Read the book: «Вновь: ложный мессия»
1
Изабелла впивалась жадным взглядом в яркое солнце, которое плавно втискивалось своей необузданной волей в объятия безоблачного неба и плавных волн океана. Эта удивительная красота притягивала ее не столь редкой возможностью наблюдать все своими глазами, сколь странным, почти необъяснимым, вот-вот и достижимой изоляцией от преследующего прошлого. Жар злого пламени продолжает болезненно проникать сквозь кожу, а запах пепла с мерзким привкусом во рту будто бы пытается отравить ее. Вновь и вновь это возвращается, утихая лишь на блеклые мгновения, прежде чем напомнить с удвоенной силой ее вину за еще не имеющую передаваемого клейма в истории, но ею лично называемую Материнская Пламень.
Легкие покачивания корабля от волн вступают в синхронизацию с ее сердцебиением, даруя расслабляющий эффект единением с этим пульсирующим проявлением жизни планеты. На пике этого неестественного, незаслуженного и спасительного умиротворения Изабелла неожиданно знакомится с чем-то столь пронзительным и чистым, сколь легко теряет контроль над своим телом, которое лишь в последний момент перед падением за борт успел подхватить Бэккер. Она испуганно взглянула на него влажными глазами так, как смотрят на чужака, позволившего себе излишнюю вольность. Его удивление было сдержанным, действия – аккуратными: он чуть отошел, дав ей место, и лишь после того, как она пришла в себя, услышал комментарий происходящего.
– Немного укачало. – Изабелла словно просыпалась от самого приятного сновидения в жизни, того, которое казалось чем-то более реальным для естественного мира, от чего ей всерьез слышался некий зов.
– Я думал, с твоим опытом космических перелетов ты такому не подвержена.
Бэккер старался быть доброжелательней обычного, что ей виделось слишком неуместным и наигранным. Она сказала с легкой издевкой то, что первым пришло на ум:
– Подстригся все же.
– Да. Как-то привычнее быть налегке.
– Криво вышло. Хоть бы попросил. – Бэккер дернул плечами. – Или это навевание ностальгии… единственного оставшегося в живых на пепелище мира?
Бэккер ответил на это дерзкое замечание лишь холодным, строгим взглядом того, кто не собирается реагировать на провокацию. Он подошел к перилам, встав рядом с ней, вглядываясь в прекрасную своей естественностью красоту, отражающую голубое небо, океан. Холодный ветер окутывал их наподобие живого одеяла, придавая обоим до сих пор непривычную возможность дышать в полные легкие этим чистым воздухом, который отлично подчеркивал чуждый своей бескрайностью простор.
– А, точно, ты же там был не единственный. – Изабелла сказала это с осмысленным стремлением к провокации конфликта. Ей не хотелось ссориться или поднимать старые конфликты, но иначе не получалось. Раздраженно, она грубо зачесала свои пряди рыжих волос к остальному хвосту, чтобы те не лезли в лицо из-за ветра, после чего как никогда ощутила желание помыться… хотя, скорее, отмыться.
– Ну, поделись, каково это – победить своего врага? Ты же не просто так проделал жертвенный путь, смею полагать, вкушаешь каждую секунду своего… торжества! Сначала похоронил целую колонию, и ведь еще и буквально своими руками же выкопал не одну могилу, перейдя в итоге на простую кремацию целого мегаполиса! Хотя какая там кремация – все те люди были живы, когда их город горел! Разумеется, да, не ты устроил гибель в Материнском Пламени, но поход, приведший к этому, все же был начат именно тобой.
Лишь когда она закончила свое гневное, полное желчной злобы обвинение, Бэккер заговорил с неестественной для себя внимательностью и сопереживанием в ее адрес:
– Я прекрасно знаю, что ты сейчас чувствуешь, Изабелла.
– В этом и проблема. – Она не позволяла себе и толики послабления. – Ты на личном опыте знаешь, что такое жить, когда все остальные умерли. И все это, сволочь, сейчас, здесь происходит лишь из-за тебя! Вновь, вновь все из-за тебя!
