союз. А потом – власть не поделили.

Тем не менее, когда на всероссийский референдум был вынесен вопрос о доверии Ельцину и его политике, Подлужный официально, в том числе через газету «Красная Сылка», призвал избирателей района выразить недоверие президенту страны. Безотносительно к целям, преследуемых парламентом. И с нетерпением ждал результата голосования.

25 апреля 1993 года состоялся референдум, официальные итоги которого были опубликованы 6 мая в «Российской газете» и в «Красной Сылке». Именно с ними сейчас детально знакомился Подлужный, сидя в председательском кабинете. И хотя результаты голосования не имели правового значения, так как ни по одному вопросу не был превышен лимит в 50 процентов от числа граждан России, имеющих право голоса, всё равно они оказались удручающими.

Вот как выглядели ответы политически активных россиян на поставленные вопросы:

1. Доверяете ли Вы президенту Российской Федерации Б.Н. Ельцину? («да» – 58,7 % голосовавших).

2. Одобряете ли Вы социально-экономическую политику, осуществляемую президентом Российской Федерации и правительством Российской Федерации с 1992 года? («да» – 53,0 % голосовавших).

3. Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов президента Российской Федерации? («нет» – 50,5 % голосовавших).

4. Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов Российской Федерации? («да» – 67,2 % голосовавших).

Аналогичным образом проголосовала и Сылка. Это был приговор председателю райсовета Подлужному. И Алексей подумал о том, насколько правильно он поступил, решив вернуться в прокуратуру. А ещё он пришёл к выводу о том, что референдум не только не ослабил противостояние в верхах, но, напротив, усилил его.

Неудивительно, что заместитель Подлужного Батраков, войдя в кабинет, застал Алексея в подавленном состоянии. Сам же Леонтий Максимович, наоборот, был в приподнятом настроении. Он, как и Сырвачев, накануне вернулся из двухнедельной служебной командировки, куда они были направлены в качестве депутатов областного уровня (а не как представители райсовета).

Ведь в прошлом году региональный парламент устроил форменную обструкцию областной исполнительной власти, не давая урезать расходы на содержание целого ряда объектов здравоохранения, просвещения и культуры. Они протестовали против огульной политики оптимизации. И эту кампанию всецело поддержали Батраков и Сырвачев, ибо первый до избрания в руководящие органы райсовета был директором школы, а второй являлся действующим хирургом.

Компромисс, пусть и не сразу, был найден. Тогда администрация области гарантировала в течение года профинансировать поездки всего депутатского корпуса облсовета в Европарламент, для обучения «подлинной демократии и сохранения нетленных общечеловеческих ценностей». В ответ «подлинно народные представители» сделали книксен людоедскому бюджету.

И вот сейчас Батраков не без самодовольства расписывал Подлужному (который дальше Украины и Узбекистана не выезжал) авангардные управленческие технологии Европарламента, прелести Брюсселя и Страсбурга. Живописание взахлёб он сопровождал демонстрацией фотографий.

– Мы даже и Париж успели прихватить, – приосанился в кресле Леонтий Максимович.

– Лихо! – не мог не дать оценки такому изыску Алексей, вспоминая прорехи районного хозяйства.

– Ведь из Страсбурга до Столицы мира всего-то два с половиной часа езды на скоростном экспрессе, – не обращал внимания зам на всё более мрачнеющее лицо председателя райсовета. – Опа – и там. Мы с Геной аж в Мулен Руж смотались!…

И в подтверждение сказанного счастливчик передал Подлужному очередную фотографию. На ней Батраков и Сырвачев с разных сторон присоседились к статной и эффектной танцовщице из кабаре. Приглядевшись, Подлужный опознал в артистке…Оксану Соболеву! Если бы он не лицезрел эту особу в сценическом образе прежде – в таком далёком 1987 году в ресторане «Кама», – то, конечно, ни за что её не распознал бы.

