Read the book: «Павлик», page 21
– Какое, вы говорите, внимание? Третье? – Игорь Сергеевич наморщил лоб и с недоумением посмотрел на водителя. – А это что еще такое?
– Термин это такой, – тот снова вздохнул и пожал плечами. – Я же вам про Карлоса Кастанеду в ресторане рассказывал? Вот он и ввел этот термин про третье внимание. Чтобы долго не объяснять, я вам ретроспективно сейчас эту концепцию изложу. Первое внимание – это мир наш, привычный и ежедневный. Второе внимание – те самые бездны, куда мы с вами погружаться будем на церемонии. Миры это, короче, которые в сознании существуют и куда попасть можно при помощи практик разных. Это то, Игорь Сергеевич, что от нас и нашего сознания скрыто. До поры до времени, естественно, скрыто. Через практики разные к этим мирам доступ получают. Для исследования. Или, если на практики времени нету, можно туда при помощи субстанций разных погрузиться, что психонавты да джедаи частенько и делают. А третье внимание, Игорь Сергеевич, – это уже совсем terra incognita. Это то, что за всеми мыслимыми и немыслимыми пределами лежит. Если совсем по-простому картину объяснять, это как раз и есть те пространства, в которые можно пройти, только окончательно и первое, и второе внимание себе покорив. Про это в принципе почти никто и ничего не знает. Так, слухи только разные, а конкретики – ноль. По второму-то вниманию сейчас народ уже начинает учиться путешествовать, а вот с третьим подобные штуки не проходят. Как я мыслю, – Павлик пожал плечами, – это дальнейший путь для сознания, которое школу жизни на земном плане прошло и все уроки выучило. Если хотите, это уже университет получается, в котором вечный странник дальнейшее обучение проходит.
– Понятно, что ничего непонятно, – типичный московский аллигатор усмехнулся и добродушно отмахнулся. – Бог с ним, с вниманием третьим. Что же отец Фармазон-то в итоге? Что с ним дальше произошло?
– Дальше, Игорь Сергеевич, все только хуже пошло, – рассказчик помрачнел больше прежнего: лицо его скривилось от страдальческой гримасы, словно от воспоминаний возникала боль. – Можно было бы ожидать, что анабасис святого отца на этом и закончится. Мало ли кто что пьет да ест, а потом видит всякое разное, чего нормальным людям в принципе видеть не положено? Да сплошь и рядом же такое, как опыт и практика показывают! Но всех нормальных людей отпускает со временем, что те же самые опыт и практика радостно подтверждают. Однако с отцом Фармазоном все совсем не так радужно получилось. Не на того напали, как говорится… Во-первых, с «Кагором» его любимым, с коим он к Василию притащился, облом вышел. Вася же, гад ползучий, отца святого вообще ни о чем не предупредил! А у аяваски целая куча особенностей есть, которые и знать, и учитывать нужно. Короче, чтобы долго вам манную кашу по пустой тарелке не размазывать, сразу скажу: не может теперь пить отец Фармазон…
– Что, вообще?!
– То есть абсолютно. Он как открыл пузырь да глоток сделал, так его наружу и вывернуло! И опять минут пятнадцать полоскало. Вася его – в ванну немедля, там очищение отца Иммануила окончательное и состоялось. А это все – от аяваски эффект, причем, известный вполне. Только Вася отцу о нем ничего заранее не сказал, а тот – ни ухом, ни рылом, что так бывает. Кабы знал, бежал бы, наверняка, от «лозы мертвых»! Только теперь ни выпить ему, ни мяса поесть…
– А мясо-то причем?