– То была не моя война, тебе это известно. Клендат и Кассандра…
– Избавь меня от перекладывания вины! Наши боги вели неподвластную человеческому пониманию игру, будет оскорблением обвинять их, когда выбор был у нас.
– Но все уже свершилось.
– Теперь это очень легко говорить, да?
– Но в этом и был замысел – отсечь прошлое от будущего. Ты была там вместе со мной, все видела и слышала, доводы наши были непреклонны критике.
– Я с этим не согласна.
– Вижу. Но мертвые не чувствуют боли, Изабелла.
– И как это понимать?!
– Ты была самой приближенной Клендата, веруешь в волю бога больше самых разумных доводов человека. К сожалению, вера не избавила тебя от боли.
– Мне и должно быть больно!
– Для этого ты взяла нас с Любой на борт? Чтобы было кого ненавидеть, обвинять, презирать… может быть, мстить?
Столь четко Изабелла знала ответ на этот вопрос, сколь была далека от понимания его сути, что, разумеется, испытывало ее веру в мудрость бога Клендата. Мрачный взгляд ее проникал в глубь безмятежного Бэккера, также черпавшего силы из веры.
– Я знаю, почему ты был так важен Клендату. Всего лишь фигура для спасения человечества от воли предавшей человечество Кассандры. Ты был лишь нужным провокатором, жаждущим жестокой мести, игнорирующим побочный ущерб.
– Принятие этой правды и дарует мне пусть и блеклую, но надежду на… назовем это исправлением. Я делал страшное, сомнений тут нет. Но я хочу стать лучше – пытаюсь стать лучше. Вряд ли меня можно за это ненавидеть, но если тебе станет…
– Заткнись. Хотел бы искупления, переписал бы историю.
– Неужели ты думаешь, что Клендат не просчитал бы…
– Я не в нем сомневаюсь, а в тебе и этой Любе, которую ты почему-то оберегаешь.
– Похоже, мы с тобой по-разному помним те трагичные события.
– Нет. Я все отлично помню. Это твоя внезапная вера искажает воспоминания. Мы должны были остановить Кассандру, а вместо этого Люба перешла на ее сторону, а ты просто ухватился за спасительную идею, которую все та же Люба не без помощи Кассандры, подобрав момент, внушила тебе.
Бэккер смотрел на нее с новым для себя состоянием сочувствия, которое открывает ему желание принять на себя ее страдания, дабы облегчить хорошо знакомые терзания. Когда-то и он был таким, жаждущим понимания, вечно отстающим от следствий и причин, которые он же сам и провоцировал.
– «Спасительная идея» – хорошо подобрала слова. Ты права, я ухватился за нее, но не из-за страха или слабости перед неподвластной силой. Раньше я, как и ты сейчас, цеплялся за прагматичность мысли, выстраивая конструкцию из событий, дабы найти лазейку, чтобы выжить. Только вот мне не нужно было выживать. Процесс оказался важнее цели. Процесс оказался важней всего и вся. Уж в этих моих словах ты не будешь сомневаться. И сейчас я оберегаю Любу… даже, скорее сказать, верую в ее волю по двум причинам. Первая – я был на ее месте. Знаю лучше любого, как трудно нести бремя знаний грядущего, до жути боясь принимать хоть какие-то решения, ибо даже бездействие способно влиять на хронологию. Вопреки видимой причине, она все же идет за тобой.
– А вот теперь ответь-ка, почему это я должна оставить ее в живых? Она наверняка знает большее будущее, а на твоем примере применение не может не быть катастрофичным.
– Мне казалось у тебя есть весомая причина воспринимать Любу не только как…
– Не более чем то, кем она и является! – резко прервала она Бэккера. – Остальное не играет роли. Ты сам сказал, даже бездействие опасно.
