Read the book: «Инквизиторы счастья»
Насилие повсюду. Вы ошибаетесь, если думаете, что это не о вас
Основано на реальных событиях.
Некоторые герои, названия заведений, события и географические пункты были вымышлены для художественного эффекта. Любые совпадения с именами, характерами или историями реальных людей являются случайными и ненамеренными.
Предисловие редактора
Чего мы ждём от хорошей истории? Увлекательного сюжета, ярких эмоций во время прочтения, долгого послевкусия. Тысячи книг приносят эти радости. И лишь единицы из них способны изменить внутренний мир читателя.
Ника Кошар дала жизнь как раз такой истории. Кажется, путь героя из «Инквизиторов счастья» существовал в пространстве давно и ждал своей возможности проявиться. Проявиться в судьбе достаточно сильной и яркой. Судьбе, способной вместить эту историю целиком. Подарить ей крылья и шанс быть узнанной другими – теми, кто в глубине души ждёт изменений и понимает: по-настоящему преображает только долгая дорога, ведущая вперёд и вглубь.
Повесть «Инквизиторы счастья» невозможно читать, оставаясь вне её. Авторский стиль, соединяющий элементы путевого дневника и потока сознания, даёт полный эффект присутствия. Вы идёте след в след с писателем от страницы к странице, видите то же, что видит главная героиня. Удивляетесь тому же, что и она. Гневаетесь, отчаиваетесь, радуетесь и восхищаетесь в канон с героиней, выдерживая интервал в несколько лет. Обнаруживаете отзвуки её дорожной песни в собственном сердце и понимаете: пришло время зазвучать в полный голос.
«Инквизиторы счастья» – книга-путешествие и книга-проводник одновременно. Читатели, тоскующие по новым местам и впечатлениям, найдут в повести захватывающие описания стран и территорий, увидят внутренним зрением джунгли и горы, мегаполисы и древние города. Тех же, кто понимает, что в каждое путешествие мы берём с собой себя, – книга проведет по тайным коридорам души, поможет прожить необходимые озарения и трансформации, выведет на светлую сторону. Всё для того, чтобы путь, пройденный вместе с писателем, продолжился, когда последняя страница будет перевёрнута.
Радуюсь вместе с каждым читателем предстоящей возможности прикоснуться к этой истории впервые. Радуюсь, желая максимальной честности и смелости на пути, по которому ведёт Ника Кошар и её «Инквизиторы счастья». Только в доверии к себе и писателю, в следовании за историей по миру и между мирами, наступит то, ради чего всё и затевалось.
Счастье быть причастным к изменениям в собственной жизни.
Светлана Фалёва,Литературный редактор
От автора
Это не путеводитель и не биография. Это не художественная литература – это непонятно что. Меня здесь так много, что уместно определить жанр как автофикшн, ибо моё «Я» будет преследовать вас с первой и до последней страницы, пока не станет частью и вашей истории тоже. Истории самодостаточной, обладающей силой, энергией и пронзительностью исповеди, и от того очень для меня ценной. Историей, способной рассказать обо мне много больше, чем я рассказывала бы вам вслух, и даже больше, чем сделала бы. Страшно ли мне вот так перед вами самопредъявляться, и что вы обо мне подумаете, прочтёте и скажете? Мне очень страшно, но… именно ради этого я все и затеяла.
Вы не найдёте здесь лайфхаков и советов – только мой опыт и ощущения.
Воспоминания и вкусы, которые невозможно забыть.
Запахи и эмоции, которыми я захотела поделиться.
Часы печали и минуты счастья.
Люди, которых я повстречала на пути.
Чужие страны и города, ставшие мне домом.
Долгие полёты над облаками за океан, туда, где день поменялся местами с ночью, и 365 дней в году светит солнце.
Всё, что я расскажу, – это прожитый опыт, очень сокровенный.
Я с открытым сердцем передаю его тем, кто нуждается в переменах. Но хочу предупредить, что иногда будет неприятно и даже больно. Я выбрала быть откровенной – некоторых это может задеть, а кого-то и вовсе ранить.
И не только.
Возможно, когда книга будет издана, моя жизнь разделится на «до» и «после». Осознавая всю ответственность, я подвела её к этой черте. Каждое предложение пускало мне кровь, каждое слово до сих пор отзывается болью. Я захлёбывалась слезами, когда вспоминала некоторые события. Я знаю, что могу потерять семью навсегда, если достану все скелеты из тайного шкафа моей души, но осознанно иду на этот шаг – ради себя.
