Read the book: «Параллель. Повесть», page 4
– Может, костерок?
– Жги, – хмыкнула я в ответ.
Проводник хлопнул по полу, от руки к центру помещения побежала трещина и образовала небольшую выемку. Из угла начали перекатываться хворост, кора, нарубленные толстые ветки. Наковыряв земли, ссыпал немного во вторую руку. Сжал кулаки и стукнул один о другой. После чего разжал ладони и взял получившиеся камни поудобней. Чиркнул раз, другой. Голубые искры вылетали, пройдя какое-то расстояние, замедляли полёт и зависали в воздухе. Накапливались, мерцали, хижина наполнилась ровным приятным свечением. Перестав колотить, проводник слегка подул. Мерцающий рой плавно направился к выемке в земле, из него заморосили вспыхивающие на дровах светляки. Когда огонь занялся, рой уплотнился до небольшого клубка и остался так висеть.
Красиво и практично. Круто. Не стала ничего говорить. Вдруг засмущается.
Почему-то вспомнились поездки всем классом «на природу». Не всегда удавалось откосить от таких мероприятий. Инициативу запевал с энтузиазмом поддерживали учителя, наивно полагая, что ученики будут травить байки у костра и рисовать пейзажи маслом. Два дня повышенной раздражённости, лёгкие, полные репеллента от комаров. Наушники и музыка частично спасали от прослушивания пьяных разговоров и животных стонов за стеной охотничьего домика.
Так не пойдёт. Вспоминать о всякой пакости перед сном – уж больно много чести. Заснула, глядя из-под плаща на светящийся шарик.
Проснулась, как обычно, не выспавшейся. Да, был и огонь, и крыша, но разницы никакой. Мотнула тяжёлой головой, тщетно пытаясь вытряхнуть усталость и тоскливые мысли.
Хижина и полдня остались позади. Поднялся несильный ветер. Странно, но до этого я даже не обращала внимания на безветрие. Погоняемая по земле листва непривычно шуршала. Деревья скрипели громче обычного. Потом пошёл дождь. На этот раз какой-то мерзкий. Тяжёлый, с тухлым запахом. При вытирании с лица капель воды, на коже оставались противные жирные разводы. В итоге очки почти перестали выполнять свои функции.
– Дюк! – проводник обернулся на окрик, – не убегай далеко.
Я согнулась, спрятала от дождя очки под плащом, открутила пробку на фляге и плеснула на линзы чистой воды. Вытерла о куртку. Разводы никуда не исчезли. Дрянь…
Подошёл Дюк. Вдруг схватив меня за ворот, зажал ладонью глаза и сильно надавил. Земля в его руке больно впилась в кожу. Бью куда-то в воздух, проводник отпускает ворот, но ловит руку с очками и выдирает их из сжатого кулака. Готовясь драться до последнего с взбесившимся спутником, отпрянула назад и уставилась на него широко раскрытыми глазами. Мир… совершенно обновлённый мир – чёткий, контрастный, и (несмотря на скудную осеннюю палитру) красочный,– открылся в одно мгновение. Проводник сломал очки пополам, отбросил в сторону. Посмотрел мне в глаза, что-то выискивая, и только после этого отпустил запястье. Вопросительно поднял брови, задрал подбородок, мол «ЧО?». Мотаю головой. Он разворачивается и идёт дальше. Догоняю его и одёргиваю за плечо.
– Ты достал. Допустим, я поняла, что ты не фокусник, а теперь говори, что это за карта?
– Карта, как карта.
– Зачем она тебе, можешь нормально объяснить?
– Ищу дорогу домой.
Сердце йокнуло.
– Как?
– Пока не знаю.
– А когда узнаешь?
– Через два месяца встречусь с человеком, тогда будет яснее.
– То есть, ты ищешь дорогу домой, а потом мы вернёмся за тем, кто дал тебе карту?
– Да.
– И как ты узнаешь, что нужное место найдено?
– Я – никак. ОН знает. Как-то вычислит.
– Почему он сразу не пошёл с тобой?
– Он не может.
– Кто он вообще такой?
– Точно не знаю.
– И ты ему веришь?
– Насчёт карты – да.
Некоторое время идём молча.
– Почему ты сразу не сказал?
– Ты не спрашивала. А почему ты пошла со мной, если не знала, что к чему?
– Не хотела оставаться в гостинице. Надеялась, что однажды ты приведёшь меня в селение покрупней.
