Read the book: «Последний теракт. Книга 2»

© Олег Сакадин, 2024

ISBN 978-5-4474-3084-9 (т. 2)

ISBN 978-5-0062-5237-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 4. Голиаф

Глава 1

«Существует некий предел, до которого можно выдерживать боль. Пока существует этот предел, настоящей боли нет».

Айн Рэнд. Источник.

Проснулся Платон тревожно, словно и не спал вовсе, хотя с момента прикосновения головы к подушке прошло больше пяти часов. Лишь после нескольких мгновений он осознал, что был разбужен знакомой мелодией собственного телефона, который валялся у бассейна этажом ниже, и если бы тот не был настроен на полную громкость, никогда бы не дотянулся до слуха хозяина.

«Странно, я думал, что вчера была его последняя песня» – подумал Платон, искренне удивляясь стойкости аппаратуры.

Чувствуя легкое головокружение, он спустился на первый этаж в большой каминный зал, акустика которого усиливала звуки разрывающегося телефона, хотя тот лежал и упорствовал возле бассейна, который находился чуть дальше за стеной.

Платон пару раз чуть не поскользнулся на мокром кафеле, сомнительно посмотрел на небольшую лужицу, в центре которого обосновался телефон, и, осторожно, двумя пальцами, выудил пленника из чужеродной среды.

– Да, я слушаю?

– Платон Сергеевич! С вами все в порядке? – голос Смольной был весьма взволнован.

– Вроде живой, – неохотно ответил тот. – А что случилось?

– У нас тут полный аншлаг. Я уже отменила утреннее совещание по проекту, которое вы назначили два дня назад, и распустила всех по рабочим местам. Потом приходил Соколов собственной персоной, искал вас. Потом звонили из администрации Кеми, по поводу какого-то договора – я перетрясла весь юридический отдел, но начальник божиться, что все по этому делу находиться исключительно у вас. Потом…

– Ладно-ладно! Я понял! – запротестовал Платон. – Собираюсь, скоро буду.

– За вами прислать машину?

– Не стоит, я сам.

– Да и еще, – неуверенно продолжила Евгения, сильно смущаясь.

– Говори, – подбодрил ее Платон.

Тем не менее, Смольной потребовалось еще некоторое время, дабы собраться с духом.

– У меня к вам есть одна просьба, это не совсем по работе, точнее, по работе, только не по моей, хотя и относящейся к корпорации в целом, в общем, это касается одной моей знакомой…

– Ладно, я понял, в офисе расскажешь. Помогу чем смогу, сама знаешь.

– Да-да, конечно, – выдохнула Смольная. – До встречи!

– Пока.

Платон принял душ, немного постояв под потоком ледяной воды, желая взбодрить уставшее тело, наскоро перекусил, приоделся, схватил спутниковый телефон – единственное средство связи, находившееся в добром здравии, ибо прежний сотовый друг, героически пережив ночь в водной среде, после разговора со Смольной испустил свой последний электрический вздох, но Платон решил не выбрасывать его на помойку, видимо учитывая прежние боевые заслуги, а просто отдать в ремонт – и выскочил на улицу.

Красный Мерседес стоял на своем месте, причем настолько вписываясь в окружающую среду, словно был создан именно для нее, да и сам дом со всеми дополнительными строениями был будто построен с целью облагородить и подчеркнуть внешний облик машины.

«Анастасия Викторовна. Настя», – пронеслось в голове.

В салоне было приятно и тепло, видимо, совсем недавно еще работал двигатель. Платон медленно уселся за руль, явно в смущении, и осторожно огляделся по сторонам. Несмотря на все усилия, привести в порядок мысли так и не удалось, к тому же на душе скребли такие адские кошки, словно вместо когтей орудовали заточенными граблями.

– Настя? – не громко сказал он, но тут же умолк, словно прозревший, схватился за голову и зажмурился, будто ожидая мгновенной атаки со стороны.

«Идиот!!!».