Я наконец себя выбрала.
С тех пор учусь быть всей собой, вмещать себя целиком, не отменяя прошлого и настоящего, жить с верой в будущее. Любить свою амбивалентность, фрустрации и уныния, непосредственность и спонтанность; жизнь в предвкушении чуда, мужское и женское, взрослое и детское, драматургию и буржуазность, близость и отдаление, ярость и тишину. Принимать всё, что ко мне приходит, или позволить себе не принимать. Видеть себя. Признавать. Внимать своей истории и разрешать себе проявляться. Давать себе место. Любить.
В книгах у мудрецов я прочитала: когда перемены приходят, есть смысл действовать заодно с ними, а не против них. Если отказаться от того, что больше не работает, ведёт не туда и досаждает, можно попасть в будущее, где есть место моим потребностям, желаниям, чувствам, заботе, любви и всему, что питает меня, делает живой и настоящей. Разрешает не выбирать насилие. Больше никогда. Если не испугаться и пропустить через себя всю свою боль, впрыснуть в вены яд гнева, тоски и печали, очистить его собственной кровью, – я верю, получится эликсир, который можно использовать во благо. Он всегда получается.
«Инквизиторов счастья» я посвящаю всем тем, кто пережил или переживает насилие. Тем, кто хочет выбраться, но боится. Кто запутался и не может понять, откуда взять ресурс. Тем, кто снова и снова прощает абьюзеров и становится соучастником насилия из-за собственной слабости. Тем, кто легализует его молчанием, прячась за страхом. Тем, кто оправдывает насилие, потому что оно стало частью жизни, вросло в них, пустило корни. Тем, в чьих глазах абьюзер – хороший человек, у которого «обстоятельства», а алкоголик – несчастный, которого можно вылечить. Нельзя.
Мир, в котором над женщинами и детьми совершается насилие, не где-то далеко – мы в нём живем, здесь каждый день от рук абьюзеров погибают тысячи женщин. Я сделала сотни шагов «босиком по стеклу», чтобы это понять. Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие – каждый шаг через боль и бессилие. Каждый шаг – путь. Примерно посередине приснился сон. В нём было всё, как я себе представляла в детстве, в нём была любовь и не было насилия – от слова «совсем». Там все были счастливы. Там был счастливый ребенок – я. Та, кто помнит свое детство. Потому что сегодня я не помню из детства вообще ничего, как будто тогда мне сделали прививку от памяти. У меня амнезия.
Самое страшное в насилии – осознавать своё бесправие, невозможность что-либо изменить и как-то повлиять.
Если вам кажется, что происходит насилие – вам не кажется.
Если скукоживает от одной только мысли, хотя доказательств нет – вам не кажется.
Насилие можно не допустить только одним способом – перестать быть к нему толерантным.
Не позволять ему быть.
Находить оправдания, говорить «не верю/это невозможно», приводить доводы, пытаться понять, обвинять себя, делать вид, что ничего не происходит – всё это помогает насилию распространиться. Насилие – вирус со множеством форм.
Никогда не знаешь, под какой маской оно скрывается и в чьём образе постучится в дверь.
Или в чью голову прилетит с кулаком.
А оно постучит, почуяв малейший намёк.
Welcome to Hell – добро пожаловать в ад.
Сотни шагов я его «препарировала». Смотрела прямо в глаза – там нет дна, а солнце светит чёрным. Там безысходность. Я разучилась прощать насилие. Никому и никогда. У меня больше нет этого «гена». Даже если мы близки. Особенно – если мы близки. Нет таких обстоятельств. Это больше не «вшито» в мою подкорку. Даже если я улыбаюсь вам. Особенно – если я вам улыбаюсь.
Сегодня я делаю первый из следующих сотен шагов «босиком по стеклу». Бросаю себе ещё один вызов: дойти до принятия. Признать ограничения и невозможность простить. И как ни в чём не бывало рисую цветы акварелью. Говорят, у меня они получаются живыми.
Мои молитвы о тех, кто всё это время со мной.