– Вообще-то в Мулен Руж фото запрещены, – продолжал вещать меж тем Леонтий Максимович. – Но после представления в специальном фойе и, куда деваться, за валюту – можно. С солистками. Так вот, у нас челюсти отпали, когда самая потрясная из них…Вот эта, на фото…Оказалась не просто из России, а из Среднегорска. Представляете, Алексей Николаевич?!

– Эка невидаль, – с деланной снисходительностью криво усмехнулся тот. – Ну, Оксана Соболева. И что?

– О…Оба-на! – поразился заместитель, остекленевшим взглядом уставившись на начальника и лишившись дальнейших слов.

– Проходила по одному делу, – успокоил Батракова Алексей. – В Мулен Руж, как вы понимаете, у нас с нею свиданка не приключалась.

– …А-а-а…Тады понятно, – обрёл себя путешественник за казённый счёт.

– Однако, делу – время, потехе – час, – перехватил инициативу председатель райсовета. – Леонтий Максимович, я вам расписал для исполнения два документа. Оба не терпят отлагательства. Прошу экстренно ознакомиться с ними. А после обеда обменяемся мнениями.

– Конечно-конечно, – спохватился зам, собирая фотоснимки. – Я что ещё заглянул, Алексей Николаевич…С минуты на минуту должна подоспеть, как вы называете, хирургическая фракция. У нас есть один…э-э-э…щепетильный вопросик.

– Догадываюсь, – со вздохом отодвинул от себя срочные бумаги Подлужный.

7

«Хирургическая фракция», то бишь, депутаты Сырвачев, Валюшкин и Зяблинцев, не заставила себя долго ждать. Делегация появилась в кабинете спустя две-три минуты после уведомления Батракова. Причём, вопреки обыкновению, троица вошла скромно, без претензий, а возглавлял её Валюшкин. Обменявшись формальными приветствиями, медики расселись и выжидательно уставились на председателя райсовета.

– Я слушаю вас, товарищи, – по-старомодному пригласил к беседе Алексей. И улыбнувшись, добавил: – Тем более, что на мне узоров нету и цветы не растут…Эдак вы на мне дыру протрёте.

– Мы не ругаться пришли, – проинформировал его Валюшкин.

– Это обнадёживает, – уже посмеивался Подлужный.

– Кхе-кхе. Мы дипломатических курсов не кончали, – наконец приступил к более решительным действиям Зяблинцев. – Вы что, решили уйти в отставку?

– Так точно. Буду просить депутатов об этом. Намерен вернуться в прокуратуру.

– А куда?

– Пока не имею права говорить, поскольку вопрос о назначении будет решаться не мной. Но, почти наверняка, в другой район.

– Хым. Уже легче, – «вступая в игру», довольно хмыкнул Сырвачев.

– Ген, договаривались же, – одёрнул его Валюшкин. – А когда, уважаемый Алексей Николаевич, если не секрет?

– В начале октября.

– А чё так долго-то? – непроизвольно дёрнул рукой Сырвачев, точно скальпелем вскрывал брюшную полость.

– Сроки определены вышестоящими инстанциями, – сдержанно пояснил Подлужный. – Да и Сигель с Майоровым, которых я известил первыми, просили повременить. Сейчас – посевная, потом – отпускная пора, далее – уборочная. Возможна борьба за пост…Что мы уже проходили. И прочее.

– А почему Сигель и Майоров оказались в курсе раньше других? – перехватывая инициативу у коллег, подозрительно вперился Сырвачев в Алексея.

– Так вы же, Геннадий Антонович, скакали галопом по Европам, по Парижам и Мулен Ружам, – насмешливо парировал тот. – Между прочим, Сигеля и Майорова я потому проинформировал, чтобы конфиденциальные сведения постепенно достигли ушей неслучайных людей.

