Read the book: «Оксюморон»
Не пью воды, чтоб стыли зубы, питьевой.
И не событий, ни людей не тороплю.
Мой лук лежит со сгнившей тетивой,
Все стрелы сломаны, я ими печь топлю.
Не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так.
Не вдохновляет даже самый факт атак…
В. Высоцкий «Песня конченного человека»
Мне в одиночестве лучше,
Легче и проще мечтать.
Ю. Лоза «Я умею мечтать»
Пистолетный затвор клацнул, и пульсирующая жилка на виске почувствовала могильный холод воронёной стали. Спусковой крючок медленно пополз выпускать смерть на свободу. Одно мгновение, другое… Сколько их всего будет перед тем как курок исправно ударит по капсюлю гильзы и отправит пулю в мгновенный полет, отделяющий бытие от чего-то иного, неизвестного?.. А может уже и мгновения закончились и остались лишь их ничтожные доли?
Крепко зажмурился. Сейчас документальная короткометражка под названием «Моя жизнь» должна пронестись перед глазами. И снял ее, безусловно, не оскароносный режиссер, а обыкновенный кустарь, чья низкая квалификация не соответствует сложности поставленной задачи. А может и сам подобный просмотр только иллюзия, выдумка творческих людей с необузданной фантазией? Хотя сам использовал подобный прием, и не раз.
…Собственная библиография к концу четвертого десятка вполне могла уместиться на одной домашней книжной полке советских времен. Не обманывая себе, можно смело сказать: неприлично мало для человека, трудящегося на паханном-перепаханном литературном поле, где целина достается лишь избранным, и далеко не все избранные с ней справляются. Конечно, можно тешить душу, что у Артура Хейли, к примеру, всего-то десяток романов. Но там миллионные тиражи и мировая известность, а тут…
Начиналось все неплохо и вполне многообещающе. Издательство «За порогом», рожденное на стыке восьмидесятых и девяностых, вполне охотно выпускало сборники рассказов молодого писателя. За объемные произведения он браться не любил, но кое-что все-таки наваял по настоянию издателя и приобрел некоторую популярность, хотя и скоротечную. В девяностые читатели жадно глотали чернуху, забубенную фантастику, эротику, граничащую с откровенным порно, немудреные детективы. Последние он никогда не писал, а вот фантастом себя считал прирожденным, и дал полную волю воображению, рождавшему порой сюжеты зигзагообразные, как молния, и такие же яркие, но лишенные и намека на моральную или познавательную составляющую. «Читателю должно быть интересно!» – девиз, взятый им на вооружение. Пусть прочитанное забудется через неделю, это не имеет никакого значения. Гонорар получен, договор на новое издание следующего произведения подписан, а звание классика его никогда и не прельщало – жить нужно здесь и сейчас. Советская цензура скончалась быстро и без мучений, новая не спешила прорасти, и редакторы настоятельно просили вплетать в сюжеты сексуальную составляющую. Любой каприз за ваши деньги! Получалось с трудом, не гениально, но и не плохо, на троечку, без скатывания в пошлость и акцентирования внимания на адюльтер. Всего лишь несколько мазков, добавляющих пикантности повествованию и жизненности персонажам. Нередко увлекался, забывал о незыблемых литературных законах и не выписывал характеры героев, отчего их поступки казались немотивированными и необъяснимыми. До поры до времени сходило с рук.
Однако у дешевого чтива век недолог. Книгочеи накушались клубнички, малины и прочего ширпотреба, тиражи пришлось сокращать, что постепенно привело к оскудению гонораров. «Автор должен уметь переодеваться» – говаривал персонаж из фильма «Покровские ворота». Нужно было перестроиться, начать серьезную работу над текстами, сюжетными линиями и персонажами, искать новые интересные темы, а он с упорством дурной мухи ломился в закрывшееся окно, не замечая распахнутую настежь форточку. Замри на мгновение, внимательно осмотрись – и вперед, авось получится. Нет! Разгон, очередной блямс и на новый круг.