Ника Кошар
21 июля 2019 года. Москва
Пролог. Я иду тебя искать
15 марта 2018 года. Вильнюс, Литва
Странно, почему нас до сих пор не выпустили из самолёта? Сорок минут уже стоим. Что ж всё так медленно? Я на поезд вообще успею или придётся по Вильнюсу шляться? Как досадно. Хорошо, хоть билет не покупала, точно бы пропал. И погоду не посмотрела. Пусть нас уже выпустят. Толпятся там внизу, всё что-то решают. Эй, что вы там копошитесь, я домой хочу!
Когда нервничаю или злюсь, начинаю разговаривать сама с собой – общение «с умным человеком» успокаивает и помогает вернуться в ресурсное состояние.
– Уважаемые пассажиры, откройте паспорта на последней странице и проходите, – объявил женский голос. «Уважаемые пассажиры» оживились, начали собирать вещи. Наконец-то очнулись. Если будут расторопными, ещё и на поезд успею. Главное, чтобы в очереди не задержали. Интересно, зачем им паспорта? Я всё взяла? Вроде ничего не забыла.
На выходе из самолёта столпились люди в форме и в штатском. Полицейские, военные, пограничники, две овчарки. Это что, импровизированная таможня? Улыбнулась собственной шутке и протянула документ.
– Рус, это она! – выкрикнул мужчина в штатском.
Мне показалось, или он обрадовался? Среднего роста и возраста щекастый откормленный крепыш. Джинсы, трикотажный свитер мышиного цвета, чёрная кожаная куртка, не слишком чистые туфли.
– Вы это мне?
– Кошар Вероника Аркадьевна?
Тот, кого крепыш назвал Русом, напротив, – темноглазый, худощавый, уставший, в такой же простой одежде, но на полтона темнее, цвета мокрого асфальта. Он показался каким-то рано состарившимся.
– Да, это я. А в чём дело?
– Ничего особенного. Пройдёмте.
– Что-то случилось?
– Мы должны посмотреть ваш чемодан. Руки за спину.
– Но… Что? Зачем?
– Обычная процедура. Если не будете сопротивляться, мы скоро вас отпустим.
«Щёлк», – сталь сковала запястья, я поморщилась. Надо же, наручники – с почином, Никуся. Холодные, неприятно. Я что, преступница? Люди о чём-то переговаривались на литовском, ничего не объясняли. Я их не понимала, но на всякий случай улыбалась и всячески хорохорилась, а то подумают ещё, что мне страшно. Нужно было остаться в Перу. Интересно, они меня долго продержат? Что им надо? Они здесь так проверяют всех, кто прилетает из Перу? Типа литовское гостеприимство. А все эти люди, спецназ, собаки. Пятнадцать мужиков, бред какой-то. Собачка, привет. Выглядишь недружелюбно. Интересно, как там мой Фокс, – вымахал, поди, совсем огромный пёс. Ох, быстрей бы домой. Мне кто-нибудь объяснит вообще, что происходит?
– Вероника Аркадьевна, я сниму с вас наручники, и мы вместе пройдём к транспортной ленте. Вы должны указать на чемодан. Ничего больше не делать, вы поняли? – Руслан вёл себя вежливо, но когда что-то говорил, его лицо было так близко, что становилось неуютно и хотелось куда-нибудь спрятаться.
– Я с удовольствием уступлю вам право снять его с ленты, – отшатнулась я.
Руслан уловил движение, крепко взял под локоть и почти в ухо отчеканил:
– Повторяю, вы должны только показать свой чемодан. Больше ничего. Вы меня поняли? Да или нет?
– Да.
«Щёлк», – как приятно. Оказывается, руки в этих штуках сильно затекают.
– Сейчас мы пройдём на досмотр. Я не буду надевать вам наручники, идите рядом.
– Как будто я тоже ваша собачка? Хорошая шутка. Вас около десяти человек и все вооружены до зубов, плюс две собаки. Вы что, правда думаете, что я собираюсь сбежать? Вообще-то, я не преступница.
– Вы должны спокойно идти рядом, вы меня поняли? Да или нет?
– Да.
Вот придурок. Что за бред происходит, ничего не понимаю. Почему я кому-то что-то должна? Интересно, если дёрнусь, они начнут стрелять? Скорее всего, нет – народу слишком много. А вот и чемодан. Я указала на багаж:
– Вон он ползёт. Красный широкий, с наклейкой «Fragile».