Просидел так Платон с несколько минут, ненадолго открывая глаза и снова жмурясь, но в итоге пришел к выводу, что опасность миновала, и его оплошностью никто не воспользуется. Почувствовав облегчение, он достал небольшой ноутбук с заднего сидения, и подключил его к прикуривателю.

– Ты здесь? – быстро пробежался по клавиатуре Платон, едва только система загрузилась.

– Нет, знаешь, вышла погулять, но скоро вернусь, – забегала невидимая рука в ответ. – Будь осторожен, Платончик, не забывайся, пожалуйста.

– Да-да, я знаю, прости.

– Ничего. Как ты себя чувствуешь? Как голова?

– Как после свидания с гильотиной. Мыслей не собрать.

– Понимаю. А я вот «Карамазовых» дочитываю, уже вечером перейду на «Крошку Доррит».

– Завидую, – искренне признался Платон, которому в эту минуту до мировых шедевров классики было так же далеко, как вплавь до острова Пасхи.

– Ты очень утомлен. Хочешь, я поведу? На работу ж ведь?

– Ага, в Сити. Было бы неплохо, – согласился он.

Двигатель издал приглушенный звук и машина завелась.

– Поехали, только открой ворота.

По дороге Платон умудрился заснуть, но был разбужен на этот раз звуками спутникового телефона.

– Черт бы тебя побрал, Платон! – вместо будильника прорычал Соколов. – Какого хрена ты не берешь этот телефон, когда звонят!?

– А, Саш, я… привет, я просто сильно устал. У меня была просто адская ночь.

– Знаю я вас, молодежь, с вашими адскими ночами, – немного смягчился Александр, – и не стоит путать красивых баб с рогатыми отродьями преисподней. Ты где?

– Еду на работу, – Платон решил не развеивать миф содомской ночи.

– А ты ранняя пташка, я погляжу, ха-ха! Ладно, как будешь на месте, заскочи ко мне, есть разговор.

– Да, конечно. Что-нибудь случилось?

– Ничего смертельного. На месте расскажу. Жду!

И он повесил трубку.

Платон не почувствовал тревоги видимо потому, что на душе ее и так было перебор. Он просто уставился в окно, смотря на мелькающие мимо дома. Машина легко скользила по улицам города, руль лишь слегка покачивался из стороны в сторону на изгибах дороги. Все это, безусловно, выглядело дико, но Платон решил больше ничему не удивляться.

Дожить до вечера, только бы дожить и не свихнуться! Он должен услышать ее голос! Услышать еще раз и понять, что он не конченый псих! И в то же время все вокруг было реально, просто одна реальность отчаянно пыталась вытолкнуть другую потому, что та, вторая, ну никак не вписывалась в рамки человеческих стереотипов. Более того, она не просто противоречила здравому смыслу, но еще грозилась стереть в порошок первую, более спокойную и уравновешенную реальность, реальность полную жизни, достатка, друзей, возможной любви, огромных перспектив, да чего только она в себя не вмещала! Что предлагала та, вторая? Она не только ставила под вопрос существования его, Платона, жизни, но и готова была положить на алтарь чудовищной правды миллионы других, ни в чем неповинных жизней! И все-таки в глубине души, где-то очень глубоко он втайне надеялся, что все еще обойдется.

На работе, как всегда, была рабочая атмосфера, и творческий беспорядок в головах читался чуть ли не в каждом встречном взгляде сотрудников. Платон быстро проскочил к себе в кабинет, не желая ни с кем говорить.

Смольная сидела на кожаном диване для редких посетителей и пила кофе. Завидев пропавшего шефа, она резко вскочила и схватила со стола свою извечную спутницу – черную кожаную папку, в которой всегда лежали все необходимые для работы бумаги и записи.

– Платон Сергеевич! Что нам делать с совещанием по проекту? Переносим на завтра?

– Не стоит, – Платон уселся в свое необъемное, очень удобное компьютерное кресло. – Созови всех на пять.

– Хорошо, – сделала пометку у себя Смольная. – Еще раз звонили из администрации Кеми по поводу договора на землю.

– Сейчас отправлю. Мне все уже подготовили и согласовали.

