Read the book: «Первопроходцы»

Font:

* * *

Первопроходец
Повесть

От авторов

Мальчишеская тяга к звездам знакома всем, кто взрослел в 80-е, видел на телеэкранах старты ракет и веселые лица космонавтов. Бесконечность не предел, за тоненькой пленкой атмосферы таятся неизведанные миры. И достаточно самому сесть в корабль и нажать на пуск, чтобы однажды оказаться там, где не ступала нога человека, встретиться с иным разумом.

Повести и рассказы сборника – о таких безоглядных мечтателях. О космонавтах, исследователях, победителях, о тех, кто умеет видеть и чувствовать, стремиться и достигать. О чести и совести, отваге и непреклонности, о том, что надежда остается даже когда все потеряно.

Авторы шли к звездам – то порознь, то по одному небесному пути. И делятся с читателями своими космическими картами – открывайте и выбирайте маршрут. Может и вам однажды захочется развернуть в ледяной пустоте звездный парус?

Ника Батхен, Алексей Ширяев

Пролог
Холмы молчали

Лютый мороз сковал реку, заставил слежавшийся снег скрипеть под ногами, разогнал по убежищам птиц и зверей. Лишь мохнатые низкорослые дикие лошади ковыряли копытами наст да отбившийся от стаи волк-сеголетка выл на презрительную луну. Свирепый свет отражался от белых долов, порождал длинные тени у невысоких деревьев, делая их значительнее. Воздух пах острой свежестью и горьковатым дымком – за горбами холмов ждали лета жилища, собранные из шкур, веток и желтых ребер исполинских зверей. Терпеливые люди таились от холода, шили одежду, резали каменными ножами сладковатое сало, перешептывались, смеялись, искали вшей, спали вповалку – тяжелая дрема скрадывает тоску и голод, позволяет скоротать долгое время. Где-то в груде мехов заунывно плакал младенец, ему вторили несытые остромордые псы, ожидающие охоты. Скоро, скоро застучит колотушка и мужчины наденут лыжи, возьмут острые копья, отправятся за добычей, принесут племени доброй еды. Пусть только мороз разожмет когти, перестанет перехватывать дыхание прямо у рта… Кто осмелится бросить себя навстречу смертному холоду?

Шаман

Высокий, худой, ссутуленный, как одно из равнинных деревьев, одетый в заиндевелый кафтан, увешанный амулетами. Духи предков – на тощих косицах, семь священных зверей разбежались по вороту. Резная фигурка грозного Сэли покачивается на груди в ритме песне. Ни единого слова не разобрать, только голос, что мечется полярной совой в буране, страшит и манит, завораживает и не отпускает. Прочные сети плетет шаман – не вырваться. И добыча его велика – словно олень на аркане тащится следом грозный косматый дух, потрясает бивнями, трубит в ярости. Мимо дерева пройдет Сэли – треснет дерево от свирепой стужи, мимо камня пройдет – и камень не выдержит, посмотрит на робкого лемминга или бессовестного песца – и те ледышками упадут на снег. Кто сильнее мороза, кто поспорит с повелителем холодов?

Шаман

Повинуясь могучему голосу, покидает Сэли белую степь. Подчиняясь заклятью, движется за человеком. Одной ногой мог бы раздавить ничтожного, одним движением хобота – расколотить о скалу. Но шагает за ним, покоренный упрямой волей. Мимо чахлых берез и могучих лиственниц, мимо медвежьей берлоги и росомашьей норы, мимо реки – к водопаду. Затрубил Сэли – льдом стали быстрые струи, остановились в воздухе. Под ладонью шамана раскрылся камень, затемнела пещера в скале. Человек и дух удалились – прочь с глаз луны. Скрипнул гранит, осыпался лед, закричала заполошная птаха. И все.