– Снимите его с ленты и возвращайтесь к нам, – приказал Руслан, снова неприятно приблизившись. – Напоминаю, не делайте никаких лишних движений, если не хотите в наручники.
– Не надо в наручники, вот чемодан, что дальше?
– Пройдёмте.
Аэропорт – надёжная крепость, место, где люди провожают и встречают других людей, или моя тюрьма? Странно, до этого мне нравились аэропорты, а я их видела немало. В свое время даже фантазия была, как будто я их коллекционирую. Полагаю, всё дело в этом городе и в атмосфере, или в тумане. Аэропорт Вильнюса похож на казарму, здесь, как в армии, свои правила. А ещё много подсобных помещений, как, например, конура, в которую меня привели.
– Снимите рюкзак и поставьте на стул. Откройте чемодан, доставайте каждую вещь и выворачивайте наизнанку.
– Я путешествовала больше месяца, там вещи не первой свежести.
– Нас этим не удивишь. Выкладывайте. Чем быстрее всё сделаете, тем быстрее мы вас отпустим.
Быстро не получилось. Процедура досмотра чемодана и рюкзака заняла около двух часов. Все вещи из чемодана и рюкзака пришлось достать, вывернуть, вынуть из упаковок, разложить, чтобы их могли тщательно досмотреть. Грязное бельё литовских надзирателей интересовало мало, но некоторые предметы в чемодане всё же удостоились внимания. Колода Таро, шаманская погремушка, палочки священного дерева Пало Санто, плоды манго, пузырёк с духами и бутылка перуанской водки Писко, которую я везла в подарок отцу.
Здесь всем заправляли полицейские, уставший Руслан и щекастый Саша, которые «сняли» меня с самолета. Я поняла это из разговоров: иногда они переходили с литовского на русский. Позже к ним присоединилась женщина в форме. На бирке у неё я прочитала имя – Оксана, фамилию разобрать не смогла. Четвёртым тюремщиком был Гедимин – высокий и широкоплечий, светловолосый и светлоглазый ариец в форме пограничника. Документы ни один из них не предъявил даже после того, как я попросила.
– Таро шаманов? И что, правду говорят? Не рассказали они вам, что ждёт в Вильнюсе? Может, стоит их тогда выбросить? А это что? Погремушка? У вас что, проблемы со сном, без неё не засыпаете? – щекастый стал насмехаться.
– Мне кажется это не ваше дело, у вас нет прав меня высмеивать.
– Это не вам решать. А вот это уже интересно. Это что за деревяшки?
– Это дерево Пало Санто, оно священное, палочки зажигают, чтобы окуривать помещение и очищать воздух.
– Я смотрю, вы там с шаманами общались? Признавайтесь, что вы там пробовали?
– Я не делала в Перу ничего противозаконного, и это всё, что вам следует знать.
В комнату постучали. Руслан открыл дверь и взял саквояж. Поставил на стол – это оказалась мини-лаборатория с пробирками и ещё какими-то приборами. Полицейские брали вещи, соскабливали с них верхний слой, наливали в пробирки прозрачную жидкость, засыпали белый порошок – так содержимое чемодана проверяли на наличие наркотиков. Первая пробирка окрасилась в розовый, затем вторая, третья, четвёртая, десятая, двенадцатая, двадцатая. Я молилась и замирала от страха, хотя виновата не была и ничего не перевозила. Двое в штатском всё время переглядывались и, ухмыляясь, приговаривали: «Ох, ну как же так, а с виду такая приличная девушка, как же так». Позже мне рассказали, что розовый цвет жидкости означает, что наркотики как раз не обнаружены, но тогда никто не стал утруждать себя объяснениями, хотя я не просто просила – я умоляла об этом. Кажется, происходящее им доставляло удовольствие: перепуганная до смерти барышня, да ещё и понятия не имеющая о том, что у неё есть права, прекрасно подходит для издёвок. Зачем упускать такую возможность.
– Пожалуйста, объясните мне, что здесь происходит? – Я взмолилась.
– Не положено. Лучше объясните, как вы докатились до такой жизни, что заставило вас встать на этот путь? – Щекастый нахмурился.
– Да на какой путь, что я вам сделала? Это какой-то бред! – Кажется, моё сердце собиралось выпрыгнуть из груди. – Пожалуйста, объясните мне кто-нибудь, что здесь происходит? Что ж вы такие бесчувственные, мне же страшно!