– Отлично, – и гелиевая ручка в ее руке поставила еще одну галочку. – К вам все рвется на беседу Петр Буганов, уже трижды приходил.

– Опять будет уговаривать ускорить проект, – вздохнул Платон, – достал уже. Ладно, пусть заскочит минут черед сорок.

– Звонил Александр Соколов…

– И мне тоже, – слегка улыбнулся он, – мы обо всем договорились.

Евгения улыбнулась в ответ, словно довольная тем, что все проблемы решаются довольно быстро.

– Так, что там у нас дальше. Вас искал Сергей Васильевич Мельников, заместитель министра строительства области, что-то по поводу изменений в государственном контракте. Это по «Новому Свету».

– Я понял. Но почему меня? Это к Красовскому.

– Вот-вот, и я сначала так сказала, но Красовского в стране сейчас нет, и приедет он лишь через неделю.

– Ну так у него заместителей уйма.

– И я так же думала, но видимо, вопрос весьма важный для их уровня, ведь это дошло даже до Самого, с которым связались из администрации президента, а он в свою очередь перекинул все на вас.

– Этого еще не хватало, – недовольно пробурчал Платон. – Разгребать проблемы Красовского. Ладно, раз уж дошли до Петровича, значит и вправду что-то стряслось. Свяжись с Мельниковым и договорись о встрече.

Смольная кивнула, и, поскольку с горящими вопросами было покончено, ненадолго застыла на месте, не решаясь уйти, но и продолжить разговор тоже.

– Говори, что там у тебя случилось, точнее, что с подругой, – начал сам Платон, который не был бы таким замечательным руководителем, если бы так не запоминал личные вопросы своих подчиненных.

– Она, видите ли, не совсем мне подруга, скорее сестра одной моей знакомой по институту, работает в корпорации в договорном отделе общих проектов. Точнее, работала.

– Ее уволили?

– Да, вчера днем, на пятом месяце беременности. И ладно бы я сомневалась в ее работоспособности, напротив, из многих работающих там едва лишь она одна симпатизировала мне в то время, когда меня саму, ну, вы помните.

– Хм, на пятом месяце, – заметил Платон, – в чем причина?

– Видимо, личная неприязнь руководителя, который заставил написать ее уход по собственному желанию.

– Фамилия?

– Шарапов.

– Твою ж мать! – неожиданно вскипел Платон так, что Смольная в страхе отскочила на шаг назад и уставилась на него дикими глазами. – Извини, я не хотел. Пригласи ее ко мне, это возможно?

– Да-да, конечно! – обрадовалась Евгения. – Чего проще, она как раз разбирает дела с бухгалтерией и получает расчет. Я позвоню ей.

Минут через пять перед Платоном предстала небольшого роста белокурая девушка. Он даже кофе не успел допить.

– Напомните, пожалуйста, как вас зовут? – стараясь быть тактичным, поинтересовался он.

– Ланская Ирина, – представилась девушка. Ее глаза слишком устали, и, возможно, еще недавно проливали слезы, поэтому она избегала смотреть на свет, постоянно жмурясь.

– Ирина, хорошо. Расскажите, как все произошло?

Как и ожидалось, ничего нового Платон не услышал, разве что формальную часть увольнения – ей оказалась путаница с какими-то дополнительными соглашениями к одному контракту, касающемуся академии наук. Их попросту не нашли в электронном виде, тогда как оригиналы сгорели в машине – заместитель начальника отдела попал в аварию. Шарапов свалил весь груз ответственности на Ланскую, руководствуясь, с ее слов, исключительно на личностной неприязни, ведь она никак не могла относиться к этому инциденту – даже формально можно было доказать, что именно в то время, когда готовились злополучные соглашения, она лежала в больнице на сохранении. Более того, среди сотрудников отдела ходил упорный слух, будто именно Шарапов занимался их заготовкой, ведь никто другой этих соглашений и в глаза-то не видел. Больше слов для Платона не требовалось. Он без особых колебаний поверил пострадавшей девушке. Со стороны это выглядело бы настороженно, но, во-первых, он достаточно хорошо знал Шарапова для того, чтобы понять, какую мерзость тот являл, и, во-вторых, для Платона была весьма значительна позиция Смольной.