– Да кто ж его знает… Факт фактом остается: свинину он вообще есть теперь не может – его сразу наизнанку выворачивает. А он любитель был, оказывается, шашлычка свиного садануть. Теперь – все. Говядину, говорит, в небольших количествах можно, ну и баранину еще, но тоже по чуть-чуть. А спиртного – вообще ни капли и никакого. Он пару раз с горя пробовал – результат один и тот же. А у него же стресс! Вот он, как из ванны вылез обессиленный, сразу к Василию за советом и помощью – делать-то теперь чего, вопрошает? Свои ведь точно больше назад не пустят. Это только на словах пастыри овец заблудших в лоно обратно принять готовы, – молодой человек саркастически хмыкнул, – а по факту вон оно как получается! Помер Максим – да и хрен с ним, как говорят в народе! А для них отец Иммануил уже совсем отработанный материал был, после того, как он про Кришну с амвона пастве вещать начал. А Василий, говорю же, ему опять в свою дуду дует: на кой пес, говорит, тебе, отец Иммануил, эта вся тряхомудия нужна? У вас, дескать, хоть сто лет молитвы читай, а господа нашего Кришну и одним глазком не увидишь, а тут, мол, смотри, какие роскошные перспективы с первого раза перед искателем раскрываются! И ведь хитрый, змей! Так ласково вещал, что в отце Фармазоне якобы титан духа пропадает, а можно, дескать, и приоткрыть все эти способности дремлющие! А того уже хлебом не корми, дай только приоткрыть что-нибудь и чем-нибудь. «Кагор»-то больше в качестве средства, перспективы духовные расширяющего, не катит, вот он и давай у Василия пытать, какие варианты для него отныне имеются? Ну Вася, добрая душа, ему и насоветовал: тебе, говорит, мил человек, теперь только тантра поможет. Никаких других коротких путей для тебя, дескать, не существует. А тому – что мантра, что тантра, – Павлик усмехнулся. – Такой энтузиазм да в мирных бы целях!.. Как Василий рассказывал, батюшка уже на все согласный стал: давай, кричит, тантру свою! Готов, дескать, отец Фармазон на все!
– А что такое тантра эта ваша? – Игорь Сергеевич улыбнулся. – Короткий и патентованный путь на небеса?
– Зря смеетесь, – пожал плечами Павлик. – Именно так все и есть. Именно что короткий и прямой путь на небеса. Как я вам и говорил, прямая и отвесная дорога, без страховок всяких, без поддержки посторонней. Прямее и короче пути не существует просто. Этот метод, кстати, Игорь Сергеевич, интернациональный абсолютно, что интересно. Некоторые полагают, будто тантра к нам из Индии пришла, и индусские товарищи вроде как данный метод запатентовали, но это, я вам доложу, мнение ошибочное. Короткий путь во всех традициях был и есть во всех без исключения: и в христианстве, и в индуизме, и в исламе. Но в основном, конечно, восточные товарищи этот путь уважали и использовали, – он пожал плечами. – Почему уж так сложилось, не скажу, но факт фактом остается. Вот Василий отцу Фармазону и давай эти прогрессивные идеи в сознание внедрять: тебе, говорит, мил человек, к тантрикам нужно идти. К буддистским или к индуистским – не важно. Там, говорит, примешь прибежище, а потом – прямой и короткой дорогой к сияющим вершинам уже можно!
– А что это за прибежище такое? – собеседник Павлика недоуменно покрутил головой. – В чем прибежище принять нужно?