– Ген, ты чё опять начинаешь-то? – нахмурился Валюшкин. – Договаривались же…

– Ё, чего это я? – изобразил мину благодушия на лице Сырвачев. – Надо же расставаться по-доброму. А чё уходите-то?

– Не моё время, – взмахом руки будто смёл со стола мусор Подлужный. – Гадкое оно.

– Г-га! – злорадно гоготнул доктор. – Так ведь старое время и совдепию вы первым начали гробить ещё прокурором. Вот она и рухнула. Или начнёте отмазываться?

– Что я начал – явная гипербола, – печально усмехнулся Алексей. – Преобразования инициировал Горбачёв. Хотя перемены в Советском Союзе однозначно назрели задолго до него. Другое дело, что реформирование в итоге оказалось хаотичным и провальным. Впрочем, было бы нечестным отрицать, что я, уж так устроена жизнь, в ходе борьбы со злоупотреблениями, вольно или невольно расшатывал и косную систему власти, Но то, с чем я боролся, неприемлемо при любом общественном устройстве. А социальная справедливость, которой я старался служить – вечная непреходящая ценность.

– Ой-ой-ой, сколько пафоса…Вот только не надо болтологии, – не сдержавшись, по-звериному ощерился Геннадий Антонович. – Всемирная коммуна по-всякому была обречена!

– При сложившемся конкретно-историческом раскладе – бесспорно, – уравновешенно кивнул Алексей. – Уж больно у Советского Союза была трудная биография, требовавшая дисциплины и подчинения. В суровые, а тем более в военные годы, это работало безотказно, как нигде и ни у кого. Свидетелем тому – великие всемирные победы. Но затем настала мирная эпоха, требовавшая иного подхода. Ведь передовые социально-экономические формации отличаются от отживающих укладов масштабом включения в производство творческих трудовых масс. Да беда в том, что КПСС, впервые в истории человечества созидавшая новый невиданный строй, а потому сама не до конца сознававшая свою миссию, продолжала действовать по старинке. То есть, закручивая гайки, требуя неукоснительного повиновения своим, зачастую ошибочным, представлениям. Результатом такого подхода стала гигантская ротация. Однако, о-хо-хо, то была не прогрессивная смена составов, выдвинувшая на авансцену инициативных тружеников, а чисто бюрократическая. Она-то и позволила повсеместно пролезть наверх внешне послушным, но внутренне изворотливым лизоблюдам и карьеристам. Горбачёв же, механически усвоивший из марксистско-ленинского учения, что массы являются движущей силой развития, но, не обладая концептуальным мышлением и волей государственного деятеля, принялся хаотично откручивать гайки. Чему способствовало его как бездарное, так и продажное окружение. А в такой гигантской стране как СССР, это было смерти подобно. Пройдохи, и без того плававшие наверху, захватили власть…

– Ага, ага, – с презрительной миной на лице, перебил его Сырвачев. – Что вы мелете? Это Борис Николаич-то был послушным?!

– Ельцин? – на мгновение замер оппонент хирурга. – Ка-а-а-нешна! Да ещё каким! В Свердловске он зарекомендовал себя ярым прокоммунистическим ортодоксом. И до поры до времени он неуклонно следовал в фарватере советского официоза. Так же как и Гайдар, прислуживавший на руководящей должности в журнале «Коммунист». Так же как и коммунист Чубайс, что защитил кандидатскую по разработке методов планирования. Все они до последнего числились в КПСС, а как конъюнктура сменилась, юркнули на кривую дорожку ограбления и обмана народа…

– Э-э! – вернул на физиономию обычную безжалостную маску мясника эскулап. – А ведь ты брешешь…Наглючим образом свистишь, тов-варищ вовсе не Подлужный, а Подложный! Не надо тут чесать за народ. На референдуме он только что всё сам сказал, полностью поддержав Бориса Николаича.