– Вас не уволят, мое слово, – после некоторых раздумий, но не особо долгих, дабы не пугать без того расстроенную Ланскую, произнес он. – Возвращайтесь сегодня домой, и отдохните до конца недели, а в понедельник на работу.

Ланская внезапно вспыхнула от радости как майский цветок, дождавшись долгожданного утреннего солнца, но потом вновь опустила глаза, погаснув, словно нежный бутон опалил свои лепестки.

– Простите, – медленно и тихо заговорила она, – простите меня за мою наглость.

Платон от неожиданности вытаращил глаза, не зная, что и сказать.

– Еще раз простите, просто я хотела попросить, если это возможно, перевести меня в любой другой отдел, – слова по-прежнему давались ей с трудом. – Я безмерно благодарна вам за все, но поверьте, я просто боюсь теперь работать рядом с этим человеком…

– Не стоит, – прервал ее Платон, – обойдемся без этого. Больше вы этого человека не увидите здесь. И это тоже мое слово.

На глазах Ланской выступили слезы. Не давая ей выплеснуть подошедший к сердцу поток благодарности, Смольная подхватила подругу под руку и вывела из кабинета. Платон отдал должное своей помощнице, которая как всегда смогла прочувствовать его состояние и понять, что чего-чего, а сейчас его лучше всего оставить в покое.

Настя.

Платон вздрогнул, стараясь сосредоточиться, и заказал по телефону еще кофе, попросив к нему булочек с маслом и шоколада. Потом позвонил и вызвал к себе Андрея Гучкова, руководителя юридического департамента, который не заставил себя ждать, явившись тут же.

– Присаживайся, Андрей Викторович, – пригласил гостя Платон. – Скажи мне, пожалуйста, с каких это пор наша корпорация докатилась до того, что начала увольнять с работы беременных женщин?

Признаться честно, Гучков передумал в голове миллион мыслей, пока шел сюда, но был поражен, настолько он не ожидал подобного.

– А как вы… – спохватился было он, осознав всю глупость этого вопроса, но Платон сжалился, и не стал хватать подчиненного за эту оплошность – просто промолчал, выразительным взглядом давая понять, что ждет объяснений. – Если вы по поводу Ирины Ланской, – продолжил Гучков более уверенно, – то ее уволили по весьма веским причинам.

– Кто это тебе сказал, Шарапов?

– Да, Роман Семенович.

– Нализывая при этом твою светлую задницу, – заключил Платон, и жестом показал внезапно вспыхнувшему Гучкову, что не требует объяснений. – Вот что я тебе скажу, Андрей – ты хороший сотрудник и нормальный человек, но насколько я порой не могу понять отдельных людей, настолько не понимаю сейчас и тебя – но почему ты до сих по не погнал в шею Шарапова, ведь ты прекрасно знаешь, насколько тот отвратителен? – и вновь Платон остановил Гучкова, который уже был готов пуститься во все тяжкие. – В общем, Бог тебе судья за то, что держал здесь этого паразита, которого, насколько сам знаешь, не будучи дураком, вообще к людям подпускать нельзя, не то, что ставить руководителем. Повторюсь, что Бог тебе судья за прошлое, но с завтрашнего дня его нога не переступит порога корпорации, и мне плевать, как ты это сделаешь. Вопросы есть?

Весь вид, интонация, утомленный взгляд Самсонова настолько красноречиво говорили сами за себя, что Гучков не решился подставлять свои интересы, вступаясь за товарища. Он лишь понятливо кивнул и хотел уже было уйти, но вдруг нерешительно остановился у самой двери, колеблясь.

– Платон Сергеевич, у нас отчетный период на носу. Без руководителя сейчас…

– А кто сказал, что без? – усмехнулся Самсонов. – У меня для тебя замечательная кандидатура в лице госпожи Ланской.