– Да это обряд такой, как и у христиан, в общем-то. Только с поправкой на специфику традиции, если хотите. У христиан православных – крещение, а у буддистов – прибежище нужно принять. По сути, кстати, разницы нет, если разбираться начать. Христиане в руки Христа себя вверяют, в нем убежище принимают, а буддисты – в Будде, дхарме и сангхе. Будда, Игорь Сергеевич, – это внутренняя суть каждого живого существа, дхарма – закон космический, а сангха – товарищи ваши, с кем по духовному пути идете. Вот буддисты и принимают прибежище в этих трех ипостасях. В сокровенной сути своей, в законе космическом и в товарищах своих, с которыми вместе отправляются духовный Эверест покорять. А отца Фармазона, насколько я понял, именно короткие методы в первую очередь и заинтересовали. Уж больно сильное впечатление на него экспириенс произвел, не представляю, правда, абсолютно, что он там в действительности-то увидел. А у этих, спрашивает он, товарищей с прибежищем, у них методы кардинальные есть? Это, как я понял, его субстанции как раз и интересовали, чтобы еще раз сознание свое до вселенских горизонтов расширить можно было. А Василий ему: не сомневайся, дескать, святой отец! У этих, говорит, с прибежищем, именно такие методы и в ходу! Сплошные субстанции, дескать, у них и прочие разные кунштюки! Ввел, короче, доверчивого человека в блуд, – Павлик в который раз тяжко вздохнул. – Этому демону-то лишь бы языком трепать да в соблазн вводить доверчивых молодых падаванов, а отец Фармазон, даром что сам товарищ прожженный и ушлый, уши развесил и все за чистую монету принял! И давай у Василия явки-пароли выпытывать: где прибежище принять можно да как подробные инструкции в виде субстанций получить. Я уж не знаю, что ему Вася наплел, – молодой человек снова страдальчески скривился и тяжело вздохнул, – но факт фактом остается: сбил он отца Фармазона с панталыку окончательно и бесповоротно. Тот и кинулся в общину какую-то буддистскую, благо их сейчас в Москве развелось в достатке. Не в курсе подробностей я, как было оно все, и, наверное, слава богу, что так. Я себе только представить могу такую картину. Сидит себе лама, никого не трогает, ничего предосудительного в отношении паствы не совершает, и тут – явление новообращенного гражданина в рясе с варганом и с твердым намерением немедленно принять прибежище в трех ипостасях господа нашего Говинды! Я сам бы, наверное, – он зябко повел плечами, – крышей бы отъехал немедленно, увидь такое. Но подробностей-то никто не знает толком, одни последствия налицо. Отец Фармазон, он же обратно к Василию примчался, как от ворот поворот у товарищей буддистов получил. Без «Кагора», правда, уже, зато с окончательно порушенной верой в людей и историческую справедливость. Пришел, как Василий рассказывает, чуть не плачет! От ворот поворот, выяснилось, ему дали! Поговорил с ним лама тамошний, послушал внимательно все эти трансцендентные откровения и вердикт вынес: вам, говорит, точно не к нам! Мы, поймите правильно, люди мирные, пути уважаем постепенные, не шибко быстрые, и с законодательством Российской Федерации в отношении различных субстанций не конфликтующие, чтобы голову до поры до времени не сломить. А у вас, говорит, организация совершенно другая духовная налицо, и вам, дескать, нужно точно таких же искать, чтобы совместно к вершинам духа короткими и решительными перебежками двигаться! Слова-то мягкие, а суть неутешительная ни разу для новоявленного духовного искателя… Послали, короче, отца Фармазона хитрые товарищи буддисты. Впрочем, – он пожал плечами, – я на месте ламы, наверное, точно так же поступил бы, ни разу, причем, не сомневаясь. Тут ведь первые мысли какие при виде подобной экзотики? Правильно: казачок-то – засланный! Сидишь ты себе, не трогаешь никого, мантру какую-нибудь читаешь, а тут – бородатый, всклокоченный, с варганом и господом Говиндой наперевес! И начинает вам эксцентричные истории излагать, что увидел он в горних сферах да как он это интерпретировал, а заодно, между делом, выяснять исподтишка начинает, нет ли у вас чего такого, чтобы этот экспириенс повторить можно было и еще раз все это великолепие обозреть? У вас какие мысли по поводу увиденного сформируются? Логично же, что вполне конкретные: конкуренты заслали товарища или специально обученные люди из ФСКН…
– ФСКН? – Игорь Сергеевич слегка наморщил лоб. – Это по борьбе с наркотиками что-то такое, если я не ошибаюсь?