– Ты и есть эта вторая причина. Боги оставили человечество, мы теперь сами по себе. У тебя имеются основания убить Любу. Раньше, пожалуй, я бы согласился. Она последняя, больше никто не способен вмешаться в хронологию. Но ты этого не делаешь. Либо ты пытаешься верить в лучшее, что я всецело поощряю и поддерживаю, либо… либо тебе запретил Клендат.
Ей не хотелось ссориться или поднимать старые конфликты, но иначе не получалось. Его правоту она не признает: обойдется, не заслужил. Впервые в жизни она не просто одна в окружении людей с противным ей мировоззрением и искаженными идеологиями – она загнана между чудовищными событиями прошлого в процессе приближающегося против ее воли, еще не тронутого этими людьми будущего. Давление ответственности за свой дом граничит с яростным желанием прервать праведным гневом любую активность Бэккера и Любы крайне радикальным образом. Эти люди одним своим существованием угрожают всему, что еще осталось в этом мире… осталось в этом мире дорого для нее. Но она не может предпринять то, за что ее уже некому будет судить. И это отдельно мучает ее. Все ведь так наглядно… но Клендат взял с нее слово, ставшее ныне испытанием веры, столь сложным, сколь кажущимся ошибочным.
– Думается мне, пришел я вовремя. – Эти слова коснулись Изабеллу и Бэккера в тот самый момент молчаливого обращения друг к другу, когда каждый искал, что бы сказать другому ради защиты персональной позиции. Слова со стороны разорвали создаваемое напряжение, вынудив вновь закрыться друг от друга, оставив незавершенным медленный прогресс формирования безопасных взаимоотношений.
– Не хочу показаться грубым, но вы бы хоть помылись – от вас дымом несет. Заодно переоденетесь в чистое.
Бэккер и Изабелла не реагировали на эту вполне обоснованную просьбу. Если он обернулся к нему открыто, то вот она, сложив руки на груди, немного зажалась, все еще подвластная своей злости и одиночеству. Сам подошедший был чуть выше остальных, немного исхудавший, пусть и крупный в плечах, почти безволосый, что ему очень даже шло, ведь при достаточно зрелом возрасте он казался так моложе. Вопреки первому впечатлению клонящегося к престарелому возрасту, что выдавалось не только морщинами и глазами большого жизненного опыта, он казался бодрее и внимательнее остальных, при этом его вдумчивость притягивала своей доброй атмосферой.
– Как ваши люди? – Бэккер спросил с искренним переживанием, реакцию на удивление чего Изабелла скрыла с трудом.
– Мы отплыли почти двенадцать часов назад – это было бы много при ином контексте. – Он осмотрелся вокруг. – Хорошо, что дыма уже не видно, так всем проще. – Задумавшись, обратился к Бэккеру. – И если они и мои люди, то мы в таком случае с ними – ваши люди.
– Многие из них могут не согласиться с этим. Вы оказывали медицинскую помощь, смогли организовать своеобразный лагерь на том пепелище и…
– Вообще-то я ветеринар. Чем могу – тем помогаю.
– Я просто хотел сказать спасибо.
– А я пришел говорить не об этом. Хоть и не против принять эту благодарность.
Бэккер и Изабелла даже кратко переглянулись, лишь подтвердив подозрения мудрого Гранта. Он немного подумал, вновь осмотрелся вокруг, после чего, хорошо подобрав слова, заговорил очень по-свойски, без угроз или намеков, следуя вдумчивому любопытству:
– Там сейчас сорок четыре выживших, плюс та женщина, которая привела их к вам, на этот корабль.
– Ее зовут Люба – ну или Любовь, если полное имя.
– Запомню. Когда она вышла на нас… в общем, не представилась, лишь просила следовать за ней, что было еще неожиданней при ее удручающем состоянии. К слову, сейчас она спит. – Грант задумался, следующие слова дались ему непросто не только из-за смысла содержимого, но и из-за закономерного недоверия к Изабелле и Бэккеру. – Я летел на самолете после экспедиции, когда все началось. Пересек почти весь город, прежде чем реактор внезапно отключился. Помню лишь, как падал у ферм на востоке от Опуса. Проснулся уже на земле, недалеко от разбитого самолета. Сначала я думал, что все сгорело… что все закончилось, но потом увидел все дальше расходящийся огонь. – Выдержав паузу, он сказал со значительно более глубоким страхом, переживая все заново: – Я видел за свою жизнь очень много, но чтобы огонь был таким… живым, таким осмысленным… Вообразить-то невозможно, не то чтобы увидеть.
