Глава 17
Опять со всех столов разносится перезвон подстаканников и ложечек. Запах огурцов и отварных яичек перемешан с запахами жареной курочки, или не только курочки… Таня, проходя мимо купе, в котором расположились оборотни, признала в тушках, уютно расположившихся на столике в фольге, обычных городских голубей, правда, очень жирных. Ох! Видимо, придётся привыкать к кулинарным предпочтениям Других, так сказать – по ходу поезда!
Гавриил уже ждал её за накрытым столом. Чай в блестящих подстаканниках дымился и источал аромат неведомой Тане травы, в красивой вазе лежали конфеты «Белочка», а пирожки, уже подогретые, горочкой были сложены на тарелочках, под которыми лежали кружевные салфетки. Лепота! Вот они – первые радости работы с напарником. А то, всё одна, да одна. И веселее в дороге вдвоём, однозначно! Сейчас она столько всего порасскажет ему, ну, и порасспросит вагонного обо всём, таком этаком.
– Хозяйка! – Гаврила был явно чем-то очень взволнован, раз решил сам первый разговор начать. – Ты вот, не знаешь, но заклинание, двери в вагон запирающее на всех действует, кроме самих вагонных. – Он заговорил загадками. – Я, Михалыч, Ахромеев – можем туда-сюда по всему поезду ходить. Нигде нам преград нет. А мы ж с ними не одни такие вагонные в поезде этом. Она в гости ко мне приходит, а тебе показаться не хочет. Ты давеча меня видела, а Баську нет. Вот и подумала, что я сам с собой разговариваю, да людей хаю.
– Баська?! – Таня была рада, что всё оказалось так просто. – Это имя такое? Девочка и вагонная. Вот это да! Жаль, что она не хочет мне показаться. – Таня услышала отчётливое недовольное сопение за своей спиной. – А в каком она вагоне?
– В тринадцатом. – Гавриил сурово сдвинул брови. – А тебе, Хозяйка, зачем это?
– В тринадцатом?! В этом гадюжнике? – Сопение за Таниной спиной стало одобрительным. – Жаль девчонку, хотя… Ахромеев мне с одиннадцатым тоже маленький ад на колёсах устроил, так что нам с Басей было бы, о чём поболтать, посплетничать. Да…
Таня быстро схватила конфету «Белочка» со стола, поклонилась в пол и, скороговоркой, чтобы Гаврила не успел её перебить, выпалила.
– Уважаю я тебя, будь подружкою моей. Вот подарок от меня, появись мне, поскорей.
Опешивший от такой Таниной наглости Вагонный побледнел и негодующе уставился на неё.
– И вовсе это не я. Не я придумала тебе не показываться. Он мне запретил. Сказал, что он брат старший и слово его закон. Вот! – Голосок, доносившийся из-за Таниной спины, был звонкий, как колокольчик, даже немного заложило уши.
Танюша повернулась на голос.
В дверном проёме служебки стояла маленькая девочка. На вид ей было лет 12. Она была очень похожа на Гавриила. Рыжеволосая, лицо в россыпи веснушек, но вот нос у неё был очень длинный и остренький, а глаза круглые и карие. Всем своим видом она напоминала Тане Лису Патрикеевну из русских сказок. Хитрющий прищур глаз и ехидная улыбка, блуждающая по её лицу, усиливали это ощущение. Видимо, старший брат отдал её свой старый костюм – зелёный с золотыми позументами. Она подогнала его под себя – приталила пиджачок и заузила брючки. И в результате этих модных преобразований, Бася стала похожа на маленького лепрекона.
Девочка выхватила дарованную конфету из Таниных рук, развернула, откусила и блаженно зажмурила глаза.
А потом, потом они втроём заговорили разом. Гавриил выговаривал Тане за самоуправство, а Баське за наглость, Таня перечила Гавриилу, что нельзя запрещать сестрёнке делать то, что она хочет и заговорщицки подмигивала Басе, ну а Баська успевала жевать конфету, обзывать Гаврилу деспотом и радостно сообщать Хозяйке, что задружиться с ней она не против, а очень даже рада.
Когда упрёки и оправдания, угрозы большой поркой и обещания дружбы и конфет утихли, троица села пить чай – вкусный, горячий чёрный с сахаром.