– Почти в точку. Специально обученные люди для контроля препаратов, сознание расширяющих. Так и расшифровывается, собственно – федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков. Называются, кстати, они с убийственной прямотой, не пытаясь даже сути своей истинной скрыть. Они же не борются с веществами, как из названия следует, а именно контролируют оборот веществ этих. Чтобы не было в этом вопросе никакой самодеятельности, а все строго по плану шло и в соответствии с генеральным замыслом мировой массонерии…
Игорь Сергеевич оглушительно расхохотался, а Павлик невесело пожал плечами:
– Смех смехом, конечно, а когда вот такие товарищи тобой заинтересуются, тут совсем не до него станет, можете уж мне на слово поверить. Им же пофиг: то ли ты просто оттопыриться желаешь под веществами этими в рекреационных целях, так сказать, их применяя, то ли как инструмент для стяжания духа святого используешь. У них разговор короткий: выпишут изоляцию от субстанций сроком лет на несколько, а заодно уже и от социума отгородят, чтобы ты своими идеями прогрессивными умы неподготовленные не будоражил. Вот, наверное, лама буддистский отца Фармазона за засланца этих товарищей и принял. Не знаю уж, – он пожал плечами, – так это или нет, но против фактов не попрешь: получил отец Фармазон поворот от ворот дацана местного и впал по этому поводу в весьма жестокую депрессию. А у него из единомышленников теперь только Василий и остался. К своим идти поздно уже после былых-то выступлений с трюками акробатическими, чужие, как от вепря дикого, шарахаются, а Василий и поговорить готов, и поучаствовать в судьбине чужой. Ему, простым языком выражаясь, любой кипеш в радость, лишь бы не голодовка. Вот он и принял деятельное соучастие в судьбе отца Фармазона. Посоветовал в Тибет ехать, сразу к главным тантрикам напрямую. Эти, говорит, московские которые, они уже с гнильцой. С червоточиной то есть, с изъяном. И нет, говорит, может быть, у них уже ничего, кроме слов пустых. А в Тибете, там, дескать, настоящие! В горах-то, на нескольких тысячах, мантры читать без препаратов, сознание расширяющих якобы невозможно! Вот, говорит, туда тебе прямая дорога и есть! Но отец Фармазон, пусть в нем тяга к подвигам духовным и проснулась великая, остатки рассудка все-таки еще сохранил. В Тибет с бухты-барахты ехать для стяжания Царствия Небесного не готов оказался…
– И как же его судьба сложилась?
– Почему – сложилась? Она еще складывается только. И, насколько я судить могу, тяжело складывается, неоднозначно. Там, Игорь Сергеевич, такой букет дремучий обнаружился, в отце Иммануиле, в смысле, что и сам диву даюсь! Вначале его к кришнаитам занесло, к Васиным друзьям каким-то. Он с ними недели две, говорят, ходил. «Харе Рама» распевал да в ладоши хлопал. Причем, прямо в рясе своей ходил и с гирляндой той, из кактуса. Но потом облом вышел. Кришнаиты-то, как я понимаю, люди ко всему привычные, их уже ничем особо не удивишь, а вот народ при виде святого отца шарахаться начал. Те, видно, смекнули, что отец Фармазон им и без того сложный их имидж перегружает, и вежливо его попросили себя в соответствие с общей униформой привести. А тот – ни в какую! У него же после этого экспириенса такой гремучий коктейль в голове образовался, что даже Василий пугаться начал понемногу. То, что у него Кришна с Христом в голове мирно сосуществовать начали, не так уж и удивительно. В конце концов, оба святые люди. Но в остальном Василий и сам виноват: дал отцу Фармазону «Учение дона Хуана» почитать, тот и сгинул с концами, бедолага.
– А что за учение такое?
– Да я рассказывал уже, – Павлик искоса взглянул на своего забывчивого слушателя и покачал головой. – Книги это такие, про магов мексиканских. Антрополог американский написал – Карлос Кастанеда. Для любого джедая, себя уважающего, – Библия психоделическая. Так вот там и про растения разные подробно все изложено, и о прочих чудесах речь заходит. Отец Фармазон воспылал от этих книг совсем уж неземным огнем. Вдобавок ко всему компоту еще одна штука нарисовалась: он по молодости немного древней Японией интересовался: культурой, обычаями… Про самураев кое-что читал, а тут – прямая аналогия! Дон Хуан, про которого Кастанеда и пишет в своих книгах, частенько повторяет, что ключ ко всему – осознание смерти своей неминуемой. Почему – не спрашивайте, – Павлик отмахнулся от невысказанного вопроса. – Сейчас долго объяснять, придется все учение пересказывать. Но отец Фармазон фишку усек, а потом и про самураев вспомнил, и про увлечение свое. На итог он где-то «Хагакурэ» нарыл, – рассказчик восхищенно прицокнул языком. – Это кодекс чести самураев такой, и начинается он соответствующе: «Каждый день самурай должен помнить о своей смерти. Каждое утро он должен представлять, как он сегодня умрет». Ну и дальше в том же духе. Отец святой аналогии собственные быстренько провел между учением дона Хуана и кодексом японского воина. И ладно бы просто провел да успокоился! Но он же еще и человеком действия оказался! Такого от него, если честно, никто не ожидал! Не поверите: буквально спустя неделю он в школу фехтования на мечах японских записался, а еще через неделю на последние деньги катану себе купил. Меч то есть японский…
– Настоящую?
