Read the book: «Политика Российской Империи на Среднем Востоке во второй половине XIX в.»

© Никонов О. А., 2015

© Издательство «Прометей», 2015

* * *

Введение

Вторая половина XIX в. стала во многом определяющей как для афро-азиатских стран, так и для ведущих держав мира. Для первых это был период почти полной утраты политической и экономической самостоятельности, для вторых – временем завершения колониального раздела и приспособления экономических и политических потенциалов захваченных территорий для собственных нужд. Российская империя не осталась в стороне от этих процессов. Победив наполеоновскую Францию (1814 г.), Турцию (1829 г.) и Иран (1828 г.), Россия реализовала свои европейские и азиатские амбиции. Это позволило ей занять ключевую позицию и возможность глобально влиять в торгово-экономическом и в политическом плане как на развитие ситуации в Европе, так и в Азии. Закрепленные юридическими документами преимущества (шомонийский, венский, адрианопольский, туркманчайский договоры) обеспечивали Российской империи свободу маневра в Европе и на всем Среднем Востоке. Достижение гегемонии предполагало установление господства России в стратегических пунктах Кавказа, Ирана, Средней Азии и объединявшего их Каспийского моря.

Вместе с тем изучаемый период начался для Российской империи крайне неудачно. Последовательное стремление коррелировать восточный курс с европейскими задачами, рассматривать собственные цели сквозь призму союзнических перспектив завело внешнюю политику России на Среднем Востоке в тупик. Поражение в Крымской войне и репрессивные меры в отношении Петербургского кабинета со стороны стран-победительниц в значительной степени отрезвили правительство и политическую элиту империи. Сложившиеся обстоятельства обусловили пересмотр Россией задач, целей и методов региональной политики. Именно в это время понятие государственных интересов обрело, наконец, конкретное содержание, а внешняя политика государства очистилась в основном от авантюрных решений и целей.

Защита государственных интересов является одной из старейших и наиболее важных функций любого государства. Начиная с военных походов и заканчивая установлением межгосударственных соглашений, создающих правовое пространство для обеспечения этих интересов, государства следовали по этому пути. Понятие государственных интересов не является статичным – они эволюционируют в зависимости от конкретно-исторических (локальных) и геополитических условий (военно-стратегических, экономических и т. п.), сохраняются или исчезают. Именно во второй половине XIX в. в восточном курсе внешней политики России определилась главная цель – геостратегическое укрепление империи в Азиатско-Каспийском регионе.

В это время укрепляются основы для устойчивого развития дипломатических и экономических связей России с Ираном (Персией), утверждаются позиции империи в Закавказье и в бассейне Каспийского моря. Северные провинции Ирана превращаются в плацдарм для политического и коммерческого проникновения России в восточные и южные провинции Ирана, в закаспийские ханства, Афганистан и в центрально-азиатские районы, впервые появляются возможности непосредственного выхода к берегам Персидского залива.

Рассмотрение разнообразных сторон деятельности российской дипломатии, правительственных и деловых кругов страны, направленных на создание устойчивых экономических и политических отношений со странами Центральной Азии и Среднего Востока в целом не утратило своей научной новизны до сегодняшнего дня. С одной стороны, такой интерес обусловлен как самим ходом исторического развития региона, так и сохранением здесь стратегического и геополитического значения России как ключевого субъекта международных отношений.

С другой стороны, анализ формирования восточной политики Российской империи в регионе представляет несомненную актуальность, так как помогает объективному исследованию и частичному переосмыслению сложившихся проблем в строительстве российских внешнеполитических и военно-стратегических планов в Центрально-Азиатском регионе. В теоретическом плане изучение вопросов межгосударственных отношений позволяет выделить исторические закономерности их развития и стагнации.

Для современной России этот аспект особенно важен, поскольку после образования Российской Федерации во внешней политике государства как основной определился европейский вектор. Ориентированность внешнеполитической деятельности РФ исключительно на «западные стандарты» нанесла существенный ущерб как на арене Среднего Востока в целом, так и в Иране в частности. «Западная» ориентированность российской политической элиты проявилась в памятной записке Гора – Черномырдина об отказе России выполнять контракты в области военно-технического сотрудничества (1995 г.) и в «Концепции внешней политики РФ 2000 г.», в соответствии с которой Иран был выведен за рамки приоритетного направления восточной политики. Эти шаги, как и присоединение РФ к резолюциям СБ ООН 2006, 2007 и 2008 г. о введении ограничительных санкций, Иран воспринял как вмешательство в его внутренние дела. Не случайно, что проведенные в 2010 г. опросы интернет-респондентов показали, что 95 % иранцев настроены антироссийски¹. Укрепление связей с этим государством – а на современном этапе Иран серьезный стабилизирующий фактор международных отношений в регионе, – объективная необходимость, а значит, требуется, как и 150 лет назад, значительная корректировка внешнеполитических шагов и ориентиров.