В один солнечный весенний денек его свежую рукопись сухая дама-редактор с двадцатилетним стажем буквоедческой работы отодвинула в сторону, не читая, а лишь бегло пробежав синопсис, сняла с крючковатого носа очки без оправы с круглыми линзами, положила их перед собой на стол, провела, почти не касаясь, рукой по ненатурально черным волосам, стянутым в заурядный конский хвост, и процедила сквозь тонкие и ярко-красные, как у киношного вампира, губы:
– Не пойдет. Вы больше, пожалуйста, ничего подобного не приносите.
– Но вы даже не читали… – он не возмущался, просто не верил в отказ.
Кровавые губы вытянулись в снисходительно-презрительную улыбку.
– По синопсису все видно. Одно название «Нежить с Путорана» чего стоит. А содержание… Непонятно какая тварь, неведомо как попавшая в глухую Эвенкийскую тайгу, начинает нещадно убивать и местных жителей, и геологов, и туристов. В итоге оказывается, что оживший монстр делает это непроизвольно, понимает тяжесть содеянного, но остановить себя не в состоянии. Так уж создан природой.
– Так ведь в этом же…
Она предостерегающе подняла ладонь и покачала головой, откровенно демонстрируя нежелание слушать какие-либо объяснения.
– Читатели стали вяло скупать ТАКУЮ, с позволения сказать, литературу. Книголюбы возвращаются к истокам, – ее невзрачные глаза впервые с начала разговора заблестели, а улыбка приобрела оттенок довольства. – Хватит! Наглотались до отрыжки! Издательство сформировало новую политику, главный постулат которой: не печатать безвкусицу. Касательно фантастики: это Стругацкие, Ефремов, Булычев, Брэдбери, Шекли, Гаррисон… Вам понятен вектор?
Скрипя зубами, кивнул.
– Ну и молодежь, конечно. Если она интересно и качественно пишет.
Далее слушать не стал. Нервно сдернул со стола рукопись, едва не сбросив на пол очки вампирши, и поспешил покинуть кабинет, ставший нестерпимо душным и темным. На подходе к двери услышал тихий голос, похожий на змеиное шипение:
– Вы не бесталанный автор. Подумайте, крепко подумайте. А потом садитесь за письменный стол и работайте. Беспрестанно работайте! Всё, кажущееся поверхностным, наносным – безжалостно в корзину. Только напрягая мозг до отказа, заработав мозоль на пятой точке можно достигнуть результата.
Обернувшись, увидел, что она и не смотрела на него, а опустила глаза в чью-то пухлую рукопись. Ничего не ответив, вышел. Но не хлопнул, как намеревался, дверью, а закрыл ее вполне буднично: без аккуратности, но и без вызова.
В тот же вечер напился в полном одиночестве. Так, что душа только ближе к полудню следующего дня поняла, что это бренное тело ею еще не покинуто. Две чашки крепкого кофе слегка качнули похмельный туман, сделав его чуть прозрачнее. В мозгу родилась и как-то сразу утвердилась мысль: а ведь эта стерва, этот инквизитор текстов права. Пришла пора меняться! Точнее сказать, нужно расти. Не душить собственную песню, не служить чуждым самому себе идеям, а развивать замыслы близкие, родные сердцу. Он умеет рассказывать интересные истории с неожиданными ходами! Резкие сюжетные повороты вполне имеют право быть, но они должны вписываться в общую спираль повествования, а не ответвляться в неизвестность или тупик. Дать каждому значимому персонажу характер, приземлить его. В реальной жизни не все человеческие поступки поддаются объяснению, но читатель должен понимать или хотя бы догадываться о причинах, побуждающих литературных героев поступать так, а не иначе. Не обязательно закладывать в текст глубокий или двойной смысл, заставлять читателя искать его между строк, но в любом рассказе, повести или романе присутствие данного атрибута, хотя бы в зачатке – насущная необходимость. Его этому усердно учили на протяжении пяти лет! А он благополучно позабыл… Трудно признаться самому себе, но в некоторых произведениях он попросту игнорировал и смысл, и идею. Не говоря уже о такой тонкой, эфемерной, но очень важной составляющей, как интонация. Итогом размышлений, страдающих легким сумбуром, обусловленным остаточными явлениями вчерашних неумеренных возлияний, явился краткий, но вполне логичный вывод: отныне нужно являть миру творения интересные (а лучше захватывающие), запоминающиеся, сентиментальные (пришло на ум в последний момент) и (это главное!) не пустышки.