Тишина вернулась

Темное небо покрылось россыпью острых искр, легкие полосы подсвеченных облаков протянулись от края до края. Налетела поземка, словно ветер принес ее с дальних склонов северных гор. Скоро станет теплее. Уцелевшие звери выйдут из нор, уцелевшие люди как прежде зажгут костры вдоль извилистой речки. Застучат бубны, засмеются красавицы, заорут новорожденные, за перелетными птицами отправятся изголодавшиеся охотники. И новый шаман – молодой, сильный – нарисует охрой на серой скале большую рыбу и лебедя, расправляющего крыла. И будет до утра жечь кору, обдавать дымом священные знаки, глядеть в огонь красными от недосыпа глазами… Голубая сияющая звезда поднялась над белым простором, угнездилась между Оленухой и Рыбаком. Звезда, которой прежде никогда не было.

Глава I
Полная Букачача

Бульдозер опять застрял. Он тяжело ворочался в сугробе, взревывая, словно древнее чудище, из-под гусениц летели грязные комья. Стекла кабины почти залепило, мотор хрипел, однако упрямый Сан-Саныч никак не хотел сдаваться – давил на рычаг и бранился, скаля желтые зубы. По уму следовало позвать на помощь, но где же вы видели сибирского мужика, который сдается по доброй воле? Даже если его противник – мерзлая забайкальская степь, окружившая Букачачу.

Над неравной битвой парил дрон – один из двух десятков верных глаз директора проекта. Проводя пальцем по экрану планшета, товарищ Марсель видел все. Растет палаточный лагерь, зато отстают от графика второй и третий бульдозеры – пурга. Ползет по узкоколейке неторопливый поезд, поднимается дымок над трубой самого важного строения в лагере – кухни, царства рыжеволосой и острой на язык поварихи. Играючи перекидывают друг другу железные балки чудо-богатыри… Головы проломят – так сотрясаться нечему. А вот что скафандры попортят – ни разу не исключено. И ведь отбрехиваться начнут – на Марсе, мол, и не такие нагрузки выдерживали. Готовимся к перелету, отрабатываем навыки тактического взаимодействия в неблагоприятных условиях. А еще будущие космонавты!

– Кумкагир, Девятаев, Рабухина – марш сюда! Отставить играть в кегли!

Одного у них не отнять – дисциплина на высоте. Приказ ребята выполнили молниеносно и убрать за собой не забыли – железки снова легли в ровный штабель. Разглядеть лица команды за матовыми стеклами шлемов не представлялось возможным, но и так было ясно – виноватые и довольные.

– Чем балки пинать, пошли бы бульдозер вытолкали, – ворчливо сказал Марсель. – Видите же, Сан-Саныч в полной бу…

Дружный хохот был ему ответом. «Букачача» в переводе с эвенкийского значило «смрадная яма» или попросту говоря «грязная задница». Скажем честно, еще в прошлом году полузабытый поселок и вправду напоминал росомашью берлогу – закрытые шахты, дышащий на ладан заводик, пыльные окна Дома Культуры и облезлая статуя Ленина перед ним – дело рук местного Праксителя. Одно приличное здание – и то школа. Но вот из Читы пришла колонна строительной техники, понаехали люди, и место ожило. Сперва полигон хотели строить чуть ближе, за шестьдесят восьмым километром. Однако стоило разрыть ковшами осеннюю мерзлую землю, как на свет показались исполинские кости. Вызвали палеонтолога из Москвы – оказалось, редчайший вид кулиндадромеуса, черт бы его побрал. Пришлось под зиму переносить стройку – время не ждет… Товарищ Роцкий, столичный куратор проекта, шепнул однажды – Силиконовая долина работает на опережение, там тоже учатся разгонять лазеры. Хватит того, что к Венере китайцы прибыли первыми и две станции на орбите Урана носят гордые буквы USA… Не дождетесь!

Хохот наконец стих.

– Бу-сде, тов-нач! – бодро отсалютовал Девятаев, самый рослый и самый серьезный в отряде.

– Звездный флот спешит на помощь, – съязвила Дора Рабухина, злоехидная ленинградка. – Караул, спасатели в космосе!

У Ильи Кумкагира лишних слов не нашлось – пока товарищи упражнялись в остроумии, он преодолел мало не полдороги до бульдозера. Работа не волк, убежит – не поймаешь. Остальные заторопились за ним.