– Хозяйка, ты Баську не повожай. – Деловито выговаривал Вагонный Татьяне. – Она ж в этот рейс сама со мной напросилась. Очень ей хотелось на тебя поглядеть. Ты, вроде как, знаменитость. Давненько у нас новых видящих-развидящих не объявлялось. А уж Ёлкины, они вообще легенда на дороге. Все уши она мне с Ахромеевым прожужжала, что поработать хочет, что с тобой подружиться хочет, что мир поглядеть хочет. Ревела без просыха. Вот мы и сдались. Что ж, сама кашу ты заварила, сама её и расхлёбывай. Баська она у нас девица дюже вредная, так что, держись.
– Ой! Да не слушайте вы его! – Звенел Баськин голосок. – И ничего я не вредная, они с Ахромеевым вбили себе в голову, что малая ещё, чтобы Вагонной работать. Испытания с тринадцатым вагоном мне выдумали. Чтобы я испугалась и сбежала, так вот вам фиг! – Девочка скрутила смачный кукиш и сунула брату в нос. – Барбара Романовна Калинина никогда не сдаётся!
Таня про себя искренне порадовалась, что у неё появилась поклонница, к тому же, ещё и цитирующая её высказывания, правда на свой лад. К тому же, ей показалось, что у Баси некоторые подробности из жизни Других ей будет гораздо легче выведать, чем от иных, более взрослых Вагонных, которые любят говорить загадками и напускать на себя важный и многозначительный вид на ровном месте.
– Уважаемые и дорогие моему сердцу, Вагонные Гавриил и Бася! Как же я рада, что с вами познакомилась, задружилась. – Таня прижала руки к груди, пытаясь унять скачущее от волнения сердечко. – Быть Хозяйкой, конечно лестно и почётно. Но один, в вагоне не воин. Знайте, от меня вам всегда помощь будет, в беде я вас никогда не брошу. Вот такое моё Слово. Слово Хозяйки.
В маленьком купе повисла тишина. Потрясённые до глубины души Вагонные молчали. Слово Хозяйки среди других – заклинание очень сильное и ценное. Они совсем не ожидали, что Таня захочет вот так, после пяти минут знакомства, повязать себя на Слово с ними. Гаврила и Бася слезли с полки и церемонно поклонились Тане.
– Ты нас на Слово уважила, Хозяйка. – Молвил за обоих Гавриил. – По обычаю, и мы должны тебе тем же ответить. Мы с тобой теперь и в огонь и воду. Такое моё Слово. Слово Вагонного.
– Слово Вагонной. – Подтвердила Барбара. – Было видно, что для неё это впервые, кончик её носа побелел от переживаний, голосок дрожал, как велосипедный звонок.
Да уж! Таня и сама от себя не ожидала, что устроит такое братание на Слово с ними. Но, опять она ощутила тот самый энергетический толчок от своего вагона. Что надо именно так сделать, именно так сказать. Что она делает сейчас что-то очень важное для себя, что обязательно поможет ей в будущем.
Глава 18
А в одиннадцатом вагоне, тем временем, жизнь шла своим чередом. Утолив голод, который всенепременно возникает у любого, кто только касается задом вагонной полки, Другие пассажиры приступили ко второй обязательной фазе путешествия – праздности и безделью.
Все, кроме чертей, разумеется.
Таня, после задушевного разговора с Вагонными, и не менее душевного Гаврюшиного чая с травками, сидела разморённая в своём купе, мечтая о скорой встрече с любимым своим Ваней.
Из прекрасного далёка её безжалостно вырвал цокот копыт по коридору. Стайка чертей топала к её чертогам.
Надо сказать, что черти, если их видит обычный человек, ничем на бесов не похожи. Обычные, ничем не примечательные личности. Единственное, что все черти по своему телосложению (скорее, теловычитанию) весьма субтильные. Тощенькие ручки и ножки, приделанные к их хиленьким туловкам, создавали ощущение невероятной вёрткости и юркости этих неприятных на вид субъектов.
Одежда всегда болталась на чертях мешком. Пиджаки топорщились, а мотня на штанах обязательно отвисала до колен, а как ей не висеть – длинный чёртов хвост надо же куда-то девать. Несмотря на толстую подошву ботинок, цокот копытец был слышен любому, кто прислушается. Поэтому черти всегда набивали подковки на свою обувь – пусть все думают, что это они звенят. Чтобы скрыть крохотные рожки на голове, бесы носили нарочито длинную растрёпанную шевелюру. Будто они – свободные художники. Глазки на их узеньких личиках беспрерывно бегали в поисках как бы стащить чего-нибудь, что плохо лежит.