Тяжелое молчание Гранта подстегнуло Изабеллу и Бэккера вернуться к недавней трагедии, вовлечению в которую способствовал сильный ветер, возрождающий чудовищный в своей жадности гул будущего пожара.
– Наверное, – Грант начала говорить от нежелания и дальше утопать в кошмарном воспоминании, – есть смысл в том, чтобы просто оставить… Но я не могу не спросить, что вам троим известно о причинах.
– Это нормальный вопрос.
– Нет, Бэккер. Вы уже собирались уплывать, когда эта Люба нас привела. Большинство вряд ли увидит, но я не мог не подметить напряженность между вами. Даже сейчас это видно. Я не пытаюсь быть неблагодарным. Но, при всем уважении, не похоже, чтобы это было вызвано простой скорбью.
Изабелла и Бэккер молчали в раздумьях.
– Ваш корабль удивительным образом содержит пятьдесят кают, большой запас еды и воды. Возможно, я занимаюсь домыслами… могу себе позволить, контекст позволяет. Но раз уж те люди сделали меня лидером, с чем, как я вижу, вы солидарны, то не могу просто принять все за данность. Я ведь исследователь, полжизни в дикой местности, чего только не делал и не видел. Но будет честно, если я скажу вам двоим, что мне страшно. А этого не было уже очень давно.
– Спасибо, что привел людей. – Изабелла чуть успокоилась, начала брать себя в руки так же, как и лидерство. – Это мой корабль. Он подготовлен для отплытия к станции Колыбель. Мы планировали отправить персонал с их семьями для большой командировки, чтобы изучать глубины океана. Можно было бы на звездолете, но корабль позволяет лучше освоиться в среде во время пути.
– Почему я ничего не слышал об этом?
– При всем уважении, но не то чтобы должны были. Проект секретный, напрямую курировался Советом Опуса. Мы первые люди, кто туда плывет.
– И последние, кто уплывает… – Грант сказал это со странной интонацией, будто разочарован, что не могло не натолкнуть Изабеллу и Бэккера на дополнение этой лжи.
– Мы не знаем, что случилось. – Бэккер лучше ожидаемого втирался в доверие сопереживанием. – Когда все началось, мы были в горе Основателей. Думаю, ты слышал фамилию Карпентер – я наследник моих… уже погибших родителей. Изабелла привлекла меня в проект. Точнее, мои финансы, чтобы…
– Бюрократия очень сложная, давайте оставим эти подробности. Мы с Бэккером выжили, остальные – нет. Плывем в новый дом, там осядем, начнем искать выживших. Все просто.
– Не в том я возрасте, чтобы промолчать. – Грант выдержал паузу. – Надеюсь, это единственное, о чем вы лжете мне.
– Но мы и правда плывем в Колыбель.
Не успела Изабелла закончить, как поняла: обвинения были не про корабль и его конечный пункт прибытия, а про них с Бэккером и Любой. Это был непростой человек, недооценивать его нельзя. С минуту они молчали, трезво принимая контекст этого напряженного момента.
– Я бы хотел, чтобы вы обратились к людям, которых приняли на борт. Они заслуживают этого. Им нужно обрисовать наше общее положение. Поделитесь, или даже лучше сказать, обеспечьте пониманием минувшего и грядущего.
– Спасибо вам, Грант.
– Пока что не за что, – ответил он Бэккеру.
– Не согласен. Думаю, из вас получился хороший лидер. Помочь тем людям, которых вы знаете меньше суток, все же важнее, нежели услышать новую ложь.