– Вполне, – уважительно подтвердил Павлик. – Я сам видел потом – вещь! Его уже два раза вязали…
– Кого?
– Отца Фармазона, конечно…
– Господи! А кто его вязал-то?
– Как кто? Кто у нас всех вяжет? – Павлик пожал плечами. – Милиция, кто ж еще…
– А за что?
– Так он с этой катаной с утра на детскую площадку выходил, ката свои отрабатывать. А там – с собаками народ, да и прочие мирные граждане на работу спешат. А тут – сами представьте – бородатый демон в рясе с гирляндой на шее и катаной в руках головы невидимым врагам рубит…
Игорь Сергеевич снова согнулся от хохота.
– Мать честная! Да, повод есть…
– Есть, конечно. Я бы, наверное, и сам кого-нибудь вызвал, увидев такое. Другое дело, что тут, скорее уж, санитаров звать нужно, а не милицию. Но его отпускали сразу, в общем-то. У него же справка есть…
– Так он что, не здоров психически?
– Кто, отец Фармазон? Да нет, я другую справку в виду имел. Там сертификат есть, что катана эта как тренировочное оружие проходит. А по утрам на детских площадках у нас ведь тренироваться никому не запрещено? Но отец святой и сам говорит, что со скрипом его отпускали. Видимо, внушал он товарищам милиционерам сомнения серьезные, – Павлик недовольно покачал головой и просигналил поджимавшей его фуре. – Он теперь, бедняга, по ночам тренироваться выходит. Только мне кажется, что это еще хуже идея. Если утром при виде такого персонажа легкие опасения возникнуть могут, то ночью такого увидь – инфаркт миокарда обеспечен. Ужас, летящий на крыльях ночи, и с катаной в руке…
Собеседник снова захохотал, заглушая все остальные звуки в салоне «Гелендвагена». Радоваться он умел, это факт.
– А живет-то святой отец на что теперь? – отсмеявшись поинтересовался успешный бизнесмен, вытирая мокрые уголки глаз, потому что считать он тоже умел прекрасно. – На хлеба кусок чем зарабатывает?
– Не поверите, – усмехнулся молодой человек. – После кришнаитов, кстати, он на время в лоно прихода все-таки вернуться умудрился. То ли словечко кто-то за него замолвил, то ли просто люди сердобольные оказались, но шанс второй отцу Фармазону тем не менее дали. Но и тут незадача вышла: он, пока с Василием общался, набраться от него успел всякого разного, да и собственный опыт уже не выкинешь никуда: он же по безднам-то наскитался под действием напитка священного. А потом еще и Евангелия гностические почитывать с Васиной подачи начал…
– А это еще что такое?