– Зато честно, – усмехнулся проводник и поднял воротник, давая тем самым понять, что его желание говорить исчерпано.
***
Валентин
Растолкали меня беспардонно, ногой. Я заворочался на соломе и глянул на бармена сквозь припухшие от усталости веки. Он мотнул головой, приглашая следовать за ним. Я подошёл к стойке, на ходу разминая спину и натягивая куртку. Захар выложил тканевый мешочек, жмень каких-то веточек и длинный нож с деревянной рукоятью. Подвинув последний предмет ко мне, сказал:
– Это Фома перед уходом оставил. Из спины, говорит, вытащил. Да шучу я, шучу, не кривись так.
Я засунул нож за ремень и осмотрел содержимое мешка. Вяленое мясо, рыба, сухари.
– Что за хворост?
– От меня лично. Подъёмные так сказать.
– Валюта местная?
– Хах, нет. Еда. Сытно и полезно. Не портится, места много не занимает, так что советую есть в последнюю очередь.
Я завязал мешок и опёрся на стойку.
– Думаешь, не прав?
– В чём?
– С Дюком.
Захар замахал рука, открещиваясь от меня.
– Я в отношения клиентов не лезу, я их кормлю и за ними грязную посуду убираю.
– И трупы.
– А то как же! – нисколько не смутился он, – это моя работа.
Мне не хотелось вступать в полемику. Его дом – его порядки. Да и настроение не то.
– Ну ты присядь пока или погуляй, только не уходи далеко. Когда Дырдыр появится, я дам знать. В лицо его так не называй, обидится ещё.
Я уселся в углу. Занято было всего два стола, ещё изредка из «апартаментов» выходили люди, говорили с Захаром и уходили. От нечего делать принялся рассматривать посетителей. За первым столом сидели три мужиковатые женщины. У двух из них – короткие армейские стрижки, третья же совсем лысая. Кроме невообразимых размеров ножей, лежащих на столе, другого оружия при них не заметил. Та, что сидела ближе к стене, кивнула своим подругам, и три суровых лица повернулись ко мне. Лысая что-то сказала, после чего все изобразили какое-то подобие улыбки. Жутковато. Перевёл взгляд на второй стол. Как раз в этот момент из-за него встал какой-то сутулый худощавый мужичок, быстро подошёл и сел напротив меня. Шустро зыркнул по сторонам и кивнул:
– Здоров.
Киваю в ответ.
– Кислота интересует? Волчья печень, слёзы воды, есть грибы со дна каньона – закачаешься.
Видимо, мой недоумевающий взгляд он растолковал по-своему, потому что оправдывающимся тоном продолжил:
– Ну, нет, так нет. Спортсмен, значит? Могу озверин сварить на заказ. Бери, пока есть, а то товар дефицитный. Ну, что молчишь-то?
– Маслов, дурак, голова и два уха! Человек вчера только заселился! – Захар в голос заржал, а мужик смутился, встал и запахнулся штопанной – перелатанной кожанкой.
– Ты это… всё равно, как обживёшься, если надо чего – я тут.
Ну да, куда уж человеку без наркотиков. Даже дома, в относительно нормальном мире, человек по разным причинам старается сойти в могилу раньше времени.
Скучно и тоскливо внутри. На улице же было прохладно и ничуть не уютней. Утоптанная широкая дорога влажно блестела под низким негреющим солнцем. Деревья скрипели, хотя не было ни малейшего ветерка. На широкой завалинке у входа сидела древняя старушка – не то бурятка, не то китаянка – в расшитой накидке и дымила какой-то ядреной смесью. Метрах в семи от нас, на углу строения, собралась стая низкорослых облезлых собак. Животные скучковались вокруг чего-то, грызлись и гоняли друг друга. Я не сразу понял, что делят они мертвечину. Вид голого растерзанного тела окончательно отбил желание гулять, но возвращаться внутрь всё равно не хотелось. Тут же лес кругом, неужели нельзя было оттащить подальше, если так лень хоронить? Или это такое назидание, живой пример того, что бывает с нарушителями правил заведения? Надо выбраться отсюда. Любой ценой.
***
Дюк
Дневник памяти, день 3***.
Сегодня сполна почувствовал горечь поражения. Это не просто мелкая оплошность, не легко поправимая ошибка. Это фиаско. Крах всего.