За работу взялся сразу, не дожидаясь отступления похмельного синдрома. Однако свернуть с протоптанной тропинки и ломануть напрямки через густой лес оказалось делом нелегким. Все время подмывало вернуться обратно и прийти к финалу проторенной дорогой. Одумывался, выделял иногда сразу по несколько страниц и, слегка помедлив, все-таки опускал палец на клавишу delеt. Перестройка шла нелегко, с торможением и пробуксовкой. Конкуренты же, тоже молодые, наглые, неленивые, вырывались вперед и занимали ниши, предусмотренные им для себя. Но упорный труд, так или иначе, должен быть оплачен. В общем, слава и гонорары Стивена Кинга не пришли, но и голодная смерть не грозила.
…Интересно, услышит он звук выстрела или сразу – краткая боль и беззвучная тьма?
Все-таки довелось стать зрителем в кинотеатре, рассчитанным для сугубо индивидуального просмотра. Неведомый киномеханик запустил пленку с записью не очень хорошего качества, и прожитые годы не запечатлелись на ней цепью упорядоченных событий. Ничего подобного! Они пустились в дикий пляс, наплевав на хронологию, последовательность и логику, будто порыв ветра скинул со стола только что распечатанную рукопись и разметал её по полу. Листы быстро собрали, но они оказались не пронумерованы и легли в стопку без всякого порядка.
Естественно он являлся непосредственным участником всех увиденных событий, но иногда эпизоды выглядели так, словно сюжет писался не от личного имени, а от третьего лица.
…Из хмельного сна выдернул телефонный звонок, погано голосивший в коридоре. Зло перевернувшись с одного бока на другой, громко послал звонившего в направлении, известном любому россиянину с детских лет. Однако неведомый абонент не унимался, и аппарат не прекращал издевательских трелей. По городскому телефону ему последней раз звонили невесть когда. Вообще думал отключить его к чертовой матери, чтобы не беспокоили дурными рекламными звонками, да и мобильной связи вполне хватает, но вот не решился почему-то, исправно платил за древний, с позволения сказать, гаджет. Вот и сейчас, скорее всего, рекламщики окаянные донимают. Понятно, теперь зарабатывает кто как может… Но невозможно же! Что же они, гады, никак не уймутся-то?! Настырные… Твари! Решили дождаться ответа любой ценой. Ненавидя и презирая всё человечество сразу, все-таки сел на диване. Правая ступня задела пустую пивную бутылку, и та с грохотом покатилась по выцветшему паркету. В комнате качался предутренний сумрак, а за окном, вокруг жёлтого глаза фонаря, плясали в беспорядочном танце снежинки. Кому он понадобился в такую рань?!
– Да!!! – проорал в трубку, пришлёпав босиком в коридор и сдёрнув её с рычагов как чеку гранаты.
– Здорово, Сырник! – бодро поздоровался голос знакомый, но сразу неузнанный. – Слава богу, живой.
Приготовленные проклятия застряли в немоте изумления. Сырник… Когда к нему в последний раз так обращались? Это откуда-то с другой планеты, из сказочного детства и весёлой юности.
– Чего сопишь-то? Не узнал, что ли?
– Здорово, а…
– Ляхов это! Лёха! Теперь вспомнил?
«Чтоб тебя черти дрючили!» – последовала мгновенная реакция на воспоминание. Правда, мысленная. Подумать только, Лёха Ляхов!