Не менее актуальной представляется попытка исследования причин возникновения англо-русского соперничества на Среднем Востоке – в северо-восточных провинциях Ирана, особенно в Астрабадском заливе Каспийского моря и примыкающих к нему прикаспийских землях, и в Афганистане. Комплексный анализ этих вопросов позволяет более полно представить картину образования военно-политических и экономических союзов и противостояний, а также основы строительства долговременных внешнеполитических планов ведущих европейских держав на Востоке в течение XIX в.

Не меньший интерес представляют усилия правящих и влиятельных коммерческих кругов Ирана и среднеазиатских государственных объединений в установлении и сохранении дипломатических и экономических связей с Российской империей. Эти недостаточно изученные проблемы стали предметом анализа предлагаемой читателям публикации. В ней особое внимание уделено показу усилий внешнеполитического, коммерческого и финансового ведомств российского правительства по использованию бассейна Каспийского моря и Ирана для распространения экономической и политической гегемонии империи в странах и территориях Средней Азии и Среднего Востока.

Хронологические рамки исследования охватывают вторую половину XIX в., когда утвердились приемы и методы внешнеполитического и экономического воздействия на сопредельные государства, позволившие России занять доминирующее место в регионе.

Территориальные рамки исследования включают страны Среднего Востока, прежде всего Иран и Афганистан, среднеазиатские ханства – Бухару, Хиву, Коканд, туркменские территории.

Вопросы формирования политики Российской империи на Среднем Востоке нашли отражение в исторической литературе. Внимание исследователей привлекли проблемы торгово-экономических, военно-политических и дипломатических взаимоотношений России и Ирана, а также попытки российского правительства проникнуть на политическую и торговую арену Афганского государства. В предлагаемой читателю работе учитываются результаты исследований отечественных (С. Л. Агаева, С. М. Алиева, И. О. Жигалиной, И. С. Киняпиной, В. В. Корнеева, И. А. Кузнецовой, Н. Г. Кукановой, И. М. Мамедовой, А. Е. Снесарева, Н. А. Халфина, Е. Л. Штейнберга и др.) и иностранных (С. К. Риштия, М. Г. Губара, М. Рустема, Ч. Иссави, Р. Вотерфильда, М. Р. Годе, Н. Кидди и др.) авторов, прямо или косвенно обращающихся к рассматриваемым вопросам. Некоторые авторы монографических и статейных публикаций отмечают возросший интерес к Центрально-Азиатскому региону со стороны западноевропейских держав и особо выделяют англо-русское военно-политическое соперничество в стратегически важных для России районах Среднего Востока.

Автором настоящей работы учтены основные положения и выводы, содержащиеся в опубликованных исследованиях, изучены материалы периодических изданий по теме исследования, использованы публикации официальных документов, статистических обзоров и отчетов, а также мемуарные записки, письма, очерки и отчеты представителей российских государственно-административных, военных и дипломатических учреждений.

Источниковая база исследования весьма обширна. Основной массив документов представлен материалами, находящимися в фондах российских государственных архивов. Документы из хранилищ Архива Внешней Политики Российской Империи (АВПРИ), Российского Государственного Архива Экономики (РГАЭ), Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), Архивного Департамента МИД Российской Федерации (АВП РФ) значительно расширяют исследовательскую базу и позволяют восполнить многие пробелы, существующие в исторической науке. Необходимые документы для решения исследовательских задач сосредоточены в фондах АВПРИ: «Персидский стол», «Миссия России в Персии», «Политархив», «Санкт-Петербургский Главный Архив». По истории коммерческих отношений были использованы отдельные дела и документы из фондов РГАЭ: «Банк для внешней торговли СССР (Внешторгбанк)» и «Народный Комиссариат Внешней Торговли (НКВТ)». Отдельные дела по истории международных отношений в Средней Азии хранятся в фонде «Военно-учетный архив» РГВИА. Часть документов мало изучена, часть впервые вводится в научный оборот.