Глядя, как серебристые фигуры вприпрыжку спешат к месту действия, Марсель тихонько вздохнул. Молодежь… Девятаеву, старшему, и двадцати пяти нет. Почему в экспедицию шлют пацанов, а не зрелых, поживших людей? Конечно же Марсель знал почему – тридцать лет полета не оставляют шанса вернуться. Но будь его воля, сам бы сел в пилотское кресло, подвинул мальчишку-эвенка куда подальше. И раскрыл бы в ледяной пустоте звездный парус – гордость новосибирской лаборатории…

Общими усилиями бульдозер удалось сдвинуть. Сан-Саныч погрозил кулаком серому горизонту и до отказа вдавил педаль. Чудо-богатыри вернулись к своим обязанностям – ангар сам себя не построит, технику надо куда-то прятать. С удивительной быстротой встали на место дуги, потолочные балки переплелись с несущими опорами, оставалось лишь покрыть помещение пластиком, вставить окна и двери – и вуаля, заезжай-живи.

В этом деле Кумкагир опять отличился – в одиночку держал крышу, пока пурга пробовала разорвать тонкие с виду листы, а товарищи крепили их к основе. Самый юный в команде, низкорослый, худощавый эвенк выглядел слабым звеном, а был сильным. Парень работал как землеройный автомат – проблем после него не оставалось. Быстро, четко, со смыслом и без вопросов. Своевольничал, не без того, порой пререкался с товарищами, да и с начальством спорил. Не научится держать язык за зубами – останется на Земле. Марсель не раз встречал таких одиночек – крутых, смелых, способных на подвиги, и растерявших задор вместе с юностью. Сам он с годами сделался сдержанней в прекрасных порывах – потому и руководил, а не вкалывал в поле. Впрочем, случись что, встал бы к станку, не думая о регалиях. Что там у нас?

– Поезд! Поезд, ребята! Собирайтесь, «Малыша» привезли!

Полные энтузиазма космонавты готовы были отправиться на станцию прямо в скафандрах. Но Марсель настоял – никаких нездоровых экспериментов. В циклолете как раз помещалось четверо, он сел за пульт, взволнованные космонавты кое-как устроились позади. Даже языкатая Дора помалкивала – ожидание и без того утомило. Чертовы бюрократы затянули проверку – то система передач барахлит, то гироскоп капризничает, то угол наклона сидений на два градуса выше допустимого по инструкции. А тренироваться кто будет, бумажка с печатью? И возраст, возраст… Девятаев впритык подходит – если старт отложат еще на год, парень отправится на Луну, в лучшем случае к Марсу. А межзвездной ему как ушей не видать. Остальным оставалось немного больше.

Команда успела вовремя – «Малыша» как раз вывели из вагона, осторожно и бережно, словно упирающегося бычка. Красавец, ничего не скажешь – новенький, сине-белый, массивный на вид и удивительно проворный в движении. Шесть тяжелых колес могли преодолеть трясину и не повредить тонкий покров льда, солнечные батареи на крыше превращали в энергию каждый луч света, прозрачный купол кабины прикрывал от внешних воздействий. Разработчики утверждали – выдержит даже прямое попадание метеорита. Хотелось бы верить…

Право первым вести вездеход к стоянке будущие космонавты разыграли как дети – камень-ножницы-бумага. Занявшись документами,

Марсель не следил за баловством, но сияющая физиономия Кумкагира подсказала, кто победитель. Везунчик он и бессовестно этим пользуется. И красавец, как все полукровки – темноглазый, смугло-бронзовый, с тонкими, словно прорисованными китайской тушью чертами лица. И быстрый, молниеносный, как хищный таежный зверь. И все-таки себе на уме – такими, пожалуй, были индейцы-проводники, способные перерезать глотку попутчику на привале… Покачав головой, Марсель остановил поток мысли – из досье следовало, что отец Кумкагира вырос в городском интернате, мать приехала из Москвы. Сам Илья комсомолец, кончил В У З с красным дипломом, набрал триста часов налета и никаких черных пятен в послужном списке не отыскалось. Мало ли кто на кого похож!