– Только вот не надо хамить, господин Сырвачев! – поставил того на место Алексей. – Я ведь к вам в операционную не врываюсь, чтобы качать права, не так ли? Будьте и вы любезны, соблюдать приличие. Что до референдума, то одобрила политику Ельцина треть граждан, имеющих право голоса, а высказалось против – чуть менее трети. А вот то, что сорок процентов избирателей остались дома – это ещё один приговор нам – непутёвым коммунистам. Ибо за семьдесят лет правления не превратили их в созидающую силу. Это сама история вынесла нам приговор. Нам, но не социализму – будущему всех народов…

– Да хватит трепологии! – злобно оборвал его хирург-костолом. – Не надо вот этого умничанья. Исто-о-ория…Ты мне как мужик скажи, – оглянулся он по сторонам: – Вот как за твоё фи-фи к Борису Николаичу к тебе относятся сейчас простые труженики Сылки, а?

– Приблизительно так же, как в целом по стране, – заиграл желваками на скулах Подлужный. – Многие поддерживают. Но, не отрицаю, что большинство меня просто сторонятся. Не знают, как со мной и быть. А вместе с тем немало и таких, что перестали здороваться. Отворачиваются при встрече. Мало того -переходят на другую сторону улицы. Находятся и те, что ликвидацию Бэ-52 стали считать ошибкой. Выказали себя и те, что как Геннадий Антонович были категорически не согласны с рабским трудом осуждённых, но ныне с горящими глазами лезут в лакейское услужение к мировому буржуинству и к российским нуворишам…

– Ух, как я тебя ненавижу, упрямый осёл! – заорал Сырвачев, выскакивая из кабинета. – Oh my god! – воздевая руки к потолку, вопил он, вышагивая по коридору. – …Better late than never…

Глава шестая

1

Сессия Красносыльского районного Совета народных депутатов была назначена на 3 октября 1993 года. И первым в повестке дня значилась отставка Подлужного. Вопрос о сложении полномочий был чистой формальностью и должен был занять не более четверти часа, поскольку соответствующие переговоры с депутатскими фракциями в рабочем порядке уже состоялись. Вследствие чего Алексей надеялся, что, сдав дела преемнику, он со щемящим сердцем, но в спокойной обстановке отправится в Варначинск, чтобы вступить в прокурорскую должность. А освоившись, перевезёт на новое место жительства и семью.

Ан не тут-то было. В конце сентября борьба за власть между Ельциным и Верховным Советом России резко обострилась. Президенту страны надоели депутаты, которые ему постоянно вставляли ему палки в колёса. Кроме того, амбициозный и самолюбивый Ельцин, одержавший три судьбоносных, но по большому счёту пирровых победы для страны (выборы 1991 года, разгром путчистов, апрельский референдум), окончательно уверовал в собственное предназначение и во вседозволенность, дарованную ему свыше.

Столкновение двух ветвей власти переросло в горячую фазу 21 сентября 1993 года – с изданием Ельциным Указа № 1400 "О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации". Этим актом, в частности, новоявленный российский самодержец лишал Съезд народных депутатов и Верховный Совет РФ законодательных, распорядительных и контрольных полномочий, коими последние были наделены Конституцией России.

Ответ себя не заставил долго ждать. Тут же по телевидению выступил Хасбулатов, квалифицировавший поступок Ельцина как государственный переворот. Не отстал и Конституционный суд РФ, на экстренном заседании постановивший, что президентский указ в двенадцати пунктах нарушает Конституцию страны и является основанием для отрешения Ельцина от должности. С формально-юридической точки зрения это был абсолютно законный и обоснованный акт.

Парламент, вдохновлённый высшим судебным органом, незамедлительно принял документ, которым отрешил самочинного лихого диктатора от должности и лишил всех полномочий. А затем принялся формировать собственное правительство. Попутно организовав оборону Белого дома по ельцинскому образцу и подобию двухлетней давности.