– Это ваши проблемы. Бутылка ваша? Мы должны её вскрыть.
– Делайте, что хотите. Только черканите расписку отцу, что бутылку открыли вы. А то он обидится, что я везла подарок и не довезла.
– Всё шутите? Если продолжите в том же духе, вы ещё не скоро увидите отца. Рус, надень на неё наручники. Кляпа у нас случайно нет? А то здесь как-то шумно.
Ещё одна пробирка окрасилась в розовый. Щекастый подошёл, рывком завёл руки за спину и застегнул наручники. Щёлк.
– Я так понимаю, я должна молчать и не отсвечивать, а на все ваши вопросы отвечать «да, сэр, нет, сэр», – К горлу подступал гнев.
– Вы всё правильно поняли. И желательно не шутить, а то кляп мы всё-таки найдём, – мягко сказал Рус. Спасибо, что не на ухо, как он любит. – Можете собрать вещи в чемодан, Вероника Аркадьевна. Не торопитесь. Вас никто не прогоняет.
– У меня наручники.
– Привыкай, – процедил сквозь зубы щекастый.
– Ладно, Сань, дай я сниму их, пусть складывает чемодан.
Надсмотрщики оставили меня наедине с женщиной и вышли из комнаты. Нашивка на рубашке гласила, что Оксана – сотрудник таможни. Тёмные волнистые волосы, зелёные глаза, тонкие черты немного осунувшегося лица – есть такие образы, которые навсегда врезаются в память. Никогда её не забуду.
– Как вас зовут? – спросила я, чтобы начать разговор.
– Оксана.
– Оксана, что со мной будет, что происходит, вы можете мне объяснить?
– Нет.
– Вы же женщина, как и я, – я обратилась к самым примитивным доводам.
– Ну и что? Я не такая же, закон не нарушала.
– А на каком основании вы решили, что я преступница?
Оксана отвела глаза, я проследила за взглядом, он остановился на столе. Я сделала шаг в сторону – там лежала груда бумаг с печатью Интерпола и моими данными: фамилия, имя, дата рождения. Слово «Wanted» – разыскивается. Какой ужас, какой Интерпол? Что происходит, при чём здесь я – это же бред! Я что, попала в какое-то кино?
Дверь открылась, в комнату вошли ещё две женщины.
– Раздевайся, – приказала одна из них.
– В смысле?
– Снимай с себя одежду, мы должны тебя осмотреть.
– Зачем?
– Ты хочешь когда-нибудь увидеть родителей? А дочь? Если да, не разговаривай, а снимай одежду.
От ужаса внутри всё похолодело, а снаружи я покрылась липким, противным потом. Если не будешь выполнять то, что они говорят, они обязательно доберутся до дочери, – сообщил мне мой голос то, что заставляло цепенеть от страха. Пришлось подчиниться.
– Снимай всё.
– Трусы тоже? У меня месячные.
– Мы переживём.
Господи, пожалуйста, сейчас я закрою глаза, открою, а это сон. Пожалуйста.
– Выверни трусы, чтобы мы видели. Повернись спиной. Не дёргайся.
– Моё унижение стало для вас поводом мне «тыкать», я правильно понимаю?
– Заткнись. Понимать – не твоя забота.
Женщина ощупала голову. Шею. Спину. Грудь. Бёдра. Рука дотронулась до лобка. Промежности.
– Не дёргайся. Фу, кровь везде. Вытрись салфеткой и одевайся.
– Извините, но я могу хотя бы сменить бельё, раз вы всё ощупывали? Это всё-таки негигиенично.
– Выдержишь. Одевайся и жди. Ксюха, ты присмотри за ней, а то говорит много.
– Оксана, что происходит? Я ничего не понимаю.
– Ну а чего ты боишься, обычная процедура.
– Это для вас она обычная, я не прохожу досмотры каждый день.
– Так, может, не в те страны летаешь? Откуда, кстати, у тебя такие деньги – на Перу? Я-то и Турцию не могу себе позволить.
– Зато вы в Евросоюзе живете, грех жаловаться, – съязвила я, разозлившись.
– А ты самая умная?
– Нет, я просто много работаю. Я летаю, куда хочу. Не уверена, что это ваше дело. Я могу идти? Вы всё рассмотрели, полагаю? Или ещё пару прокладок вывернуть?
В комнату снова вошли мужчины.