Все черти в поездах промышляли карточным шулерством. Обыгрывали наивных пассажиров, обирали до нитки, иногда подворовывали по мелочи. Среди проводников их называли просто – 36 форма. Потому что в карточной колоде 36 карт.
Есть негласный обычай, который не мы завели и не нам его прекращать, но испокон века, там, где есть лохи, всегда есть жулики, которые подходят к любому проводнику в любом поезде, показывают колоду карт, говорят – 36 форма и беспрепятственно попадают в вагон. Что тут говорить, черти!
Черти, которые ехали в Танином вагоне, побоялись откровенно грубить Ахромееву, у Вагонных с провинившимися чертями всегда разговор короткий – за копытца и в окно, поэтому они купили билеты на всех шестерых и оккупировали самое последнее купе, возле туалета, и обнаружили веник возле своих мест.
А Таня, ещё в предыдущем, рейсе очень невзлюбила чертей, попытавшихся, проходя через её вагон, упереть чью-то, оставленную без присмотра сумку. Она продемонстрировала им тогда фонарь, и доходчиво объяснила, что если они сумку не поставят туда, откуда взяли, она этим самым тяжеленным фонарём отходит по их наглым рылам. И присовокупила ещё кое-что, по поводу их чёртова естества. Кража не состоялась, а черти уплелись в соседний вагон и там всё-таки утащили чемодан.
Так что, хоть эти черти были, хоть и с билетами и, на вид законопослушными, но Таня бдительности не теряла и держала ухо востро.
– Хозяюшка дорогая! – Раздалось тихое блеяние из коридора.
Один из чертей, самый главный, по видимости, пытался засунуть свою мордочку в её служебку. Но, не тут-то было. Гаврила лично провёл, ровно по порогу, черту, за которую никто, кроме Вагонных и Тани зайти не мог.
– Ой! – Он схватился за свой длинный нос, ушибленный заклятием. – От чертей черту поставили? Мы ж смирные, зря вы так! Мы чего пришли. Открой переходник, Хозяюшка, у вас там тоже запирающее Слово навешено, не пускает. А мы хотим в вагон-ресторан сходить, покушать. Проголодались шибко.
Все черти, как один, скорчили мордочки, означавшие их крайнее огорчение от Таниного произвола с дверью.
– Тридцать шестая форма, оборзели вы совсем. – Таня решила сразу, без заигрываний, обозначить, что не верит им ни на грош. – Сдаём колоды карточные, что у вас по всем карманам пораспиханы, мне. Тогда дверь открою.
Черти оскорблено загалдели, что они не такие. Напраслину на них Хозяйка наводит, голод не тётка, сейчас вот помрут у неё на руках все, как она с роднёй их безутешной объясняться будет?
– Цыц, не орите тут, пассажиры в вагоне отдыхают. Карты отдавайте и идите, а не то я вас на Слово возьму. – Пригрозила Таня, особо ни на что, не надеясь, так, для острастки.
А вот на чертей её угроза возымела неожиданное действие. Они нехотя начали доставать карточные колоды из таких своих потайных мест, что Таня и не знала, что там (например, за ушами) можно что-то спрятать. Горка изъятых трофеев выросла на глазах. И только по протяжному полувздоху-полустону, изданному шестью бесами, Таня поняла, что всё, больше нет у них карт.
– Ну, вот и ладушки! Через два часа обратно жду вас всех. Надеюсь, накушаться времени хватит? – Таня обвела присмиревших чертей суровым взглядом. – А если узнаю, что вы разведёте в поезде кого, или обворуете, то сдам вас с превеликим моим удовольствием, Вагонным, пусть делают с вами, что хотят. Веник то вы зачем с собой тащите? На кой ляд он вам в ресторане?
– Всей душой мы к этому замечательному венику привязались, – главный чёрт сделал круглые и честно-пречестные глаза, – мы вообще хотели его у вас в подарок себе попросить, так сказать в знак нашей взаимной дружбы и преданности.
– Хорошо, идите уже, – Таня сделала вид, что поверила во внезапно возникшую страсть между чертями и веником, – подарка от меня вы не дождётесь, но, раз Слово давала и обещала, так и быть, до конца рейса он ваш. А после, чтобы веник стоял там, где взяли, прослежу за этим лично.
Она сняла с двери закрывающие чары – ложкой, выпустила бесов, и, заперла за ними проход.
Глава 19
С помощью советов и рассказов Гавриила, Таня быстро привыкла к странностям Других. А поначалу, она вела себя вообще неадекватно, замирая на месте с придурковатым выражением лица, увидев что-то крайне необычное для себя.