Еще бы он его не помнил! В одном классе учились, от звонка до звонка, как говорится. В друзьях закадычных числились. Вокруг Лёхи девчонки всегда вились стаями. Благоволил к нему слабый пол, ничего не попишешь. Да кто, кстати, этих бестий слабыми додумался назвать. Слабые они… Глазками поведет в нужный момент, грудь оголит как надо, тугой попкой вильнёт, и всё – любой богатырь падёт на четвереньки и посеменит за ней на невидимом поводке. И всю жизнь будет думать, что так оно и надо, что он подчинил её себе, а не наоборот. И помрёт ведь, дуралей, с этой ложной уверенностью. Лёха же богатырской статью никогда не обладал, красавчиком не слыл. Ростом едва до среднего дотягивал; лицо обычного русского раздолбая. Но вот чем-то удавалось ему обаять женское народонаселение, и все тут. Спросить бы у красоток, чем именно, да ведь вряд ли смогут ответить. Разве что глазами приглянулся – двумя крупными угольками-антрацитами в обрамлении длинных черных ресниц, что смотрелось необычно при волосах светло-пшеничного цвета, густых и всегда постриженных и причесанных согласно моде: то полубокс, то прямой пробор, то наголо побритые виски, то патлы до плеч. Глаза, как утверждал сам Лёха, достались ему по наследству от прапрапра – и так далее – бабки по материнской линии, бывшей то ли армянкой, то ли грузинкой; семейное предание не уточняло ни национальности, ни степени родства канувшей в далеких годах родственницы. Не исключено, что данный корневой отросток генеалогического древа семейства Ляховых имелся только в лёхином воображении. Одевался Лёха хорошо и со вкусом. Джинсы, кроссовки, куртки – всё привезено из-за границы и на каждой шмотке лейбл, известный любому цивилизованному человеку. Родители трудились во Внешторге, и в страны правильного Варшавского договора, негодяйского Северо-Атлантического блока и прочие, ни в какие альянсы не входящие, ездили не реже, чем всемирно известный в те докембрийские времена ансамбль «Берёзка». Но своими возможностями иметь недосягаемые для множества советских детей штуковины Лёха никогда не кичился. Наоборот, с малых лет отличался щедростью и мог запросто одарить одноклассника (чаще, всё-таки, одноклассницу) упаковкой фломастеров, пачкой жвачки или Чинганчгуком из коллекции индейцев. Чуть ли не инопланетные вещи по тем временам!
– А я и не забывал! – постарался наполнить голос сарказмом, язвительностью и ещё бог знает чем, таким обидным, таким достающим до самой сердцевины души собеседника… Гортань, жаждущая влаги как земля после засухи, отозвалась лишь ничего не выражающим скрипом. Чтобы скрыть собственную неудачу, закашлялся.
– Бухаешь, что ли? – хихикнул Лёха. Всегда был догадливым, сучонок! – Бросай ты это дело, борзописец ты наш ненаглядный, бросай. Ты ведь кто есть? Краса и гордость русской словесности! Так что, переставай алкашествовать и марш к столу. Рожай в муках нетленку или хотя бы просто шедевры, – ехидничал Ляхов.
– Иди в жопу! – прошептал, кладя трубку рядом с телефоном. Сначала хотел вообще бросить её на место и вырвать шнур из розетки, да вот удержало что-то. Не иначе, желание ответить хлёстко и в масть, а для этого следовало восстановить форму.
Шустро прочапал на кухню, не обращая внимания на сумасшедший ритм сердца, рванул дверь холодильника, как парашютист кольцо, и выудил с полки бутылку «Жигули барное». Пробку свернул мгновенно – знать бы имя гения, додумавшегося на пивные бутылки присобачивать закручивающиеся пробки! – и, пока ещё из горлышка шёл лёгкий парок, начал лакать горьковатую влагу как изголодавшийся вурдалак теплую кровь. И десяти секунд не прошло, как пустая тара отправилась в мусорное ведро. Приобретая бодрость с каждым шагом, вернулся к телефону.
– Аллё-аллё! – верещала трубка. – Ты меня слушаешь?
– Ещё как!
– Тогда повтори мою последнюю фразу.
– А мою последнюю фразу услышать не хочешь?! – в нем пробуждались силы к сопротивлению.