Сам не знаю, какого чёрта я дал подержать ей карту, но именно в этот момент воздух колыхнулся, впереди ветви деревьев, будто восковые, оплавились и склонились к земле. В голубоватой пелене завиднелся совершенно другой лес – зелёный, цветущий, полный солнечного света. Я мгновенно перебрал в голове возможные варианты. Пришёл к тому, что шансы попасть в сравнительно безопасные или в убийственные места – ну надо же – примерно пятьдесят на пятьдесят. Как и шансы найти новые земли или очутиться в уже изведанных краях. Одни сюрпризы с этой жизнью. Сказал Виреске бежать в окно и рванул следом. Сюда всегда найду дорогу. Такие мысли мыслил я на бегу. Ещё мыслил, что новые земли стоят риска, и десятикратно стоит риска составление карты. Карта! Погружённый в оперативные размышления, забыл забрать её. Виреска прытко неслась навстречу неизведанному, и я лишь мысленно скрестил пальцы, чтобы не произошло самое страшное.
Как и полагается, самые худшие опасения оправдались. Наклонившись всем корпусом вперёд, девушка перед самым окном на долю секунды сбавила скорость, затем одним рывком отправила своё тело в длинный прыжок, разрезав собой лазурную пелену. Окно колыхнулось, как побеспокоенная водная гладь, и бесшумно схлопнулось перед моим носом. Придавленные искривлённым пространством, деревья моментально выпрямились, осыпав меня листвой, корой и мелкими ветками. Ушла. Карта ушла, и я понятия не имею куда.
Глава ноль-III. Лук
В открытую дверь, ведущую на балкон, робко влетали звуки поскрипывания качелей на ветру, встревоженный голос сонной пичуги, едва различимое урчание двигателя где-то во дворе, тихий голос ветра… девушка, глубоко дыша, стояла с прикрытыми глазами. Она силилась услышать ещё что-нибудь, но тщетно. Зябко поёжилась, захлопнула дверь, но дребезжание стекла и стук рамы слишком быстро растворились в тишине. Она, подобно девятому валу, подкатила к самому дому и готова была обрушиться, захлестнуть и утопить в себе. Ира сжалась и медленно подошла к холодильнику, будто резкое движение могло спровоцировать извечного врага на преждевременное действие. Достала пакет с соком и опустошила его. В предчувствии прислонилась спиной к стене. Волна дошла до пиковой точки и готова была уже ринуться вниз, Ирина даже с некоторым интересом и азартом ждала – кто же будет первым? Лизергиновая кислота оказалась проворней. Впитавшись в кровь и дойдя до рецепторов ствола мозга, она выстроила стену, о которую с треском разбилась накатывающая тишина.
Девушка сползла на пол под занимающуюся пляску языков серого пламени на стенах. Загустевший кокон коридорного полумрака разрезала изнутри узкая лодка с острым носом. Высокий кормчий в дырявой бахотне, плавно поднимая и опуская весло костлявыми руками, беззвучно проплыл в сторону балкона. Из-под накинутого на голову капюшона курились лёгкие чёрные завитки, отпечатываясь причудливой вязью копоти на потолке. Ирина блаженно опустила веки, вслушиваясь в потоки воды, хлынувшие в разбитое лодкой стекло.
Скоро, совсем уж скоро наступит тот самый день. На горизонте показались фрагменты воспоминаний, пугающие одним лишь своим слабым отблеском. Нет, они не собирались нападать прямо сейчас, всего лишь дали знать, что не похоронены, не вырваны из памяти ни терапиями, ни препаратами, что с лёгкой руки сама себе выписывала девушка у барыг. Воспоминания ждали обозначенного часа, чтобы в полной мере развернуться, опрокинуть на лопатки и придавить к земле.
***
В раму несуществующей двери постучал Влад и, как-то уж слишком широко улыбаясь, заглянул в кабинку.
– Новости видал?
– Я не смотрю новости, – Эвальд, не поднимая головы, продолжил составлять отчёт за недельную работу.
– У-у-у, многое потерял. Угадай нашу звезду?
– Солнце.
– Чего? – Влад застыл с растерянной улыбкой на лице, потом махнул рукой, – короче смотри, чего покажу.
Он развернул широкий планшет, который держал в руках, и коснулся экрана. Прыгающая камера пыталась удержать в фокусе раскрасневшееся от мороза лицо идущего человека. Эвальд узнал себя.
– Скажите, за что вы напали на этих людей? Вы активист чёрно-зелёного движения?