Гаврюша уже привык, что Таню надо отпаивать волшебно-вкусным чаем, когда она сталкивается с необычной жизнью Других и видит то, что человеку видеть не положено. В этот раз её угораздило прогуляться по вагону во время перекуса пассажиров, последовавшего через час за послепосадочным утолением голода.
Огорчённый Йети, разом съевший на перроне все свои припасы (да-да, червяк и был его едой на всю дорогу, он собирался рвать его на части и подъедать потихоньку, а вероломная проводница нарушила все его планы), грустно сидел на своём месте и смотрел в окно. И новоявленный друг Кот–Баюн решил угостить его блюдом из дюжины серых коматозных мышек, которых он усыпил своим взглядом. Очень удобно! Еда спит себе чуть живая, но тёпленькая, и греть её не надо, и не испортится на жаре. Йети, конечно сначала поотнекивался от угощения, для приличия, а потом так вошёл во вкус, что мышиные хвостики только отскакивали от его зубов, как шелуха от семечек. Фууу!
Единственный вурдалак в её вагоне, наслаждался сырой свиной печенью, смачно чавкая и брызгая кровищей на белоснежную салфетку, повязанную вокруг его бледной кадыкастой шеи. Кикиморы потчевали леших ассорти из жареных мухоморов и поганок, щедро сдобренных маринованными пауками. Ведьмы напились веселящего кваску и, громко хохоча, откусывали головы летучим мышам (Оззи Озборн смотрелся бы непорочной девой на их фоне). Ну а оборотни после поедания голубей принялись употреблять, огромных серых крыс, зажаренных до хруста.
Шурале и Бичура пригласили на чай с ичпочмаками и элешами двоих дэвов в расписных узбекских халатах и тюбетейках. А те принесли с собой настоечку, разлитую в экзотического вида бутыли: «Гадюковку» (в зелёной жиже бултыхалась чёрная живая гадюка) и «Коброухрюковку» (кобра, настоянная на собственном яде и поросячьих рыльцах), и чай был благополучно оставлен остывать в стаканах, а вот выпечка ушла влёт как закуска.
Другие отдыхали в дороге, как умели. Скоро в вагоне Таня услышала и первые песни – «Ой, мороз, мороз!» и, конечно же, «Ромашки спрятались, поникли лютики…» – в общем, у Других было тоже всё как у людей.
А тем временем, Таня, которую за ручку, как маленькую, увёл в служебку Гаврила, чтобы она не стояла столбом напротив столика, на котором лешие решили сыграть с кикиморами «на интерес» в кости, очень сильно по форме напоминавшие человеческие, отходила от увиденного, выпивая уже третий стакан горячего чёрного чая. Это старая железнодорожная традиция: если у тебя горе – садись, пей чай, а вот если счастье у тебя, то тогда уж – садись, чай пей.
Вкусный чай быстро привёл Танины мысли и чувства в порядок. Как мы уже с вами знаем – в 20 лет всё переживается легко! Через пять минут Таня уже и не помнила, что заставило её так офигевать. Молодость – лучшее лекарство от грусти!
Черти, как по расписанию вернулись в свой вагон через два часа. Но они были такие жалкие и притихшие, что Таня, как заботливая и прозорливая Хозяйка, поинтересовалась – не траванулись ли они чем в ресторане, чтобы ей не пришлось ковры персидские после них чистить. Но главный чёрт заверил её, что всё в порядке. И Таня списала их грусть на то, что они без карт, которые она отняла у них, провели время в ресторане совсем без пользы.
А бесы, тем временем, продолжали вести себя как пыльным мешком пришибленные. И пока все Другие, с подачи ведьм, по-женски взгрустнувших после распития забористого и ершистого (сдаётся, что это и был ёрш) кваску, в вагоне дружно пели «Виновата ли я? Виновата ли я? Виновата ли я. Что люблю? Виновата ли я, что мой голос дрожал, когда пела я песню ему?», черти сидели в своём купе, отчаянно о чём-то спорили, обречённо вздыхали и пили чай. Вот так вот! Выдули по шесть стаканов чая каждый, не меньше! А Тане что, ей теперь не внапряг столько много чая для пассажиров готовить. Титан у неё в вагоне электрический: тумблерок нажал – водичка сама подкачалась в ёмкость, кнопочку надавил – и само всё греется, кипятится. Не надо бесконечно ручкой воду качать и уголь в топку кидать. Благодать!
Глава 20
Как говориться, день и ночь. Сутки прочь!