И день ото дня конфронтация в Москве усиливалась. Стороны вербовали союзников и подтягивали боевые ресурсы. У законодателей это лучше получалось среди рядовых граждан, у исполнительной власти – в силовых структурах. Для Ельцина особенное значение также имел тот факт, что его безоговорочно поддержали Штаты, в том числе в лице президента Клинтона. Расклад получался взрывоопасный и неравновесный. Так долго продолжаться не могло.

Иная ситуация складывалась на периферии. Подавляющее большинство россиян на этот крайне опасный конституционный кризис взирало, разинув рот. Сидя у телевизора. За пределами МКАД, в отличие от августа 1991 года, преимущественно царила пассивное выжидание: «Как будет, так и будет».

Что до Алексея, то его линией поведения предсказуемо оказалось неприятие обеих сторон. Неожиданно для самого себя он выяснил, что является неплохим знатоком семейных проблем и русских народных пословиц и поговорок. Ибо время от времени у него умудрено вырывалось: «Муж и жена – одна сатана…Муж с женой ругайся, третий не мешайся». Да и Татьяне, как обычно, наиболее симпатичной представлялась позиция мужа.

Отношение семьи Подлужных к происходящему в верхах изменила мама Татьяны. Людмила Михайловна с первых минут конфликта властей однозначно и яро заявила о себе как о враге Кремля и приверженце Белого Дома. Она простила прошлые грехи тандему Руцкой-Хасбулатов. Зато до дрожи во всём теле жаждала свержения Ельцина. А на пустующей главной площади Среднегорска устраивала одиночные пикеты в поддержку парламента, поскольку никто из бывших коллег по горкому и единомышленников-партийцев к ней и не подумал присоединиться.

Основательно продрогнув на осеннем ветру, Серебрякова возвращалась в постылую профессорскую квартиру (поскольку с Владимиром Арсентьевичем у неё по-прежнему были «контры»). И вечерами Людмила Михайловна отводила душу, беседуя по телефону с дочерью и жалуясь на «политическое болото», коим она обзывала областной центр и всех его жителей. На разговоры она денег не жалела, потому что расчёты за все коммунальные и тому подобные услуги свалила на «пока мужа».

Но на финише первой недели политического кризиса Серебрякова нашла выход из тупикового бессилия. Она вышла на старую московскую знакомую Инессу Ромуальдовну, в прежние добрые времена работавшую в аппарате ЦК КПСС, и нашла с ней общий язык. После чего, не мешкая, укатила в Москву «бороться за правду». Пребывая в столице, Людмила Михайловна продолжала поддерживать связь с Татьяной, но уже в форме кратких и по-военному острых реляций.

Пугая дочку, боевая мамаша радостно докладывала, что она теперь в команде Макашова. Пока они располагаются в Белом Доме, но скоро пойдут громить Кремль. И напрасно объятая страхом Татьяна пыталась приструнить дорогого ей человека и уговаривала вернуться в Среднегорск. Та стояла на своём и твердила, что «настал её час».

2

Подлужный не ошибся в предположениях относительно «своего» вопроса. Депутаты приняли его отставку, уложившись в десять минут. Все всё понимали: мавр сделал своё дело, мавр может уйти.

Пока сессия райсовета рассматривала другие вопросы, Алексей в своём бывшем кабинете готовил к передаче новому председателю дела (им в итоге оказался Батраков). Кроме того, приходилось ждать документального оформления решения райсовета о снятии полномочий, чтобы в срочном порядке доставить его в отдел кадров областной прокуратуры.

Наконец, и это оказалось приятной неожиданностью, по инициативе Сигеля, Майорова и Прокудина, поддержанной большинством депутатом и немалой частью руководителей предприятий, не смотря ни на что, была организована «отходная». Проводы прошли в душевной обстановке. Напоследок Подлужный пригубил незабвенного тёмно-вишневого сылкинского пива, настоянного на овсе…

Домой Алексей заявился размягчённый и слегка навеселе. Груз забот последних лет кратковременно отлетел неведомо куда. В прихожей его встретили заждавшиеся жена и дети.