– А разве для того, чтобы помочь разнять драку, надо состоять в партии?
– Так вы не знали, за кого вступаетесь?
– Это имеет значение?
– Какова ваша позиция по отношению к поправке в законе № 724А-14?
– Любите цифры? Тогда вот вам такое: 1-13-13.
Голос за кадром после некоторой паузы задал новый вопрос:
– Вы не думаете, что своим поступком обратили на себя лишнее внимание и нажили новых врагов?
– Ничего страшного, я их заранее прощаю.
Влад погасил планшет и присел на край стола.
– Ну ты отжёг, молоток! Но как вообще журналисты узнали?
– У девушки была камера. Лицо распознать не ахти проблема.
– Странно, такого ролика я не видел.
– Может, не время ещё. Не станут же они выкладывать, как двое бьют лежачего.
– Зачем тогда снимать вообще? Так ты не знал, что тебя снимают?
– Догадывался… – Эвальд устало вздохнул, – у тебя всё? Мне работать надо.
– Ну да, ну да… ты главное продолжай гнуть нейтралитет. Как только сочтут тебя чёрно-зелёным – всё, считай, работать больше будет негде, – с этими словами Влад похлопал коллегу по плечу и пошёл за свой стол.
«Верно сказал… чёртовы камеры. Теперь администратор глаз с меня не спустит. Первое время будет осторожничать, держать нос по ветру, но как только учует кровь, уволит за опоздание или вообще по сокращению» – спрятал лицо в ладонях и покачал головой. Задребезжал в ящике стола вибратор телефона.
«Номер незнакомый… неужели журналюги пронюхали? Или из банка кто сдал с потрохами?» – поднёс аппарат к уху. На том конце провода кто-то громко дышал, то ли не решаясь заговорить первым, то ли стараясь напугать молчанием.
– Как там тебя, – прошептал знакомый женский голос, затем громче добавил, – привет, Ганс.
– Ира?
Она хихикнула и слегка заплетающимся языком назвала улицу, номер дома и квартиру. И повесила трубку.
«Откуда у неё мой номер? Переписала, когда спал, наверное. И чего звонит вдруг? Адрес не её, даже не рядом. Опять другой конец города, трущобы какие-то. Если бы нужна была помощь, она бы не смеялась. Может, напилась, на розыгрыши потянуло? Хорош розыгрыш, к чёрту на кулички ехать».
Эвальд уже положил телефон обратно в ящик стола и хотел вернуться к составлению отчёта, но перед глазами всплыло лицо девушки, её вымученная улыбка, морщины над переносицей и в уголках губ…
– Что же с тобой, всё-таки, не так? – сокрушённо покачал головой и принялся одеваться.
У выхода остановился, вернулся и зашёл к администратору.
– Я сегодня уйду пораньше.
Администратор кашлянул в кулак, скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла, ожидая, по-видимому, добавочных аргументов. Эвальд этим не порадовал, продолжал смотреть в упор на начальника.
– Иди, – цокнул тот, – но потом отработаешь.
– Разумеется.
Спустя примерно час парень стоял на незнакомой улице и смотрел на гнутую номерную табличку на углу пятиэтажки. Уже начало смеркаться, в окнах загорались огни, а в вечно беззвёздном небе уже стали различимы сигнальные маяки самолётов.
У дома был всего один подъезд. Эвальд подошёл к двери с выломанным замком, потянул на себя и шагнул в полумрак. Осмотрел первую лестничную площадку и после несложных подсчётов поднялся на третий этаж. Номера имелись не на всех дверях, но на нужной – был. Не пришлось даже стучать: из приоткрытой двери медленно выползал и бил в нос дух неубранного помещения. Слух резала громкая электронная музыка с синтезированными голосами. В перерыве между сменой коротких треков слышались разговоры, чей-то нездоровый смех. Фалангой указательного пальца толкнул дверь, та приоткрылась лишь наполовину и во что-то упёрлась. Протиснувшись внутрь, обнаружил на полу за дверью полураздетого человека. Оголённая грязная кожа, кое-где с синяками и ссадинами, покрылась крупными мурашками. Человек крепко спал. Кажется, спал. Эвальд как можно тише ступал по растрескавшемуся и бугристому линолеуму. Будто его шаги можно было различить сквозь техно-безумие новомодной музыки. В комнате справа так же вповалку лежали люди, кое-кто в сознании, мотает головой, и чешется, чешется… или же чешет стену, к которой прислонился. Заклеенные газетами окна с трудом пропускают фонарный свет, мигающие огоньки музыкального устройства бегают по обшарпанным стенам и потолку с двумя полосами обвалившейся штукатурки. Здесь её нет.