– Это, Игорь Сергеевич, несколько другой взгляд на христианское учение, если совсем коротко. А если по сути, так это вообще принципиально другой взгляд. Гностики – это древние товарищи такие, которые не верить, а знать предпочитали. От слова греческого – «гнозис» – учение это и назвали. А после войны Второй мировой в Израиле и Египте целые склады рукописей находить стали. От гностиков древних рукописи те остались, в том числе и про учение Христа там было. Одна беда – без купюр до наших дней дошли рукописи эти, не то что Евангелия Библейские, которые уже по сто раз кем только и как только не исправлены. А тут – без купюр учение, без наслоений позднейших. И рисуется, Игорь Сергеевич, там совсем другой смысл учения Христа, да и вообще, картина мироздания очень сильно от ортодоксальной отличается. Сейчас все это в переводе есть, читай – было бы желание, как говорится. Вот отец Иммануил с Васиной подачи и начал потихоньку во всем этом разбираться. А тут еще и инсайты его аявасочные в виде прямого опыта постижения невыразимых просторов – вот коктейль не совсем обычный и получился. И он на проповедях своих начал уже не ортодоксальные идеи излагать с амвона, а микс свой гремучий. А к нему приглядывались, видно, после чудачеств недавних, вот и накрыли отца Фармазона за тиражированием крамольных идей. Ну и, естественно, снова попросили на выход, но теперь, похоже, навсегда.
– Однако! Бедный святой отец! Эко его жизнь-то кидает!
– Кидает… Но он, не поверите, не унывает! Ему сейчас вообще некогда унывать: у него как будто второе дыхание открылось! Во-первых, по катори его тренировки. Ну по фехтованию этому, на мечах. Во-вторых, он холотропное дыхание осваивать начал. Способ это такой сознание расширить без помощи субстанций разных. Когда ЛСД запретили для исследований, психиатр чешский – Станислав Гроф – способ этот и изобрел. Гипервентиляция мозга, одним словом. Эффект, может быть, и не такой сильный, как у аяваски, но устойчивый. А у святого отца тяга к непознанному есть, а субстанции у нас тут достать не очень-то и просто, между нами, мальчиками, говоря, вот он альтернативные методы стяжания духа святого и осваивает. Язык еще начал учить испанский…
– Матерь божья! – Игорь Сергеевич восхищенно покачал головой. – Каким творческим человеком ваш отец Иммануил оказался! А испанский-то ему зачем?
Павлик искоса взглянул на собеседника и фыркнул.
– Известно, зачем. В Мексику ехать с Василием собрались. Совершить, так сказать, психоделическое паломничество по местам боевой славы дона Хуана, – он усмехнулся. – Это, конечно, Василия больше идея, но отец Фармазон с радостью ее подхватил, как я понимаю.
– А на жизнь-то он как зарабатывает? Это же деньги все – язык, тренинги эти, катори с катанами…
– О! Тут совсем веселая история вышла. У отца Фармазона, как оказалось, талант рисовальческий есть. Он и в молодости увлекался этим, да забросил потом с церковью своей. А тут время есть свободное, а еще ведь и экспириенс этот! Под аяваской, по слухам, люди такое видят!.. Такую красоту, что и передать невозможно! Брат Анатоль рассказывал, благо у него опыт соответствующий большой. Вот отец Фармазон и начал потихоньку на холст видения свои переносить да поделки всякие лепить в психоделическом стиле, а они покупателя своего, как ни странно, нашли. Хотя чего тут странного, – Павлик пожал плечами и чуть притормозил перед большой лужей на дороге. – Красивые картины рисует отец Фармазон, это я сам лично могу засвидетельствовать! У меня, кстати, одна из первых работ его дома стоит, в рамочке. Он мне ее через Василия передал. Очень даже симпатичный получился сюжетец, хотя провокационный немного и на любителя. Называется «Святой Серафим, разрывающий пасть аннунаку». Святого Серафима, насколько я понимаю, отец Фармазон с президента нашего писал, а аннунака – с Барака Обамы. Так святой Серафим там здоровый, как черт, руки – как ноги у порядочного человека. Одет в кимоно белое, почему я сразу аналогии такие и провел, да и лицом сильно смахивает на президента. Вот он зажал аннунака этого, а тот – вылитый Обама и есть, и цвета шоколадного даже, чтобы совсем не ошибиться. Вот президент в обличье святого Серафима ему пасть и рвет, а тот, бедняга, видимо, уже ни вздохнуть, ни пукнуть не может. Глаза кровью налились, язык на плечо вывалился, а у Серафима святого – ярость благородная в глазах да желание еще парочку таких же на части порвать! Не сюжет, короче, а находка, – он усмехнулся. – Отец Фармазон, по его заверениям, во время холотропной сессии идею эту узрел. Узрел, сделал далеко идущие выводы и решил увековечить для потомков на память. Скоро, говорит, все так и будет, как он изобразил. Порвет, говорит, наш президент черта этого шоколадного. Вначале – пасть, а потом и всего по кусочкам по ветру пустит. Вот и сдает он работы свои потихоньку, а деньги полученные – в дело. В язык испанский, в дыхание холотропное, в книги разные да тренировки свои. Не пропадет святой отец, Игорь Сергеевич, за такого можно не волноваться!