За эти сутки Танюша узнала и увидела столько нового и необычного, что на время отвлеклась от своих мечтаний о Ване и даже, на время позабыла, что с самого начала рейса не видела в своём вагоне начальство, которое в прошлый раз паслось в её вагоне чуть-ли не перед каждой станцией. Неужели они настолько доверяют ей? Или узнали, что она в дружбе с Вагонными состоит, а значит, находится в надёжных руках?
Ну не было у неё времени и сил заморачиваться этими вопросами. Вот и в настоящий момент Таня гоняла чай с «заскочившей на минутку» Баськой (уже сорок минуток прошло, если честно). Они сплетничали и хохотали. Бася оказалась кладезем знаний и сплетен про Других. Таня, подперев кулачком щёку, заслушивалась её историями. Впрочем, когда Вагонная решила выведать у самой Татьяны об её сердечном друге, она деликатно увела разговор в сторону.
Вдруг, Бася, резко застыла, не донеся до рта руку с сушкой, и стала, как бы прислушиваться к чему-то. За мгновение она превратилась из девчушки-хохотушки в суровую Вагонную. И Таня сама поразилась такой быстрой метаморфозе. Другие не преставали её удивлять и озадачивать.
– Зовут, – Баська слезла с сиденья, – зовут, говорю – идти нам надо.
Таня глупо хлопала глазами и не двигалась с места. Честно сказать, расслабилась она в этом рейсе, почувствовала, что дорога это не испытание, а хорошее времяпрепровождение, не тяжёлая и грязная работа, а увлекательное общение с новым, интересным и неизведанным. Вот и не врубилась, что Бася и её с собой тянет куда-то.
– Хозяйка! Ау! Очнись! – Вагонная трясла её за рукав пиджака. – Зов из твоего купе отдыха проводников, пойдём, ждут там нас все.
Таня снова не поверила своим ушам. Купе отдыха проводников в её вагоне находилось сразу за стенкой служебки, где они с Барбарой сейчас были. И никто не проходил мимо них, она бы увидела.
Но, медленно встала и пошла, куда велели. Кстати, в новом одиннадцатом вагоне купе для отдыха было именно купе для отдыха проводника, а не его мучения на неудобной жёсткой полке. Купе было просторное, с большими и мягкими, как диваны полками, которые были не одно над другим, как полагалось, а как в спальном вагоне – одно напротив другого. Между собой они были разделёны изящным столиком, накрытым заботливым Гаврилой, кружевной накрахмаленной белоснежной скатертью – как в конце прошлого века в лучших Российских дворянских усадьбах.
Таня ложкой открыла купе и замерла от неожиданности. Там уже сидели Михалыч, Ахромеев, Гаврила и… Баська. Как она-то успела здесь оказаться! Вот только что за спиной Таниной пыхтела? На столе стоял настоящий блестящий и пузатый самовар, вокруг него разместились разнообразные вазочки с конфетами, сушками и. даже вареньем. Расстарался для дорогих гостей Гаврюша, молодец! Но лица у всех были не радостные, а скорее глубоко озадаченные и чем-то сильно озабоченные.
– Танюша! Заходи! – Ахромеев решил немного успокоить испуганную таким зрелищем девушку. – Присаживайся, давайте-ка попьём все чаю! Не разбавленного профессионально по-проводницки на десять раз с содой, а горячего чёрного, крепкого, душистого с сахаром!
Ахромеев заговорщицки подмигнул Тане своим круглым кошачьим зелёным глазом и, ей, правда, стало чуточку легче, когда он вспомнил её старую приговорку-ворчалку насчёт поездного чая. Она улыбнулась всему честному собранию и присела на диван.
Гаврила, пока Хозяйка не отошла от случившегося, решил сам поухаживать за всеми. Разлил чай в стаканы и раздал. Посидели, попили чаёк, помолчали.
– Ну, что ж! Теперь надо мне слово, как старшему держать, – Михалыч, с чрезвычайно раскрасневшимся от горячего чая лицом, начал свою речь, – Хозяюшка, ты у нас совсем молоденькая и недавно только развидеть начала, а уж всех наших обычаев, да и историй про Наших, тем более не знаешь.
Все, кроме Тани, согласно закивали.