– Не спешите, Вероника, – Руслан снова застегнул на мне наручники. – Оксана, собирайся, едем в клинику, надо пройти медосмотр.
– В клинику? Но зачем? Я здорова!
– У нас есть сведения, что вы провозите наркотики, мы должны проверить.
– Да вы с дуба рухнули? Как я их провожу – вы же всё уже осмотрели? Подождите. Вы что думаете, что я… Вы кино смотрите вообще? Про наркокурьеров и всё такое? Там же счёт на минуты – я бы уже давно кони двинула, вы чего? Слушайте, отпустите меня домой, пожалуйста, у меня родители будут волноваться, они пожилые люди.
– Слушай меня, ты достала своим нытьём, – щекастый побагровел. – Если ты хочешь, чтобы твои родители тебя дождались, заткнись и делай, что говорят, тогда всё закончится быстро. Ты меня поняла? Напоминаю для тупых, отвечать надо только «да» или «нет». Чем больше ты говоришь, тем больше усугубляешь.
– Вы не имеете права!
Пощёчина прилетела неожиданно, лицо загорелось огнём. Щекастый встряхнул ладонь, больно схватил меня за подбородок и резко поднял. «Клац», – щёлкнули зубы.
– Ты, смотри сюда. Это кляп. Ещё одно слово – и он окажется у тебя во рту. Поняла? Пока никто не убедился, что ты не перевозишь наркотики, ты – наркокурьер на территории другого государства.
– Но вы не доказали и обратного. Пока вы не нашли у меня наркотики, я – не преступница. Вы слышали о презумпции невиновности?
Щекастый влепил вторую пощёчину. Сука. Челюсть свело, губы задрожали.
– Саша, прекрати, ты увлёкся, – хмыкнул Рус.
– Выдержит. Ты поняла? – И ещё одна пощёчина.
– Да.
– Замечательно. Сейчас мы выходим из комнаты и идём к машине. Рус, садись за руль. Я сниму наручники, но помни, о чём я говорил.
– Господи, да, хорошо, я вас услышала!
От четвертой пощёчины половина лица онемела. Из носа пошла кровь. Я взвыла:
– Перестаньте, пожалуйста!
– Для профилактики. Ты поняла?
– Да.
– Отлично. Сядем в машину сзади. Ничего не трогай. Клиника находится недалеко, за десять минут доедем.
Я откинулась на спинку сиденья, смотрела в окно, обращалась к космосу, богам и вселенной, просила, чтобы происходящее оказалось сном. Глухо. Вот она, свобода. Лес, ёлки, трасса. Это ведь то, что я люблю больше всего – состояние «в дороге». Только не в такой. Что я тут делаю? Как это произошло? Что они собираются проверять?
– Да не расстраивайся, в нашей стране отличная медицина, у тебя есть шанс пройти бесплатное обследование в Европе, – Руслан поймал мой взгляд в зеркале заднего вида и подмигнул.
– Ну надо же. Я смотрю, наши отношения перешли на новый уровень: вы только что пошутили, Руслан. Значит ли это, что я могу считать вас лучшим другом?
– Не ёрничай.
– А вы не шутите так. И засуньте обследование себе подальше, я его не просила.
– Ты совсем тупая? Не доходит? Кляп всё-таки понадобится, – щекастый больно пнул, я ударилась головой о стекло. Кажется, ему было достаточно малейшего повода.
– Я хочу домой. Меня ждут родители, они волнуются. Я летела сутки. Я женщина, мне почти сорок, я устала. У меня месячные. Мне плохо. Я хочу есть и пить. Вы не имеете права меня задерживать.
– Вероника Аркадьевна, я хочу напомнить, что чем больше вы говорите, тем меньше шансов вернуться домой сегодня. Пожалуйста, держите себя в руках, – отчеканил Руслан.
Похоже, они со мной не шутят.
Больницы и больничные коридоры – с детства их ненавижу. Какой бы хорошей ни была клиника, её всегда выдаёт коридор. Символический переход от тьмы к свету или наоборот – никогда не знаешь. Литва, может, и входит в Евросоюз, и пытается выглядеть цивилизованней, чем другие страны бывшего СССР. Может быть, здесь блюдут права человека, население не спивается, а медицина и правда достигла высокого уровня. Может быть. Но больничные коридоры в Вильнюсской университетской больнице скорой помощи говорили о другом. Попадая в них, ныряешь в прошлое. То самое советское наследие, от которого прибалтийские республики пытаются отмахнуться, как от назойливой мухи. Подозреваю, раздражающий их призрак «совка» будет ещё долго витать над этой страной.