– А чем святому отцу Барак Обама-то не угодил? Он что, негров не любит? Простите уж великодушно, что я их так называю, но привычка…
– Да нет, к неграм он спокойно вполне относится. Только он в своем видении Барака Обаму президентом новым узрел. А как увидел это, так сразу про Армагеддон вселенский заговорил. И это, – Павлик с неиссякаемой своей мрачностью покивал, – вполне себе на правду похоже. Если этот черт шоколадный президентом Америки станет, тут, я думаю, действительно до финала грозного недалеко.
– Обама? Президентом? Не знаю… – Игорь Сергеевич с сомнением повел широкими плечами. – Ну а если и станет, нам-то с вами от этого что? Америка – страна свободная, в конце концов, пусть выбирают, кого хотят.
– Не скажите. Если так события сложатся, то тут реально вселенский карачун всем светит. Сами подумайте, как это звучит: президент Америки – негр!
– А вы что, что-то против негров имеете, молодой человек?
– Я-то? Да упаси господь! Я к неграм – со всем уважением, если хотите знать. Но тут все дело в нюансах, если вам мое мнение интересно. Тут ведь вопрос основной: чем заняты негры эти. Если поют и пляшут – так милости просим, как говорится. У них, кстати, это весьма неплохо получается, если что. Бегают они еще здорово, прыгают, дерутся. Вот с этим у них вообще проблем никаких. Но страной рулить – это же совсем другая история, да еще и такой! Тут уже реальный перебор налицо!
– Слушайте, Павел, это ведь уже расизм какой-то получается, извините меня за прямоту…
– С чего бы это? – Павлик возмущенно затряс головой и хлопнул рукой по рулю. – Опять вы меня во всех смертных грехах обвинить норовите! Но я с вами тут спорить не буду, уж больно тема скользкая, однако на один момент любопытный ваше внимание обращу. Вы сами подумайте: что у негров лучше всего по жизни делать получается? Если подумаете над этим вопросом, так вывод для вас очевиден будет. В спорте у них все хорошо и в танцах с песнями. Морду набить кому-нибудь, к примеру, так тут любой белый обзавидуется. Того же Роя Джонса возьмите или Майка Тайсона, например, – он восхищенно покрутил головой. – Там же не бокс уже, а произведение искусства целое! Но вот я что-то среди товарищей афроамериканцев ученых в большом количестве не наблюдаю. Писателей, кстати, тоже не очень много среди них. Вы лауреатов Нобелевской премии среди товарищей из Африки много знаете? Молчите? То-то и оно, – он торжествующе помахал в воздухе указательным пальцем, словно дирижируя невидимым оркестром, и подмигнул. – А о чем нам это с вами говорит?
– Понятия не имею.
– А говорит, Игорь Сергеевич, это об одном только. Пляски с песнями и спорт – это же эксплуатация природных данных, если на то дело пошло. И тут вопросов никаких нет: шикарные природные данные у товарищей негров. Но и тут, опять же, нюансы есть. Прыгнуть, пробежать, морду набить кому-то там – пожалуйста. А вот сложнее дисциплины спортивные взять, гимнастику какую-нибудь, как вариант, или из лука стрельбу, так тут уж их днем с огнем не сыщешь. Про шахматы я вообще молчу, как сами понимаете, – Павлик прыснул. – Впрочем, бог бы с ними. Я вам еще раз повторю: я к неграм, в принципе, с симпатией отношусь. Люди они жизнерадостные, на позитиве, но если Обаму этого выберут, то помяните слова мои – быть беде. Впрочем, тут все символично очень сложится, если уж руку на сердце положить. Слева – президент Америки цвета эбенового дерева, справа – наш в белом кимоно. Тут любому дураку ясно, что добро со злом в решительную битву вступают…
Собеседник от души расхохотался и подмигнул в ответ:
– И кто тут добро, интересно?