Вернулся в прихожую и заглянул на кухню. То есть это должно было быть кухней, но из полагающейся мебели осталась лишь раковина, с двумя шлангами в стальной оплётке, торчащими из отверстия для крана. У одной из стен, под матовым диодным ночником, на выпотрошенных обломках дивана сидела Ирина. Полоса лысины стала ещё шире, волосы выкрасились в оттенок тёмно-красного цвета. Какой-то тип с такой же полу-лысой стрижкой, размахивая жестянкой пива, завалился ей на плечо и с восторженным выражением лица что-то взахлёб рассказывал. Время от времени он тянулся губами к бледной тонкой шее, девушка, хохоча, отталкивала его, но лишь для того, чтобы вновь подставить плечо под его голову.
Эвальд зашёл в комнату, прислонился к грязной стене. Ира, наконец, заметила его присутствие, вскочила, отчего панк, что к ней жался, повалился набок и чмокнул пружину дивана. Девушка схватила Эвальда за руку, извлекла из нагрудного кармана папиросу и предложила гостю. Потянула за собой, но тот остался стоять. Тогда она привстала на цыпочки и закричала ему в ухо:
– Опять ты скучный? Давай к нам, я тебя развеселю.
Он поморщился от алкогольного перегара и несвежего запаха тела.
«Неужели ради этого? Ради этого я сюда приехал?».
Вышел в коридор, прикрыл за собой дверь.
«Как будто в гостях был, приличие соблюдаешь» – усмехнулся он своему автоматизму и пошёл к лестнице. В парадной двери его чуть не сбил с ног какой-то местный обитатель. Эвальд вовремя отскочил в сторону. Вслед за первым пронёсся ещё один «персонаж» с бутылочным горлышком в руке. Немец проводил его взглядом, ещё некоторое время прислушиваясь к топоту ног, потом вышел на крыльцо. С прискорбием констатировал, что на душе немного мерзко.
Долго стоял, не решаясь спуститься с крыльца. Задрал голову, будто надеясь высмотреть в ночном небе ответ на мучающий его вопрос. С силой пригладив волосы на голове, резко развернулся и нырнул обратно в темный зев подъезда.
На втором пролёте споткнулся о вытянутые ноги прислонившегося к стене человека. Он зажимал бок рукой, меж пальцев медленно сочилась кровь. Немец склонился над ним, заглянул в лицо. Даже в сумраке можно было разглядеть крупные красные прожилки на нездоровом синюшно-буром лице, неоднократно разбитом носе. Человек тяжело и судорожно вздыхал, от чего его разорванная нижняя губа подрагивала и оголяла ряд гнилых зубов. От него разило нестираной одеждой и алкоголем. Он чувствовал чьё-то присутствие, жмурился и слегка склонял голову в сторону, не желая смотреть.
Эвальд выпрямился, дёрнул щекой и отвернулся. На одном дыхании проскочил оставшиеся пролёты и участок коридора, толкнул дверь и влетел на кухню.
– О, Ганс вернулся! – радостно вскрикнула Ира.
Она не сопротивлялась, когда вернувшийся гость схватил её за локоть и потащил из квартиры, лишь громче засмеялась.
– Э-э, что за дела? – возмутился панк и схватил обломщика веселья за рукав.
Тот отмахнулся – не сильно, только чтобы сбросить хватку – однако ноги подвели местного обитателя и он рухнул на пол.
– Ну ты, с-сука, сейчас будет тебе счастье! – как бы с удивлением промямлил панк, опираясь о стенку и вставая на ноги, – Пацаны! Наших бьют! – и, не дожидаясь огневой поддержки, полез в драку.
Эвальд полуобернулся, толкнул напирающего наркомана ладонью в лицо, тот снова полетел вверх тормашками и уже не нашёл в себе силы подняться, лишь засучил ногами и руками, будто его врагом вдруг стал голый пол.
Несмотря на то, что всего минуту назад притон спал, сейчас он вдруг пришёл в движение. Как сонные осы вылетают на замах дыма, так и грязные обитатели квартиры с иссиня-серыми лицами медленно покидали свои лёжки на полу, чтобы ответить на универсальный призыв о помощи.