Шесть часов я провела в коридорах клиники под конвоем. Не имея возможности что-либо сделать, единственное, что я могла, – наблюдать. Рассматривать деревянные обшарпанные стулья. Помню, в деревенском клубе из моего детства, где давали кино, были такие же – они зачем-то соединены «перепонкой» по три штуки. Стены, выкрашенные в грязно-бирюзовый. Приглушённый свет. Неприветливый персонал. Всё, как мы любим. Что помним и чем гордимся.
Сначала была медсестра. Она сидела за столом, покрытом белой «столовской» клеёнкой, прямо посреди большого квадратного коридора и чем-то напоминала сестру Рэтчед, работницу психушки из фильма «Пролетая над гнездом кукушки». Вообще всё вокруг больше походило на театральные декорации и казалось нереальным.
– Садитесь. Освободите левую руку, чтобы измерить давление, – она на меня даже не посмотрела. – Как вы себя чувствуете?
– Плохо, у меня слабость, мне страшно. У меня месячные. Я сутки летела.
– В следующий раз будешь думать, куда летать. Давление 145 на 90.
– Вам не кажется, что у вас нет права меня осуждать? И это не нормальное для меня давление.
– Жить будешь.
– Вы какие-то звери здесь все.
А ещё в больничных коридорах – эхо. Оно всегда всех дразнит. Тех, кто пришёл рассказать о своих бедах соседям по очереди. Тех, кто ждёт, погрузившись в книгу, и шумно перелистывает страницы. И особенно – тех, кто в ожидании диагноза ходит из угла в угол по кафельным полам. Этот звук у эха получается лучше всего – тук-тук-тук-тук…
Часы ожидания. Конвой, люди в коридорах – все хотели знать, как я сюда попала. Мои надзиратели постоянно переговаривались на литовском. Повели на рентген, но перед этим заставили подписать бумаги. Снова на литовском. Возмутилась, засуетилась:
– Как же так, я ничего не понимаю! Так нельзя! Я не буду ничего подписывать, я не хочу.
– Ты хочешь вернуться домой к родителям целой и невредимой? А увидеть дочь? Или хочешь перед этим посидеть в обезьяннике, и чтобы тебя там немного покалечили? Ты ведь не хочешь, чтобы родные волновались? Тогда просто делай, что мы скажем, и не говори лишнее. Помнишь, как мы договаривались – только «да» или «нет», – вкрадчиво, почти на ухо прошептал Руслан, плотно придвинувшись.
С другой стороны прижался щекастый. Спиной я почувствовала горячее дыхание третьего – огромного Гедимина, приближение которого заставляло меня цепенеть.
«Тук-тук-тук», – отозвалось сердце, как будто грозило выпрыгнуть из груди. Рука дрогнула, выводя на бумагах закорючки. Ненавижу себя. Дура и слабачка. Терпила поганая. Под конвоем повели на рентген. Там снова приказали полностью раздеться.
– У меня кровь.
– Нас этим не напугать. Встаньте прямо, поднимите руки. Раздвиньте ноги. Повернитесь спиной. Дышите. Не дышите. Вдохните. Выдохните. Одевайтесь.
Как же я вас всех ненавижу.
Оксана смотрит. Ловлю взгляд. Отводит глаза. Интересно, что она чувствует? Неправильный вопрос. Правильный другой – она вообще чувствует? Нормальный человек может выбрать такую работу? А что я вообще знаю о нормальности?
– Садись.
– Можно попить? У меня в горле пересохло, я уже несколько часов без воды.
– Нет.
– Можно в туалет?
– Нет.
– Тогда мне придётся сходить под себя. Мне уже всё равно, а вам будет неприятно, я уверена.
Мои надсмотрщики отошли в сторону – посовещаться. Ну а что, повод веский – дать человеку сходить в туалет или нет. Щекастый размахивал руками, Рус что-то бубнил, Оксана слушала, Гедимин кивал. В туалет не отпустили.
Прошёл ещё час.
– Руслан, можно я напишу сообщение маме, она наверняка волнуется.
– Нет.
– Мне надо в туалет.