Глава I. Иран и закаспийский край в политических планах Российской империи

§ 1. Состояние дел Российской империи в каспийском регионе к середине XIX в.

К середине XIX в. в реализации внешнеполитической концепции Российской империи на Среднем Востоке наметился определенный застой. На протяжении полуторастолетней истории внешнеполитических и внешнеэкономических отношений империи со странами Каспийского региона Россия рассматривала Иран, кавказские и среднеазиатские ханства (Хива, Бухара) как собственную сферу влияния и потенциальный плацдарм для проникновения в соседние государства: Китай, Афганистан, Индию, княжества Персидского залива. Стагнация внешнеполитических и внешнеэкономических контактов возникла как результат разнонаправленных тенденций внешней политики николаевской России, стремившейся увязать воедино восточные и европейские интересы государства. В результате подобной политики к середине XIX в. Россия подошла обремененная грузом накопившихся проблем и последствий необдуманных политических шагов на европейской и кавказской арене. Вместе с тем нельзя отрицать и наличие большого потенциала для развития и укрепления связей с сопредельными государствами, базирующегося на очевидных военных, политических и коммерческих успехах первой трети XIX в.

С одной стороны удалось в полной мере воспользоваться результатами военных побед, закрепленных статьями Гюлистанского (1813 г.) и Туркманчайского (1828 г.) договоров, превративших империю в единственную военную силу на Каспийском море. Организация в 1844 г. в одностороннем порядке постоянного крейсерства военных кораблей Каспийской флотилии на о. Ашур-Аде открывало широкие перспективы для развития отношений с Закаспийским краем, северо-восточным Ираном и Афганистаном. Хотя в инструкции Главного Морского штаба вновь назначенному командиру – капитану I ранга Путятину, значилось водворение «строгого полицейского надзора в Каспийском море» и пресечение «хищничества туркмен, безнаказанно производящих грабежи в персидских владениях и простирающих нередко дерзость на наших промышленников»², истинная цель организации крейсерства было понятна как шахским властям, так и иностранным дипломатам. Наиболее откровенно по этому поводу спустя 20 лет высказался граф В. Бобринский: «…положить конец фантастическим притязаниям Персии на острова Каспийского моря»³.

Регулярное пароходное сообщение, открытое в навигацию 1846 г. еще более упрочило позиции Российской империи в регионе. Два военных судна «Ленкорань» и «Куба» осуществляли перевозки гражданских грузов и пассажиров по маршруту Астрахань – Порт Петровский – Баку – о. Сары (близ г. Ленкорань) – Астрабад⁴. За первый год навигации было осуществлено 10 рейсов. Пароходное сообщение было намного выгодней старых караванных маршрутов, поскольку путь в один конец занимал по времени чуть более 3 суток⁵. Стабильный спрос на транспортные услуги со стороны российских оптовиков позволил провести реорганизацию пароходного маршрута и приблизить морские стоянки к основным сырьевым рынкам. В 1848 г. российские суда стали ходить по новому пути: Бирючья коса – Петровское укрепление – Дербент – Баку – о. Сары – Энзели – Астрабад⁶. Было составлено расписание, в соответствии с которым корабли из Астрахани регулярно отправлялись 1 и 15 числа каждого месяца. В последующие 1849–1852 гг. по этому маршруту ежегодно совершалось по 13 рейсов пароходов с грузами и пассажирами⁷.

Укрепление в Астрабадском заливе и на южно-каспийском берегу позволили российской стороне инициировать торговую деятельность в соседних иранских провинциях. В сентябре 1846 г. посол в Тегеране Д. И. Долгорукий добился от шаха разрешения для «Торгового дома И. Баранова, Елизарова, Ремезова и Ко» открыть торговлю в Хорасане. Губернатору Хорасана – Асиф уд Доуле был послан фирман, удостоверяющий право торговли российских купцов. Старший приказчик конторы Мардашев был избран для поездки в провинцию⁸. В 1846 г., благодаря личному содействию шаха, Мардашеву выдали пропуск и в столицу провинции – Мешхед. Сведения о состоянии дел в Мешхеде особенно интересовали императорское внешнеполитическое ведомство. Отсюда в сторону Герата пролегали три вполне годные для торговых дел дороги. Первая – через Турбет – Хейдари – Хаф – Турьян; вторая – через Турбет – Шейх-Джам – Кериз – Кафыр-Кала; третья – по реке Герируд на Пуль-и-Хатун. Причем только вторая, проходящая через Теджен, населенный туркменскими племенами, могла представлять угрозу для караванов⁹. Прочие дороги на всем протяжении имели колодцы, караван-сараи, источники пищи для тяглового скота и купцов.