Неощутимым движением циклолет поднялся в воздух. Удивительно – громоздкая с виду штукенция, а управлять ей едва ли не проще, чем автомобилем. В ливень или сильную бурю Марсель старался не рисковать, но при первой возможности брал аппарат и наслаждался скоростью и простором – здесь в степи он чувствовал себя почти как в космосе. Врачи запретили Марс после первого рейса – а вот просторы Забайкалья принадлежали только ему. Перечерченные штрихами дорог пустоши, деревья из льдистого хрусталя, белесые спины холмов, кочующие стада оленей, сиротливые груды заброшек, редкие птицы. Струйка дыма над лесом – охотники что ли? Или кто из неугомонных ученых пошел по следу местных легенд? Надо будет отправить бойца проверить.

А вот и «Малыш» – выписывает кренделя по заледенелой почве, только держись. Дорвался Кумкагир, пробует технику словно новую лошадь – то крутнет, то назад сдаст, то набок поставит – балансировать на трех колесах вездеход тоже может. Была бы река и ее бы штурманул, не задумываясь. Может оно и правильно – слабину лучше искать здесь, на Земле. И не только в механизмах.

После особо крутого виража «Малыш» рявкнул и остановился как вкопанный. А когда снова стронулся с места, двигался совсем по-другому – мягким ходом, быстро, но аккуратно, объезжая камни и рытвины. Сразу видно, за рулем Дора – девчонка горячая, но осторожности ей не занимать. Ни сучка, ни задоринки… Одобрительно кивнув, довольный Марсель прибавил скорость – за «Малыша» он больше не беспокоился.

На стройплощадке по-прежнему копошился народ. Работа двигалась своим чередом – медленно, но упорно. Пурга ослабла, короткий день понемногу гас, с дальних сопок, поросших угрюмыми лиственницами, наползали густые сумерки. Недолго думая, Марсель двинул пальцем экран планшета и над площадкой зажглись прожектора. Да, почти на полчаса раньше, зато людям не придется возиться в темноте. И дронам будет проще работать.

В шесть прибыл «Малыш» и водворился в своем ангаре. Любопытствующие парни заглядывали туда, цокали языками, трогали гладкий корпус, считали лошадиные силы и прикидывали возможности – эта зверюга любой бульдозер вытянет и не почешется. В семь тридцать ровно по расписанию коротко рявкнул гудок. К столовой потянулись усталые работяги, на ходу вытирая снегом разгоряченные физиономии. Умыться, сменить рабочие комбинезоны на термокостюмы – и за столы.

В тарелках уже маслянисто поблескивали ломтики сельди, щедро присыпанной зеленью, крупно нарезанный хлеб пах домом – не зря, не зря ладили печь. Румяная повариха раздавала пюре и котлеты, награждая кого добрым словом, а кого приговоркой да такой, что бывалоча краснел и Сан-Саныч. С ней стоило дружить – до ближайшего магазина больше десяти километров, а добавка на морозе ой как важна. Поговаривали, что для любимчиков у рыжухи стояла и зеленоватая бутыль с подозрительным содержимым, но Марсель не допытывался. Перед началом строительства он лично предупредил людей – увижу пьяным, уволю. Здесь вам не равнина, не среднерусская, чтоб ее так, возвышенность, ты замерзнешь насмерть, а мне отвечать. И пока что ни единого алкаша начальнику на глаза не попадалось.

Как всегда, перед тем как поужинать, Марсель обошел столовую. С кем-то обменялся приветствием или шуткой, кого-то вполголоса расспросил о делах, извинился за задержку бумажной почты.

Он умел определять настроение коллектива по малейшим нюансам – как рассаживаются, как едят, о чем треплются за столом. Сейчас поводов для беспокойства не предвиделось – строители еще не успели вымотаться и надоесть друг другу до тошноты, день прибывал, радио и сеть работали как часы. Оживленная болтовня, улыбки, легкие споры – так, чтобы поддержать обстановку.

Даже в холодном неоновом свете лица людей сияли теплом. Ну и хорошая еда способствовала благодушию. По настоянию начальника в портативной теплице выращивали петрушку, укроп и мелкие помидоры, к синтезированному мясу прибавили местную рыбу и моченые ягоды. Человек старой закалки, Марсель подал бы и оленину, и медвежатину, однако нынешние комсомольцы отказались бы наотрез.