– Нельзя.
– Я не могу уже терпеть, вы что, звери?
– Закрой рот. У меня с собой кляп, помнишь? – Нарисовался щекастый.
– Я хочу в туалет! У меня месячные, мне надо сменить бельё. Если вы меня не отпустите, я сделаю это прямо посреди коридора. Вы не можете застрелить или избить человека, только потому что он захотел поссать, чёрт подери!
– Закрой рот.
– Я ХОЧУ В ТУАЛЕТ! – Мимо прошёл врач, совсем молодой. – Доктор, умоляю, я так больше не могу! Мне плохо!
– Такими, как вы, занимается полиция, а не доктора, – отмахнулся он на бегу.
Вот это поворот! Что значит «такими, как я»? Такими – это какими?
Суки, я вас ненавижу!
– Я хочу в туалет!
Мужская рука вцепилась в горло. На этот раз не выдержал Гедимин:
– Слушай меня, тварь. Если ты сейчас не прекратишь, мы отвезём тебя в участок. Я лично устрою всё так, чтобы тебе досталась худшая камера, и прослежу за тем, чтобы родителей ты не увидела очень долго. Если ты не хочешь, чтобы наркотики у тебя нашли, закрой свой вонючий рот.
Ненавижу.
– Мне нужен адвокат!
– Та-а-а-а-ак, а вот это уже интересно! – Руслан взбодрился. – Зачем тебе адвокат? Ты всё-таки преступница? Есть что-то, о чём ты должна сказать ему, но скрываешь от нас? Может быть, ты признаешься наконец, что и где перевозишь?
– А вы понимаете, что я – гражданка другой страны? Вы не имеете права! Вы сообщили представителям моей страны, что задержали меня? По правилам вы должны их оповестить! – На самом деле я не знала ни прав, ни правил, я просто очень хотела, чтобы эти пытки закончились.
– Слушай, мы обещаем молчать об этом инциденте, но и ты смотри не проговорись. Мы к тебе хорошо относимся, зря ты так. Просто мы все на нервах. Ты думаешь, нам это приятно? – Надо же, Гедимин снизошёл до разговора со мной. – Проболтаешься, путь в Евросоюз для тебя будет навсегда закрыт. Это очень плохая идея, ни к чему хорошему она тебя не приведёт.
– Тебе всё ещё нужен адвокат? – придвинулся Руслан.
Никак к этому не привыкну.
– Нет.
– Ты будешь делать то, о чём мы попросим, чтобы это закончилось побыстрее для всех нас?
– А вы не боитесь, что я устрою скандал?
– Ты? – Все четверо неприятно заржали. Я съёжилась. – С помощью своих погремушек? Или на Таро нагадаешь?
Суки.
– Пожалуйста, умоляю, я очень хочу в туалет.
Снова ушли совещаться. На этот раз недолго – всего пару минут. Подошла Оксана, взяла под локоть. Какая же неприятная хватка. Их что, специально этому обучают?
– Пойдём.
– Куда?
– В туалет.
– С вами?
– А ты хочешь с ними? – Она кивнула головой в сторону мужчин.
– Нет.
– Тогда пойдём. Дверь не закрывай. Делай свои дела быстро. Джинсы и трусы снимай полностью, я должна видеть.
– Это не нормально.
– Это моя работа. Думаешь, мне приятно? Не смывай. Я должна посмотреть. Выверни трусы. Ещё. Покажи. Одевайся.
Господи, за что? Нет, не плачь, Ника. Не доставляй им этого удовольствия. Держись, чёрт побери! Эти опять совещаются. Огромный что-то кому-то активно доказывает. Что происходит?
Оксана вдруг быстро прошептала: «С твоим рентгеном всё в порядке, ничего не нашли». «Теперь отпустят?» – в моих глазах на секунду вспыхнула надежда. «Я не знаю», – пожала плечами надзирательница.
Гедимин настаивал на эндоскопии. Каждый раз, когда я вспоминаю этого человека, мне видится сцена из фильма «Эксперимент». Там один мужчина – тихий, ничем не примечательный мужчина, стал надзирателем, получив власть и возможность издеваться над людьми. И каждый раз после того, как кого-то пытал, он выходил в туалет и мастурбировал. Я смотрела на Гедимина, скрючивалась внутри от ужаса и будто чувствовала, как он возбуждается… Страх парализовывал.