– Но она беременна, – опешил Гучков, но совсем не оттого, что Ланская была беременна, он даже и сам потом не мог разгадать, что именно вдруг толкнуло его выставить подобный аргумент. Кандидатура Ланской сама по себе противоречила его интересам, хотя и косвенным.

– И что из этого? – ответил Платон, пока в голове Гучкова пролетал вихрь неспокойных мыслей. – Получит больше пособия по беременности, а корпорация не обнищает. Да и не только из жалости ставлю ее на место Шарапова, кадр она толковый, и, думаю, принесет со временем немало пользы для общего дела.

Платон устало выглянул в окно, давая понять, что разговор окончен.

Роман Шарапов представлял собой тот, к сожалению, нередкий тип людей, который крайне негативно отражался на обществе в целом – активный вредитель-паразит, живущий по принципу: сделал гадость – на душе радость. Он просто жить не мог без предвкушения разных интриг, от безобидных, до весьма низких и подлых, которые, разумеется, негативно отражались на его подчиненных. Да, горе тем бедолагам, коим посчастливилось попасть под его начало. За два года работы из отдела Шарапова плавно утекло внушительное количество квалифицированных кадров, тем или иным образом не устроивших его светлейшую особу. Причем уходили люди чуть ли не с позором, уличенные в безделье, глупости, некомпетентности, пьянстве, нежелании работать и многом другом. Да, такова была слабость Шарапова, при общении с вышестоящим руководством он как мог белил себя и даже жалел нередко, уповая на то, что кроме него здесь никто не работает. Создавать вид кипучей деятельности было одним из его немногих талантов. Бывший военный – к которому как ни кому другому подходила обидная фраза для всех военных: «сапоги не умеют работать» – истинный человек «системы», впитавший в себя самое гнусное и отвратительное, что она могла представлять, действовал во многом механически, считая себя весьма ценным механизмом для общего дела. Подчиненных он также считал механизмами, вот только временными, весьма бесполезными, постоянно скрипящими, хромающими, и за людей как таковых вообще не считал. Он мог уволить единственного кормильца семьи, беременную женщину, почетного работника корпорации, которому пару лет до пенсии, да вообще он мог уволить кого угодно из подчиненных, ведь то, что творилось с ними за пределами работы, Шарапова вообще ничуть не интересовало. Если и было у этого бездушного человека что-то святое, то никто из окружения этого не знал. Хотя нет, святой предмет на работе для него все-таки существовал, и это была задница Андрея Гучкова, которую Шарапов вылизывал при каждом удобном случае с такой тщательностью, словно знал о задницах все и был старым опытным проктологом. Да, Гучкова Роман чтил чуть ли не за святого (а как же? начальник же), был по-собачьи верен и превозносил в разговорах с подчиненными. И лишь эта преданность держала его от ударов с верхов, лишь протекция Гучкова позволила Шарапову больше двух лет пить кровь подчиненных. Платон всегда недоумевал, почему Гучков столько времени держал такого клеща, получившего в среде подчиненных комичное прозвище «бородатый хомячок» за глупую бородку и толстые щечки, но так и не получил нужного ответа. Если общественная мысль в свое время осуждала таких персонажей, как Илью Обломова и Степана Верховенского, обвиняя их в общественной бесполезности, то я, дорогой читатель, полностью убежден, что уж лучше тысячу Обломовых и Верховенских, чем один «полезный», но мерзкий Шарапов, ведь на деле жизненного поприща весьма ценны порой бывают люди, не трогающие этого поприща вообще, тем самым не рискуя навредить ему своим вмешательством. Шарапов же делал это ежечасно.

Вот и сейчас он сидел, нежно обсасывая куриную ножку, и наслаждался эффектом того, как довел до слез секретаршу отдела за то, о чем уже забыл. При входе в кабинет Гучкова, Роман вскочил было облизать любимого начальника, но встретив непривычный, укоризненный взгляд недовольного хозяина, говорящий обо всем, чуть было не завыл как брошенная собака.