Чудо-богатыри устроились за своим столиком, рядом со входом, и ужин их не особенно занимал. Оживленный Девятаев что-то рассказывал, жестикулировал, чертил на клеенчатой скатерти схему – не иначе маршрут по каменистой почве планеты, на которую не ступала нога человека. У Доры на лице играла особенная улыбка – та, с которой любая женщина кажется красивее. Ей не сиделось на месте – то поправит пышные черные кудри, то крутнет пуговицу у ворота. Похоже парень ей нравится… Не получилось бы романа со всеми вытекающими последствиями. Не зря наверху настаивали – никаких смешанных экипажей! А вот Кумкагир держался спокойно, говорил мало, его внимательный взгляд был направлен на схему, а не на очаровательную соседку. Все правильно, мальчик!

Завершив неизбежный обход, Марсель наконец вернулся к еде. Котлета уже покрылась пленочкой жира, пюре остыло, но аппетиту это не помешало. В тридцатом году, когда строили СевСиб, со жратвой получалось куда грустнее, по неделям сидели на соевой тушенке и кислом, клейком как глина хлебе. Молодые были – хоть гвоздями с салом корми, лишь бы дело сделать. И работали, как проклятые, выматывали себя и других, бывало и гибли ребята как настоящие комсомольцы. И все успели.

Пожалуй, одним из самых счастливых дней в жизни Марселя стал пуск магистрали. По рельсам уложенным и его руками, руками московского интеллигента, когда-то холеными, теперь же мозолистыми и сильными, – тронулся первый состав. Журналисты, фотографы, деятели искусств – все спешили проехаться по северу Сибири, привезти отчеты и репортажи, дать концерты в жарко натопленных Домах Культуры… Сложись все иначе, Марсель бы тоже сидел в вагоне, строчил статью, грыз колпачок ручки, подбирая правильные слова. Но сделанного не воротишь. А что супруга по полгода мужа не видит – ничего не поделаешь. Его Надюша настоящая «жена офицера» и ждать умеет – тем радостнее их встречи.

Дочке Вале вот-вот исполнится двадцать. Студентка МГУ, гордячка, москвичка и просто красавица. И к отцу относится лучше, чем он того заслужил. Но ни строить испытательный полигон не пойдет, ни в космос не полетит – в лучшем случае глянет трансляцию: папка, какой же ты молодец! Может оно и правильно.

Столовая понемногу пустела. Подступила зевота – не иначе опять начнется снегопад. Сонный Марсель с тоской посмотрел на стакан с отваром шиповника. Врачи считали: полезно, улучшает иммунитет. Но даже таланта рыжей поварихи не хватало, чтобы сделать мутноватую бурду вкусной. В палатке-то можно накипятить воды на плитке да забабахать нормального черного чая с нормальным кусковым сахаром. А сейчас…

– Сейчас-сейчас, уже иду! Подождите, товарищ Марсель, дело есть.

Явление грандиозного, всклокоченного и потного Михи Алексенко всегда гарантировало проблемы. В лучшем случае сломался экскаватор или бурильная установка. В худшем – стая белых пушистых и хорошо кормленных песцов оккупировала площадку, располагаясь в самых неподходящих местах.

– Докладывайте, Михаил Артамонович, что у нас снова произошло?

– Почему сразу произошло? – мордатый Алексенко надул губы, сделавшись похожим на старого купидона. – Так, кое-что по мелочи приключилось.

– Рассказывай, Миха, не томи душу, – вздохнул Марсель. Бурильной установкой тут явно не обошлось.

– Такие обстоятельства, понимаете ли, без бутылки и не разберешь, – пробормотал Алексенко и сразу сменил тон, вглядевшись в стальные глаза начальника. – В общем тут две новости.

– Какая хуже? – поинтересовался Марсель. И сразу понял, что обе.

– Оказывается в верховьях Орочи растет прямо из камня какой-то, извините, священный кедр. И дважды в год к нему собираются местные эвенки, праздновать тай-ла… ло… праздник ихний, короче. Ленточками дерево обвешивают, танцы танцуют, оленей режут, суп кошмарный на крови варят. Как увидели, что площадки размечают под стройку – разверещались, палками своими грозились, в газету написать обещали и в обком пожаловаться.