Единственной неудачей морского строительства империи стала попытка закрепиться на энзелийском рейде. На протяжении многих лет Россия стремилась превратить этот небольшой порт в основной перевалочный пункт для экспорта и импорта товаров в провинцию Гилян. Энзели считался «воротами» в Решт – столицу провинции. Однако осуществлять погрузку и выгрузку товаров в Энзели было сложно. Даже для пассажиров этот процесс представлял немало трудностей. Дело в том, что традиционно корабли, доставлявшие пассажиров и грузы для гилянской провинции, останавливались на рейде, не защищенном молами. Здесь грузы и пассажиры пересаживались на плоскодонные лодки (киржимы), которые и доставляли все на берег. Войти в залив было невозможно в силу ряда причин гидрографического характера. Сам Энзелийский залив отделен от акватории Каспийского моря широкой полосой отмелей, достигавших 200–300 футов. Глубина моря на этих отмелях не превышала 7–8 футов, что не позволяло войти во внутренние воды залива, так называемый мурдаб, не только пароходам, но и парусным судам, имеющим большую осадку¹⁰. Частые штормы, случающиеся на Каспийском море, срывали все погрузочные операции. Гилянский консул Лев Ивановский по этому поводу отмечал, что совершить погрузку товаров и пассажиров бывает «часто совершенно невозможным весной и особливо осенью и зимой»¹¹. Кроме того, следует учитывать небольшую грузоподъемность киржим – от 300 до 1000 пудов. Несмотря на тот факт, что самое большое количество киржим, по данным Гагемейстера, обслуживало именно гилянский берег, они не могли обеспечить надежную и бесперебойную доставку товаров с берега на корабль. (Ср: в Гиляне киржим насчитывалось 538, в Мазандеране – 45, у прикаспийских туркмен – около 250)¹².

Правительство Российской империи неоднократно предлагало провести необходимые работы по углублению и расширению фарватера, что позволило бы входить в залив кораблям с большим водоизмещением. В свою очередь это привело бы к реконструкции самого порта: современные причалы, склады, защитные молы и т. п. Таким образом, удалось бы исключить зависимость грузоперевозок от превратностей стихии. Для дипломатов было очевидно, что такая зависимость наносила серьезный урон отечественному престижу, подрывая доверие местных поставщиков к транспортным (и транзитным в том числе) возможностям Российской империи.

Однако активные попытки российского дипломатического корпуса, предпринимаемые с 1843 г., решить «энзелийский вопрос» в свою пользу наталкивались на стойкое нежелание шахских властей видеть русские корабли в заливе. Напротив, в 1846 г. Мохаммед шах предпринял ряд шагов, призванных еще более затруднить России использование энзелийских вод. Специальный порученец шаха Мирза Ибрахим, был послан на побережье с задачей военного укрепления фарватеров. И если первый пункт шахской инструкции напоминал военные действия из стратегии времен Кира Великого и Дария, а именно «взять из арсенала цепь и загородить ею вход в Залив»¹³, то второй пункт отвечал современным требованиям военного искусства. Мирзе Ибрахиму было приказано заложить два бастиона на казвинской и энзелийской стороне, разместив в каждом по 3 18-фунтовых орудия¹⁴. Принимая во внимание приезд большой группы английских артиллеристов для службы в шахской армии, этот пункт инструкции мог серьезно повредить планам империи в отношении иранских берегов Каспия. И хотя в инструкции рекомендовалось оказывать военным судам России «надлежащее внимание и почести», им по-прежнему была разрешена стоянка только «на открытой воде».

Не смогли изменить ситуацию ни демарш 1846 г. российского посла князя Долгорукого, ни письмо канцлера Нессельроде Мохаммед шаху, где отмечалось, что подобные действия – запрет захода в порт военного корабля дружественной державы во всем мире «почитается явным оскорблением флагу, коему оно принадлежит». Согласно международному праву такое оскорбление государственному флагу было «достаточной причиной к разрыву»¹⁵. Угроза дипломатического разрыва и начала военных действий оказали свое влияние. Иранское правительство было вынуждено пересмотреть свою позицию, но решение было вынесено компромиссное. С одной стороны, Энзелийский залив был признан «внутренним озером» шахского государства, не относящимся к акватории Каспийского моря, и потому не подпадающим под положения Туркманчайского трактата. С другой стороны, военные суда России получили право входить в Энзелийский залив, но не более чем одно судно за раз. Приказ о новом порядке судоходства в заливе был отдан Гилянскому губернатору Мохаммед Эмин хану, который становился ответственным за соблюдение правил¹⁶.