– Всё! – торжественно объявил Центру Мироздания Подлужный. – Я ваш. Я свободен.

– Па-ап, – таинственно обратился к нему Серёжа. – А мы, правда, переедем в Варначинск?

– Тс-с, – не слишком серьёзно прижал указательный палец к губам глава семейства. – Пока это секрет. Никому не говорить.

– И там ходят поезда и электрички? – чисто выговорил подросший Мишутка.

– Да. Два часа езды до Среднегорска, – за отца счастливо ответила ему мама. – Сто тысяч жителей.

– Ого! – поразился самый младший из Подлужных. – Почти как в Москве.

Все засмеялись, а затем направились в зал, где Татьяна накрыла практически праздничный стол. В центре него она (дело небывалое!) по собственному почину водрузила бутылку хорошего красного вина.

– Ну, ты даёшь, – удивился Алексей, усаживаясь за стол.

– Надеюсь, мы открываем новую и интересную страницу в жизни нашей семьи, – жизнерадостно проворковала жена. – Наливай.

Бокалы для взрослых наполнили вином, для детей – соком. Под дружное веселье и улыбки небольшая компания единодушно чокнулась и промочила горлышки, после чего приступила к трапезе. Благо их мама и супруга всегда готовила на славу. Вскоре сыновья убежали играть.

– Как тебя отпустили? – полюбопытствовала Татьяна.

– С пониманием, – обозначил прощальный жест рукой бывший председатель райсовета. – Уж на что меня Прокудин не терпит, а и тот пробасил: «Знаем, знаем: не твоё время». Единогласно проголосовали «за». Отметили. Завтра утром Потыквеоком меня ждёт с решением.

– И славно, – вздохнула жена.

– А как тут у вас? – осведомился Подлужный.

– Мама что-то молчит, – морщинка озабоченности набежала на лоб Татьяны. – Обычно в это время она мне отчитывается, а сегодня – молчок. Все нервы она мне вымотала. Смотрю телевизор, да жду от неё звонка. Если через полчаса не объявится, придётся побеспокоить Инессу Ромуальдовну.

Меж тем события довольно скоро развернулись так, что потревожить столичную знакомую Людмилы Михайловны пришлось в пожарном порядке. Трансляция художественного фильма была прервана экстренным телерепортажем от резиденции парламента. Там десятки тысяч оппозиционно настроенных граждан прорвали правительственное оцепление, что блокировало Верховный Совет России. На балкон Белого дома вышел провозгласивший себя главой страны Руцкой с телохранителями и сопровождающими. Он призвал своих сторонников взять штурмом мэрию, Останкино и другие важнейшие точки столицы, как это делал Ленин в октябре 1917 года.

По окончании воззвания самопровозглашённого президента, телевизионщики переключились на Макашова, который конкретно нацелил восставших на взятие телецентра. Но этот эпизод почти не привлёк внимания Алексея, поскольку в ходе выступления Руцкого он увидел на балконе Белого дома…тёщу! Подлужный, втянув голову, осторожно перевёл взгляд на жену.

Лицо той покрыла смертельная бледность. Взгляд остекленел. Она замерла подобно зверьку, впавшему в спячку. И была явно не в себе. Алексею понадобилось несколько раз бережно встряхнуть её, прежде чем она вернулась в реальность.

– Таня…Танюша…Что с тобой? – тихо звал жену Подлужный. – Пожалуйста, будь спокойнее. Подумай о детях. Если они сейчас прибегут и увидят тебя в таком состоянии, то страшно перепугаются.

– Алёша…Алёша…, – оттаивая, принялась судорожно тискать его руку супруга. – Ты видел?! Ты видел? А если мамочка с этим…с чокнутым Макашовым полезет на мэрию? А ты видел, сколько у Ельцина этих…с автоматами?