– В обком пусть жалуются, – пожал плечами Марсель. – Дело решено на союзном уровне. А вот газета – это скверно. Сам понимаешь, Миха, шум нам здесь в принципе не нужен. Прознают в крае – прознают в Москве. Пропечатают в «Правде» – узнают в Штатах. Понял?

– Понял, товарищ Марсель, – потупился Алексенко.

– Посули им что-нибудь стоящее. Водки там ящик, планшеты новые, путевки в Крым, главному медаль на пузо. Ну и дерево их драгоценное, мол, забором обнесут, чтобы ни хвоинки с него не упало. А будут рыпаться – придет милиция из Читы и выкинет их оттуда вместе с палками и оленями. Так и передай. Понял?

Алексенко покорно кивнул.

– А вторая проблема в чем?

– Из той же оперы. На реке Букачаче, там, где мы собирались нижний полигон ставить, есть водопад. У водопада в избушке на курьих ножках сидит шаман местный. И наотрез отказывается съезжать.

Одним глотком допив тошнотный отвар, Марсель поднялся из-за стола. Проверяли же! Инспектировали! Докладывали – никаких местных жителей. И вот те на, опять разговор за рыбу деньги!

– Кто мешает перевезти подальше? Или прикрыть, где положено, как служителя культа? Развели религиозную пропаганду, двадцать первый век на дворе, а они все колесу молятся.

– Кедрам. Священным кедрам орочонов, – поправил невесть откуда взявшийся Кумкагир. – Мои предки с тринадцатого века кропили стволы кумысом и украшали лентами, переняв традицию у монголов, а те, в свою очередь взяли ее у тибетских лам…

– Уймись, умник, – отмахнулся Марсель. – Без тебя тошно. Так почему шаман создает проблемы, с которыми надо идти ко мне?

– Зовут его Туманча Монгой, а раньше звали – Саша Шаман. Слышали про такого?

Марсель напряг память – имя знакомое, но откуда? Депутат что ли? Общественник? Председатель колхоза? Ударник социалистического труда?

Умильно сложив губы трубочкой, Миха напел:

Славный город Урульга
Только горы да снега,
За рекою голубою
Бесконечная тайга…

Ба! Конечно знаю! Марсель подхватил незамысловатый, задорный мотив:

Хлещет-плещет Ингода,
Замерзает иногда,
Подо льдом струит в покое
Величавая вода… Неужели он самый?

– В том-то и букачача, товарищ начальник. Монгой этот еще на границах повоевать успел, три медали получил и все за дело. Потом певцом заделался, огромные залы собирал, и по телевизору его показывали и в Кремль приглашали. Шоу его «Шаман Вижен» гремело на весь Союз.

– И что он забыл в нашем медвежьем углу?

– Понятия не имею. Местные говорят – тридцать лет здесь сиднем сидит, как шаманская болезнь с ним случилась. До него старуха-удаганка сидела…

– Цыганка что ли?

– Нее, тоже шаманка по-ихнему. Сам черт ногу сломит с их языком. Да неважно! Беда в том, что не турнешь просто так Монгоя – уважаемый пенсионер, не чукча с олешкой.

– Да уж, вони не оберешься.

– Что делать будем, товарищ Марсель? – уныло поинтересовался Алексенко.

– Нет человека – нет проблемы, – ответил Марсель. – Решите все по-хорошему, вывезите его в цивилизацию, квартиру в городе дайте подальше отсюда, денег выпишите. Сколько ему? Поди за семьдесят?

– Около того, – согласился Алексенко.

– Посули ему дом престарелых для ветеранов партии. Отдельные палаты, прекрасный уход, библиотека, шефы с концертами… Спорим, как ветром сдует?

– Простите, товарищ Марсель, но разве вы поступаете справедливо? – встрял в разговор неугомонный Кумкагир. – Капиталисты лет сто назад сделали бы проще – пригнали бы технику и сровняли с землей избушку, а человека отправили за решетку. Но мы же не в Штатах и не в Европе. Зачем манипуляции, зачем это мелочное запугивание? Помните, как говорил Ленин: «Честность в политике есть результат силы, лицемерие – результат слабости».