Больше всего Платону хотелось сейчас лечь и всласть отоспаться, но он понимал, что даже если бы представилась такая возможность, то свершившаяся в голове катастрофа все равно не позволила бы отдохнуть мозгу. Внутри поселилось такое отчаяние, что Самсонов даже боялся смотреть в глаза Смольной, дабы не выдать своих мыслей. О других людях он вообще думать не хотел, но как назло именно сегодня придется решать проблемы Красовского.

Выпив третью чашку кофе с плиткой горького шоколада, он принял Петра Буганова, опытнейшего аналитика, который обладал жизненной потребностью бежать впереди планеты всей. Платон догадывался, о чем пойдет речь и на этот раз – ускорить сроки завершения проекта «Народный автомобиль».

Едва переступив порог кабинета, еще по пути к предложенному креслу, Буганов привычно затараторил (а речь его была подстать характеру: быстрая и неугомонная).

– Платон Сергеевич! На этот раз я готов представить вам неопровержимые факты того, что нам необходимо ускорить проект! Из надежного источника я узнал, что пару дней назад команде Прохорова удалось успешно испытать их новый двигатель для проекта, весьма похожего на наш, но который даже названия не имеет! Не смотря на то, что в народе мало в это верят, я убежден, что Прохоров добьется своего и выпустит эту машину, но мы должны быть первыми! Надо ускорить сроки проекта!

– Когда ты думаешь, они начнут производство? – равнодушно спросил Платон.

– Года через два.

– Тогда в чем вопрос? «Народный автомобиль» пойдет на конвейер в конце следующего года.

– Да, но ведь они тоже могут ускориться! А мы должны быть первыми! – не унимался Петр.

– Так, все, хватит, давай закроем эту тему раз и навсегда! – не выдержал Платон, которому неуемность Буганова порой вставала поперек горла, как и многим другим. – Что происходит? Почему ты так переживаешь? Что, неужели мир содрогнется и рассыплется в прах, если кто-нибудь опередит тебя и команда Прохорова выйдет на рынок раньше нас?

– Мы должны быть первыми, – намного тише проговорил Буганов. Его взгляд как будто потух на время, чтобы разгореться вновь от досады и непонимания со стороны руководства, что не ускользнуло от Самсонова. Платон понял, насколько больную мозоль сгоряча задел, и в любое другое время проникся бы гораздо больше к недостаткам Буганова, но только не сейчас, когда собственная жизнь трещала по швам, и в голове творилось черт знает что.

– Послушай, Петь, – более мягко, совсем неофициально сказал Самсонов, – Ну что же мне с тобой делать, как помочь? Сколько раз я старался сказать тебе, что… – он ненадолго умолк, размышляя, как бы ни обидеть Буганова еще больше. – Пойми, что для меня «Народный автомобиль» лишь на последнем месте коммерческий проект. Пойми, что я хотел бы хоть что-то в этой жизни сделать для своей страны и народа, а подарить им доступный и качественный автомобиль, как мне кажется, не самое плохое дело. Я, как и все вы, вложил в этот проект слишком много, чтобы в последний момент испортить хоть что-нибудь ненужной спешкой, и, в отличие от тебя, не отношусь так критично к команде Прохорова с их проектом. Напротив, я даже буду рад, если в России в одну эпоху появиться два стоящих проекта, который сможет возродить искалеченный автопром. Могу тебя успокоить лишь тем, что наш проект в любом случае будет превосходить. Звучит похвально? Возможно. Но я опираюсь на сухие данные. При всем богатстве Прохоров не в состоянии поднять такое количество ресурсов, которое использует корпорация. Ты не согласен?

– Согласен, – кивнул Буганов. – Я понимаю вас, Платон Сергеевич, и с болью чувствую собственную слабость, которой когда-то очень гордился.

– Быть всегда первым это не слабость! И ты один из лучших аналитиков, иначе не работал бы у меня, просто не доводи до фанатизма и не воплощай свою потребность там, где не стоит.

– Я постараюсь, – хмуро согласился Буганов, собираясь уходить. – Еще раз извините, стоять не ускорение сроков больше не буду. И все же надеюсь, что мы будем первыми.