Бэккер и Грант на мгновение ощутили себя в равных друг другу силах на поле противостояния. Молодой, дерзкий и бесстрашный, и пожилой, опытный и мудрый. И оба были рады этому мгновению не меньше, чем скорому окончанию первого столкновения. Изабелла безошибочно углядела в них взаимное уважение, ощутив себя еще более одинокой, нежели ранее. В этом мире у нее почти никого и не осталось.
2
Настя не хотела ничего менять: прохладный чистый ветер раскачивает высокие деревья неизвестного вида, чья листва смеси черного и белого цвета на скрюченных ветках перекрывает серые тучи; пальцами получается нащупать мягкую траву с нежной землей; нависающие фигуры мамы и папы слева и справа от нее заботливо касаются ее нежными руками. Все происходит плавно, замедленно, но столь приятно, сколь большего она и не хочет. Совсем только недавно была реакция на что-то страшное, принесшее большую боль… но достаточно моргнуть, как она уже тут… где-то тут. Лежит там, где никогда ранее не была, куда попала через долгий и трагичный путь, начавшийся еще в родном городе Монолит, ставшем колонией планеты Кома сотню лет назад. Путь этот оказался дольше допустимых мыслей. Дом ее уже разрушен, возвращаться можно лишь на руины. Мысль эта помогает лучше принять угасающий контакт с этим столь же чуждым, сколь удивительным своей непохожестью на ее дом миром.
– У нее очень много рваных ран, если мы не зашьем их, то потеря крови убьет ее быстрей, чем возможные внутренние травмы! – Рода спешно осматривала тело лучшей подруги, подмечая в уме все травмы от осколков стекла, ожоги и явные повреждения органов. Все это случилось каких-то минут двадцать назад, когда они исследовали подземную лабораторию, пока не случился подрыв, запустивший затопление, сбегая от которого через единственный лифт наверх они оказались тут, на приличной своим размером ровной поляне. Прятался выход из технологичного сооружения в подвале небольшого деревянного домика, который и стоял посередине этой поляны с тропинками вокруг строения, уложенными белыми камнями.
Рода вновь зачесала свои черные короткие волосы назад, чтобы те не мешали, падая ей на глаза, отчего сразу же показывались тонкие шрамы наискось через лицо. Она была бойкой, легко заводилась, но даже моменты злобы и приступы чудовищной ярости не могли заглушить в ней доброту. Ту самую, которую Настя, чуть ли не в самый ужасный момент жизни Роды, еще там, на Монолите, смогла разглядеть в подруге и простить ее за страшное преступление. Так что Рода не просто боялась потерять лучшую подругу.
– Ты говорил, что здесь будет полный медпакет! – Она умела красиво кричать. Сидевший с другой стороны Насти Алви очень спешно осматривался вокруг, особенно поглядывая на тот дом в пяти метрах от них, который почему-то не просто пустовал, а был лишен даже мебели. Общий вид был немного угрожающим еще и из-за напряженного лица с сильным подбородком, лбом и очень заметными голубыми глазами, чей взгляд будто бы всегда многозначителен. Но стоит ему заговорить, особенно в обращении к кому-то конкретному, так вместо высеченной статуи появляется очень живой и добрый человек, сразу же вызывающий доверие.
– Тут есть храм, там, позади меня, видишь, тропа идет на резкое возвышение.
Рода знала, что делает, пусть и не была врачом, все же базовая медицинская подготовка внедрялась всем, кто работал вне Монолита, дабы в дикой пустынной среде прожить дольше желаемого. Оттого ей, как и Насте, это место, полное изобилия зеленой растительности с большой влажностью, является крайне неестественным.
– Бери Оскара, быстро туда и обратно! Я не позволю и ей умереть!
Обойдя ее, он подошел к Оскару, который стоял в метрах двадцати за спиной Роды, прямо у деревянного забора из бревен, пресекающего случайное падение с обрыва в тридцать метров вниз.