– А еще он говорил: «Мы должны бороться с религией. Это – азбука всего материализма и, следовательно, марксизма», – отпарировал Марсель. – Шаман – пережиток прошлого. Мы строим будущее, собираемся лететь к звездам. И каприз одного суеверного старика нас не остановит.

– Одного человека, – тихо поправил Кумкагир. – Человека и гражданина нашей страны.

Незаметно подошедший Сан-Саныч недоуменно воззрился на спорщиков.

– Ишь, развели балаган, демагоги! В нашей стране такого шамана давно бы поставили к стенке. И шлепнули без разговоров, как вражеский элемент. Или в психушку бы заперли до скончания дней. А в вашем Союзе с каждым придурком миндальничают. Гнать его к…

Старый бульдозерист сделал неопределенный жест рукой, обозначая кого и куда следует отправить, и удалился шаткой походкой. От грубияна неуловимо припахивало спиртным. Только этого еще не хватало!

* * *

– Саша, через пятьдесят минут начинаем!

– Добро.

Пятьдесят минут. Оборвались тягучие, вспыхивающие шелестом невидимых бубенчиков звуки, слышные сквозь неплотно закрытую дверь гримёрки. Всё самое интригующее, волшебное и таинственное, что можно выжать из лучших клавишных инструментов последнего поколения. Вершина современных технологий и мастерства на службе музыки. Его, Сашиной музыки.

Значит, последняя настройка закончилась. Полчаса назад он сошёл со сцены, проверив микрофон, отрегулировав звук в мониторах, отстроив датчики движения. Есть еще пятьдесят минут, чтобы подготовиться к выходу: надеть поверх комбинезона с датчиками сценический костюм с погремушками, расправить спутанную бахрому лент… Расправить спутанную бахрому мыслей для того, чтобы выйти на сцену перед сотнями зрителей, свести всего себя в тонкий канал «сердце-горло-микрофон». И снова петь, и под пульс ритмов показывать людям видения – облака, оленей, сопки… «Хэгдымэ пасиба, большое спасибо, дорогие друзья». Аплодисменты, цветы, ослепительный свет в зале. Становится видно, что он выступал не перед безликим морем, а перед людьми, каждый из которых по-разному воспринял эти картинки и эту музыку. Его, Сашину музыку.

Может быть, интервью. И как им не надоест? Он знает вопросы наизусть. В тридцатый раз придется повторять историю о том, как четверокурсник московской «Бауманки» Костик нашёл способ транслировать след движения тела, рисуя в воздухе огромные картины (тут надо, как всегда, притормозить Костика, чтобы не перегружал технической трескотнёй). Не найдя этому применения в народном хозяйстве, он позвонил знакомому клавишнику Валеросу по прозвищу «Невопрос». В музыке Костик разбирался не шибко, он не знал, хороший Валерос музыкант, или не очень… Валерос оказался музыкантом чрезвычайно техничным, и более того – талантливым. Вместе был придуман московско-английский термин «Шаман Вижн», с прицелом сразу на международный уровень. А там название подсказало, где искать лицо проекта.

– Чем мы можем удивить иностранца, видениями каких духов? Кто у нас по духам и видениям специалист? Так в проекте появился победитель областного конкурса талантов родом из Букачача-сити (про это Валерос обязательно пошутит). Сначала ребята думали, что главное в кандидате – азиатская внешность и шаманская «легенда», и только после нескольких прослушиваний-просмотров поняли, что намного важнее особое чувство внутреннего ритма, развития логики «повествования», врождённый артистизм, и даже некая, не поддающаяся расчётам яркость мышления. Только познакомившись с Сашей, они поняли, что нашли не «обложку проекта», а полноправного, и даже старшего партнёра (тут уместно будет скромно помолчать, дифирамбы должны петь ребята). Хорошо, хоть о войне спрашивать перестали.