Платон выразительно развел руками и проводил Петра самым благодушным взглядом, на который только был способен в подобном состоянии.

Не позволяя себе забыться и расслабиться, он позвонил Смольной узнать, назначена ли встреча с Мельниковым, заместителем министра строительства московской области.

– Да-да, – подтвердила Евгения, – он вызвался сам приехать сюда к четырем часам. Я хотела дождаться, пока вы закончите с Бугановым, чтобы сообщить.

– Приедет сюда? Серьезно? – искренне удивился Платон.

– Да, он вызвался сам, выразив надежду, что так будет гораздо комфортнее и вам и ему.

– Но мне-то понятно, а вот ему… ну ладно, пусть будет так. Что-нибудь срочное сейчас есть?

– А договор по земле?

– Уже отправил и переслал копию Нестерову, в следующий раз терзай его.

– Договорились. Тогда вроде все по графику.

Хорошо, подумал Платон. До встречи с Мельниковым (что ему, черт побери, от меня нужно, что даже сам рвется сюда?) более двух часов, до остального же просто нет никаких сил. Решив хоть как-то отвлечься от сжигающих душу мыслей, Платон вознамерился навестить Макарова, благо до того было недолго доехать. Очень хотелось почувствовать присутствие родной души, верного друга, биение братского сердца. Но перед выходом он заскочил к Соколову.

– Здорова, Платон, присаживайся, – бросил Александр, не отрывая взгляд от большого экрана, центра управления СБГ. Он как раз просматривал какие-то отчеты, бросал в микрофон, свисающий с подбородка, непонятные Платону обрывки фраз, полную белиберду, которую ни один нормальный человек не понял бы. Длинный полукруглый стол был заполнен аккуратно разложенными папками разных цветов, толстыми отчетами агентов о проведенных операциях, в два ряда «спиной к спине» расположились десять ноутбуков, на экранах которых виднелись непонятные Платону таблицы, похожие на индексы биржевых сделок, текущие в полный разброс цифры, напоминающие кадры из фильма «Мартица», видеонаблюдения с камер, висящих где-то вдоль башни Федерация, благодаря чему Соколов мог видеть всю округу как на ладони, и лишь на одном ноутбуке был разложен оставленный пасьянс. Ждать Платону пришлось недолго, но за все время, что он здесь находился, пока Соколов был занят непонятными переговорами, в голову не залезло ни одной заплутавшейся мыслишки, настолько она была выведена из строя и не функционировала. Он лишь застыл над пасьянсом и больными мозгами пытался разложить оставшиеся карты.

– Чего завис? – резко пододвинулся к нему Александр. Оказывается, он уже трижды окликал Платона. – Нет, брат, так никуда не годиться. Жениться тебе надо, вот что! А то эти ночи тебя изведут.

Платон непонимающе уставился в глубокие, насмешливые глаза Александра, и первые секунды вместо зрачков видел лишь даму пик и бубнового короля.

– Да, ты прав, второй такой ночи я больше не переживу, – скорее механически, не особо раздумывая над словами, ответил он.

– Что случилось? Ты меня пугаешь.

– Да нет! Все в порядке. Сердечная рана, – спохватился Платон, опасливо косясь на Александра. Соколов понял этот взгляд, даже на секунду насторожился, но потом расслабился и не придал ему должного значения.

– Тут я тебе не помощник. Дела сердечные для меня, сам знаешь, тьма кромешная, одна только мужская похоть, вот и все мои сердечные дела. Подумай сам, какая баба полюбит такую гориллу?

– Мне очень жаль.

– Не стоит, – отмахнулся Соколов, – по крайней мере, в отличие от тебя, я не страдаю от этих самых сердечных дел. Ну да закроем тему! Я тебя по делу вызвал. Мне нужна машина на недельку.

– Какая машина? А что с джипом? – не понял Платон.

– Твоя, твоя дорогой. Машина твоя мне нужна для проведения полной диагностики. Надо будет отогнать ее в гараж СБГ ненадолго.