В дальнейшем, после восшествия на иранский трон Наср эд-Дин шаха, русские дипломаты попытались пересмотреть установленные нормы. Гилянский консул Ковалевский и кавказский наместник граф Воронцов настаивали на праве русских военных судов преследовать контрабандистов на всей территории моря. Основанием для требований служили факты доставки с иранской стороны воюющим против России горцам пороха и вооружений по время Кавказской войны. Но все предложения российских официальных лиц потерпели неудачу. Напротив, в 1852 г. под предлогом ограничения входа в залив военных судов, в мурдаб не пропустили корабль, доставивший в Гилян товары Московского торгового дома¹⁷.

Поэтому Энзели плоть до середины XIX в. так и остался поселком, насчитывающим не более 300 домов¹⁸, соединенным со столицей провинции разбитой проселочной дорогой. Состояние этой дороги расстоянием всего в 6 фарсахов (10–12 верст) напрямую зависело от пропускной способности порта. Отказ шахских властей интенсифицировать товарооборот через Энзели сказался на ее плачевном состоянии. Консул Ивановский, преодолевший верхом на лошади за 6 часов всего половину пути констатировал, что дорога не приспособлена ни для какого транспорта. Местные жители окрестили ее «адское ущелье»¹⁹.

Тем не менее морскую политику Российской империи 40-х г. XIX в. нельзя признать неудачной. Напротив, удалось блокировать инициативу Мохаммед шаха по организации в 1841 г. на о. Челекен специального погранично-таможенного поста. Поскольку северная оконечность острова прикрывала вход в Красноводский залив, владеть которым империи собиралась единолично, предложение, сделанное первым визирем, было «естественно отклонено»²⁰.

Укрепление империи в Астрабадском заливе позволило не только серьезно освоить в коммерческом плане сырьевые и потребительские потенциалы астрабадской провинции Ирана, но и наладить сбыт своих экспортных товаров в Хорасан и центральные районы сопредельного государства. Устойчивые связи Астрабада с центрально-иранскими рынками позволяли российским купцам надеяться на получение доступа к табаку и вину из Шираза, шелку из Иезда, пуховым шалям из Кермана и т. п. Эти торговые маршруты были удобными для караванной торговли. Путь от Астрабада до Иезда занимал всего 12 дней, а до Шираза – 24 дня. Отсюда еще за 2 недели можно было добраться до морского порта в Персидском заливе – Бендер-Бушира, через который, как считалось, идут «во все места Персии, вывозимые из Индии разные товары»²¹.

Осуществляя открывшиеся возможности, российские дипломаты приступили к организации дистрибьюторского пункта в Тегеране. По инициативе российского посла, поддержанной директором Азиатского департамента МИД, в 1852 г. был открыт постоянный магазин русских товаров. Попытки открыть оптово-розничный центр до этого предпринимались дважды. В 1850 г. известный купец Елизаров пытался организовать в Тегеране магазин по продаже предметов роскоши, но понес убытки²². В начале 1852 г. в Иран с аналогичной целью выезжали купцы Шевелев и Виппер, но прибыв на место и ознакомившись с условиями торговли, они отказались от организации постоянного магазина²³.

Помимо незнания местного спроса и предпочтений, торговцы предметами роскоши не учитывали специфики иранской социальной структуры. Особенность общества проявлялась в тесном сплетении интересов культовых служащих и купечества. Верхушка духовенства зависела от финансовой поддержки базара. Кроме того, главные мечети всегда находились на базаре, и базари отдавали до 20 % своих прибылей на содержание этих мечетей²⁴. В свою очередь улама, как влиятельная духовная прослойка, на протяжении десятилетий роднились с представителями купечества. Поэтому когда в Иране в середине XIX в. проявился финансовый и промышленный кризис, большинство базари и улама обнищали. Без их спроса, предметы роскоши были доступны только очень узкому кругу вельмож. Негативные уроки этого опыта позволили Мануфактурному совету, МИД и Министерству внешней торговли сделать вывод о необходимости ориентировать российских фабрикантов и купцов на выпуск для Ирана продукции, рассчитанной на массового потребителя.