– Ладно-ладно, не фырчи. Ровно через три недели – отметь в календаре! – наш легендарный десятый «А» собирается.
– С чего это вдруг? Лет сто не собирались.
– Так вот потому, что долго не виделись, и решили. Да и юбилей, как ни крути. К тому же, февраль – месяц встречи одноклассников. Короче! Через три недели, в субботу, в шестнадцать нуль-нуль собираемся в ресторане «Робин Гуд». Слыхал о таком?
– Доводилось. В Шервудском лесу разбойничал, с Ноттингемским шерифом разборки учинял.
– Остришь? Уже хорошо! Я про ресторан.
– Я по кабакам не шастаю, и…
– Можешь не продолжать! За час… Нет, лучше за полтора до сборища я за тобой заскочу. Дресс-код, сам понимаешь. Костюмчик с галстуком найдёшь?
– Как раз с выпускного где-то завалялся. И вообще, меня не интересуют бывшие одноклассники. Тысячу лет их не видел и ещё столько же не собираюсь. Никуда я не пойду!
– Уверен? Или свободной наличности не хватает? За это не переживай. Ресторан принадлежит одной из наших девчонок, она банкует.
– Кто же это? – любопытство, крепко сидящее в любом писателе, выскочило наверх, оттолкнув все остальные чувства.
– Сюрпра-айз, дорогой мой, сюрпрайз. На месте узнаешь.
– Я же сказал: не пойду!
– Тогда умрёшь от любопытства, не узнав нашего спонсора. А если и выживешь, то тебя доконает такой вот фактец: там будет Варвара и она просила передать лично, что очень и очень желает тебя видеть.
Последнюю фразу Ляхов произнёс тихо, почти шепотом, с нажимом на слова «очень» и «тебя». Запрещенный прием! С Варварой они не виделись давно, и встречу ту иначе как безумной и не назовешь. Хочется взглянуть на нее теперь, по прошествии многих лет? А много ли найдется мужиков, не желающих случайной встречи с первой любовью?! Пусть всё отболело и покрылось толстым слоем пыли. Впрочем, похмелье нередко затрагивало в нем ностальгические и сентиментальные струны.
– Так за тобой заехать? – Ляхов спросил тоном человека, уверенного в положительном ответе.
– Сам доберусь!!! – рявкнул и зло швырнул трубку на место, словно именно она являлась причиной всех его бед и неудач. – Козёл пунктирный!
Во время разговора зима ещё вовсю играла мускулами, а теперь лето в полной силе. Небольшой, в общем-то, срок, приведший его в шваховое положение с пистолетом у виска.
…Первого сентября, страшно вспомнить какого далекого уже года, девочка с огромными белыми бантами, один из которых щекотал ему щеку, стояла слева от него на линейке, посвященной началу учебного года, первого для них. Денек постарался соответствовать торжественному событию и выдался солнечным и теплым. Деревья осторожно роняли пожелтевшие листья, а оставшимися, еще зелеными, тихо-тихо шумели. Дети, от мала до велика, стояли на асфальтовой площадке перед распахнутыми дверьми в желтоватое здание с барельефами великих писателей и ученых на фасаде и слушали приветственные речи пузатого крючконосого директора и недавних выпускников, перемежавшиеся песнями про школьные годы прекрасные.
Страна развитого социализма казалась нерушимой, о чем прямо и заявлялось в ее гимне, колбаса, еще не исчезнувшая из магазинов, производилась исключительно из натуральных продуктов, все памятники Ленину стояли на своих местах и считались неприкасаемыми. Впрочем, первоклашки о таких вещах и не задумывались. Позже многие юные головы начнут посещать мысли о бессмысленности запретов на дискотеках западных рок и поп-групп и невыносимой скукотищи и казенщины большинства комсомольских собраний. Но это случится потом. Пока же они всего лишь мальчишки и девчонки, чуть тревожно-гордые от ожидания жизни новой, неведомой, но обязательно прекрасной. И букеты, едва ли не выше их ростом, ещё не скоро увянут в квартире их первой учительницы. И старая школа номер триста два, примостившаяся в низине, в двух шагах от Москвы-реки, в полукольце большущих «сталинских» домов неподалёку от метро «Таганская», на целых десять лет станет местом их первой работы, на которую не всегда ходят с удовольствием. Лишь по прошествии лет, когда взрослая жизнь нещадно навалится со всеми своими проблемами и радостями, придет понимание, что, скорее всего, эти десять лет и были самыми добрыми и счастливыми и сладкая ностальгия по ним никогда не выветрится из души.