– Как так? Почему? – чуть ли не подпрыгнул Самсонов, чем вызвал еще один подозрительный взгляд Александра. Но на этот раз подозрительность его прошла даже быстрее, чем минуту ранее, и Соколов не на шутку встревожился.

– Платон, да ты не в себе! Расслабься! Что случилось, черт побери! – и дружески хлопнул того по спине, отчего чуть не сломал позвоночник.

Платон взвыл от боли и рухнул со стула, но был подхвачен в полете и поднят в воздух быстрым движением мощных рук.

– Ой-ой, прости брат, я не хотел, не рассчитал, – оправдывался Соколов. – Ты как, живой?

Платон с болью кивнул, и постарался встать на ноги, ухватившись за край стула.

– Ну вот, так гораздо лучше, – одобрил Александр, – а ты говоришь, сердечные дела, я ж так возлюбленную раздавлю в порыве страсти.

Он хотел так пошутить, разряжая обстановку, но Платон лишь вымученно улыбнулся.

– Все хорошо Саш, все будет хорошо. Это пройдет. Только, не говори Петровичу, пожалуйста.

– Не переживай, у него и без тебя проблем хватает. И Анастасия Викторовна куда-то запропастилась.

– Как так? – Платон уже боялся, как бы Александр не заметил дикость и ужас, промелькнувших в его глазах.

– Да вот, не знаю. Долгая командировочка получается, а я даже не знаю, если честно, где она, чего за мною не наблюдалось последние десять лет. Но Петрович молчит и не хочет разговаривать на эту тему.

– Молчит? И никаких намеков?

– Не мое, мол, дело говорит – она там, где должна быть, вот и весь тебе рассказ.

– Понятно. Так зачем тебе моя машина?

– Ах да, не уверен, что ты захочешь это услышать.

– Ошибаешься, я весь внимание!

– Ну как знаешь, – нахмурился Соколов. – Эта машина из особого гаража СБГ, и, как я уже говорил, стоит бешеных денег. Разумеется, службе безопасности всегда известно ее местонахождение и то, что твориться внутри.

– Ты меня прослушиваешь? – искренне обиделся Самсонов, хотя прекрасно знал обо всем этом.

– Не глупи, Платон, ты прекрасно знаешь, что я тебе доверяю, иначе не говорил бы этого. Наблюдение за машиной уже спасло жизнь тебе и твоему другу, так что все, прежде всего ради твоей же безопасности, а не дешевого пошлого компромата. Твой «Мустанг», если пошло на то дело, тоже под круглосуточным наблюдением находится в целях твоей безопасности, ведь ты до сих пор не взял себе ребят в сопровождение!

– Хорошо, извини. Ты тоже ходишь без охраны. Так зачем же отгонять машину?

– Дело в том, что система дала сбой, – видит Бог, как тяжело дались эти слова Соколову, хоть он и пропустил мимо ушей колкость Самсонова, – и в систему нашей прослушки вклинился посторонний. Проще говоря, какая-то тварь взломала нашу систему безопасности. Ух я бы ее.

Деревянная спинка стула слабо хрустнула в руках Соколова.

– Ее? Эта женщина?

– Да бес его знает! – отмахнулся Александр. – Кто бы ни был, хоть инопланетянин, сожру с потрохами! Но машина мне нужна, как я говорил, для полной диагностики. Может и на ней какие вражеские примочки стоят.

– И долго все это будет? Диагностика?

– Неделю, может меньше. А до этого я отряжу тебе одного весьма полезного человека, будет следовать за тобой попятам, поживет пока у тебя в доме, постелешь кушетку в зале, не обеднеешь.

– Что такое? Почему? Выкладывай, что происходит?

– Недавнюю заварушку с ворами помнишь?

– Конечно, есть подозрения?

– Да нет, – нахмурился Соколов, – тупость сморозил, эти обезьяны в жизни не взломали бы наших кодов. Я не уверен на самом деле, что тебе что-то угрожает, просто перестраховываюсь, мне так спокойнее. А ты не вздумай корчить из себя гордеца и ставить мне палки в колеса! – пригрозил он, сверкнув глазами.