– Но уж не черт этот шоколадный, как любое разумное существо понимает…
– А что это так строго и категорично?
– А как тут еще, интересно, нужно? Я же вам без утаек, со всей космической прямотой… Да и потом, от этого Пиндостана в принципе добра никто и никогда не видел, если уж начать фактами оперировать. Вы сами на их историю гляньте и выводы сделайте. Вначале негров гнобили с индейцами, потом на войнах мировых наживались, ну а как заключительный совсем аккорд – Хиросима и Нагасаки, – Павлик резко посерьёзнел. – Это же и беспределом-то назвать нельзя… Во сто крат хуже это. А потом? Вьетнам, Корея, – он махнул рукой, – перечислять язык устанет. Так что, если в целом страну эту интересную брать, то никакой пользы там нет, кроме вреда для остального прогрессивного человечества. А если уж негра президентом выберут, тут уже все рыдать начнем, помяните мое слово. Но, конечно, видение отца Фармазона со счетов сбрасывать нельзя. Может, и к лучшему все будет. Сойдутся в решительной схватке черное с белым, а потом уже и до катарсиса космического недалеко!
Некоторое время мужчины молчали. Павлик сосредоточился на дороге, а Игорь Сергеевич с интересом рассматривал проплывавшие за окном пейзажи, изредка улыбаясь своим мыслям и незаметно поглядывая на своего молодого знакомого. Наконец он нарушил молчание:
– А вас-то каким образом вся эта история с отцом Фармазоном коснулась? Я с ваших слов понял, что у тетушки к вам претензии возникли некоторые?
– Конечно, возникли, – Павлик пожал плечами, по-прежнему внимательно вглядываясь в дорогу. – И конкретные вполне себе, поверьте уж, претензии. Тетушка, она же не совсем наивный человек-то у меня, как вы сами понимаете, дважды два-то сложить может. Как отец Фармазон чудить начал, а до тетушки слухи дошли – она сразу ко мне примчалась. Давай, мол, нехороший человек, колись, что вы со святым отцом моим учудили? А что я ей могу сказать-то по существу вопроса? – Павлик заерзал на сиденье. – Я же вообще не при делах получаюсь, если уж начистоту говорить, а она мне не верит. Ни в какую, причем, не верит. Чувствую, говорит, твою руководящую руку во всем этом процессе! И что, опять я крайний получаюсь? – его возмущенное восклицание осталось, впрочем, без ответа. – В людях, значит, тяга к трансценденции просыпается, а виноват во всем я один, выходит? А она мне в ответ: до встречи с тобой, говорит, в святом отце никакой такой тяги не обнаруживалось, если только таковой увлечение «Кагором» не считать! Одно сплошное благочестие, если ей верить, в отце Фармазоне до встречи со мной было. А потом-то уже тягу к запредельным безднам не скрыть, вот тетушка выводы далеко идущие и сделала! И опять – крайний я. Да она и встречалась с ним, как я понял. Что уж он ей там наплел, одному богу известно, но факт налицо: во всех смертных грехах меня обвинили и анафеме вечной предали до кучи…
Игоря Сергеевича опять разобрал хохот; Павлик лишь исподлобья наблюдал за очередным приступом веселья у пассажира и хмуро кивал:
– Угу, очень смешно! Тетушка, она знаете какая? То-то и оно… Теперь при каждой встрече мне его поминает, отца этого святого. С тобой, говорит, нормальных людей даже на пять минут наедине оставить нельзя без вреда для их психического здоровья. А разобраться если, так все с точностью до наоборот получается! Как по мне, так у отца Фармазона только сейчас с этим здоровьем душевным налаживаться стало. Одно только смущает меня – запал его миссионерский. Тренировки и дыхание – только полбеды. Он же на форумах теперь еще активно пишет.