Так было много раз, так произойдет и сейчас. Седьмой, последний и самый важный – столичный – концерт в туре. Хотя нет, кое-что поменяется. Предстоит серьёзный разговор с умницей Кариной. Она организовала эти гастроли, она занималась рекламой, размещением, доставкой аппаратуры, следила за соблюдением райдера. И упомянула, что после концерта кое-кто важный хочет поговорить с новой звездой и сделать одно интересное предложение.

Саша знает, что это за предложение. Он растет как исполнитель, набирает обороты, набирает поклонников, билеты на концерты идут нарасхват. «Шаман Вижн» – техническое чудо, новое слово в сценическом искусстве, новый стиль, новая мода, люди ломятся, чтобы насладиться экзотикой. Понятно, что Карине хочется откусить кусочек вкусного пирога, стать постоянным директором и раскрутить проект. Поэтому его пригласят переехать в Москву. Очередная вершина будет покорена – мог ли он, выступая в заштатном ДК Букачачи помыслить о такой славе? Из Москвы открываются все дороги – зарубежные концерты и фестивали, квартира, машина, заграничная мебель. Все, о чем мечтала Лариса. Его Лариса. Блестящее будущее для нее и для сына.

Конечно, он не задумываясь ответит «да». Перебраться в Москву, еще не раз спеть в Кремле, отправиться покорять мир с верной группой – логичное развитие успешной карьеры. Не помешает даже недавно появившееся чувство… Легкого неудобства, вроде камешка в ботинке. Оно появилось, когда число отыгранных концертов перевалило за сотню. Череда разных, но таких похожих залов, повторение, доведение до автоматизма каждого номера программы, каждого образа, каждого сказанного в микрофон слова. Одни и те же удары бубна, существующего только в двоичном коде, картинки, напоминающие иллюстрации к детскому изданию эвенкийских сказок, маски шаманов, продающиеся в киосках аэропорта Кадала, узоры, что тысячными сериями выходят из рук народных мастеров. И ведь понятно, что для слушателя всё это – просто экзотика, техническая новинка, подсвеченная намёком на некое тайное знание. Так чего беспокоиться! Но «камешек» не исчезал.

Однако, всё на свете имеет свой конец, даже пятьдесят минут.

Деловитая Карина – «Саша, пора». Первые тягучие ноты клавиш Валероса, призрачно-зелёные лучи прожекторов, имитирующие полярное сияние (откуда у нас в Забайкалье полярное сияние?), ступеньки, круглая площадка, поднятая выше остальной сцены, медленные, весомые шаги шамана, знающего недоступное. Последние три ступеньки, две, одна – оп! Заученные движения дали сбой, и Саша на последнем шаге споткнулся о край площадки, упав вперёд, на выставленные вперёд руки! Он тут же поднялся, но первоначальный ритм выступления был нарушен. Проклятый камешек врезался в ступню! Стоп, да нет же никакого «камешка»…

Саша выпрямился, прошествовал в центр площадки, чуть ускорив шаги, поднял ладони вверх, чувствуя привычное покалывание в пальцах, затянутых в тончайшие перчатки с датчиками. Медленно, заученно, величественно. Но мысли его метались как белка в таёжном пожаре! Настроиться, собраться!

Пальцы начали рисовать под потолком огромного зала привычные узоры вступления, похожие на рога многочисленных оленей и верхушки чумов. Всё входило в привычную колею. Вот-вот пора начинать —

«Слушайте, слушайте, слушайте!
Расскажу я вам голосом ветра,
Что живёт в кронах лиственниц диких»…

Раз-и, два-и, три-и, четыре… И голос дал сбой, горло перехватило, кашель – неуместный и даже смешной смешал начало песни. Если бы микрофон был на стойке, получилось бы отвернуться, немного сгладить неудобную ситуацию, но чуткая «петличка» подхватила кашель и кхеканье, разнесла их над внимательным залом, над почти тысячью зрителей! Профессионализм Валероса сейчас ничего не значил, он сам, сам сделал так, что его, Сашина музыка захромала. Собраться! Подхватив мелодию, он запел – «…сом ветра», выводя себя на прямую тропу, и начиная рисовать лёгкими движениями пальцев стада облаков, подгоняемые бризом. Он впервые в жизни так трудно боролся за свою музыку!