Девочку эту он никогда раньше не видел, как и многих других одноклассников. Смешные тёмные косички, чуть вздёрнутый носик, улыбка играет на пухлых губах. Ничего особенного. Таких тут несколько десятков собралось. Чего на них внимания обращать? Совершенно непонятный народец! Все время мельтешат рядом, играют в непонятные и неинтересные игры. Обожают сказку про «Золушку». Балбески! «Старик Хоттабыч» куда увлекательнее.
В классе они оказались далеко друг от друга, на разных рядах: он – ближе к выходу, она – впереди, у окна. Учительница называла всех по фамилиям и именам, ребята вставали со своих мест, но он почти никого не запоминал, и ее в том числе.
С Ляховым они познакомились в первые минуты пребывания в классе. Шустряк с острым взглядом сел рядом с ним и сразу, как-то вовсе не по-детски, представился:
– Алексей. Проще – Лёха, – и руку протянул совсем по-взрослому. – Фамилия – Ляхов. А тебя как зовут?
– Никита, – напор нового знакомца не обескуражил, скорее понравился; и рука у него оказалась сухой и не по-детски уверенной. – Сырцов.
– Понял. Дружить будем?
Почему бы и нет? Каких-либо крепких связей в детском саду не образовалось, а про настоящую крепкую дружбу в детских книжках написано немало и завлекательно. Пора бы ее уже и испытать.
Ляхов оказался мальчиком нестеснительным и не по годам эрудированным. Пока все пребывали в лёгком или тяжком (у кого как) смущении от первого школьного дня, он вел себя совершенно раскованно. Учительница Вера Марковна – как оказалось потом, их класс для неё тоже был первым преподавательским опытом – задавала разные вопросы, пряча за большими, чуть затемнёнными, очками (за них и получила прозвище Черепашка, они предавали ей сходство с мультяшным персонажем, распевающим с шалопаистым львенком веселую песенку) свою нервозность, и пока все думали, что ответить, Лёха уверенно тянул руку вверх, чуть привставая при этом.
– Вы знаете номер нашей школы? – она стояла по центру класса, у доски, высокая, стройная и красивая, заложив руки за спину, полагая, наверное, что такая поза добавляет ей солидности. Но она и так сейчас являлась для первоклашек непререкаемым авторитетом, примерно в одном ряду с родителями. Не все, впервые севшие за парты, умели читать, не говоря уже о письме, а Вера Марковна обещалась их всему этому, как и многому другому, научить. И никто не сомневался, что научит.
Над сидящим классом выросла рука. Потом ещё и ещё, примерно с десяток, но именно Лёха оказался первым.
– Пожалуйста… Ляхов.
– Номер триста два, Вера Марковна! Класс первый «А»! – голос мальчишки звучал звонко, как у исполнителя песни «Юный барабанщик». – В нашей школе учился детский писатель Аркадий Ухов, автор известной книги «Приключения Петьки Промокашкина»!
Учительница убрала руки из-за спины и сложила их спереди, а потом села на своё рабочее место.
– Молодец! Тебе родители эту книжку читали?
– Нет! – возразил мальчишка не без гордости. – Я сам. Два раза!
– Сам?!– она не сумела скрыть удивления.
– Конечно. Я с четырёх лет читать умею.
– И что же, понравилась она тебе?
– Очень! Всем советую!