– Тут ведь какое дело! – Михалыч тёр свой плешивый затылок и никак не мог перейти к самой сути. – Живёт в нашем средиземье Хозяин. Зовут его так. Он над Нашим краем главный. Наши все его уважают и чтут. Но, вот, время, видишь, какое, беспокойное нынче. Огромную страну разрушили, порушили и много такого, что испокон веков даже думать боялись тронуть. Запреты многие, законы не писанные, всё нарушают. И Ваши и Наши. И ведь не боятся ничего и никого! Как будто одним мигом живут, рвут всё на части, тащат под себя, хапают и хапают. Как только они не порвутся то от жадности?!
Михалыч завёлся не на шутку, видимо его достало до самых печёнок нынешнее безбашенное, безголовое время беспредельщиков. Он гневно рубил воздух кулаком и грозил им куда-то в небеса.
– Охолони, пока, Михалыч, – Ахромеев протянул другу очередной стакан чая, – Танюша, короче говоря, прознали мы, что черти твои, которые из крайнего купе, у Хозяина нашего спёрли крайне ценную вещь. И теперь пытаются её под чарами одиннадцатого вагона в Москву провезти. А уж если они в Москву с этой вещицей попадут, растворятся там в людской мути, ищи свищи их… Таких бед они с этой кладёнкой натворить смогут! Век не разгребёшь.
– Кладёнкой? – Таня поняла, что услышала главное, о чём спросить надо всенепременно.
– Кладёнка, – тут уже в разговор вступил Гаврюша, которого хлебом не корми, дай поумничать, – это приспособление такое, древнее и жутко магическое. С его помощью можно любые клады найти. А клады они, не всегда безобидными бывают. Ваши и Наши не зря же то многое злое, что уничтожить никак нельзя, надёжно схоронили от чужих глаз и глупых рук. А если это зло, вместе с кладом, что его стережёт, в наш и без того сумасшедший мир выпустят? Да это ж, почитай, похлеще, атомной бомбы рванёт! Всем мало не покажется!
Даже солидный и степенный, как ему самому казалось, Гаврюша разошёлся не на шутку. И тоже стал грозить кулачком, но уже не в небо, а в хвост своего вагона, где эти самые разжигатели войны – черти – околачивались.
– Они ж только о выгоде своей думают, о богатствах халявных, а не горе и зле, что клады эти принесут! – Взволнованный, и от этого особенно звонкий, голосок Баси заставил всех вздрогнуть, а ложечки и подстаканники огорчённо дзынькнуть (вагон тоже негодовал вместе с ними). – Вот сейчас все вместе пойдем и взгреем их как следует! Пусть кладёнку нам отдают, черти поганые!
– А вот тут, внученька, не всё так просто, – Михалыч с нежностью, это Таня поняла только сейчас, посмотрел на свою развоевавшуюся внучку, – кладёнку черти явно на Слово спрятали, и не факт, что на своё. Тут, в вагоне нашем, никто никогда её не найдёт. Надо, чтобы черти сами покражу из вагона вынесли. Спугнуть бы их не мешало. Да и Хозяин не спит, он уже за чертями погоню выслал. На следующей станции, которая через два часа будет, мы их из вагона выкурим, а там уж с ними поговорят по душам. Кхе! Сами кладёнку отдадут, не сомневайтесь.
– И даже ты, Михалыч, ещё не всё знаешь, – начальник поезда был серьёзно озадачен, это чувствовалось во всём, но особенно по блеску его обильно вспотевшей лысины, которую он бесконечно утирал огромным белым платком, – я, прямо перед выходом сюда, получил радиограмму от своих друзей милиционеров. Они предупредили меня, что братки из Ямовской группировки, что-то ищут в нашем поезде. Как бандюги прознали про кладёнку, или что там про неё им наплели, никому не ведомо. Только ведают они, что вещь ценная и надо её отжать. Конкретно у кого, им тоже не указали, только намекнули, что у 36 формы где-то в конце состава… И вот, они уже здесь и… гм… рыщут, что-ли, в нашем поезде. Мы с Михалычем сейчас им навстречу пойдём и попытаемся остановить, ну иодиннадцатый вагон зачаруем максимально. А ваша троица и вагон, конечно, должны держать оборону до станции, если нам, почему-то не удастся их… гм…гм… задержать, что ли, как то вот так.
Все были потрясены и подавлены. Им было хорошо известно, что бойцы Ямовской группировки были отмороженные на всю голову. И ходили слухи и среди людей и, конечно же, среди Других, что в последних успехах Ямовских в том, чтобы подмять под себя Москву, им кто-то очень сильно помогает. Они не боялись ничего были, как будто, заговорённые и под вечным кайфом. Такое никак не могло быть без вмешательства кого-то из очень сильных и очень чёрных колдунов.