Тот, что оказался ближе всех к прихожей, уставился затуманенным взором, подобрал отвисшую челюсть, и, жуя слюни, спросил:
– Где?
– Там – мотнул немец головой на кухню.
– Ща, братишь, всё будет, – прошамкал зомби и, придерживаясь за дверной косяк, пошёл не рисковый манёвр: пересечение пространства прихожей.
Ира не сопротивлялась. Эвальд предусмотрительно обнял её и приподнял, когда проходил лестничную площадку с раненным. Оказавшись уже на улице, она тихо заплакала, попыталась высвободиться, замахнулась и… обмякла. Парень придержал её одной рукой, поспешно снял куртку, сетуя на себя за то, что не догадался сделать это раньше, и, закутав хрупкое тельце, взял его на руки. Прошёл целый квартал, прежде чем заметил на обочине автомобиль с жёлтой лампой на крыше. Ускорил шаг, без спроса открыл дверь, положил всё ещё тихую девушку на заднее сиденье и сел рядом.
– Ну и куда? – недовольно спросил таксист, прикручивая громкость музыки и с подозрительностью осматривая клиентов в зеркале заднего вида.
– Давай вперёд, а там посмотрим.
В квартире, как и прошлый раз, была уличная температура. Под распахнутые окна подложены книги, шторы одёрнуты в стороны. Первым делом Эвальд уложил девушку на кровать и накрыл одеялом, после чего задраил окна и включил на кухонной плите все конфорки разом. Газ с шипеньем выгорал, быстро наполняя комнату теплом. Немец сел за стол, устало опёрся на локти и запустил пальцы в густую шевелюру. Мысли словно объявили бойкот своему хозяину, ни на чём не останавливались, ловко удирали от манипулятора, который должен их вылавливать и укладывать на конвейер. Чтобы хоть чем-то занять голову, принялся рассматривать новые фрески на стенах. Из всех рисунков осталась без изменений лишь фигура человека в полный рост. Она и в этот раз осталась нетронутой, совершенно обособленно лежащей поверх остальных деталей. Всё остальное пространство заняла сплошная решётка из толстых прутьев на сером фоне. Никакой травы, никакого звёздного неба или гор – ничего. Лишь серость.
Воздух постепенно прогрелся, Эвальд снял куртку и проверил спальню. Тут по-прежнему было прохладно. Ирина очнулась, сидела спиной к стене, с поджатыми к груди коленями.
– Я тебя не боюсь, – с едва заметной дрожью в голосе сказала она.
– Меня и не надо бояться.
– Он сказал, что не успел, но ты всё равно наказан. Я была на твоей могиле… Зачем ты вернулся? И вот теперь он перестал приходить… Это ты его прогнал? Нет, это я… но я и раньше просила его не приходить, почему он исчез? Почему никто из них больше не приходит?
Эвальд потянулся к ней, чтобы укрыть обратно одеялом, успокоить, но она отскочила на край кровати и зло прошипела:
– Не трогай меня!
– Это же я, скучный водила.
Прищурившись, с недоверием спросила:
– Ганс? Нет, ты меня не обманешь, я знаю, кто ты. Уходи! Хотя нет… – Ира хищно захихикала, – оставайся, они придут за тобой, я своими глазами увижу, как ты получаешь по заслугам. Смерть это слишком жестоко… но ты всё равно будешь страдать. Ни один из вас даже не попробовал просить прощения!
Она сыпала обвинениями, ругательствами и угрозами, в перерывах беспомощно прислонялась затылком к стене, и по её лицу текли ручьями слёзы горечи и досады. Немец устроился на полу у противоположной стены. Он боялся оставить девушку без присмотра, но как её успокоить – тоже не знал, и лишь надеялся, что в какой-то момент действие дурманящих препаратов пройдёт, она выдохнется и успокоится сама.
И она успокоилась. С первыми лучами ленивого зимнего солнца она, после очередного эмоционального всплеска спрятала лицо в ладонях, опять заплакала, беззвучно сотрясая плечами. Эвальд поднял одеяло, сброшенное на пол в приступе буйства, сел рядом с Ирой и укрыл её. Она не стала его прогонять, как и не стала сопротивляться, когда он прижал её голову к своей груди и пригладил беспорядочно остриженные волосы.
Парень измотался не меньше самой Ирины, и хоть она уже успокоилась, надо было потерпеть, выждать ещё… но сон всё же взял своё.