Никита к школе тоже читать выучился, и книжка про приключения обаятельного шалопая Промокашкина в книжном шкафу дома имелась. Мама вообще всячески прививала ему любовь к чтению и сама, иной раз до поздней ночи, засиживалась с толстенным романом. Покупала втридорога абонементы на приобретение очередного тома Дюма, не имея времени и желания сдавать двадцать килограмм макулатуры. Роман Ухова по толщине мало уступал кирпичу и Никита, хотя и присматривался к нему, читать не решался. А этот Ляхов осилил её аж два раза! Или врёт?
– А с кем Промокашкин дружил? – Вера Марковна обращалась непосредственно к Ляхову, потому как остальные первачки молчали.
– С Кочаном! – последовал молниеносный ответ. – То есть, с Капустиным. Это Промокашкин дал ему кличку Кочан. Ну, по фамилии.
– Спасибо. Садись.
– А можно один вопрос? – Лёхе явно нравилось быть героем сцены.
– Разумеется.
– Всем великим писателям вешают памятные доски на домах, где они жили или учились. Почему на нашей школе нет доски с именем Ухина?
Учительница смутилась и ответила не сразу.
– Видишь ли… Ляхов… Таких почестей писатели удостаиваются только после смерти. И то не все… Ухин же, слава… Благодаря судьбе, еще жив. Насколько я знаю…
– Так может в честь него нашу школу назвать? – не унимался Ляхов.
– Это тоже… потом… Садись, пожалуйста.
Далее Вера Марковна спрашивала про столицу нашей родины, спутник Земли и про место обитания слонов. Ляхов поднимал руку без промедления. Вопросы особой сложности не представляли, да и ребята понемногу освоились и осмелели, вызывались отвечать, но сосед по парте неизбежно оказывался проворнее. Вера Марковна в интересах педагогики поднимала не только его, но и других мальчишек и девчонок, но Ляхов к каждому ответу присовокуплял дополнительную информацию. Сообщил, например, что знает столицу Эфиопии и это – Аддис-Абеба, а также ему известен город, название которого не все могут выговорить с первого раза – Тируванамтапурам и находится он на самом юге Индии. Кроме того, поведал с интересом слушавшим его выступления одноклассникам о наличии у Марса двух спутников, Фобоса и Демоса. О слонах сведения его оказались скудны, но он знал одно из отличий индийских гигантов от их африканских собратьев: первые успешно поддаются дрессировке, вторые никогда. Заканчивая знакомство с классом, Вера Марковна рискнула предположить:
– Я думаю, ребята, что Алексей Ляхов – будущий круглый отличник.
Прогноз не сбылся. Задатками отличника Лёха, конечно, обладал и многое ему давалось слету, без особого напряжения, но там, где требовалась въедливость и усидчивость, он вполне довольствовался хорошим и даже средним баллом. Если же что-то вообще не вызывало его интереса, он едва заставлял себя вникнуть хотя бы в азы, чтобы не скатиться до позорного неуда. Впрочем, тем и предметов, вызывавших у Лёхи полное равнодушие, насчитывалось не так много
Никите приходилось иногда слышать лепет незлой зависти: самому легко и непринужденно не удавалось взять ни одной вершины. Приходилось вгрызаться во всё, чтобы получать пятерки, да и четверки ловились только на прикормленном месте. Однако особых страданий от необходимости часами проводить за письменным столом, вдумчиво читать учебники, корпеть над сложными задачами и примерами, проникать в сущность доказательства теорем он не испытывал; ему нравились тишина, шелест страниц, неторопливый бег авторучки по тетрадным строчкам, мягкий свет настольной лампы. Где-то там, за окнами, бушует человеческий океан, а в родной комнате так уютно, что порой не хочется выбираться в негостеприимный мир. Да и любопытство подзуживало: надо же докопаться до сути. При необходимости элементарной зубрежки, природная память оказывала неоценимые услуги. Если, к примеру, задавали выучить отрывок из «Бородино», на следующий день он, к всеобщему удивлению класса и умилению учительницы, декларировал стихотворение полностью и без запинки. В девятом классе, перед городской контрольной по алгебре, когда на кону стояла оценка за год, он всё воскресение просидел за толстым задачником Сканави, со скрипом решая длиннющие примеры на сокращение и с кучей неизвестных. А за окном распоясалась весна, дыша в открытые форточки пьянящим воздухом, насыщенным запахом недавно лопнувших тополиных почек… После полудня друг Лёха звонил несколько раз в течении двух часов, призывая бросить к черту надоевшие иксы, игреки и квадратные корни и кинуться в объятия города, где девчонки избавились от длинных курток и шапок, облачившись в более легкие одежды. В конце концов, впереди еще целый вечер, да и от ночи можно урвать время на подготовку к завтрашней Голгофе! Он упрямо отказывался. Наконец друг отвязался и отправился с девчонкой из медучилища на прогулку в Парк Горького, а потом допоздна смотрел битву наших с чехами на чемпионате мира по хоккею.