– Успеешь насмотреться на океан – идем! – Алви проронил слова спешно, толкая его за плечо для привлечения внимания. Но Оскар все стоял, чуть ли не прижатый к земле под собственным весом, его руки были опущены, небольшой наклон вперед с тяжелым взглядом куда-то далеко вперед мог всерьез испугать своей отрешенностью от реального мира. Короткая, почти под ноль, стрижка и легкая щетина по-странному выделяли череп этого крепкого, суховатого мужчины с высокой военной подготовкой не в последнюю очередь благодаря отцу, некогда главнокомандующему колонией Монолит, чья смерть и ознаменовала падение города, который Оскар покинул с Настей на пути к Роде незадолго до переломного момента истории. Алви еще раз толкнул его, ощутимо сильней, что и вывело того из странного для Оскара самоличного изгнания. Оскар посмотрел на Алви неправильно спокойными глазами, спровоцировав Роду на моментальное вмешательство с законной претензией.
– Эй, соберись уже! Настя умирает!
Оскар перевел на нее удивленный взгляд, почти как у тех, кто удивляется скорее подаче информации, нежели ее содержимому, что, в свою очередь, опять же, неестественно для него, ибо Роду он знает так же долго и хорошо, как и Настю.
– Да что с тобой такое?! – Рода толкнула его обеими руками, требуя естественной для него реакции ответственного, порой и вовсе чрезмерно мнительного лидера, формирование качеств которого началось еще на Коме, когда отец дал сыну последние наставления перед ожидаемой гибелью, передав вместе с тем и роль лидера своего разрозненного народа Монолита.
– Веди. – Оскар произнес это Алви, последовав за ним без какого-либо дополнительного контакта с Родой, которая с трудом сдержала гневный нрав за такое поведение, напоминая себе об ускользающем времени для спасения подруги. Рода по-странному любила Оскара, но чувства те были взращены на честности и приверженности идеалам, заложенным в нем единственным родителем. Сейчас она не узнавала этого человека, а вкупе с умирающей подругой Рода ощущала подступ немыслимой трагедии, бороться с которой она готова хоть зубами, что, к ее несчастью, буквально не впервой.
Рода смотрела им вслед с ужасным предчувствием надвигающегося кошмара. Необычный для нее ветер все дул со стороны прекрасного своим исполнением в таком непривычном для нее масштабе; странные пышные большие деревья примерно на одинаковом друг от друга расстоянии интриговали своим происхождением; вся окружающая природа окутывала ее богатыми на мелочи составляющими, будоража таинствами. Все это позволило поверить в настоящую изоляцию от прошлого, преимущественно пустого на форму и содержание тех миров, где они были, следственно, и составляющих тех причин, вынудивших их там быть. Все это позволило поверить в настоящую изоляцию лишь на мгновение… мгновение, пока Алви и Оскар бежали через поле, мимо деревьев, к тропе на возвышенность, откуда за высокими кривыми деревьями выглядывала треугольная верхушка строения.
Рода упала на колени перед Настей, чье дыхание было все тише и тише.
– Ты спасла меня. Не должна была, но спасла. Я… не знаю, как спасти тебя … прости меня, но я не знаю. Я так много хочу тебе сказать. Так много хочется изменить… извиниться за то, как я себя вела, и извиниться за то время, когда из-за меня мы не общались… Мой отец правильно сделал, что выбрал тебя на свою замену. Техгруппой должна была руководить ты. Потому что ты лучшая из нас всех. Он погиб, зная, что ты продолжишь его дело. Я знаю это, потому что знаю его и тебя. И я ненавидела тебя за это. И ненавижу теперь себя за упущенное время. Ты сказала недавно: «Видеть в переменах благодать, ибо нет ошибок во Вселенной». Но я не хочу таких перемен. Твоя вера… она пока лишь твоя… но я бы хотела, чтобы она стала нашей. Без тебя… я не знаю, как справлюсь. Даже Оскар не справится. Я уже это вижу. Ты не можешь умереть вот так. Я не верю в это. Только не ты. Только не сейчас. Пожалуйста. Прошу. Выживи.
Рода закончила в слезах, не заметив, как все вокруг окутал бледный туман, сокрывший вокруг нее весь мир.