В итоге оба получили оценку «хорошо» по алгебре. И за четверть, и за год.
…Вчерашняя обильная выпивка, дополненная пивом из холодильника, терроризировала почки и сразу после неожиданного и малоприятного телефонного разговора он ринулся в туалет. С рождения жил в трёхкомнатной квартире, на третьем этаже старенькой кирпичной восьмиэтажки, в десяти минутах ходьбы от родной школы, ближе к «Таганской»-радиальной. По нынешним временам жилплощадь невеликая, но ему одному – за глаза, да и уезжать куда-либо из родного гнезда не хотелось. Матушку, когда-то руководившую цехом на Втором московском часовом заводе, теперь снесённым до основания, инсульт уже давно отправил на Калитниковское кладбище, уложив рядом с мужем, отличным врачом-онкологом, просмотревшим эту заразу в себе и не дождавшимся окончания сыном школы. Подавляющее большинство одноклассников перебрались в более престижные новостройки, соседи поменялись по несколько раз, а он и не задумывался о замене своей норки. Одиночеством не тяготился и со временем стал получать от него удовольствие. Соединить свою судьбу с какой-нибудь женщиной, пустить ее в свой дом, чтобы она начала тут наводить свои порядки? Сомнительная для его натуры затея. Иногда, правда, трепеталась в мозгу полумертвым мотыльком мысль: вот если бы захлестнули настоящие чувства… Но мотылек быстро отдавал концы. Хватит! На любовь давно выработалась стойкая аллергия. Когда естество брало свое, открывал раздел «Досуг», прижившийся в подвале «Московского комсомольца», и вызванивал на все готовых девок. Оно, конечно, удобно: покувыркался с работницей вечного секс-сервиса, получил разрядку, заплатил и – прощай, детка; никакой ответственности, никаких обязанностей со стороны клиента. Но такое времяпрепровождение по душе не пришлось. Во-первых, запросто можно стать завсегдатаем вендиспансера. Во-вторых, девчонок с клофелином в сумочке никто не отменял. Проснешься потом с больной головой и пустым кошельком. Но главное – брезгливость. Писательское воображение включалось в самые ответственные моменты, живо рисуя как мадам, сейчас стонущая от его ласк, час назад ублажала совсем другого мужика, обязательно противного, жирного и волосатого как обезьяна. А то и нескольких сразу. Мягко говоря, такие картинки не возбуждали. Тут же вспоминалась шутка из юности: целуя девушку, подумай, а не облизываешь ли ты сейчас кое-что у своего товарища. В общем, ему казалось предпочтительнее быть голодным, нежели питаться с помойки. Хотя скоротечные и легкие романы изредка, но случались, не оставляя в душе ни сладких воспоминаний, ни горького осадка, ни кровоточащих ран.
Есть на свете счастливцы, гордо именующие себя рантье. С некоторой натяжкой он тоже мог себя причислить к этой когорте избранных. Весьма условно, конечно. Тётушка по отцовской линии, лишенная из-за ошибок молодости счастья деторождения, окружила единственного племянника нерастраченной материнской любовью с момента появления его на свет. И вот однажды тетя Надя презентовала ему новенькую просторную двухкомнатную квартиру в Южном Бутово.
